Текст книги "Дракон, который меня похитил (СИ)"

Автор книги: Ксюша Левина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Двадцать первая глава, раскрывающая проблемы Турсуазы с новой стороны

– Чья теперь будет мечта? – Габриэль держал мою руку.

Мы стояли практически в объятиях друг друга, а я не могла взять в толк, когда это мы стали легко относиться к таким нежностям?

Пришлось отвернуться, чтобы не застыть на долгие минуты, рассматривая глаза дракона.

– Моя, – выдохнула и отстранилась.

– Не романтично, – хмыкнул Габриэль.

Мы стояли перед кладбищенскими воротами. И я покачала головой, глядя, как гаснет в небе солнце. Было совсем темно, над нашими головами зажглись фонари, но звёзд было не видно на этот раз. Небо заволокли тучи, только луна, словно недремлющее око, наблюдала за нами.

Кладбище. Мой самый страшный сон.

– Не пойду, – всхлипнула и отвернулась.

Я понятия не имела, почему после таких прекрасных свиданий мы оказались в таком страшном месте, и от неожиданности в горле застыл ком, а тело будто парализовало.

– А если вместе? – Габриэль сжал мои пальцы. Очень-очень крепко.

Это и правда мало напоминало мечту, о нет… это был настоящий ужастик. И моё личное проклятье.

Кладбище. И мой самый страшный сон.

– Тут кто-то близкий вам? – поинтересовался Габлиэль.

Его голос был серьёзнее и тише обычного. В тишине и пронизывающем холоде, он казался живым, витающим в воздухе и щекочущим мою кожу. Такое волшебное и поразительно глубокое чувство.

– Родители, – я к своему ужасу поняла, что будто бы не могу солгать.

Габриэль ничего не ответил, но сжал мои пальцы крепче, а я помотала головой:

– Не стоит… Я совсем их не знала. Но от этого не меньше боюсь кладбища...

– Вы были ребёнком, когда они погибли?

– И да, и… нет, – я пожала плечами, глядя на могильный камень, что виднелся впереди.  –  Дело не в их смерти. Меня не это пугает.

Я сразу поняла, что камень принадлежит им, хоть никогда в глаза его не видела. Этого было вовсе не нужно.

Законы сна делают всё, чтобы мы играли по его правилам. Могила была слегка подсвечена, и туман, что устилал землю молочно-белым покрывалом, словно стекался к одному единственному надгробию.

Мейвес и Талла Урсмар

Камень был совсем скромным, стоял в окружении величественных деревьев, статуй и фонарей, что охраняли других мертвецов. А у родителей ничего. Только скромная надпись с именами, даты жизни и смерти, да иссохший розовый куст.

Неухоженная, неприбранная могила.

– О… – выдохнула я, когда насытилась сполна этим кошмарным зрелищем. В глазах стояли слёзы, а губы дрожали.

– Вас оставить…

– Нет… Я никогда о них не говорила, никогда… И мне кажется, что тут,  –  я прижала кулак к груди. – Сидит столько горечи, что она жжёт изнутри… Я никогда не видела этого места, ну откуда оно в моём сне? – слёзы полились по щекам, а я стала задыхаться и жалко хлюпать носом, потом упала на лавочку, что стояла у соседней могилы. Богатой, ухоженной.

– Я прошу прощения, – прошептал Габриэль.

Его взгляд был прикован к надгробию за моей спиной.

–  За что? – даже руками всплеснула от возмущения.

– Что никогда не обращал внимания на эту могилу, – пожал он плечами, и я тут же развернулась, чтобы понять, на что он там уставился с таким интересом.

Мирра и Сеймур Гер

– Это ваши родители? Рядом с моими? – ахнула я. – Но как? Это всё игры наших снов? Так же не бывает…

– Отчего же, – Габриэль приблизился к надгробию с именем отца и коснулся камня там, где было выбито его имя. – Я много лет хожу на кладбище и прекрасно помню, что это и правда соседние могилы.

–  Но мои родители никогда не бывали в Дорне. Они погибли во время крушения «Тиль-Салема»! Это… очень очень далеко…

– «Тиль-Салем» потерпел крушение в водах Жемчужного моря, – пожал плечами Габриэль. – В нескольких милях от берега, что принадлежит моему княжеству. На кладбище Дорна похоронено множество утопленников, которым посчастливилось сесть на «Тиль-Салем»… Тут более пяти десятков безымянных могил с телами, которых передали нам водные драконы.

– Водные… Это… Как вы?

– После крушения они приняли участие в поиске тел. В Дорне всегда проявляют особое уважение к мертвецам, а неупокоенные души, по нашим легендам, навсегда теряются в горах. Потому, после кораблекрушения, все силы жителей Дорна были брошены на поиск тел погибших. Выживших, как вы знаете, там не было.

–  Какая кошмарная история... Я, увы, почти ничего о ней не знаю.

– Мои родители тоже были там, – сказал он через некоторое время, когда его голос не только стих, но и затерялся среди могил, так что я даже забыла, что мы вели беседу.

Мысли о том страшном дне меня преследовали долгие годы.

Часто, до того, как мои сны были отданы в распоряжение Габриэля, я видела, как вода заливает мою спальню. Сочится из оконных рам, дверей, щелей в полу, а потом врывается в комнату, пока не заполняет её всю до самого потолка.

– Никогда не думала об этом… не знала, где стоит надгробие родителей. Но их же там нет? – Я покосилась на Габриэля. – Или есть?

Он покачал головой.

– Я не уверен… Скорее всего их не нашли в списках найденных и просто решили, что тела навсегда остались на дне моря.

– А… ваших родителей?..

– О, их нашли, – кивнул он. – Это было не трудно. Мой отец был драконом и, когда случилось крушение, всё, что ему было нужно – это оказаться на палубе, забрать маму и улететь. Вся эта история с морским транспортом была только романтическим порывом… путешествие по воде всегда манило… мужчин из нашей семьи.

Он усмехнулся, а я поджала губы, чтобы не улыбнуться в ответ. У Габриэля были очаровательные ямочки на щеках, из-за которых лицо казалось моложе и очаровательнее, когда он вот так улыбался.

– Но что же тогда случилось?

– Их каюта не открылась, – тихо ответил Габриэль, отошёл от надгробия отца и сел рядом со мной на красивую кованую лавочку. Прямо под ногами я увидела плиту с текстом, что был вылит золотом.

– Что там?.. – я стала стирать грязь и листву сначала носком туфли, а потом встала с лавочки и села на корточки у плиты.

– Любой путь… начинается с первого шага… Даже тот, что ведёт к любви…  –  прочитала я.

И от этой плитки лежало ещё несколько таких же, но без надписей, а своеобразная дорожка заканчивалась прямо у высокого мукатового куста, что прикрывал оба надгробных камня своими раскидистыми ветвями.

– Путь к любви… как красиво…

– Они просто утонули,  –  продолжил Габриэль.  –  Вместе. И оказалось, что ни водная магия матери, ни сильнейшая магия дракона не способны спасти от кораблекрушения. А я всегда думал, что они самые непобедимые люди на планете.

– Я не знаю обстоятельств смерти моих родителей, – пожала я плечами, встала от плитки и села обратно на лавочку рядом с Габриэлем.

– Они просто однажды ушли из дома, оставив меня со старенькой тётушкой, что работала моей няней. Я была совсем ребёнком и не знала, куда они направлялись, зачем, надолго ли. Тётушка ничего не говорила, просто утром она зачитала мне вслух письмо, где значились имена родителей среди пропавших без вести. Я спросила, что это значит, а мне сказали, что родители минувшим вечером сели на «Тель-Салем» и что теперь я буду жить с тётушкой. Потом тётушка скончалась от легочной болезни, а меня перевезли к Эмилиэну в Старый Замок. Я догадывалась, что у родителей есть могила, но… Тётушка всегда говорила, что меня не любили, раз бросили одну и ушли. Ещё она заставляла меня ходить и чтить память родителей каждое утро в пять тридцать. Мы выходили на утёс, вставали на самый край, и она мне надиктовывала проклятья морю. Признаться… я очень-очень плохая, – шепнула и тут же показалось, будто в груди появилась дыра, из которой хлынула мне на платье не кровь, а та горечь, что копилась все эти годы.

Я ощутила её на языке, на нёбе, на губах, и тут же снова слёзы накатили, перекрывая горло, а Габриэль ничего не сказал, только усмехнулся.

–  Что? – вспылила в ответ на его усмешку и ощутила себя ещё более жалкой. Вот почему этот мужчина никогда меня не поймёт!  – Хотя… вы имеете право… Любой может посмеяться…

– Никто не имеет право решать, хорошая вы или плохая,  –  невероятно строго и даже зло заявил он.  –  И в чём же ваш великий грех? – он говорил бодро, язвительно.

А мне было так тяжело все эти годы, что теперь с этой дырой в груди стало как будто горше, но и легче одновременно. Хотелось говорить до конца, раз уж начала.

– Потому что я совсем не могла проклинать море. Я так плохо помнила родителей, что совсем не могла… испытывать боль от их потери. И с годами я становилась всё хуже и хуже. Я переживала, о да, но когда тосковала по ним, когда они мне снились, когда писала им письма и складывала в свою шкатулку… но я обращалась даже не к ним, а к каким-то выдуманным существам, что дарили любовь и тепло. К родителям, что следят с небес, к бестелесным существам. Прекрасным ангелам… Это была не та нежная любовь, которую тётушка требовала описывать каждый день. Там, на утёсе, я ненавидела её и то, что она заставляла меня скорбеть каким-то определённым образом, так как она того хотела. И я очень ждала, когда это закончится… Когда я стала постарше, то начала молить море, чтобы жизнь с тёткой закончилась!

Моё шипение стало злым, и я испуганно прижала руки к губам. Дыра в груди стала невероятно огромной, а горечь… ушла. До последней капли, всё, что было во мне, всё, что копилось столько лет, кипело и бурлило – теперь вылилось в жестокие слова.

– О, я чудовище,  –  мои плечи дрогнули.  –  Как может кто-то полюбить чдовище? Моя безответная любовь  –  наказание... И я всегда знала, что так и будет.

Тёплые пальцы коснулись моего плеча. Поддержка? Я знала, сейчас он скажет то, что часто говорил Эмилиэн. Что я хорошая, что я не виновата, что я ничего плохого не желала. Слова, которые меня хлестали хуже обвинений.

– Тогда мы все чудовища, жаждущие освобождения, – хрипло произнёс князь. – Стоит признать, вы самое милое чудовище из тех, что я встречал.

Я даже посмотрела вниз, чтобы убедиться, что посреди грудной клетки не зияет огромная рана. Всё закончилось?

Вот так просто?

– Вы не должны говорить мне такое… тем более на могиле моих родителей, – улыбнулась я сквозь слёзы, а князь расхохотался.

Это было так легко, никаких угрызений, никакой войны. Да, чудовище! Что дальше?

– Тогда позвольте, я подам вам руку и мы пойдём домой. Вам легче?

– Откуда вы…

– Я же вижу, что вы оставили тут свою боль. Не говорите, что я не прав, вы – открытая книга, Турсуаза. Понятия не имею, как вас не читают все, кому не лень… Нужно быть слепым для этого…

Я не стала отвечать, чтобы снова не разобрать в душе очередную крепость по кирпичикам.

–  Я не понимаю, я желала...

–  Я открою вам тайну. Страшную! Каждый когда-то желал, чтобы его оставили в покое. Каждый ребёнок, которого заставляют есть не конфеты, а пюре  –  считает, что его не любят. Каждый подросток уверен, что ему виднее, как жить свою жизнь. Все мы имеем право думать что хотим, и это не катастрофа какая-то, это просто мысли уставших людей. Вы боитесь, что недостаточно скорбели по родителям, потому что их не помните? Но это ваша и только ваша скорбь, а остальное мусор, что накидали в вашу голову посторонние люди. Ругаете себя, что не хотели жить с тёткой и та умерла? Ох, если бы все, кому желали смерти умирали, войны были бы самыми быстрыми и гуманными. Раз! И нет человека. Вы думаете, что кто-то лучше вас знает, как правильно любить, но в действительности... никому до вас дела нет. Любите и живите своим умом, как только вы хотите и умеете. Жизнь  –  ваша. Вот ваше приданое и главная ценность. Берегите её! Вы никому ничего не должны, Турсуаза. Никому и ничего! Только себе. Ясно?

Я не могла поверить, что его слова  –  правда. Что я могу сейчас встать с этой лавки и просто делать, что хочу. Что могу жить, где хочу. Как хочу. С кем хочу. Разве это не покой? Разве покой не нужно заслужить?

–  А как же выбор? Я должна сделать какой-то выбор и от него зависит... что? Какова цена?

Габриэль на это промолчал и покачал головой.

–  Не время вам об этом думать... Вы ещё не готовы. Научитесь выбирать по крайней мере за себя, а уж потом будете вершить чужие судьбы.

Двадцать вторая страстная глава!

Я проснулась среди ночи и обнаружила, что сплю в руках Габриэля.

Он полулежал, привалившись спиной к изголовью моей кровати. Без сапог, но одетый. Держал меня на руках, словно ребёнка, и от этого стало слишком жарко.

Стоило мне открыть глаза, как он тут же проснулся следом и только крепче прижал меня к себе.

– Пустите же, – простонала я.

В горле пересохло и губы потрескались.

– Нет, вы сбежите, – улыбнулся он.

Я не видела его лица, но слышала улыбку, она порхала по комнате бабочкой и делала мир чуть более цветным.

– Не сбегу… я еле стою на ногах, – пришлось вырваться силой, сесть в постели и тут же голова снова стала кружиться.

– Тш-ш… – Габриэль поддержал меня, помог лечь на подушку.

После его рук постель показалась слишком холодной и неуютной. Это пугало и смущало, но сознание оставалось до сих пор слишком мутным, чтобы я бралась анализировать происходящее.

Легла на бок, спиной к Габриэлю, положила руку под голову и прислушалась к ощущениям.

Кажется, за окном уже был рассвет, спать совсем не хотелось. Вставать тоже.

– Вы самая уютная женщина из всех, кого я встречал, – усмехнулся Габриэль, даже не спросив, как я себя чувствую.

А меня это особенно сильно повеселило.

Пришлось бы отвечать «нормально», «хорошо» или «плохо», но нет же! Этот невыносимый мужчина начал с комплиментов, и я рассмеялась.

Но стоило смеху нарушить тишину, как Габриэль зашевелился за моей спиной.

Обернуться не хватило решимости, но было кое-что получше. Напротив кровати стояло зеркало! И я видела там мужчину, который снимает… рубашку?

– Что вы?.. – начала было, но не успела договорить.

Возмутительный мужчина лёг на бок и прижал меня к себе.

– Терпеть не могу спать в одежде. А до утра ещё пара часов… Можно потратить её на сон, – он пожал плечами.

– Я выспалась, – прохрипела в ответ, смирившись, что спорить с этим человеком бесполезно.

Он хочет спать рядом – он будет спать.

– И хочу пить.

– Ну конечно, сейчас я встану за стаканом воды, а она даст дёру и лови потом эту кошку на каком-нибудь дереве,  –  усмехнулся Габриэль мне в шею, вызвав мурашки, а потом встал и пошёл к столику, где Татта оставила графин и стакан.

Я выпила залпом, кажется, не меньше литра. Потом легла обратно, потому что подушка не просто манила, а требовала вернуться.

Кажется, Габриэля тоже что-то звало ко мне, и он себе ни в чём не отказывал. Тёплая рука легла на мою талию, он уткнулся носом в мою шею, прижался покрепче и закрыл глаза.

– Чертовски уютная женщина… – пробормотал он, подтверждая собственные слова.

И я не могла с ним поспорить, пожалуй.

Смотрела на его лицо в отражении, на своё лицо. На наши переплетённые тела.

Это было слишком просто, вот так валяться рядом. Слишком нежно он меня касался, слишком тёплый был.

Мне было спокойно, не страшно, будто этот человек, поцеловавший мои губы уже столько раз, был самым надёжным на свете.

Его лицо было так спокойно, доверчиво.

Он тоже мне доверял. И ему было действительно хорошо рядом со мной, я видела это.

Пульс бился очень спокойно, дыхание было ровным.

А потом он открыл глаза, и наши взгляды пересеклись в отражении зеркала. Его пальцы дрогнули на моём животе, приковав к себе наше внимание. Он провёл вверх, вниз…

Сквозь ночную рубашку можно было прочувствовать движение настолько полно, что у меня не голова пошла кругом, нет. Внутри взвилось совершенно незнакомое чувство острого, болезненного наслаждения.

Оно закручивалось, концентрировалось в груди, в горле, мешая дышать, внизу живота.

Дыхание сбилось, а пересохшие губы потяжелели.

Я боялась пошевелиться, понимая, что Габриэль одновременно смотрит на меня и касается самым жутким, неприличным и приятным образом.

С ума можно сойти.

Я оторвала взгляд от его пальцев и вернулась к глазам. Оказалось, что он смотрел прямо на меня, лицо было напряжённым, он ждал. Моей реакции? Побега? Удара локтем в живот?

А ещё Габриэль, как и я, дышал неровно, прерывисто. Это будто сделало нас равными, будто я стала чуть больше контролировать ситуацию. Он так же растерян, как и я. Так же взволнован!

Пошевелился, прижал меня к себе ещё ближе и зарылся в волосы носом, пробираясь к шее. Я заскулила не то от страха, не то от тянущей непрекращающейся боли, сковавшей тело. Это было слишком томительно и слишком нереально.

Его губы коснулись шеи, там где она переходит в плечо. Потом чуть выше. Чуть ниже.

Я хотела зажмуриться и не видеть этого, видят лесные силы хотела, но завороженно следила за мужчиной, что прочертил теперь носом линию вдоль моей шеи до самой челюсти. Его волосы щекотали мою кожу. Его дыхание невозможно горячо и сладко ласкало.

С негромким глухим стоном он припал к ямочке у меня за ухом, и я не смогла сдержаться от жалобного всхлипа.

Откуда на теле столько чувствительных мест?

Он касается живота, касается места под грудью, касается бедра, талии, снова живот и всё это слишком остро отзывается во всём теле, словно всякий раз в меня попадает молния.

– Боритесь, – шепнул Габриэль рядом с моим ухом.

Я не ответила, зажмурилась, покачала головой, давая понять, что не понимаю о чём он.

Руки Габриэля прижали меня сильнее к мужскому крепкому телу.

– Боритесь со мной…

Я ахнула.

Почему эти простые слова так больно бьют?

Он поцеловал за ухом, поцеловал челюсть, шею и выдохнул мне в плечо:

– Ну же, – его рука с силой сжала мою талию и это оказалось слишком приятно.

Почему так?

– Если я вас сейчас поцелую, вы не уйдёте от меня живой, Турсуаза, – пробормотал он, переворачивая меня на спину, нависая надо мной.

Такой тяжёлый, горячий зверь, что может уничтожить одним движением или даже взглядом.

Слишком прекрасный, чтобы быть правдой. Больше похоже на мой лихорадочный болезненный сон.

В рассветной спальне его волосы казались чёрными, профиль был очерчен чётче, а глаза помутнённые и полные молний – горели особенно ярко.

Он сейчас меня поцелует…

Я не могла сказать «нет», я просто слишком желала этого поцелуя. Он был мне необходим, губы горели невозможно, раскалённый воздух опалял горло.

Глаза Габриэля метались по моему лицу миг. Второй.

Он склонился ко мне с животным рычанием, сжав в своей лапище моё бедро. Сухие губы прижались к моим сухим. Язык скользнул в мой рот и коснулся моего языка, так сладко и неожиданно слишком приятно.

Щелчок!

И перед глазами будто калёное железо, внутри пульсирующая невозможная боль. Кожа вся исколота до крови, не поверю, что мне это только кажется.

И Габриэль гладит меня, мучает, терзает, лохматит волосы.

Щелчок!

Его рука добирается до края сорочки, и мне приходится стонать что-то похожее на «нет» и одновременно ни на что не похожее.

Щелчок!

– Стоп! – это сказала не я.

Это сказал он.

Оторвался от меня, скатился с кровати.

Растянулся на полу, тяжело дыша, будто после забега.

– Стоп… Смотрите-ка… это же как вас нужно любить, чтобы остановиться в такую секунду… – прорычал голос из самой преисподней.

Моё сердце после этих слов, кажется, встало. Всё. Конец мне.

Ой, не могу, двадцать третья...

Мы продолжали лежать вот так целую вечность. Молча. Габриэль только потребовал, чтобы я не шевелилась, если хочу жить, и замолчал.

Минут через пятнадцать, когда за окном повисли мрачные обесцвеченные сумерки, предвещающие скорое утро, я подползла к краю кровати и свесила голову.

– Я же просил не шевелиться, – сквозь зубы прошипел Габриэль, отодвигаясь на пару дюймов, будто это могло спасти нас.

– Хотела убедиться, что вы в порядке… – шепнула я.

– Я не в порядке, – ответил он.

Мы снова замолчали.

– Может поговорим о чём-то отвлечённом?

– Хр-х, – неопределённо выдохнул Габриэль, и я приняла это за согласие.

– Мне полегчало, и…

– А мне нет.

– М-м… – на самом деле мне тоже не полегчало.

Простуда быть может отступила. О переутомлении я тоже не думала. А вот тяжесть в теле и пульсация внизу живота просто мутили рассудок, и я ни о чём больше не могла думать.

Голос по моему мнению звучал совершенно спокойно, а что слышал Габриэль я не знала.

Я невероятно сильно хотела спуститься к нему. Прямо сейчас. Прижаться покрепче, поцеловать.

Это мучило так, будто кто-то ввёл мне хитроумное зелье в кровь…

Зелье!

– Это всё ваша чёртова связь? Она далает это с моим телом? Магия? – завопила я, а Габриэль тут же широко распахнул глаза и нахмурился.

– Что вы несёте, – выплюнул он. – Что ты несёшь, Турсуаза?

Сорвался с места и подполз к кровати.

Зарылся пальцами в мои волосы, сжал их и притянул мою голову к себе.

– Что ты несёшь? – рычал он, а я растерянно хлопала ресницами. – Магия? Магия это делает?

Он взял меня за руку и прижал её к своей груди. Там бешено колотилось сердце. Почему-то это было аргументом…

– Магия заставила меня отползти от тебя? Да мне было бы сейчас легче оторвать кусок себя! Руку отрубить! Это магия? Если ты не знаешь, магия делает человека безвольной куклой, если пожелает. А я держусь, видят боги, из последних сил держусь…

Он рычал, гневно глядя на меня.

– Зачем же искушаешь себя тут… со мной…  –  выплюнула я.

– Не могу иначе. Боюсь за тебя, дуру. При одной мысли, что ты себе навредишь – становится страшно. Я просто хочу, чтобы ты была невредима, больше всего на свете.

– Как? – зашептала я, чувствуя соль на своих губах. – Как можно это понять…

– Ты просто не видишь то, что вижу я, – покачал головой Габриэль, как будто успокоившись. Погладил моё лицо самыми кончиками пальцев, с невозможной нежностью. – Ты не видишь эту прекрасную женщину. Невероятно прекрасную, с невероятными глазами…

– У всех цыган такие глаза, – усмехнулась я. – У всех такие волосы и такая кожа.

Габриэль покачал головой.

– Ты не видишь это невероятно доброе и жертвенное сердце. Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. Ты не видишь эти полные тоски глаза. У всех такие? Это хочешь сказать? Ты не видишь эту улыбку, не слышишь этот смех. Истинная связь или нет… но я год прожил на том, что просто за тобой наблюдал. Я на грани, Тур.

– Почему ты не говорил со мной… расскажи мне всё. Всю правду, Габриэль…

Я впервые вслух назвала его по имени. Не мысленно в виде тигрицы, не про себя. Я произнесла имя, и его тело дрогнуло. Протянула руку и тоже коснулась его волос. Теперь мы сидели, вцепившись друг в друга, словно сумасшедшие влюблённые и говорили очень-очень тихо.

– Нельзя, – ответил он, потревожив мою воспалённую кожу на губах.

– Почему? Расскажи…

– Я и рассказываю. Нельзя мне было с тобой говорить. У меня только семь дней, после раскола хребта, чтобы ты меня полюбила, – его голос хрипел.

– А к чему те сны?..

– Триста дней… на то, чтобы ты меня дождалась, не зная, что я существую. Если бы за триста дней ты вышла замуж или кому-то отдалась… всё бы закончилось. Сны прекратились.

– А мои чувства ничего не значат?

Он посмотрел на меня лукаво, но я видела во взгляде боль. Или тоску, о которой он твердил?

– Твои чувства… ты в них уверена? Ты точно знаешь, что это любовь? Что не благодарность, не помешательство.

– А ты точно…

– О, я знаю, что ты – моё помешательство. Моя звезда, как говорят одержимые морем моряки. Я не бегу от себя, я знаю, что ты – моя настоящая, единственная судьба.

– А если я тебя не полюблю? – я вцепилась в его руки, что всё ещё путались в моих волосах, села на кровать, он сел рядом. Мы касались друг друга коленями и в этих местах будто вспыхивали крошечные обжигающие угольки.

Я и вправду верю, что возможна любовь? Или всё ещё пьяна...

– Габриэль! – отчаянно поторопила его. – Что если я тебя не полюблю!?

Драконова жизнь, к сожаленью, не вечна.

Не вечней, чем жизнь девицы простой.

В руках у неё не любовь. Бесконечность.

В руках у дракона  –  вечный Покой.

– Там ещё было что-то про боль… я дарую тебе боль. О чём это? Какие два сердца? Мне нужно отказаться от тигрицы? Или…

Эмилиэн…

Я отпрянула от Габриэля, прижав руки к губам.

– Я должна отказаться от него или от тебя, – голос сел.

Габриэль выпрямился, расправил плечи, размял шею.

– Я пойду. Тебя позовут к завтраку. Попрошу, чтобы тебе приготовили ванну, восстанавливающую силы.

Он встал и пошёл к двери.

– Стой! – я бросилась следом, превозмогая головокружение. – Стой же!

– Турсуаза. Я не стану тебе отвечать, – он махнул на меня рукой.

– Стой, кому сказала!

Уж не знаю откуда во мне столько силы, но я даже топнула ногой и в два счёта добралась до Габриэля, для верности, повиснув на его шее. Всё бы сейчас отдала за то, чтобы увидеть его лицо, но увы, могла только прижаться грудью к его спине и удержать на месте.

– Стой же, – шепнула, уткнувшись носом ему между лопаток. – Стой…

– Зачем?

– Объясни!..

– Нет.

– Почему? Что будет если я выберу не тебя?

– Я не хочу на тебя давить.

– Ты… Габриэль ты…

Он развернулся и зажал мне рот рукой. Вокруг глаз собрались морщинки, будто он только что крепко-крепко жмурился.

– Не копайся во мне. Оставь это… Турсуаза, – усмехнулся он. – Я же говорил, что на третий день тебя заполучу. Если бы захотел ты бы уже была моя…

Я мотнула головой:

– Зачем ты это говоришь?

Он жестоко рассмеялся, остужая мой пыл.

– Чтобы ты поняла, что я предоставляю выбор тебе. Я сам ничего не стану решать. Ничего не стану говорить, объяснять. Ты впервые можешь выбрать. Сама! Всё зависит от тебя. А не от того, посмотрю я на тебя или нет. Я – твой, бери если хочешь. Без условий. Не копайся во мне, в себя загляни.

Его лицо снова смягчилось, будто он только что окатил меня ледяной водой, приводя в чувство, а теперь стал прежним греющим солнышком.

– И больше не затаскивай меня в свою постель, – поиграл бровями, намекая, что это я во всём виновата, и вышел.

Поганец!