Текст книги "Джейк"

Автор книги: Ксения Ветер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

4.

Чи пытается демонтировать капсулу с прибором днём – после завтрака, до собрания, когда каждый из них должен готовиться к обсуждению и собирать аргументы. Ремидос застает его случайно, когда возвращается в спальню за своими расчетами. Чи орудует ломом – наверное, взял в лаборатории Дхавала, только у него остались такие грубые приборы – Чи выдирает из пола капсулу сам. Пол покрыт змеящимися трещинами от ударов, уродливыми, но недостаточно глубокими, и капсула покосилась, но совсем немного, тоже недостаточно. Чи даже не замечает её, он поддевает остриё лома под основание капсулы, налегает, и металл скрипит.

Ремидос смотрит на это и не может заставить себя ему помешать.

Манипуляторы толпятся вокруг него – их много, почти с десяток, они жужжат, окружая, но не помогая. Они должны помогать решению человека, как должен Разум. Чи ругается, капсула приподнимается, но его руки не выдерживают напряжения – трещат, ток бегает по запястьям, и он отдергивается, отпуская лом.

Ремидос придется его чинить.

Прибор включается и снова начинает визжать от удара.

Визг этот слышен даже из закрытой капсулы.

Жан приходит меньше, чем через минуту – он велел Разуму докладывать обо всех включениях прибора. Он быстро осматривает Чи его отказавшую руку. На Ремидос он даже не смотрит.

– Это глупо, – говорит Жан укоряющее, но не зло.

Манипуляторы, наконец, приходят в действие, и вкалывают Чи обезболивающее. Другие начинают ездить возле капсулы, устанавливая её правильно, некоторые отъезжают за материалами. Боль – наименьшее наказание, и Жан его не жалеет.

– Собрание уже началось, – добавляет он. – Ждем вас двоих.

Когда они входят, в столовой уже все знают о произошедшем; Разум быстр.

– Не знаю, как вы, а я не хочу умереть от темной материи, – бросает Амун, и вот его голос зол.

Чи не чувствует себя виноватым, он садится на стул, демонстративно бросая на стол сломанную руку.

– Вряд ли ковыряние с куском плоти может это предотвратить.

Ремидос молчит. Она ему не мешала.

– Это слова, – обрывает Жан коротко их обоих, и обращается только к одному из них. – Амун. Расскажи нам о наблюдениях за темной материей.

Амун улыбается, вставая – остро, еле заметно, но Ремидос замечает. Он ведет рукой, раскрывая проекцию, и изображение вспыхивает на стене. Сплошная чернота с редкими светлыми точками.

– Хотите фактов? Ничего нового. Звезды гаснут. Вселенная замерзает. Вселенная расширяется.

Он щелкает пальцами, и Разум высвечивает графики с динамикой – насколько холоднее стала измеряемая Вселенная, насколько меньше в ней звезд. Насколько они дальше.

– В прошлый раз мы так и не поняли, куда пропадает энергия погасших звезд, – напоминает Гонзало. – Принцип сохранения энергии не может не работать.

– Моя единственная гипотеза заключается в том, что и эта энергия поглощается темной материей, – пожимает плечами Амун. – Потому она увеличивается так быстро.

Разум проецирует следующий график: на нем линия темной материи растет рваными, пугающими скачками. Возможно, на каждом его промежуточном пике – погасший гипергигант. Амун поворачивает голову и смотрит на график спокойно, должен был видеть его уже ни раз, и ему нет нужды сгущать краски – каждый из них чувствует и без слов.

– Тёмная материя разрывает нас изнутри. Она не отражает, не поглощает, не испускает ничего, даже света. Её всё больше, но мы по-прежнему не можем поймать её, ни одним прибором.

Даже Жан молчит какое-то время – молчание над столом тяжело, ощутимо.

Молчит, прежде чем добавить:

– Мы можем её только чувствовать. Пока она не разорвет нас окончательно.

Следующий график показывает будущее – его рассчитывал Гонзало, у него выходят лучшие прогрессии из математиков. У них осталось совсем мало времени до того, как темная материя займет больше девяноста восьми процентов Вселенной. Дальше невозможно считать из-за непредсказуемости – на этом сошлись все исследовательские команды.

– Мне нравится, – Амун хмыкает, качая головой от нелепости этой фразы, и поправляется. – Меня интригует этот прибор. Я за то, чтобы с ним работать.

– Мы уже голосовали, – напоминает Касим. – Решение уже принято.

Все поворачивают руки запястьями вверх, у всех они снова желто-оранжевые – неуверенное отрицание – кроме Дхавала и Жана. До сих пор они принимали единогласные решения, хотя бы решения большинства, уже тысячи лет. Они так ни к чему не пришли. Чи всё так же пытался выломать капсулу.

– Оно должно отправиться в космос, – поддерживает Дхавал. – Чем бы это ни было. Важна каждая попытка, каждый шанс, пока не стало поздно. И у меня уже есть пара идей.

– Мы прекрасно знаем, почему.

Неважно, каким цветом горят их запястья, их желания больше не имеют значения, у них нет времени сомневаться. Гонзало кивает, хоть на запястье его оранжевый свет.

– Если понять, что такое темная материя, измерить часть её этим прибором – появится хотя бы шанс. Мы сможем хотя бы пытаться бороться с ней. Хоть что-то.

– Зэмба, – обращается Жан. – Что сказали другие группы? Ты посылал им информацию о нашем новом создании?

– Мнения очень различны. Скорее отрицательные. Мало кому просто на него смотреть.

– Что думаешь ты сам?

– Мне противен этот прибор. Но он точно отличается от всех прошлых, – признает Зэмба. – Может, именно он и сработает.

– Касим?

Касим повторяет:

– Мы уже голосовали.

Ремидос Жан не спрашивает.

Она сама его создала.

– Мы можем создать другой, – предлагает Чи, вставая и выключая проекцию.

– Можем ли?

Шестнадцать тысяч сто две попытки.

– Чи, – завершает Жан терпеливо. – Если ты еще раз позволишь себе подобное, мне придется исключить тебя из нашей группы.

Этот прибор обязан стать их спасением.

Им жутко рядом с ним засыпать.

***

Ремидос сажает Чи в кресло, кладет его руку в продолговатый контейнер и устанавливает нужный режим. Все параметры стандартные, кроме обезболивающих – их она немного снижает.

– Придется подождать, – она говорит, но Чи не отвечает.

Он в ярости, но он смирится – Жан знает их, иначе бы он не поступил так. Разум высвечивает перед ним обратный отсчет: нужно ждать около двух часов. Химикаты должны разъесть его органическую кожу и плоть, открывая доступ к внутреннему экзоскелету – чтобы можно было починить перегоревшие или треснувшие детали. Ремидос заглядывает в экран сканера на боковой стороне контейнера – он уже просвечивает сквозь верхние слои плоти.

Повреждения несерьезные, могли бы быть хуже, старайся Чи усерднее.

Оставив Чи, она переходит в соседний кабинет медотсека.

Раз уж она всё равно включает приборы, можно провести раньше некоторые плановые операции.

Зэмба всегда был самым общительным из них, смешным, ярким, и это тёмная материя сделала его другим. На руках его снова появились длинные белесые полосы, портящие вид кожи – уже появлялись ни раз, но никто так и не нашел причины деградации. Они не мешают, не тянутся через всё тело, они, как тёмная материя, всегда остаются на краю сознания неясной угрозой, вопросом. Они появляются у многих в последнее время – у многих и в других группах, Зэмба знает не хуже неё. Полосы исчезают с обновлением кожи, которое просто приходится делать чаще. Значительно чаще с каждым годом.

Зэмба сидит в кресле, приветливо взмахивая рукой, когда она входит. Приборы уже включены, и Ремидос просто проверяет настройки и выбирает его медицинский профайл.

– Цвет оставляем тот же?

– Ага.

Он кивает, немного улыбаясь ей, но улыбка его вымучена.

Они все ужасно устали, несмотря на точно выверенный режим сна.

Ремидос нравится цвет его кожи – темно-коричневый, теплый цвет земли; он не меняет его уже несколько сотен лет. Она проводит ладонью по его руке, осматривая повреждения – белые полосы на нём особенно заметны, вспухшие, грубые жгуты – они тянутся от запястья, несколько раз пересекая Разум, до локтя. Ремидос заставляет его подняться и осматривает всю кожу – она не халатный биолог – обе руки, ноги, шею, лицо, везде, где кожа есть, и особенно тщательно стыки её с туловищем, покрытым метатканью. Полосы есть только на левом предплечье, где Разум, как и всегда.

– Не переживай, – говорит Ремидос, сажая его снова в кресло. – Неприятно, но никакого вреда от них нет.

– Я знаю. Но всё же, – он неопределенно поводит плечами, и она понимает его. – В одной из других групп у металлурга всё тело было в этих штуках. Это неправильно.

– Всё неправильно, – соглашается Ремидос.

Она возится долго, подбирая и настраивая плотность – решает сделать ему кожу прочнее, устойчивее для полос. Биопринтер печатает образцы, она тестирует их, вживляет несколько на пробу – квадратики кожи встраиваются в руку, заметные, смешные, но функционирующие. Они вместе выбирают лучший, вызвав манипулятор со скальпелем и прессами, и Зэмбе явно становится чуть веселее. Это всё, что она может сделать.

Выбрав кожу, она загружает её в Разум.

– Может, оставим, как есть? – вдруг предлагает Зэмба.

Ремидос вздыхает, гладит его по локтю и тянет вверх, помогая подняться.

– Не глупи, – она говорит.

Зэмба неопределенно фыркает, обращая всё в неудачную шутку, и ложится в отсек для обновления кожи. Манипулятор вводит ему снотворное, и через несколько секунд он закрывает глаза. Экран опускается сверху, Разум заканчивает передачу образцов репликатору, и Ремидос прикладывает ладонь, разрешая процесс. Только ладонь биолога включает медицинские операции, у всех своё дело – тоже традицией древних.

По экрану расплываются алые разводы.

Обновление кожи небыстрый процесс, спать Зэмба останется в медотсеке, в одной из капсул регенерации. Ремидос возвращается к Чи, еще раз смотрит в экран сканера на контейнере с рукой – изображение гораздо четче, Разум уже провел анализ и вывел рекомендации на большой монитор рядом.

– Как дела? – она спрашивает. – Не скучно?

Чи всё еще не говорит с ней, и Ремидос еще немного снижает обезболивающее и одобряет все предложенные Разумом операции. Повреждения простые, Разум не умеет ошибаться.

– Будет готово к вечеру, – она говорит.

Чи не отвечает, Разум вновь высвечивает перед ним обратный отсчет.

Роль биолога в лечении закончена, дальше – дело Разума.

Что-то дергает её, то самое неясное чувство тревоги, с тёмной материей прокравшееся внутрь. На выходе из медицинского отсека Ремидос оборачивается и возвращается в комнату с Зэмбой. Ей вдруг хочется – нестерпимо хочется – убрать экран аппарата, заглянуть в капсулу, увидеть, как же меняется человеческая кожа. Она просит Разум, но он не слушается, даже когда она прикладывает пальцы к виску. Ремидос подходит к трубе аппарата, вручную нажимает кнопку экрана, но она не работает тоже. Должно быть, механизм заклинило, и Разум уже отправил команду о починке манипуляторам. Она смотрит в кристаллическую поверхность экрана, на цвета, переливающиеся, перетекающие один в другой, и как они меняются, становясь из красноватых расслаблено-голубыми. Странное желание пропадает. Ремидос вдруг чувствует себя дурой.

За тысячи лет любой биолог видел любые операции медотсека.

Тут нет никакого секрета, она сама ни раз наблюдала за сменой кожи.

Она просто не может вспомнить, как.

5.

Дхавалу Разум рассчитывает наименьшее время на сон, и его возбужденный голос первое, что Ремидос слышит, вставая. Он носится вокруг капсулы с прибором, хватаясь за голову – уже отремонтированной, без следов ударов. Остальные стоят вокруг, измеряя прибор встроенными сканерами. Гонзало о чем-то переговаривается с Касимом.

Жан напряженно смотрит за Дхавалом.

Это действительно могло бы выглядеть смешным, если бы не пугало.

– Оно увеличивается! – кричит он. – Из-за этой пульсации или чего-то еще, оно пухнет. Я просканировал с Разумом, оно увеличилось процентов на десять! Я не могу ничего рассчитывать, пока оно нестабильно или взорвется в любой момент!

Дхавал раздраженно отпихивает экран с расчетами, который ему подносит манипулятор. Разум не понимает его реакции, и проецирует столбы с цифрами и чертежи в воздухе спальни вокруг. Только Гонзало отвлекается, проверяя их. Ремидос проходит сквозь чертеж какого-то костюма, взмахом руки рассеивая картинку.

Она вынуждена признать – она сама давно не осматривала прибор.

В последнее время Ремидос много спит.

Дхавал не унимается, он всё-таки берет экран у манипулятора и показывает его Жану, хотя по всей комнате висят те же данные. Жан берет его и спокойно пролистывает страницы, оценивая.

– У меня была такая идея! Такая идея! – причитает Дхавал. – А этот прибор не может определиться даже со своими собственными параметрами. Как он может вообще быть полезен хоть для чего-то.

Ремидос заглядывает в капсулу и в первый миг вздрагивает, хотя отлично помнит, как выглядит прибор. Прибор действительно больше – если смотреть даже без сканеров, просто глазами.

Только сейчас она понимает, что в спальне нет Чи.

Жан отдает экран манипулятору, поворачивается и меняет данные расчетов в воздухе перед ними – чтобы каждый мог рассмотреть. Он пропорционально увеличивает значения материалов – Гонзало поправляет его пропорцию; дожидается кивка от Касима – у них достаточно ресурсов, и только после этого отвечает Дхавалу. Отвечает мягко.

– В нём изменились только размеры. Сделай гибче начальные параметры габаритов. Чтобы относительное изменение не перечеркивало все чертежи. И продолжай.

Про прибор он не говорит ничего.

Зэмба уводит Гонзало и Касима на завтрак, Дхавал остается еще раз замерить габариты, на всякий случай, Жан остается с ним. Ремидос не может не остаться. Манипулятор замеряет прибор еще и механически, не через сканеры, включая на руке линейку. Наверное, это заставляет сработать датчики. Потому что прибор снова начинает визжать.

Ремидос с Дхавалом еле успевают прокрутить круг на запястье, снижая громкость, Жан щелкает себя – выключая полностью звук – куда быстрее, действеннее, и подходит к капсуле ближе. Он берет прибор на руки уже привычным движением.

Тот словно настраивается на него – визг прекращается, сменяясь другими, булькающими звуками.

Грязно-бурая жижа стекает из прибора на руки Жана, пачкая пальцы. Она неровная, с кусками органики, и течет по нему медленно, комками падая на пол – струйками до локтя.

Вонь от неё заполняет комнату, мгновенно Разум распахивает окна и включает устранители запаха. Жан не отшвыривает прибор, а кладет в капсулу так же бережно, как взял.

Ремидос сжимает его плечо – там, куда не добралась бурая жижа.

– Возможно, это ядовито, – говорит она взволнованно. – Тебе нужно в медотсек.

– Вряд ли.

Жан проверяет руки встроенным сканером, убеждаясь, что опасности нет. Только дикая, древняя гадливость, и манипулятор уже суетится вокруг, обрабатывая растворами его руки. От них расходится приятный фиолетовый запах.

Дхавал морщится и жестом собирает раскиданные по комнате проекции расчетов.

Даже он уже не кажется полным энтузиазма.

– Разберись с этим, – бросает ей Жан; раздраженно. – Органика – твоя специализация.

Всего несколько раз за тысячи лет она видела его злым. Жан выходит.

Дхавал выходит за ним, оставляя её наедине с собственным проектом.

Ремидос проверяет защитные перчатки, решаясь, наклоняется к капсуле и тоже ощупывает прибор. Она впервые касается его, и действует максимально аккуратно, то ли из страха повредить, то ли просто из страха. На его отростках есть тонкие, мягкие пальцы. Весь прибор горячий и до ужаса мягкий.

Жан держал его без перчаток.

***

Рабочий кабинет Жана странное место. В нём нет болтов и инструментов, как у Дхавала, расчетных станций, как у Гонзало, нет биосканеров и капсул, как в медотсеке Ремидос, нет образцов материалов, небольших центрифуг и печей, как у Чи, нет даже десятка огромных экранов, как у Касима и Зэмбы. У него есть только стол, пара стульев и выход в сад.

Он почти не бывает в своём кабинете.

Ремидос хочет поговорить с ним, приходит в кабинет и садится, почти наверняка зная, что его не застанет. Она хочет сдаться. Хочет сказать, что ни один другой биолог, ни Мэри, Наташа, ни Минако не знают о подобном. Что отвращение вызывает вид прибора, запах его, что его пульсация до сих отдается в её пальцах. Она сидит до вечера, решаясь это сказать.

Даже решившись, она выходит и идет по саду тихо.

На улице уже темнеет, прохладно, но она не меняет настройки. Холод на коже даже приятен после горячего чувства прибора – она будет помнить его еще несколько дней. Ремидос знает любимые тропинки Жана, но идет по ним медленно, откладывая неприятное. Почему-то Разум не включает фонари при её приближении, и Жан не видит её и не слышит.

Ремидос замирает, рассматривая его в свете фонаря – ей нравилось смотреть, когда он не занят делом, ей нравилось видеть его счастливым и спокойным. Она не видела его таким тысячи лет, сколько знают они темную материю. Жан говорит.

Он разговаривает не с ней, и она понимает не сразу – он говорит с Разумом. Они давно перестали пытаться говорить с ним словами. Разум почти никогда не отвечает слов.

– У нас будет время для еще одного проекта? – Жан спрашивает.

Ремидос не помнит, как должен звучать голос Разума вне команд, но Жану он говорит.

– Нет.

Голос Разума ровный, как жидкий металл.

– Значит, или эта штука работает, или нет.

На это Разум уже не отвечает.

– Нет, – повторяет Жан сам, тише.

Ремидос видит, как он опускает голову на сложенные руки и стоит, не двигаясь. Ей вдруг невыносимо хочется подойти, сжать его со всех сил, чтобы не осталось в нём места ни для чего, ни для воздуха, ни даже для темной материи. Она не сможет так.

Даже Жан не может не бояться.

Ремидос уходит, ничего ему не сказав.

***

Жан приглашает их в свой кабинет следующим днём, после завтрака, когда в столовой уже нет других членов команды – Ремидос, Дхавала и Амуна. Или самые необходимые, или те, кому Жан действительно доверяет.

Её греют обе эти мысли.

Он сажает их вокруг стола и первым спрашивает Дхавала:

– Расскажи мне, в чем была идея?

Дхавал расстроено пожимает плечами и включает проекцию одного из своих чертежей.

На нём прибор с четырьмя отростками видно в разрезе, некоторые его внутренние части выделены цветами. Ремидос начинает понимать, что Дхавал имеет в виду еще до того, как он поясняет:

– Я думал заменить самые проблемные его части. Должно быть не так уж сложно, можно взять за основу экзоскелет. Хотя бы поменять мягкие трубки каркаса, хотя бы в этих тонких отростках, на пластик или металл. Вычистить часть органики и встроить поддерживающие элементы, перестроив человеческие органы. Если заменить их, может, оно и не отключится в космосе, – Дхавал цокает языком, раздосадовано качая головой. – Но оно так изменчиво, что, может, сегодня нужно делать для него одни поддерживающие элементы, завтра – другие.

Жан слушает его внимательно, ни одна складка не пробегается по его лицу. Он не просит ни пояснений, ни правок. У него нет других идей. Он выслушивает и обращается уже к ней.

– Ремидос, тебе нужно будет подумать, как можно подогнать органику нашего прибора для этого.

Она кивает, тоже соглашаясь со всем без вопросов. Она помнит голос Разума, холодный и ровный.

Амун потягивается на стуле, разминаясь, и иногда кажется, что его даже забавляет скорая гибель.

– Относительно вспухания органики. Кажется, я нашел упоминания о подобном, – роняет он, и Ремидос замирает, слушая. – Не могу ничего обещать, но, кажется, у древних были подобные приборы. Подобные существа.

Он первый называет прибор так вслух – как можно было бы говорить о живых.

Жан знал, кого звать.

Через неделю оно разрастается почти вдвое и выбирается из капсулы.

6.

Дхавал собирает их спустя несколько дней – в самое лучшее время, заранее подготовив макеты и экраны. Он выстраивает проекции удобно в столовой – на столе и над ним, чтобы было видно любому в комнате. Изображение вращаются, переливаясь, и Дхавал снова выглядит окрыленным.

Чи приходит тоже. Им нужно знать, чем править органику.

– У меня есть идея, – говорит Дхавал, проводя рукой над столом и показывая чертежи. – Основная проблема нашего нового прибора – органика, в первую очередь нужно справиться с ней.

Чи отчетливо фыркает, складывая на груди руки – красноречивее, чем если бы снова напомнил, как был прав. Жан не обращает на него внимания, но Ремидос все равно чувствует тонкий укол вины. Укол входит под ребра и без следа исчезает.

– Но после того как мы это отрегулируем, – продолжает Дхавал. – Никаких особенных проблем с отправкой прибора в космос не должно возникнуть.

Это в корне отличается от всех прочих обсуждений прибора.

Гонзало оживляется, активируя свой монитор и прогоняя сотни просчетов в секунду. Касим заглядывает через его плечо, удивленно округляя глаза. Всё сходится, проблем действительно не должно быть; они с Разумом проверяли. Чи фыркает снова, но даже он кажется заинтересованным.

– И как же ты предлагаешь это сделать? – спрашивает Зэмба. – Что мне передать другим станциям, мы продолжаем этот проект? Каков наш план?

Органика – дело Ремидос, она встает, заменяя Дхавала, и отвечает, жестом выделяя нужные части на схеме прибора. Их около половины.

– Нужно поменять только эти элементы. Они критичны для его существования. Эти, – пару частей выделяются красным на рисунке. – Можно удалить, в них нет необходимости. Остальные вполне должны выдержать.

Жан кивает – еле заметно, скорее соглашаясь, чем подбадривая, но Ремидос чувствует себя лучшим биологом на Земле. Она продолжает, прокручивая объемное изображение прибора по кругу и увеличивая его – чтобы все могли рассмотреть.

– Для перестраховки еще можно заменить внутренние трубки, но это если останется время. Главная проблема его органики не в хрупкости, а в том, что ему нужно питание, – Ремидос замирает прежде, чем сказать следующее. Она знает, как это звучит. – И избавляться от продуктов распада.

Ремидос озвучивает результаты анализов, и над столом повисает тяжелое молчание.

Их прибор разлагается прямо в руках.

Ничто не меняется в лице Жана, хотя он руками касался этого. Он говорит:

– Продолжай.

Ремидос опускает глаза – на несколько секунд, собираясь. Вместо неё слово берет Дхавал.

– Я думаю, удобнее всего будет подсоединить его к источнику питания. Фиксировано. Выводить распад через ту же трубку – нужно просто поставить фильтры распознавания.

Они уже обсуждали это втроем – она, Жан и Дхавал. Разум одобрил.

Дхавал широким жестом сметает все проекции и изображения прибора, меняя на единственный голографический макет – круглая, потрепанная капсула предстает в разрезе. Та самая капсула, в которой прибор был создан, и Дхавал наконец смог в неё заглянуть. В капсуле пусто.

– Нужно построить ему внешнюю оболочку, дополнительный слой, оснастив его всем необходимым. Вроде космического корабля. Эта оболочка тоже будет компенсировать недостатки органики, – Дхавал продолжает. – Загрузим туда питание и простейшую аппаратуру для его поддержания и передачи информации.

По его щелчку макет капсулы заполняется приборами и контейнерами – черновая версия, они расположены в беспорядке и с трудом помещаются в столь малом пространстве. Легко доработать, и Дхавал не смущается хаосу, он прокручивает голограмму, демонстрируя команде.

– И, самое изящное, – заключает он, откровением. – Можно взять за основу ту же капсулу, в которой прибор создал Разум. Это ускорит работу. Они точно максимально совместимы.

Он имеет право гордиться этой идеей – она его целиком.

Дхавал садится, давая время осознать своё предложение, и молчание, повисшее в комнате, длится долго. Жан ждет, всматриваясь в каждого из присутствующих.

Зэмба первым пожимает плечами, прикладывает палец к виску – он просматривает и правит запись их небольшого выступления, чтобы передать другим группам. Жан кладет руку на его запястье, выключая передачу, и говорит:

– Пока не нужно. Еще рано.

Зэмба опускает руку. Касим встает и подходит ближе к макету. Он притягивает голограмму к себе и увеличивает один из отсеков, рассматривая, а потом поправляет контейнер, переставляя удобнее. Гонзало подходит к нему, и они последовательно рассматривают вложенные в капсулу приборы.

Чи стучит пальцами по столу, неохотно сдаваясь:

– Я подберу материал для соединительной трубки. Начнем с неё, она самое важное в капсуле.

Они хорошие специалисты, Жан не выглядит удивленным, он кивает и хлопает Чи по плечу.

В этот день они принимают решение проще.

Они пытаются не обсуждать сам прибор, не обращать внимания, не знать, не помнить, не говорить о том, что он снова стал больше почти на пятнадцать процентов. Пока они на собрании, прибор выбирается из капсулы и ползает по спальне, следом оставляя за собой слизь.

***

Все их идеи, расчеты и планы бессмысленны, пока они даже не знают точного размера прибора.

Через неделю он может быть больше капсулы, через месяц – больше их станции.

Этого они команде не говорят.

– То есть, оно прекратит увеличиваться со временем? – переспрашивает Ремидос. – Когда?

Амун пожимает в ответ плечами.

– Не могу сказать точно. Нужно будет периодически замерять показатели.

Ремидос выводит на экран таблицу с динамикой роста – они уже начали замер, прибор увеличивается нестабильно, рывками, и пока невозможно предсказать ничего по этим цифрам.

– Что же нам, просто ждать? – возмущается Дхавал. – Просто ждать, пока он не закончит увеличение?

Ему уже не терпится начать работу, ему надоело ожидание несколько тысяч лет назад, надоело отвратительно еще до того, как этот прибор был создан в капсуле; его руки требуют действия. Ремидос может его понять. Жан поднимает руку, призывая их к спокойствию, и Амун продолжает.

– Если я правильно интерпретировал источники древних, рост должен скоро замедлиться. Завершенная форма примерно такого, – Амун показывает ладонью чуть выше своего локтя. – Размера.

Дхавал заметно оживляется, и в этом Ремидос понимает его тоже – размер вполне подходящий, к нему удобно адаптировать и капсулу, и внутренние механизмы. Если Амун прав.

– Уже лучше, – Дхавал отвечает – Надо передать это Чи.

Сам Чи не приходит – он отказывается смотреть на прибор не из гадливости даже, из принципа. Он передает образец материала с манипулятором. Прибор копошится рядом, ползая по полу спальни, и несколько других манипуляторов окружают его, присматривая и убирая за ним.

Они стараются игнорировать его, но всё равно кто-нибудь то и дело оборачивается на его звуки.

Жан берет с манипулятора образец трубки и передает сначала Дхавалу.

Дхавал берет его небрежно, подкидывая в руке, и узнает почти сразу.

– Материал почти как в экзоскелете. Только гораздо прочнее.

Ремидос берет у него образец куда осторожнее – он жестковатый, с перфорацией для подвижности, темно-серого цвета, и с трудом изгибается в стороны. Толщиной он с её запястье.

– Не обязательно такой прочный, – она заключает. – Раз уж наш прибор не собирается разрастаться слишком сильно, – она вносит несколько правок в небольшой экран на поверхности трубки и поясняет. – Совместимость с органикой будет выше на сорок процентов. Это важнее сейчас.

Жан кивает – в их специальностях он доверяет им полностью – и отдает образец с правками манипулятору. Тот едет к выходу, огибая ползущий прибор. Они с трудом отводят от него глаза и возвращаются к разговору.

– Когда начнем замену? – Дхавал спрашивает.

Ему хочется пробовать.

Еще рано – они все это знают, но произносит Жан.

– Поменяем, когда остановится рост.

Ремидос подает знак манипуляторам, и один из них принимается замерять прибор второй раз за день. Их создание уже приобретает очертания, отличные от куска зловонной плоти – оно садится и пытается отростками поймать руки манипулятора. У него есть глаза.

Страшнее всего смотреть в глаза.

– Мне кажется, он мимикрирует под обстановку, – говорит Жан негромко, не отрывая от прибора взгляда. – Он всё больше и больше становится похожим на людей. Наверное, от этого в нём были изначально такие гибкие параметры.

Признавать это противно, но неизбежно – его толстые, нелепые отростки действительно начинают напоминать руки и ноги, его пульсирующая бесформенная выпуклость – голову и лицо. Манипулятор подхватывает его, относит в капсулу и подсоединяет трубку с питанием. Оно снова ест, и от этого сходство его с человеком выглядит еще гаже – издевательством, злой пародией. Им приходится привыкать к этому зрелищу; струйки стекают у него изо рта. Оно издает странный звук, и белесая масса выходит изо рта, покрывая слизью – им всё же приходится отвернуться. Манипулятор вытирает быстро и четко, но воспоминание об увиденном остается; они слышат его булькающие звуки.

– Это очень похоже на то, что я видел в источниках, – Амун вспоминает.

Через несколько дней у него даже появляются зубы.