Текст книги "Я люблю свою работу?"
Автор книги: Ксения Ласкиз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Нам пора поговорить, – папá садится за стол. – Почему ты не хочешь общаться с родственниками?
О да, началось… Еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.
– Это вовсе не так, – делаю глоток сока. – Просто у меня нет на это времени.
– А на что у тебя есть время помимо работы?
Папá хмурит густые брови и сжимает тонкие губы. В детстве или юношестве меня непременно напугало бы его выражение лица, но только не сейчас. Тщеславие кричит во все горло, что мы не должны выслушивать нотации, а здравый рассудок приказывает сидеть на месте и изображать раскаяние.
– На семью, – отвечаю я как можно мягче. – При первой возможности я всегда еду к вам.
Папá приоткрывает рот, чтобы возразить, но не успевает вымолвить ни слова – мой мобильный звонит и на экране высвечивается фото Рябинова. Изображая глубокое разочарование и негодование, принимаю вызов и прикладываю телефон к уху.
– Маш, привет! Не занята? – спрашивает Рябинов.
Как будто моя занятость когда-нибудь его останавливала!
– Здравствуй, – отвечаю я. – Что-то случилось?
Конечно же, я знаю ответ на этот вопрос: если бы ничего не случилось, он бы мне не позвонил.
– Посмотри почту: хочу услышать твое мнение, прежде чем озвучить предложение клиенту. По-моему, Ландышева как-то хреново все расписала. Перезвони мне, ладно? Только это очень срочно, мне надо переслать все Петровичу.
– Хорошо, сейчас займусь, – выключаю телефон, беру со стола бокал сока и встаю. – Нужно поработать, спасибо за завтрак.
– Опять? – папá сдвигает брови. – Мы разговариваем.
– Мы много раз обсуждали мою работу, и ничего нового друг другу не скажем. Но я услышала тебя и постараюсь чаще присутствовать на семейных праздниках.
– Боже, – мамá вздыхает. – Кого мы вырастили…
Пожимаю плечами и удаляюсь из столовой под недовольное тявканье Альфи. Здравый рассудок подсказывает, что я могла бы быть помягче с папá и изображать раскаяние более убедительно. Но, в конце концов, и мое терпение не безгранично! Тщеславие вопит изо всех сил, обвиняя родителей в наплевательском отношении к нашим достижениям. Когда они только поймут, что у меня свой путь?
Рябинов был прав: Лидочка, действительно, расписала все хуже некуда. Сам виноват: не надо было навязывать мне ее заместительство! Аня куда больше подходила на эту должность, но ее он почему-то недолюбливал. Возможно, ему претил внешний вид Безуховой. Тоже мне эстет нашелся! Конечно, ему виднее, ведь это он, а не я, заместитель генерального директора! Вот и правил бы сам бред своей любимицы! «Вечно мы за ним все подчищаем!», – возмущается тщеславие и с отвращением морщится.
О чем Ландышева только думала в процессе подготовки коммерческого предложения: о новом платье или о новом ухажере? Отправляю исправленный текст Рябинову и закрываю ноутбук, хотя в почте висит еще тридцать непрочитанных писем: я слишком зла, чтобы сейчас на них отвечать – я все-таки в отпуске! «Пока мы злимся, часть сообщений перешлют Лидочке, а она сегодня в ударе!», – произносит здравый рассудок. Тяжело вздыхаю и открываю ноутбук, а в мыслях рефреном звучит вопрос папá: «А на что у тебя есть время помимо работы?».
Ноутбук я закрываю только в три часа дня. Похоже, идея с отпуском не удалась: почта завалена сообщениями, а телефон не умолкает с самого утра. Наверное, я должна радоваться: вот она, карьера! Но всему есть предел. И у всех есть свои обязанности! Например, у Ландышевой есть обязанность заменять меня в мое отсутствие (насколько, конечно, это возможно), а у меня есть обязанность хотя бы немного отдохнуть во время короткого отпуска. Тогда почему я заменяю сама себя, в то время как Ландышева отдыхает?
Беру в руки мобильный телефон, намереваясь позвонить Рябинову и излить на него праведный гнев, но вижу значок сообщения – это Шаров отправил очередную шуточку в Whatsapp. Стараюсь сдержать улыбку, но не могу: его шутки всегда смешные. Спустя минуту от него приходит очередное сообщение: «У нас совещание, а я в ноль. Похоже, Рябина запалил. Скажу, что ты мне не дала, поэтому я надрался с горя;)». Праведный гнев, предназначенный Рябинову, рвется наружу – Шаров окончательно утратил связь с реальностью?! Хочу написать кучу гадостей, но лишь набираю «Тупая шутка» и нажимаю на отправку сообщения. К счастью, на этом наша переписка заканчивается.
Вторник, 12.02.2013.
Глубокая ночь. Черное небо усеяно яркими звездами. Полная луна освещает морскую гладь. Я медленно бреду по холодному песку. Ветер становится все сильнее, и продолжать путь уже практически невозможно. Оглядываюсь в поисках укрытия, но пустынный пляж простирается вплоть до горизонта. «В воду… В воду…», – слышу я чей-то голос и не смею ослушаться.
Вода очень теплая, и я спешу полностью в нее погрузиться, чтобы не чувствовать холода. Как приятно… Сделав глубокий вдох, окунаюсь с головой. Морское дно усыпано лепестками роз. Откуда им здесь взяться? Хочу вынырнуть, но не могу: что-то тянет меня вниз. Пытаюсь вырваться, но не получается. Воздуха катастрофически не хватает. Бесполезно…
Открываю глаза и делаю глубокий вдох, но не помогает – меня трясет. Да что происходит? Неужели я и впрямь схожу с ума? Идея обратиться к психоаналитику с каждым ночным кошмаром кажется все менее безумной. Включаю ночник, поднимаюсь с кровати и медленно плетусь в ванную: нужно смыть очередной дурной сон, пока он не впитался в кожу. Под прохладными струями воды дрожь постепенно проходит, и с каждой секундой мои нервы успокаиваются. Всего лишь кошмар – зря я так испугалась! И вовсе нет необходимости в визите к психоаналитику – я всего лишь переутомилась. И еще… На меня удручающе действует окружающая обстановка – идеальный дом в идеальном поселке с идеальными жителями. И меня раздражают нравоучения папá, великолепие мамá и недовольство Альфи. Хватит!
Сворачиваю с проселочной дороги на трассу, делаю музыку громче и закуриваю: наконец-то возвращаюсь домой! И ничуть не смущает тот факт, что на часах всего лишь 4-30 утра – кто рано встает, тому, как известно… Дорога практически пустая, но я еду со скоростью 90 км/ч, наслаждаясь каждым проделанным километром на пути к свободе. Я люблю родителей (и даже Альфи), но на расстоянии эта любовь будет гораздо крепче.
– Пятая колонка! – кричит на весь зал рыжеволосая кассирша. – Пятая!
Достаю из холодильника бутылку воды и иду к кассе, по пути роясь в сумке в поисках кошелька.
– Мария? Доброе утро.
Поднимаю глаза и вижу перед собой Терехова. По спине пробегают мурашки: вверх, вниз и снова вверх. С обычным прищуром он осматривает меня с ног до головы, после чего с еле заметной улыбкой произносит:
– Не ожидал вас увидеть в столь ранний час.
«Как же чудесно, что перед выходом мы накрасились! И то, что мы в меховой жилетке и в сапогах на шпильке, а не в пуховике и уггах! Похоже, Феофан Эрнестович остался доволен нашим внешним видом!», – радуется тщеславие, но сразу же получает подзатыльник от здравого рассудка.
– Москва – маленький город, – пожимаю плечами, демонстрируя безразличие.
Его глаза сужаются еще больше, а улыбка становится более заметной, словно ему удалось уличить меня в показном равнодушии.
– Пятая колонка! – еще громче кричит кассирша.
– До свидания, Феофан, – произношу я и, с трудом сдерживая дрожь в коленях, продолжаю свой путь к кассе.
Интуиция подсказывает, что Терехов смотрит мне вслед (или мне хочется, чтобы он смотрел?). Откуда он только взялся на заправке в пять часов утра?! Здравый рассудок подсказывает, что нам нужно быстрее убираться отсюда, дабы избавить себя от лишних проблем, и я не могу с ним не согласиться. Но рыжеволосая кассирша будто бы нарочно возится со сдачей, заставляя меня оставаться в замкнутом пространстве с Феофаном Эрнестовичем.
– Третья колонка! – кричит другая кассирша, высокая упитанная женщина с очень короткой стрижкой.
Боковым зрением замечаю, что Терехов подходит к кассе, и у меня возникает желание бежать со всех ног. Наконец рыжеволосая отсчитывает сдачу, и я складываю купюры и монеты в кошелек в надежде поскорее исчезнуть из поля зрения Феофана Эрнестовича, но он уже забирает свой чек.
– А я-то думал, чей SLK так одиноко стоит возле колонки, – с улыбкой произносит он, когда мы пересекаем зал, направляясь к выходу. – Вам нравятся родстеры?
– Да, – отвечаю я и, увидев возле третьей колонки синий Mercedes GL, изображаю улыбку. – А вам нравятся внедорожники?
– Зимой выбирать не приходится, – он усмехается.
Хочется открыть бутылку воды и облить его. Меня раздражает его самонадеянность! И этот взгляд с прищуром, и эта усмешка…
– Что ж, еще раз до свидания, Феофан, – делаю вид, что не заметила колкий комментарий в свой адрес.
– Будьте осторожны на дороге, Мария, – он улыбается. – До встречи.
Теперь тщеславие топает ногами и вопит во все горло, проклиная Терехова и желая ему поскользнуться и разбить самодовольную физиономию об лед. Не-на-ви-жу! Сажусь за руль, включаю зажигание и хватаюсь за руль. Здравый рассудок настоятельно рекомендует не газовать, а медленно выехать с заправки и продолжить путь в среднем ряду со скоростью 90 км/ч: не стоит демонстрировать импульсивность, да и Терехов очень быстро нас обгонит и уберется восвояси. Интересно, куда это он собрался в пять утра? И откуда он едет? Хотя, какая мне разница? Еще крепче сжимаю руль и трогаюсь с места.
Выезжаю на трассу и перестраиваюсь в средний ряд, придерживаясь рекомендованной здравым рассудком скорости. Через несколько минут меня обгоняет синий GL, чему я несказанно рада: теперь-то я точно доеду до дома без приключений и неприятных (или все-таки приятных?!) встреч. Тщеславие продолжает проклинать Терехова, временами отдавая должное его потрясающему внешнему виду, а здравый рассудок пытается заставить меня не забивать голову глупостями и сосредоточиться на дороге. Вьющиеся смоляные волосы, легкая небритость… Нет, мне все это ни к чему! Пусть Феофан Эрнестович едет своей дорогой, а я поеду своей. Остается только надеяться, что больше наши дороги не будут пересекаться нигде, кроме работы. Узкий разрез черных глаз, нахальная улыбка… Достаю из пачки сигарету и закуриваю. Хватит думать о нем!
Через час я уже разуваюсь в коридоре своей квартиры. Образ Терехова никак не идет из головы, и это порядком раздражает: кто он такой, чтобы занимать столько места в моих мыслях?! Тем более, мною он вовсе не заинтересован, иначе непременно обозначил бы свои намерения, если бы таковые были… Телефон взвизгнул в сумке. Кому там не спится в шесть утра?!
«Надеюсь, Вы благополучно добрались до места назначения, Мария», – читаю сообщение от Терехова. Мурашки пробегают вверх по спине и замирают где-то посередине шеи. Тщеславие, позабыв былые обиды, довольно жмурится, самолюбие играет на ударных, а здравый рассудок падает в обморок.
Четверг, 14.02.2013.
День святого Валентина если придумали и не коммерсанты, то раскрутили точно они. Наш главный рекрутер, Сережа Подушкин, видимо, не наигрался в школе и в очередной раз заблаговременно распорядился об установке на ресепшене контейнера пошлого розового цвета, предназначенного для любовных посланий. Сколько все ни пытались доказать Петровичу устами Рябинова, что не комильфо держать на ресепшене, куда приходят клиенты, эту убогую коробку, результата не было. Генеральный в очередной раз ответил: «Подушкин – идиот», но коробку приказал оставить. Сотрудники посмеивались, проходя мимо контейнера, однако при вскрытии Подушкин ликовал, вываливая к себе на стол сотню конвертов – из чего можно было сделать вывод, что в школе не наигралась большая часть нашего коллектива.
Потом Ксюша Кашина, синий чулок и по совместительству любимица (если не больше) Подушкина, бегала по этажам и с загадочной улыбкой вручала конверты адресатам.
И вот, наконец, она добралась до четвертого этажа и решила начать именно с нашего отсека.
– Это я, Купидон, – глупо хихикая, произносит она, запустив костлявую руку в бумажный пакет с сердечками.
Аня окидывает ее презрительным взглядом, встает с места и уходит. Лидочка же с нетерпением ерзает на стуле: ей так хочется узнать, сколько в этом году почитателей у ее великолепнейшего бюста. Как раз по этому поводу она надела неприлично короткое платье с неприлично глубоким декольте. Набираю номер Рябинова, но, как назло, его нет на месте (иначе он точно ответил бы), поэтому оставляю телефон в покое и поворачиваюсь к Кашиной.
– Маша, тут тебе подарочек, – не переставая хихикать, она трясет у меня перед лицом стопкой конвертов. – Сколько у тебя ухажеров! – и она кладет письма на мой стол.
Стараюсь не реагировать, хотя единственное желание в этот момент – вырвать из рук Кашиной бумажный пакет с сердечками и надеть ей на голову. Воображение сразу же моделирует эту ситуацию, и я невольно улыбаюсь.
– Вот видишь, я подняла тебе настроение! А то ты всегда такая серьезная, – и она направляется к Лидочке.
А если надеть ей пакет на голову и резко потянуть за ручки, то получится премиленький воротничок… Но я не успеваю представить себе дальнейшее развитие событий, так как Рябинов соизволил вернуться в свой кабинет и перезвонить мне.
– Нам пора? – спрашивает он. – Я думал, встреча только в четыре.
– Они перенесли на завтра. Так что отбой.
– Завтра? Я же уезжаю сегодня ночью!
– Куда это?
– Блин, – и он наверняка ударяет себя ладонью по лбу. – Забыл тебе сказать, что Алена купила билеты в Ригу! Я не смогу отказать, иначе она меня сожрет с потрохами.
Он явно льстит Алене: с потрохами Рябинова не сожрала бы даже белая акула, хоть он усердно старался показать жене свою беззащитность перед ее страшным гневом.
– Ну что ж, съезжу одна. Надеюсь, финансовый директор «Глобал Эс» – не твой бывший однокурсник? – издаю тихий смешок.
– Очень смешно, – фыркает он и вешает трубку.
На самом деле, это вовсе не смешно: неизвестно, жен скольких топ-менеджеров российских компаний успел оприходовать Рябинов, прежде чем сам женился. Он и сейчас не то что бы ровно дышит в сторону прекрасного пола (точнее, прекрасных особей прекрасного пола). Быть может, именно поэтому, чувствуя свою вину, он во всем беспрекословно подчиняется жене (или делает вид, что подчиняется). Взять хотя бы Лидочку, которая торопливо распечатывает конвертики с валентинками, читает содержимое и артистично закатывает глаза! Если бы не моя прозорливость, то после злосчастного новогоднего корпоратива Ландышева точно уехала бы с ним в какой-нибудь отель для продолжения банкета.
– Варнас, кто тебе написал? – Лидочка подходит ко мне. – Давай прочитаем, ну пожалуйста!
– Никто, – отвечаю я и отправляю стопку конвертов прямиком в мусорное ведро.
– Ма-ма-рия… – раздается рядом.
Это начальник управления андеррайтинга[1] – Василий Мокроусов, или Мокрозад – как его называют коллеги. Все в нем заурядно: и наружность, и внутренний мир. Очень высокий и очень худой, Мокрозад рассказывает, что раньше занимался волейболом, хотя попавший мяч легко сломал бы его на две части. Еще Мокрозад рассказывает, что в садике его называли не иначе, как белокурый ангелочек – он либо врет, либо так сильно поистаскался с годами: от белых кудрей остались только три волосенки, да и остальная внешность ничего ангельского в себе не таит – маленькие бегающие глазенки, большой нос и настолько тонкая полоска губ, словно у него вообще их нет. Все было бы ничего, если бы Мокрозад подбирал себе нормальную одежду! Но ему кажется, что он прекрасен в своей рубашке-парашюте (бедняга неустанно повторяет, что крой Slim Fit предпочитают исключительно гомосексуалисты), коротких брюках (хотя его зарплата вполне позволяет сшить их на заказ, но услугами портного пользуются все те же гомосексуалисты) и ортопедических ботинках (ну, ноги у него больные, положил здоровье на алтарь волейбола – вот бедняга).
А еще Мокрозад безнадежно в меня влюблен – об этом знает весь офис, начиная с уборщиц и заканчивая генеральным. Каждый раз, когда мы видимся, его лицо озаряет мерзкая улыбка, а в глазах появляется нездоровый блеск. Обращаясь ко мне, Василий непременно заикается и коверкает слова, а на его лбу появляются капельки пота. На новогоднем корпоративе (как раз незадолго до того, как Лидочка утащила Рябинова на танцпол), Мокрозад напился и осмелился пригласить меня на танец. Отказа он не понял, поэтому пришлось обратиться за помощью к службе безопасности. Когда его под руки утаскивали от столика, за которым сидела я, Рябинов и Шаров, Василий истошно вопил: «Я люблю тебя!». Собеседники катались со смеху, и мне тоже пришлось изобразить улыбку, хотя в тот момент готова была разреветься от позора.
И вот сейчас Мокрозад стоит передо мной, а в маленьких глазах читается всеобъемлющий ужас, из чего можно смело сделать вывод, что одно письмецо из стопки выброшенных (или все?) точно принадлежит его перу.
– Да, Василий, – отвечаю я с улыбкой, ибо мысль о том, как все-таки было прекрасно выкинуть валентинки у него на глазах, греет душу.
– Т-ты даже не прочитала, в-вдруг там что-то стоящее…
– Сильно в этом сомневаюсь, – улыбаюсь еще шире, а Лидочка подле меня давится от смеха и громко кашляет. – Василий, ты по делу? Или просто мимо пробегал?
– У м-меня два билета в Ленком на вечер. Н-не хотел идти один, м-может…
– Вася, чудно-то как! – лепечет Лидочка. – Мы как раз с Машей давно мечтали там побывать! Тащи сюда свои билеты! Зачем тебе в театр идти, тем более в одиночестве?
– Да, сделай нам подарок, Василий. Мы с Лидочкой – свободные девушки и заядлые театралки, чем нам еще занять себя в день всех влюбленных?!
– Н-ну да, сейчас, – отвечает он и, опустив голову, уходит.
Как раз в этот момент возвращается Аня. Не обнаружив на своем столе ни одного конверта, она с облегчением вздыхает и плюхается в кресло.
– Ты только что пропустила шоу! – Лидочка хохочет. – Мокрозад хотел позвать Варнас на свиданку в Ленком!
– И чем все закончилось? Не вижу его крови на ковролине, – Аня смотрит на меня. – Ты его сожгла и развеяла прах по опен-спейсу?
– Нет, Лидочка потребовала, чтобы он отдал билеты нам. По легенде, мы с ней вечером пойдем на спектакль, чтобы не было так грустно и одиноко в день святого Валентина.
– Маш, ну ты же не собираешься в театр? Я хотела пригласить своего друга… – Лидочка делается серьезной.
Конечно же, я не собираюсь ни в какой театр, тем более в ее обществе! Отрицательно качаю головой, после чего она хватается за мобильный телефон и куда-то убегает.
Во время обеда прекрасная половина нашего коллектива в составе десяти человек собралась на кухне. Лидочка, как обычно, гордо восседает во главе стола, делясь с остальными соображениями на счет удачного замужества, ну или хотя бы, для начала, знакомства с приличным кандидатом с прицелом на удачное замужество. Захожу только с одной целью – налить в заварной чайник кипятка и сразу же удалиться, но Лидочка решает втянуть меня в беседу.
– Давайте спросим у Варнас: она-то точно знает, где можно познакомиться с достойными мужчинами, – произносит она, и десять пар глаз устремляются в мою сторону.
Хочу произнести что-то вроде: «Для этого нужно не сидеть на кухне и не нести всякий бред», но вовремя останавливаюсь – коллеги не переживут явной критики в свой адрес. Потом хочу ошпарить Ландышеву кипятком, чтобы в дальнейшем ей было неповадно принуждать меня к ораторству на посиделках одиноких сердец.
– Откуда я знаю? Если ты не забыла, я в разводе.
– Да, но это второй развод, что меняет суть, – Лидочка улыбается.
Ей кажется, что второй развод – что-то фееричное, хотя девять пар глаз смотрят на меня с неприкрытым ужасом…
Первый раз я вышла замуж в девятнадцать лет. Конечно, рано! Спустя десять лет я это понимаю очень отчетливо. Но тогда, выходя из лимузина перед зданием загса, я понимала только одно: хочу стать женой Кирилла и жить с ним долго и счастливо. Я была слишком молодой и слишком глупой, чтобы осознать: школьные романы ни к чему хорошему не приводят. Неважно, что учились мы не в одном классе (Кирилл был старше на три года), неважно, что наши родители состояли в теплых приятельских отношениях, неважно, что мы знали друг друга уже десять лет – судьба распорядилась иначе: счастливо мы жили только полгода из двух.
Сначала мы колесили по миру – романтическое путешествие в Италию плавно переросло в отрыв в Вегасе. Я слабо помню, как мы оказались на другом континенте. Практически не помню и того, чем мы там занимались на протяжении недели. Но было весело! А после Вегаса мы поехали на Гавайи, где провели еще восемь дней. Только мы решили вернуться в Москву, как мои родители пригласили нас погостить в Испании. Спустя еще две недели мы, наконец-то, были дома. И я сразу занялась ремонтом к квартире мужа, ведь мне тоже предстояло там жить, а его холостяцкая нора никак не вписывалось в мой образ счастливого семейного гнездышка. Когда с ремонтом было покончено, мы озадачились покупкой земельного участка, на котором планировалось возвести дом нашей мечты, где через четверть века мы будем нянчить внуков. Землю все-таки купили, но вот дом не построили – аккурат спустя полгода после свадьбы Кирилл заявился домой под утро. Поскольку он был вусмерть пьян и не готов к диалогу, я разбила ему нос и уехала к себе. Когда он проспался и понял, что не очень-то прав, то приполз молить о пощаде. Я его, конечно, простила, но осадочек остался. Еще полтора года мы прожили в лучших традициях латиноамериканских мыльных опер: скандалы с битьем домашней утвари, потом примирение с цветами, ювелирными украшениями, страстным сексом и клятвами в вечной любви. Все закончилось осенью 2004 года. Тогда, выходя из своего C-класса перед зданием загса, я понимала только одно: я ненавижу Кирилла и хочу жить долго и счастливо без него.
Второй раз я сказала «да» в двадцать три года. Назло Кириллу, который женился и даже обзавелся ребенком. Олег – внук дедушкиного коллеги – любил меня уже долгие годы. Позже выяснилось, что после моей свадьбы с Кириллом он впал в жутчайшую депрессию и даже по этой причине завалил выпускной экзамен в академии. Олег был замечательным человеком, но его любви не хватало на двоих. Именно тогда я и устроилась на работу, чтобы проводить с мужем как можно меньше времени – бизнес Олега был налажен, и он частенько бывал дома. Я отчаянно пыталась выдавить из себя хотя бы немного любви к мужу, но ничего не получалось, и я ненавидела себя за это. Как я плакала, подав заявление на развод спустя всего лишь год после свадьбы! Это мерзкое чувство вины, доселе неизвестное, чуть не довело меня до сумасшествия. Пришлось взять себя в руки и отправиться к психоаналитику, ибо самостоятельно избавиться от угрызений совести я была не в состоянии. Именно тогда психоаналитик и посоветовал мне полностью погрузиться в работу, чтобы переключиться (за что большое ему спасибо!).
В декабре прошлого года я чуть снова не приняла предложение руки и сердца, и только здравый рассудок помог избежать очередной ошибки. С Тимуром мы познакомились в 2010 году на конференции в Сочи. Я щеголяла в черном вечернем платье с открытой спиной, легко и играючи поддерживая любые беседы на тему бизнеса, политики и искусства. Не знаю, чем я привлекла его внимание: то ли внешним видом, то ли богатым внутренним миром, то ли деловой хваткой. Тимур очень осторожно начал за мной ухаживать, будто присматриваясь, но спустя месяц объяснился в самых теплых чувствах и серьезнейших намерениях, но он мог претендовать лишь на роль любовника: я уже была замужем – за своей работой. И работа была на первом месте, что Тимур понял не сразу. И вот, в декабре, за неделю до Нового года, он допустил роковую ошибку, поставив вопрос ребром: либо свадьба и любовь до гроба со всеми вытекающими последствиями, либо расставание. Снова свадьба? Снова семья? Снова жизнь по чужим правилам? Нет уж, увольте! Бросив Тимуру в лицо ледяное «Прощай», я встала из-за столика и быстрым шагом удалилась из ресторана, по пути стирая из записной книжки мобильного телефона его контактные данные и чат сообщений. Чувство вины даже не проснулось, и это означало, что я все сделала правильно.
– А ты веришь в любовь? – спрашивает Лидочка.
– Конечно! И еще в то, что ты сегодня закончишь отчет, – премило улыбаюсь и выхожу из кухни.
День тянется бесконечно долго. В 20-10 выхожу из офиса, сажусь в машину и включаю зажигание. Мои размышления о том, куда стоить поехать: домой или в спортзал, прерывает звонок мобильного телефона.
– Привет, зайка! – слышу я голос Кирилла, моего первого мужа.
– Привет. Чем обязана?
– Сегодня же день святого Валика! Сижу в ресторане напротив твоего дома и жду тебя.
– С какой, прости, целью?
– Давно не виделись…
Несмотря на скандалы, бывшие обязательным атрибутом нашего брака, несмотря на развод с разделом имущества (вплоть до столового серебра), несмотря на дальнейшие романы (как мои, так и его), мы все-таки поддерживали общение. Точнее, поддерживал общение Кирилл – за последние три года жизнь его порядком потрепала, и бывшему мужу нужна была жилетка, в которую можно поплакаться. К тридцати двум годам прежних друзей у него совсем не осталось, а обзавестись новыми не получилось; собственные родители считали его заводским браком (ввиду отсутствия жизненных целей в принципе); вторая жена сбежала в 2009 году, прихватив с собой из всего совместно нажитого только трехлетнюю дочку. Конечно, я могла бы послать Кирилла куда подальше, чем бы сломала его окончательно, но почему-то встречалась с ним, слушала жалобы и даже давала дельные, как мне казалось, советы, которые он напрочь забывал к концу разговора. При очередной встрече он снова выливал на меня полный ушат своих проблем (а на протяжении трех лет они отличались только масштабом, но не сутью), снова внимательно слушал советы и снова им не следовал, продолжая наступать все на те же грабли.
– Хорошо, сейчас я приеду. Закажи бутылку белого вина и кальмары на гриле.
– Я жду тебя…
Через двадцать минут я уже на месте. Кирилл сидит за столиком и уже пьет вино (мог бы и подождать!). Выглядит он не лучшим образом: с последней нашей встречи трехмесячной давности сильно похудел и еще больше поистрепался: синяки под глазами, впалые щеки, двухнедельная (а то и дольше) небритость, отрешенный взгляд – если бы не дизайнерская одежда, то похож он был бы на лицо без определенного места жительства.
В сопровождении хоста подхожу к столику. Кирилл поднимает глаза, его лицо озаряет улыбка, и он отдаленно начинает походить на человека, за которого десять лет назад я вышла замуж. Он даже не двигается с места, чтобы помочь мне сесть, в связи с чем еще раз убеждаюсь – это мой первый муж, и никто иной!
– Классно выглядишь, – задумчиво произносит он. – Как всегда…
– А вот ты не очень, – отвечаю я, беру сигарету из его пачки и закуриваю. – Рассказывай, что опять у тебя стряслось.
– Ха! У меня все отлично!
– Серьезно? – изгибаю бровь.
– Ну да.
И он принимается рассказывать о том, что произошло за три месяца, пока мы не виделись. Во-первых, он поддался-таки уговорам второй жены и написал отказ от дочки, тем самым даруя ребенку светлое будущее в полноценной семье с новым папой. Во-вторых, он стал вегетарианцем. В-третьих, отец доверил ему разработку проекта нового коттеджного поселка, в чем Кирилл преуспел, повергнув свое окружение в шок проявленной прытью и даже «крупицами гениальности». В-четвертых, он только вчера вернулся из Таиланда, а конкретнее – с чуднейшего острова Самуи, где приводил в порядок мысли и копил силы для новых свершений.
Молча слушаю, и даже хочу верить, но все сказанное слабо вяжется с его внешним видом.
– И все равно выглядишь ты как-то не очень, – отпиваю вина. – Спокойная жизнь утомляет?
– Нет, не это, – он смотрит мне в глаза и улыбается. – Тебя не хватает. Последние две недели, когда был на Самуи, не мог уснуть – все думал о тебе.
– Даже боюсь представить, что ты делал, думая обо мне, пока не спал, – с отвращением морщусь.
– Зайка, ты, как всегда, в своем репертуаре! – и он смеется так беззаботно, как будто его жизнь и впрямь наладилась.
Не знаю как, не знаю почему, не знаю зачем, но в ту ночь Кирилл остался у меня дома. Быть может, всему виною коктейль из большого количества белого вина, остатков чувства к первому мужу и двухмесячного воздержания.
