Текст книги "Мой сын маг"

Автор книги: Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Кристофер Сташеф
Мой сын маг

Глава 1

Воздух над большим столом замерцал, сгустился и принял очертания маленького, размером с пивную кружку, грифона. Грифон, злобно зыркнув, расставил когтистые лапы и бросился на своего создателя.

– Закон гласит: «Повинуйся мне!» – нараспев проговорил Савл. – Сядь на плечо и не вздумай щипаться!

Грифон мгновенно изменил курс, сделал круг над головой Савла и мягко спланировал ему на плечо. Нахохлившись, он сердито поглядывал на Савла; поглядывать-то поглядывал, но повиновался.

– Здорово! – вырвалось у Мэта. – И вот так со всеми чудищами, которых ты можешь сотворить?

– Со всеми, которых могу сотворить я, – да, но вот как будет с теми, которых сотворят враги, – не знаю.

Он пробормотал короткое заклинание, и грифон исчез.

– Весьма впечатляюще, – похвалил Мэт. Савл раздраженно пожал плечами:

– Ты же знаешь, я не творю чудес напоказ.

– Нет-нет, конечно, ты делаешь это только ради того, чтобы поделиться результатами своих экспериментов с товарищами, которым они могут пригодиться. А мне они ой как могут пригодиться! Огромное тебе спасибо. – Мэт улыбнулся. – Странно, что ты вообще этим занимаешься или ты до сих пор считаешь все происходящее длительной галлюцинацией?

– Нет. Я убедил себя в том, что все происходящее реально – по крайней мере здесь, в этой сказочной вселенной, – пожал плечами Савл. – Убедил и в том, что здесь я способен добиваться самых странных вещей, просто-напросто читая стихи.

Но с одним я до сих пор не могу смириться: с тем, что магические силы можно черпать либо только от Бога, либо только от Сатаны, либо только белое, либо только черное, и нет никакого промежуточного оттенка – чего-нибудь вроде серого, например.

– А как же ты тогда объяснишь разницу между черным и белым?

– А ты как объяснишь разницу между черным и белым на экране старого телевизора?

Мэт пожал плечами:

– Белое – это там, где с обратной стороны по экрану лупит уйма электронов, а черное – где нет ни одного. Но это, конечно, в том случае, если тебе так уж сильно хочется назвать черное черным. На самом-то деле там просто разные оттенки голубого.

– Вот-вот, – кивнул Савл. – И здесь то же самое. Доброе волшебство или злое – все зависит от того, для чего оно предназначено – ну, то есть от того, кто колдует.

– Следовательно, ты считаешь, что волшебство – своего рода талант? Не что-нибудь такое, чему можно научиться, типа физики или химии?

– Если на то пошло, я не думаю, что любой способен выучить физику или химию. Даже для того, чтобы стать хорошим инженером, нужен талант. А уж для того, чтобы быть хорошим волшебником, талант просто необходим. Мы оба видели массу людей, которые пытались, читая стишки, спалить дотла целый лес, но добивались только того, что разжигали скромненький походный костерок.

– Значит, все могут, но не у всех получается одинаково хорошо, – протянул Мэт. – Что ж, пожалуй. Но скажи, откуда у такого поэта, как Фриссон, такие могущественные магические силы?

– Оттуда, что и поэзией, и волшебством движет один и тот же дар – по крайней мере в этом мире, – ответил Савл. – Мне кажется, что между тем и другим разницы нет.

– Следовательно, я – могущественный маг из-за того, что моего поэтического дара достаточно, чтобы любить литературу и черпать из нее строки по мере необходимости, однако его не хватает для того, чтобы я стал настоящим поэтом?

Савл кивнул.

– А Фриссон, для которого сочинять стихи то же самое, что дышать, для которого сочинительство существует на уровне инстинкта, ничего не может с собой поделать, и...

– И, сам того не понимая, выдает по шедевру каждую неделю, – буркнул Мэт, не сумев скрыть зависти.

– Верно. Сейчас он настолько же могущественный маг, насколько прежде, до встречи со мной, был ходячим несчастьем – до тех пор, пока я не научил его грамоте и он не стал записывать стихи, вместо того чтобы произносить их вслух всякий раз, как только его посещала Муза.

– Ну ясно, это было нечто вроде искры для сухой лучины, – кивнул Мэт. – Да, приходится признать – все дело в таланте.

– Конечно, – пожал плечами Савл. – В противном случае любой крестьянин с пеленок запоминал бы кучу заклинаний, и в итоге целые деревни сгорали бы дотла, стоило только там кому-то на кого-то косо глянуть.

Мэт, прищурившись, посмотрел на друга:

– Ты хочешь сказать, что поэзия может стать опасной?

– Может, если только поэтический дар не будет генетически сочетаться с врожденным здравым смыслом, со способностью к самоограничению и умением сдерживать себя. – Савл печально посмотрел на Мэта. – Теперь ты понимаешь, почему я творю чудеса только тогда, когда у меня нет другого выбора?

– Понимаю.

Вообще-то, если честно, Мэт этого не понимал: Савл был одним из самых уравновешенных людей, каких только знавал Мэт, и как бы старательно он ни прятал свой врожденный аскетизм под хипповым обличьем, которое упорно культивировал, все равно аскетизм нет-нет да и давал о себе знать. Мэт отвернулся к окну.

– Есть еще кое-что, из-за чего ты так не любишь творить чудеса.

Савл подошел к высокому готическому окну и посмотрел вниз, в сад, где гуляли с детьми королева Алисанда и леди Анжелика. Молодые матери, громко переговариваясь и смеясь, рассматривали своих первенцев – видимо, выясняли, кто из детишек насколько подрос.

– Да, ты прав, – тихо проговорил Савл. – Никогда не знаешь, как аукнется произнесенное тобой заклинание, чем оно обернется для твоих близких. Поэтому теперь, если мне нужно сказать заклинание, я ухожу подальше от дома. Я стал очень осторожен.

На самом деле Савл всегда бывал осторожен во всем, что касалось других людей, хотя изо всех сил старался показать, что они ему безразличны.

– Ужасно рад, что вы навестили нас, – признался Мэт. – Не так много женщин, с которыми Анжелика может вот так расслабиться, поболтать, посплетничать.

– Что ж, наши жены не близняшки, но я тебя понимаю, – отозвался Савл. – Стало быть, сэр Ги и леди Иверна не слишком часто наведываются к вам?

– В Рождество и на Пасху, – ответил Мэт. – Помимо этого, сэр Ги появляется только тогда, когда случается какая-нибудь беда. Нам бы хотелось пригласить их поужинать, но мы понятия не имеем, где они сейчас живут.

– Что, сэр Ги даже тебе этого не говорит?

Мэт покачал головой:

– Да все печется о безопасности. Честно говоря, будь и наследником престола разрушенной империи и имей я жену и детей, я бы, наверное, тоже скрытничал – в особенности же, если бы я не хотел становиться императором и полагал, что разрозненные государства и так живут неплохо.

– Ну, если это так объяснять, тогда все выглядит как вполне оправданная паранойя, – согласился Савл. – Но в таком случае он – как бы политический заложник.

– Верно, а при том, что с ним рядом в заложниках пребывают любимые им люди, он становится еще более уязвим, – кивнул Мэт. – Проще хранить в тайне место жительства. Так безопаснее для него и для его семейства.

– Наверное, – согласился Савл. – Но мне все-таки жаль Иверну.

– Она знала, на что идет, – вздохнул Мэт. – Кроме того, она знала, что могла бы стать королевой Ибирии. Похоже, она ни о чем не сожалеет, однако я заметил, что, когда она гостит у нас, везде только и слышен ее голос.

– Энергичная дама, дело понятное, – сказал Савл. – Еще один человек, для кого этот замок – дом вдали от родины.

– Ну да... дом, – рассеянно проговорил Мэт, и его словно иглой в сердце кольнуло. – Славно было бы повидать стариков.

– Для меня ничего славного в этом нет, – хмыкнул Савл. – Отец у меня заносчивый тиран, а мать – наркоманка со стажем. Мне нравится здесь, в твоем мире, Мэт.

– В моем мире, да... – Мэт залился румянцем. Он смотрел на сад, на внутренний двор, на башни замка. – Мой мир, мой дом... – Он перевел взгляд на гулявших в саду жену с сыном. – А все-таки было бы здорово, если бы малыш познакомился с бабушкой и дедушкой.

– Неплохо, конечно, – невесело улыбнулся в ответ Савл. – Как думаешь, они обрадуются, узнав, что их внук – принц?

– Обрадуются, учитывая, кто королева. – Мэт почувствовал сильнейшие угрызения совести. – Вот только плохо, что мы поженились без их благословения...

– А как бы ты, интересно, мог получить их благословение? Ты что, мог послать за ними лимузин, чтобы их доставили в церковь, на ваше венчание?

Мэт посмотрел на друга, и неожиданно в его глазах вспыхнул огонек.

– Мог бы. Да, мог бы!

Савл присмотрелся к другу и поежился.

– Мне знаком этот взгляд. Когда ты в последний раз вот так смотрел на меня, ты занимался переводом непереводимого пергамента, и к чему это привело?

– Как это к чему? У меня чудесная жена, мой сын – принц, и в этой стране я занимаю положение, уступающее только самой королеве! Если бы все мои мечты сбывались так же...

– Если бы да кабы, – перебил друга Савл. – У тебя просто талант изобретать опасные идеи, дружище.

– Опасные? Это у меня-то, соискателя докторской степени по истории литературы? Как это, интересно, поэзия может быть опасной?

– Может, и еще какой опасной – в мире, где колдуют стихами, а литературная критика равна теоретической физике. Ну, какую бомбу ты готовишься взорвать на этот раз?

– Ну... если я сумел переместиться сюда, следовательно, я мог бы переместиться и обратно, верно?

– Прости его, святой Монкер! – воскликнул Савл, возведя глаза к потолку.

– Разве святой был бы против того, чтобы я уделил внимание отцу и матери? Савл, ведь прошло уже целых пять лет! Пять лет они ничего не знают обо мне! Они наверняка сходят с ума!

Игла уже не колола в сердце, а прямо-таки буравила его.

– Не сокрушайся так, – утешил друга Савл. – Ни о каких пяти годах не может быть и речи. Вспомни: на Земле прошло всего четыре дня с тех пор, как ты исчез, а я тебя хватился, а здесь за это же время прошло два года.

– Здесь время течет быстрее? Значит, дома прошла всего-то неделя?

– Вот именно, неделя, а ты находишься за сто миль от дома, в университете! Ну и почему твои предки должны сходить с ума?

– Да... волноваться нечего, – рассеянно кивнул Мэт. Посмотрев на гуляющую в саду Алисанду, он немного успокоился. – Ты прав, чего им тревожиться.

– Хотя – не знаю. Когда я им звонил, твоя мать попросила, чтобы я разыскал тебя в кампусе. Кстати, ты мне никогда не говорил, что она – эмигрантка.

– Да. Она удрала с Кубы, когда Кастро... – Мэт не договорил и испуганно уставился на друга. – Так ты с ней разговаривал?

– Ну не то чтобы... По-испански я говорю еще хуже, чем твоя мама по-английски, так что...

– Ты звонил моим родителям?

– Ну конечно, я тебе так и сказал! – Савл нахмурился. – Естественно, звонил, я же тебя искал – ты исчез, как сквозь землю провалился – ни слуху ни духу! Ну и первое, что мне пришло в голову, – так это то, что ты мог уехать домой!

– Значит, ты все-таки растревожил их! Теперь они точно думают, что я пропал!

– Послушай, я только попросил тебя к телефону, – возразил Савл. – Я даже не сказал, откуда звоню, и ни словом не обмолвился о том, что ты пропал!

– Ты не знаешь мою мать! Если на других людей волнение находит приступами, то у нее это хроническое! Она начнет волноваться, позвонит в университет и все узнает!

– Знаешь что? Не морочь мне голову! Как это, интересно, она может что-то узнать, если она не говорит по-английски?

– Будет приставать ко всем, пока ей не найдут того, кто говорит по-испански. Она у меня женщина смекалистая.

Савл закатил глаза:

– Доктор Корбински!

– Вот-вот. Эта точно говорит по-испански, и она – в той самой коллегии, перед которой я должен был защищать докторскую диссертацию. Мне только этого не хватало – моя сверхзаботливая мама плюс доктор Корбински – тоже паникерша заядлая, я тебе доложу... они вместе такое там поднимут... Нет, Савл, мне непременно нужно попасть домой!

– Точно. Верно. Ты прав, старина. – Савл изо всех сил старался немного унять пыл старого товарища. – Одна загвоздочка – где тут автобусная остановка?

– Спрошу у Короля-Паука. Он знает, как это сделать.

– Ясное дело, – усмехнулся Савл. – Осталось только найти его.

– О, я знаю, что он за мной приглядывает – и кстати говоря, за всеми нами, если уж ты о нем упомянул.

– Я? Я не упоминал.

– Не важно. Он ничего не упустит – ну там, всякие мельчайшие подробности и все такое прочее.

– Так я, значит, подробность? Деталь?

– Савл. – Мэт опустил руку на плечо друга. – Но это же надо понять. В космической схеме порядка вещей...

– Мы – всего лишь детали? Как же иначе? Ты мне лучше скажи, как ты собираешься с ним связаться? Подойдешь к первому попавшемуся паучишке и скажешь: «Соедини меня с боссом». Так, что ли?

– Если бы мне пришлось так поступить, я бы не удивился, – ответил Мэт, но ты понимаешь, как это важно, или нет?

– Почему ты меня спрашиваешь? – пожал плечами Савл и кивнул в сторону прогуливающейся в саду Алисанды. – Твой сюзерен – она, а не я.

* * *

К своему сюзерену Мэт обратился вечером. Его сюзерен ответила «да».

Выглядело это так: Алисанда залилась слезами и заявила супругу, что он настоящий зверь, если заставил свою мать страдать и мучиться неведением так долго. Тогда Мэт принялся убеждать жену в том, что для матери прошла всего неделя. Это несколько охладило пыл Алисанды, но она все равно продолжала называть мужа каменным истуканом – как он только мог столько времени не вспоминать о родителях!

Если честно, Мэт с ней был согласен.

На следующее утро Мэт разыскал одежду, в которой был, когда впервые попал в Меровенс. В свое время он смотался за своими вещами в развалины замка Саессы – он словно чувствовал, что когда-нибудь и зачем-нибудь ему понадобится его старая одежда. Он проверил карманы и убедился, что все на месте – бумажник, ключи, мелкие деньги. Мэт надел белую рубашку, брюки, туфли и спортивную куртку. Просто поразительно, как это в свое время Савл соизволил заговорить с Мэтом – Савл, который не вылезал из голубых джинсов, парусиновой рубахи и ковбойских полусапог. Но вообще-то Савла всегда больше интересовало, что у человека в голове, а не то, что он на себя напяливает.

Чаще всего форма совпадала с содержанием. Но время от времени Савл проникался уважением к людям, которым плевать было и на то, и на другое. К слову сказать, Мэт всегда одевался препаршиво.

Мэт вышел из замка, когда на паутине еще серебрилась роса, отыскал в саду самую большую сеть и обратился к оккупировавшему ее ткачу:

– Мне бы хотелось переговорить с Королем-Пауком, если он не занят. Хочу потолковать с ним насчет возвращения домой – в мой настоящий дом, точнее говоря.

Солнечный луч упал на капельки росы, они засверкали, и вся паутина преобразилась, превратившись в настоящую драгоценность. Мэт не мог отвести от нее глаз, и ему вдруг показалось, что сверкающая паутина окутала весь мир вокруг пего. Солнечные лучи играли и переливались в каждой росинке. Мэт погрузился в эту красоту, затаил дыхание...

Прошла секунда, еще одна... паутина угасла. Все стало обычным, только паук по-прежнему сидел посередине – равнодушный и безучастный к чему бы то ни было.

Мэт огорченно вздохнул, повернул голову и...

...И вытаращил глаза.

Угловой магазинчик был на своем старом месте. В нем уже много лет ничего не менялось – менялись только ярлыки на вещах. Каждый год, приезжая в гости к родителям, Мэт с радостью отмечал, что магазинчик выглядит точь-в-точь как раньше.

Домой? Он попал домой? Ну конечно, а как же иначе? Король-Паук, чья сеть, сплетенная из силовых полей и людей, простиралась так широко, что захватывала Землю во всех альтернативных универсумах, сработал с потрясающей скоростью.

Мэту показалось, что все вышло уж как-то слишком легко – учитывая, сколько времени ему когда-то пришлось потратить на расшифровку сложнейшего стихотворения на клочке пергамента. Ведь только переведя эту головоломку, он попал в Меровенс. Вдруг у Мэта появилось неприятное чувство. Он не мог отделаться от ощущения, что к его лодыжкам и запястьям привязаны тоненькие ниточки. Им снова манипулировали. Уж не Савл ли надоумил его отправиться домой?

Что-то зарычало у него за спиной. Мэт развернулся. Адреналин вскипел у него в крови – какой еще сверхъестественный монстр...

К остановке подъехал автобус-экспресс, курсировавший по дороге номер тридцать четыре.

Мэт ошеломленно лупал глазами. Он настолько привык ко всяческим драконам и мантикорам, что теперь автобус – самый обычный автобус – казался ему сверхъестественным созданием, а выхлопные газы, на которые он раньше и внимания-то не обращал, сейчас показались отвратительнейшим зловонием. Да, испортила его жизнь на свежем воздухе, определенно испортила.

Двери автобуса открылись, и водитель проворчал:

– Эй, парень, будем садиться или глазки строить?

По лицу Мэта расплылась дурацкая улыбка.

– Я только поздороваться с вами хотел, мистер Джо. Водитель уставился на Мэта и улыбнулся:

– А, да это ты, Мэт! Никак каникулы?

Мэт пожал плечами и снова глупо ухмыльнулся.

– Ну ясно, каникулы, только, кроме тебя, никто про это не знает, хохотнул Джо. – Ладно. Рад был повидать Тебя, парень. Смотри, поосторожнее.

– Вы тоже, мистер Джо. – Мэт помахал водителю рукой.

– Можешь называть меня просто Джо, Мэт, – сказал Водитель. – Ты уже большой, и между прочим, уж восемь лет, как я тебе это твержу. Ну, бывай!

Двери закрылись, и автобус уехал. Мэт проводил его глазами и еще раз внимательно огляделся. Жилой дом на северо-западном углу выглядел в точности как раньше, вот только его владелец наконец починил крыльцо. Около маленькой мясной лавчонки на другой стороне улицы, как обычно, толпился народ. Там появилась хозяйка, миссис Пикарелли, поставила на полку несколько банок с консервами и удалилась. Ей – семьдесят пять, а она еще хоть куда. Мэт надеялся, что муж ее жив и здоров. В восемьдесят лет мистеру Пикарелли следовало бы посиживать в кресле-качалке, а не мясо рубить. Но кто мог отправить его на пенсию? Он – хозяин лавки.

Тут Мэт вспомнил, что виделся с Пикарелли на Пасху, стало быть, в начале июня. Ну правильно, и детишки тогда бегали по проезжей части улицы, увертываясь от проезжавших машин. Вряд ли Пикарелли за это время сильно постарели – ведь это для Мэта прошло целых пять лет, а не для них.

Мэт развернулся и зашагал дальше по улице. Молодчага Король-Паук – так точно переместил Мэта. До родительского дома отсюда оставался всего один квартал. Совсем неплохо, если учесть, что Мэт перенесся сюда из другой вселенной. По пути Мэт отметил, что садик мистера Гуссенховена выглядит так же аккуратно, как раньше, а лужайка около дома зеленеет свежей густой травой. Вот только угол садового забора опять обвалился и был забит куском листового железа, из-за чего вся ограда перекосилась. Наверное, какой-нибудь пьяный осел, пытаясь среди ночи совершить крутой поворот, задел ограду на своей машине. Уж точно этот осел был пьян, иначе уразумел бы, что от столкновения со стальной оградой бампер машины перекорежится. И не только бампер. Может, этот нахал и не заплатил мистеру Гуссенховену за причиненный ущерб, но наверняка выложит приличные денежки за собственное лечение.

Мэт обернулся, еще раз бросил взгляд на пустынную улицу. Неужели он дома?

Всего лишь несколько минут назад он пребывал в королевском замке, где его супруга восседала на изящном троне, где по углам стояли настоящие рыцари в стальных доспехах, – и вот он здесь, на тихой улочке, на окраине маленького городка в Нью-Джерси! Просто невероятно!

Но как только восторг поутих, Мэт вдруг почувствовал приступ клаустрофобии. Домики стояли так тесно, так близко друг к другу, дворики перед ними были такие крошечные! Но ведь он вырос здесь! Неужели это место с игрушечными домишками и покосившимися оградками казалось ему лучшим на земле? В это верилось с трудом – по сравнению с замком жены, да что там с замком, даже с университетским кампусом, все казалось каким-то жалким, обветшалым.

Да, раньше тут многое выглядело получше. Садик семейства Дэйли почти совсем вытоптали, несмотря на то что они окружили его изгородью из цепей.

«Гадкие ребятишки! – возмущалась, бывало, миссис Дэйли. – Пока ждут автобуса, только и делают, что топчут мои цветочки! Начинают драться и валяться прямо на мои чудесные кусты! Играют в догонялки и топают прямо по моим дивным петуниям!»

Миссис Дэйли жаловалась, но снова и снова высаживала цветы. «Полисмен сказал, чтобы я не жаловалась, раз у меня нет забора, – сказала она как-то Мэту, – ну я и поставила изгородь с цепями. Так теперь парни перелезают через изгородь, чтобы сорвать цветов для своих милашек. А полисмен говорит, что у него есть дела и поважнее, чем следить, как кто-то сорвет пару цветочков».

Вот так, год за годом, в округе становилось все меньше и меньше цветов.

Когда впервые кто-то из лихачей налетел на садовую ограду мистера Гуссенховена, тот залатал забор кое-как. Когда забор пострадал вторично, мистер Гуссенховен починил его снова, но на этот раз установил на месте поломки листовое железо.

Наверное, из-за этого лихачи просто с ума посходили, поскольку теперь, делая около ограды крутые виражи, они здорово били свои автомобили. Поэтому небось они темной ночью явились к ограде с кувалдами и поломали еще десять футов стены. Мистер Гуссенховен снова починил забор, но на это, видно, у него ушли последние силы. И вот теперь угол забора снова обвалился, и чинить его, похоже, никто не собирался.

Мэт смотрел на улицу и повсюду обнаруживал признаки старения и упадка. Кто-то из любителей садоводства уже умер, кто-то перебрался в дом престарелых.

Интересно, что за люди поселились здесь вместо уехавших стариков? Что только делают в этой глуши его родители – его образованные мать и отец?

Мэт знал ответ на этот вопрос. Верно, его отец имел ученую степень по литературе, но предпочел преподавать в колледже. Мать получила степень магистра гуманитарных наук и к тому времени, как Мэт пошел в школу, начала работу над докторской диссертацией, но, когда она попыталась устроиться на работу, в колледжах как раз прошла волна увольнений и новых сотрудников решили не набирать. Отец продолжал работать в прежней должности и совершенно не продвигался по службе, а это означало, что денег не могло хватить на то, чтобы мать закончила работу над докторской. На миг Мэта охватило врожденное чувство ненависти к Кастро – это из-за него мать была вынуждена покинуть родину, расстаться с привычным образом жизни в отцовском поместье. Пропали и деньги, отложенные на ее обучение, и она должна была работать еще два года.

Мэт сдержал гнев, напомнив себе: если бы мать не эмигрировала с Кубы, она бы никогда не познакомилась с отцом, и Мэт, следовательно, никогда бы не появился на свет – то есть, может быть, появился бы, но только был бы совсем другим человеком. У него были бы другие родители, другое тело, наверное другой характер, но душа... Интересно, какая была бы у него душа?

Мэт пожал плечами и решил не думать об этом. Сейчас он в США, а не в Меровенсе! Здесь подобные вопросы не имели смысла – или имели?

– Ой, гляньте, да это же наш студентишка!

Мэт поднял глаза от тротуара. Не следовало так глубоко задумываться! Лайэм, Чой и Луко появились откуда ни возьмись и загородили ему дорогу.

– Уроки прогуливаем, цыпленочек?

Мэт дернулся, как от пощечины. Детские страхи вернулись, выпрямили головы и оскалились. Эта троица еще со школьных времен пользовалась любым удобным случаем, чтобы поиздеваться над ним. Их не смущало то, что Мэт на два года старше их. Помимо всего прочего, к троице постоянно примыкали еще с полдюжины дружков. От страха у Мэта засосало под ложечкой, в груди что-то оборвалось, слабость сковала руки...

...И пропала. Исчезла так же быстро, как подступила. Сменилась железной уверенностью. Мэт стоял, не произнося ни слова, и сам себе поражался.

Луко расхохотался:

– Ты че, язык проглотил, а? Думаешь, я – твой учитель и заловил тебя, сачка несчастного?

Он просто-таки сиял, гордясь своим остроумием. Чой и Лайэм нагло ржали.

Мэт разозлился не на шутку. Однако сумел взять себя в руки.

– Учитель? Видно, тебе-то уж точно сачковать не впервой, Луко!

Ухмылка Луко стала зловещей.

– Мы-то всю дорогу сачкуем. Токмо мы поумнее тебя.

– Потому у вас такая классная работенка, да?

Лайэм резко ударил, целясь Мэту под ребра. Мэт закрылся рукой – просто сработал рефлекс. На миг глазищи у Лайэма выпучились. Потом он прищурился и процедил сквозь зубы:

– Видать, в колледже тебя кое-чему выучили наконец, а? А ну давай поглядим, как там вас учат драться!

Он снова замахнулся, но на этот раз Мэт отпрыгнул назад, понимая, что справа ему грозят кулаки Луко. Мэт, подпрыгивая на месте, произнес:

 
Приставать ко мне негоже!
Эй, спускайте быстро пар!
Запускаю в ваши рожи
Свой невидимый удар!
 

Луко споткнулся и дрогнул, но не более того. Ясное дело, тут тебе не Меровенс, а США – страна, где поэзия была способна творить чудеса только в людских сердцах. Мэта снова сковал страх.

– Жуть, как здорово, – прорычал Чой и вознамерился съездить Мэту ногой в живот.

Мэт успел ухватить ногу Чоя. Успел – и сам жутко удивился. Раньше ему такое никогда не удавалось.

По крайней мере в этом мире. Мэт ухмыльнулся и рванул врага за лодыжку.

– Экий ты неуклюжий, Чой. Наркоты перебрал, а?

– Видно, и впрямь тебя кое-чему обучили в твоем колледже, сосунок!

– Думаешь, ты круче нас, да?

Мэт закрылся левой рукой – так, словно сжимал в ней кинжал, а правой ударил так, словно в ней был зажат меч. По голове он сейчас мог получить так, что в прежние времена в один миг оказался бы на лопатках. Теперь же он нанес ответный удар, снова закрылся, нанес еще один хитрый удар, шагнул вперед и разделался с Луко – врезал поганцу три раза подряд в живот, напоследок добавив в челюсть. Когда Луко сложился пополам от боли, Мэт резко развернулся, отразил удар Чоя, ухватил того за запястье, вывернул руку и изо всех сил толкнул его прямо на Лайэма. Ноги дружков перепутались, и они повалились на тротуар, изрыгая проклятия. Лайэм здорово треснулся башкой о тротуар. Когда он поднялся, стало ясно, что он прихрамывает. Чой вскочил на ноги, подобрал с земли палку и размахнулся ею, целясь Мэту по голове.

Худшей ошибки в драке с патентованным рыцарем он просто не мог допустить.

Мэт нырнул под занесенную для удара палку и въехал Чою под ложечку кулаком, шагнул назад, врезал паршивцу в плечо – тот покачнулся, запрокинулся и, зацепившись за ноги Луко, упал.

Мэт, тяжело дыша, стоял и смотрел на противников, чувствуя трепет победы.

Он победил своих всегдашних мучителей! Невероятно! Ему с трудом верилось в это.

Мэт напряг руку и пощупал свои бицепсы. Могучие мышцы, которыми его в свое время наградила похотливая колдунья Саесса, никуда не делись. Сэр Ги обучил его работать мечом и куотерстафом – все знания, полученные в Меровенсе, были при нем! Может быть, в этом мире не работала магия, но навыки фехтования и рукопашного боя никуда не пропали. Мэт ухмыльнулся, глядя на поверженных врагов. Постаравшись, чтобы голос его прозвучал не злобно, а насмешливо, Мэт проговорил:

– Слишком много травки, ребятишки. Завязывайте с этим. И вообще курить бросайте – вредное это дело.

Чой злобно пялился на Мэта. Он все еще не мог отдышаться.

– Когда я вернусь, чтоб вас тут не было, – посоветовал парням Мэт и зашагал дальше вдоль квартала, с радостью вдыхая знакомые запахи родины – пусть даже теперь они казались ему едкими и горькими. Ярко светило солнце, голубело небо. День выдался определенно чудесный.

Однако что-то не давало ему покоя... Магия. Она не должна была срабатывать в этом мире – и все же сработала, пусть совсем немножко. Он направил в Луко невидимый удар, и Луко этот удар получил – ведь он запнулся и вздрогнул именно так, как если бы его кто-то ударил.

Совпадение. Мэт решил выбросить эти мысли из головы. Денек-то уж больно хорош! Оглядевшись по сторонам, он вдруг обнаружил, что стоит перед собственным домом. «Перед родительским домом», – мысленно поправил он себя – его дом в Меровенсе. И все же это был дом, где он вырос, а воспоминания о Меровенсе начали таять, другой мир стал казаться таким далеким, сказочным, ненастоящим...

...До тех пор, пока Мэт не заметил повисшую между навесом и опорой крыльца паучью сеть шириной фута два.

Мэт улыбнулся – при взгляде на паутину он почувствовал какую-то странную уверенность, какое-то утешение. Он не мог припомнить, чтобы когда-либо раньше в окрестностях дома ему попадались вот такие громадные паучьи сети. Ниточки сети Короля-Паука протянулись во все миры – это было что-то вроде системы магической связи. Пусть здесь не действовала магия Мэта, но чья-то другая магия все равно действовала.

Правда, это мог быть самый обычный паук – ничем не выдающийся.

Конечно, обычный.

Мэт улыбнулся, глядя на дом и чувствуя, как он по нему соскучился. На втором этаже – три окна, на первом – дверь и два окна. Простые деревянные ступени крыльца, застекленная веранда с кирпичными столбиками. За дверью крошечная прихожая, а дальше лестница – узенькая-узенькая, чтобы из прихожей можно было пройти в кухню – десять на двенадцать футов. Влево от прихожей дверь вела в гостиную, а с гостиной граничила столовая, окна которой выходили на задний дворик. Наверху располагались две скромные спаленки и ванная. Дом был старый и давно нуждался в покраске. В малюсеньком садике перед домом росло всего два розовых куста – и это было чудесно. Детские воспоминания вскружили Мэту голову, ностальгия толкнула его к двери...

И тут дверь распахнулась, и на пороге появилась худенькая женщина в домашнем платье. Ее черные волосы были уложены тугим узлом, в руке она держала половую щетку на длинной ручке. Намерения женщины были ясны: она враждебно смотрела на паутину.

– Мама, не надо! – в ужасе вскрикнул Мэт. Женщина удивленно взглянула на него, и за те доли секунды, что они смотрели друг на друга, Мэт успел заметить несколько седых волосков в чудесной, густой прическе матери. А потом она бросила щетку, сбежала вниз по ступенькам крыльца и с радостным криком бросилась на шею сына.