Текст книги "Сыны анархии. Братва"

Автор книги: Кристофер Голден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Плотно зажмурившись, Тринити испустила порывистый вздох. Его прикосновение прорвало плотину эмоций в ее душе, но нахлынувшие горе и гнев вдруг осушили слезы.

– Больше так никогда не говори, ладно? Для меня это означает нечто реальное.

Олег поцеловал ее в лоб:

– Обещаю.

Он ласково поцеловал ее в губы, затем покрепче, и девушка прижалась к нему всем телом, позволив всем своим эмоциям обрушиться на него, делясь ими с Олегом, как еще ни с кем прежде. Она доверила ему все, что чувствовала, – любовь, и страх, и ярость.

До самого края.

* * *

На востоке уже забрезжило предвестье рассвета, когда Джекс, Пыр и Рыжий вкатили в Северный Лас-Вегас. Джекс с Пыром уже давненько не навещали чартер Северного Вегаса, а Рыжий так и вовсе не бывал здесь прежде. Джекс, выжатый как лимон, стиснув челюсти от боли в руках, сжимавших руль так долго, направил их путь на стоянку перед баром «Могильный камень», названным так потому, что раньше в этом здании помещалось заведение, торговавшее надгробиями и прочими похоронными монументами. Слишком громкое для предрассветного сумрака рычание двигателей «харлеев» эхом загрохотало между фасадами бара и здания по ту сторону стоянки.

«Могильный камень» – тот еще сортир, шалман с выгоревшей, покосившейся вывеской над дверью и издыхающими неоновыми логотипами пива в витринах, горящими круглосуточно и круглогодично. Более неприглядного бара Джекс еще не встречал, что сделало его идеальным легальным фасадом САМКСЕВ для всех их нелегальных делишек. Правду говоря, криминальным предприятиям чартер Северного Вегаса не уделяет ни особого времени, ни энергии, потому что клубным братством амбиции его президента Ролли Турмана практически и исчерпываются. Он любит бар, упивается его репутацией шалмана и клиентурой, еженощно отирающейся в его стенах. Джексу помнилось, что, когда Ролли не занят, он обожает лично прислуживать за стойкой, слушая безотрадные повести алкашей и бикс, торчков и запойных игроков, а порой и приблудившегося копа. САМКСЕВ тянет свой воз, когда доходит до исполнения обязательств, конвоирования поставок оружия, занимается распространением, когда требуется, – и не раз выходил на войну, чтобы отстоять свою территорию; но предпочтение Ролли отдает затеям простым и тихим.

Именно на это Джекс и рассчитывал.

Заглушив двигатель, он снял каску и причесал волосы пятерней. Он не привык к короткой стрижке, но в подобных поездках она на руку. Рыжий с Пыром тоже заглушили свои байки и спешились. Пыр несколько раз сжал и разжал кулаки, а Джекс тем временем массировал собственные костяшки. Они останавливались множество раз, чтобы отлить и передохнуть, но руки все равно занемели. Джекс пытался вообразить, какую боль чувствует Клэй во время каждой поездки, учитывая, как усугубился его артрит, и надеялся, что его самого такое проклятье не постигнет.

– А это чё за тема? – махнул Рыжий рукой в дальний конец стоянки.

Обернувшись, Джекс улыбнулся при виде вывески на соседнем здании. Когда-то – наверное, в 70-х и 80-х – здесь был двухзальный кинотеатр, одно из заведений, на существовании которых поставили крест мегаплексы. Когда Джекс наведывался сюда в последний раз, там был мебельный салон или что-то вроде, но теперь снова оказался кинотеатр.

Кинотеатр «Могильный камень». Козырек над входом предлагал двойной сеанс Хичкока и полуночный показ чего-то под названием «Бабба Хо-Теп».

– Похоже, Тор добился своего, – заметил Джекс. – Он лет восемь-девять поговаривал, чтобы чартер перекупил это место и снова его запустил.

Между ними ступил Пыр:

– А я-то думал, местный закон должен насторожиться, если у тебя два законных бизнеса, гарантированно приносящих убытки, но ты как-то умудряешься держать их на плаву.

– Наверное, главное, чтобы налоги платили исправно, – пожал плечами Джекс.

Они повели свои байки вокруг боковой стены бара. Позади него обнаружился мощеный дворик, окруженный забором из рабицы, где Джекс увидел отреставрированный «Форд Мустанг», старый белый фургон с названием бара на боку и четыре мотоцикла. Небо на востоке все разгоралось, намекая на близость рассвета и окрасив большую часть неба в насыщенный цвет индиго. Они подошли к толстой старой деревянной двери, несмотря на свой затрапезный вид, служащей чартеру боковым входом в клуб, разместившийся в глубине здания бара «Могильный камень».

По стоянке раскатился громкий лязг, и дверь приоткрылась внутрь. В щель выглянуло худое лицо с орлиным носом.

– Доброе утро, Мешок-башка, – сказал Джекс.

Мешок протер глаза и открыл дверь пошире. Его опаска тут же сменилась раздражением:

– «Утро»?! Вы тут видите чертово солнце?

Джекс продолжал держаться поодаль от двери, и Рыжий с Пыром последовали его примеру. Они все здесь братья, но у каждого чартера собственная культура, собственные законы и собственные маньяки. Мешок-башка заслужил свое прозвище тем, что, будучи социопатом без стыда и совести, цепляет самую невзрачную дамочку в баре, а потом заставляет надевать мешок на голову, пока трахает ее.

– Ты так чутко спишь или стоишь на охране? – поинтересовался Джекс.

Мешок вышел на улицу, убрал пушку, которую все это время держал за дверью на случай неприятностей, и устало потянулся.

– Чё тут охранять? Просто отсыпаемся, в связи как кончили бухать пару часов тому. Я до сих пор обуенно в дупель.

– А ты бываешь трезвым? – буркнул Пыр под нос, так что его слышали только Джекс с Рыжим.

И только тут диковинность их появления впервые дошла до Мешок-башки. Он заморгал, немного оклемавшись:

– А чё такое, Джекс? Ты бы не заявился ни свет ни буя, если б не какое-нибудь горящее дело.

Потеряв терпение, Джекс двинулся к двери. Ему надо было отлить и где-нибудь покемарить пару часиков.

– Слушай, братан, мы гнали всю ночь, потому что хотели поспеть сюда до восхода солнца. Я пока не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что мы здесь. Мне надо будет поговорить с Ролли. Если он захочет, чтобы ты с парнями поучаствовал в разговоре, – лады, я не против, но мне надо с ним поговорить.

– Его тута нету, – заявил Мешок, словно теперь они могут проваливать прочь.

– Ты же не турнешь своих братьев, а, Мешок? – проворчал Рыжий. – Разве этого хотел бы Ролли?

Воззвание к Ролли наконец-то вроде бы заставило Мешок-башку очнуться окончательно:

– Не-а, конечно, нет, чувак, просто… рано еще.

Потирая уголок глаза костяшкой, он отступил от двери, впуская их внутрь. Не успев даже переступить порог, Джекс ощутил, как усталость непосильной тяжестью наваливается на плечи, будто только и ждала этого момента. Сбросив рюкзаки с плеч, Рыжий и Пыр прошли внутрь, и Мешок закрыл за ними дверь.

– Удобства рядом с баром, ежли вам надо отлить, – сообщил Мешок, указав за большую металлическую дверь – должно быть, холодильника для пива. Потом указал в противоположном направлении, где коридор, дойдя до угла здания, изгибался. – Джекс, ты знаешь, где тут клоповник. Свободных кроватей только две, зато до фига подушек и всякой хренотени, а еще диван в бильярдной.

– А ты спать не идешь? – спросил у него Рыжий. – Ты же сказал, что не соснул и пары часиков.

С Мешок-башкой творилось что-то неладное, но с ним все неладно уже многие годы. Он дернулся, застенчиво отведя взгляд, словно ему было неловко оттого, что кто-то выразил заботу о нем. «Что-то он слишком чувствителен для социопата», – подумал Джекс.

– Не-а, чувак, – ответил Мешок. – Я уже оклемался. Солнце скоро встанет, а я как вижу солнце, так у меня ни в одном глазу. Приберусь в баре. Но вы не меньжуйтесь. Я сведу шум к приглушенному грохоту.

Повернувшись, он прошел мимо холодильника и туалета, направляясь в бар и предоставив им управляться самим по себе. Теперь, впустив их и уверившись, что никакой угрозы они не представляют, Мешок напрочь утратил всяческую наклонность к гостеприимству.

Джекс направился по коридору к вписке. По пути они миновали бильярдную – небольшую комнатенку с диваном, бильярдным столом и маленьким бамбуковым гавайским баром – с виду сворованным с территории какого-нибудь отеля в Вегасе.

– Я рухну здесь, – мотнул головой Пыр в сторону бильярдной. – Рыжий слишком длинный, а класть нашего ВП на диван как-то не пристало.

Кивнув ему в знак благодарности, Джекс направился дальше. На самом деле здешняя вписка представляет собой две отдельных спальни с третьей комнаткой – судя по виду, телевизионной – между ними. Северный Вегас – команда крутая. Они бодались с кое-какими свирепыми клубами и одержали верх, но есть во всей этой обстановке нечто ностальгически милое, словно Ролли со своими ребятами заявился сюда прямиком из давней, более невинной эпохи.

Из спальни слева разило скисшим пивом и блевотиной месячной давности. Джекс углядел на одной кровати спящего рыжебородого монстра, свесившего массивную ногу через край, словно его метнул на матрас некий осерчавший бог. «Тор», – припомнил Джекс, хотя до сих пор сомневался, что это настоящее имя здоровенного сукиного сына. Там же стояли еще две кровати, одну из которых занимал мелкотравчатый парень с оливковой кожей по имени Антонио. А свободная была в таком беспорядке, что Джекс пришел к выводу, что именно здесь Мешок и спал, пока рев двигателей их «харлеев» не разбудил его.

В другой комнате было только две кровати – одна свободная, а на второй разлегся Джойс – мужик с чудовищным шрамом в виде мишени от ожога, полученного, когда член мотоклуба «Железное сердце» прижал его лицом к спирали электроплитки. Джекс не намеревался впутывать чартер – это поставило бы крест на приезде сюда инкогнито, – но в голове у него, будто призрак в темном старом доме, поселилось ощущение трепетного ужаса. Он встряхнулся, заставляя себя избавиться от него, и велел Рыжему:

– Отдыхай.

Вошел в спальню и бросил рюкзак возле пустой кровати. Потом лег и закрыл глаза. По периметру плотных светозащитных штор проглядывали первые предрассветные проблески.

Несмотря на долгую ночную поездку, уснуть Джексу удалось далеко не сразу.

7

Когда Джекс открыл глаза в следующий раз, палящие лучи солнца уже пробивались из-за штор и температура в комнате подскочила градусов на двадцать. Он чувствовал себя грязным, словно потел всю ночь, а потом пот засох на нем, отчего одежда встала колом. Потянувшись, огляделся и увидел, что вторая кровать пуста. Интересно, что подумал Джойс, когда, проснувшись, обнаружил спящего рядом ВП САМКРО.

Спустив ноги с кровати, Джекс натянул кроссовки. Под негромкий звон цепочки бумажника встал и провел ладонью по усталым глазам. Потом с кряхтеньем встряхнулся, как мокрый пес, и огляделся в поисках каких-нибудь часов, но безрезультатно.

Больше никого в хате не оказалось – ни Пыра с Рыжим, ни кого-либо из парней САМКСЕВ, так что Джекс вернулся тем же путем, которым они пришли сюда в предрассветный час. Диван в бильярдной тоже пустовал, но Джойс стоял у стола с кием в руках, изучая расположение шаров. Через секунду, почувствовав на себе взгляд Джекса, он поднял голову и сообщил:

– Ты храпишь.

– У каждого свои недостатки, – ответил Джекс.

Джойс хмыкнул, и от улыбки его шрам от ожога гротескно вытянулся.

– Который час? – поинтересовался Джекс.

– Слишком рано, чтобы вставать, и слишком поздно, чтобы снова ложиться.

– А поконкретнее никак?

– Ближе к десяти. Антонио звонил Ролли с час назад. Я его еще не видал, но, наверное, он уже где-то здесь.

Джекс кивнул.

– Уж не беконом ли это пахнет?

– У нас тут гриль в кухоньке возле бара. Тор любит готовить завтрак.

– И как, получается?

– Не поджарит приличного оладья даже ради спасения собственной жизни, – чуть пожал плечами Джойс, – но яичница у него – просто фантастика! Вот увидишь.

Джекс прошел в переднюю часть здания, по пути задержавшись лишь ради опорожнения мочевого пузыря. Основная часть бара, занимающая примерно половину площади здания, представляет собой по большей части дубовые балки и толстые доски пола, десятилетиями впитывавшие пролитое пиво и благоухающие каждым годом из них. Тут нет сверкающих латунных перил и зеркал на стенах – клиентура, влекомая баром «Могильный камень», не горит желанием созерцать собственное отражение. Там же находятся кабинки и столы с разнокалиберными стульями, без затей и по делу. За длинной стойкой полки с алкогольными напитками, приткнувшиеся, как книжные закладки, по обе стороны от громадного мраморного надгробия с высеченным на нем полными именем Ролли. И похоже, треклятая могильная плита – единственная штуковина во всем баре, которую кто-либо когда-либо трудился вымыть.

– Доброе утро, Джексон, – сказал Ролли, поднимаясь с табурета у витрины. Со времени последней встречи с Джексом в волосах его прибавилось седины, а живот отвис еще чуток, но он все так же лучился комбинацией тепла, интеллекта и озорства.

– Ролли, – отозвался Джекс, – спасибо за гостеприимство.

Пыр и Рыжий сидели за стойкой в компании Антонио, Тора и Мешок-башки, уплетая завтрак так, что за ушами трещало. Приподняв бровь, Рыжий кивнул, молча давая Джексу понять, что трапеза заслужила его одобрение. Пыр даже не поднял головы от тарелки, и Джекс не удержался от улыбки. Поездка выдалась долгая, и у него самого заурчало в желудке от фантастических ароматов, доносящихся из тесной кухоньки.

Тряхнув Джексу руку, Ролли хлопнул его по плечу.

– Если бы ты дал мне знать, что вы подъедете, я бы хоть зарядил ребят перестелить простыни, – неодобрительно нахмурился он.

Скажи это кто другой, и Джекс усомнился бы, но слово Ролли крепче стали.

– Знаю, брат. Однако не мог.

– Мешок сказал, что-то было не в струю, – заметил Ролли. – Вы, парни, зарулили в четыре утра, так что я волей-неволей должен предположить, что дело неладно. Может, тебе стоит посвятить меня в суть проблемы?

Джекс оглянулся на Мешка с остальными.

– Хочешь здесь или в своем кабинете?

Ролли понял, что он имеет в виду.

– Нынче утром кандидатов здесь ни души. Можешь считать все сказанное здесь столь же сакральным, как все произнесенное в стенах Капеллы.

Джекс неспешно кивнул. Неизвестно, умеет ли Мешок-башка хранить секреты, с Антонио они едва знакомы, но Ролли Джекс верит.

Дверь служебного входа распахнулась, и в нее вошел Блоха, неся большущее блюдо с горой еды.

– Джекс, иди садись, – позвал он. – Тор хочет, чтобы его стряпню ели горячей. Он не давал ей там остыть, но не испытывай его терпение.

Джекс тряхнул головой. Блоха стянул волосы на затылке резинкой, а свою эспаньолку обжал стальным колечком.

– Черт, Блоха… Надеюсь, повар из Тора получше, чем из тебя официантка.

– Садись, жопа, – буркнул Блоха, брякая блюдо на стойку.

– Ты можешь есть и говорить одновременно? – спросил Ролли. Если и в шутку, то ничем этого не выдал.

– Справлюсь, – проговорил Джекс, сглатывая слюнки.

Подойдя к стойке, он взгромоздился на табурет, обмениваясь кивками и приветствиями с остальными присутствующими.

– Вы чё, мужики, все время так питаетесь? – полюбопытствовал он, вонзая вилку в яичницу.

– Пару раз в неделю, когда на Тора находит охота постряпать, – поведал Антонио.

– Эдак мне может расхотеться возвращаться, – изрек Пыр, отодвигая опустевшую тарелку.

Джекс на пару минут позволил себе забыть о деле, уткнувшись в тарелку с пищей и накладывая яичницу на тост.

Когда он опустошил полтарелки, Ролли, пододвинув табурет, сел рядом, держа в руке кружку кофе.

– Ладно, мужик из Чарминга. Твой живот уже урчит не так громко. Не хочешь ли объяснить свое прибытие под покровом тьмы, и, что важнее, почему вы без своих жилетов? Если б я заявился к вам без своего, навряд ли меня ждал бы такой же теплый прием.

Джекс кивнул, промокнув крошки с усов.

– Мы оценили, Ролли. – Он повернулся на табурете лицом к местному президенту так, чтобы как можно больше остальных парней САМКСЕВ могли его видеть. – Сокращенная версия…

И выложил им все.

Когда он закончил рассказ, Мешок-башка отхаркнул полный рот мокроты.

– Чертовы рашены! – И он смачно выплюнул сгусток в свой пустой стакан от сока.

Ролли возложил ладонь на свое неохватное брюхо, в раздумье сдвинув брови.

– Мы тут стараемся не светиться на экранах радаров, чувак, – проронил он. – И ты это знаешь. Мы повидали свою долю разборок, но пытаемся вести дела цивильно, сосредоточившись на прекрасном. Однако семья есть семья. Пока не убедишься, что твоя сестра в безопасности, получишь от нас все, что потребуется. Кровь, пот и слезы.

– Спасибо, брат. – Джекс подался к Ролли: – Я знаю, что ты стараешься не заступать за черту. И мы сделаем все, что можем, чтобы не привести беду на твой порог.

– Точно, – поддержал Пыр.

Рыжий, повернувшийся, чтобы посмотреть, как разворачивается беседа, приподнял свою кружку кофе в знак согласия.

– Чем мы можем помочь? – спросил Ролли.

Джекс втянул ноздрями амбре прокисшего пива, наполняющее бар вместе с теплом и духом товарищества чартера Северного Вегаса. Эти парни делают хорошее дело, и Джексу не хотелось пустить все псу под хвост, тем более когда в Чарминге такая напряженка. Меньше всего на свете охота тащить свое дерьмо под чужой кров.

– Прямо сейчас – только местом, где можно преклонить голову, и кое-какой информацией. – Он по очереди оглядел Блоху, Антонио, Тора и Мешка. – О соперничестве группировок «Братвы» слухи не доходили?

Те вразнобой покачали головами.

Наконец Ролли, погрузившийся в раздумья, пожал плечами:

– У нас есть завязки в местной полиции. Типа, конструктивное сотрудничество, знаешь… И мы можем потолковать с мужиками, связанными крепкими узами с прежними мафиозными воротилами, которые до сих пор прокручивают львиную долю темных денег в Вегасе. Не знаю, насколько они смогут помочь, но попытаться стоит.

Тут кто-то кашлянул в глубине бара, и, обернувшись, все увидели, что в зал вошел Джойс. Давно ли он слушает, Джекс не понял.

– Мешок, а про заведение Птичника ты им рассказать не хочешь? – спросил Джойс, и мишень шрама на его щеке злобно сверкнула в дневном свете, падающем в бар сквозь витрину.

Мешок-башка наморщил лоб, вскинув руки к лицу, словно его изводили какие-то насекомые и он хотел от них отмахнуться. Подергался, шмыгнул носом, а затем торопливо кивнул.

– Верно, верно, Гарри, – выговорил он, изогнув один уголок рта в улыбке. – Чё-то я туплю, ага… Надо было самому допереть без твоих напоминаний.

«Гарри Джойс». Джекс и забыл, как зовут этого парня.

– Кто такой Птичник? – задал вопрос Рыжий.

Вздрогнув, Мешок повернулся к нему, словно и не думал, что у Рыжего есть голос.

– Чувак тащится от старого джаза, да еще держит в клубе кучу попугаев. В стрип-клубе, называется «Птичий край». Люди думают, что название от девчонок, «птичек», как их кличут в Лондоне или где там, но тут дело в джазе. Знаменитый нью-йоркский клуб называется так же, но там ни голых сисек, ни попугайчиков.

Прислонившись спиной к стойке, Пыр скрестил руки на груди:

– Что-то я запутался. При чем здесь это?

Джекс бросил вопросительный взгляд на Джойса в надежде, что тот придет на выручку, и не был разочарован.

– В «Птичьем краю» всегда болтается пара-тройка русских бандюков, – сообщил Джойс. – Если хотите чисто сразу выяснить, что «Братва» собирается замутить в Вегасе, начинать надо оттуда.

– Есть контакты в клубе? – обернулся Джекс к Ролли. – Кто-нибудь, кто указал бы в нужном направлении?

– Найдется кое-что получше контакта, – хлопнул его по плечу Ролли. – Подожди до вечера, и Джойс сходит с тобой. Он знает и лица, и имена.

– Я – за, – согласился Джойс, улыбнувшись, но глаз его улыбка не коснулась.

Кивнув в знак благодарности, Джекс обернулся к Рыжему, увидел выражение облегчения и сумрачной решимости в его взоре и понял, что они отражают его собственные. Они явились в бар «Могильный камень», не рассчитывая найти тут что-нибудь, кроме ночлега. Люди так редко превосходили его ожидания, что всякий раз, когда это случалось, Джекс испытывал огромную радость.

– Спасибо, мужик, – поглядел он на Джойса.

Мешок потянул сопли, хрюкнув мягким нёбом, потом насмешливо бросил:

– В этом весь Гарри Джойс. Никогда не мог устоять перед бедствующей дамочкой.

– А, ну понятно, ты еще не встречался с очаровательной сестренкой Джекса, – негромко рассмеялся Пыр. Развернувшись на табурете, он обвел бар взглядом. – Уж поверьте мне, ребятишки… Тринити Эшби не какая-нибудь там кисейная барышня. И никакая, к чертям, не бедствующая дамочка.

* * *

Тринити никогда не была плаксивой девчонкой. Послушать мать, так в младенчестве она завывала, как банши, верещала так, что мертвого подымет. Подруга матери Кира однажды сказала, что плач новорожденной Тринити мог бы согнать Иисуса с креста, и Тринити испытывала от этого извращенную гордость. Но едва она научилась ползать – то есть передвигаться без необходимости усилий со стороны матери, – как слезы иссякли. Ну да, она поплакала на похоронах-других, но на этом и всё. Романтические кино заставляли ее закатывать глаза, и даже в подростковом возрасти ни один мальчишка не мог заставить ее заплакать… хоть она и расквасила им немало носов.

И нынче утром Тринити была в ярости на себя за слезы, пролитые вчера ночью. Феликс погиб, и его похоронили, так что погоревать было вполне естественно, но Тринити знала, что должна быть куда более стоической. Она должна научиться отключать внутреннюю боль, окостенеть душой, иначе ей попросту не пережить всего этого.

«Уж наверняка смерть Феликса – отнюдь не последняя».

Собравшись с духом перед волной холода, она ступила под душ. Утром в пустыне прохладно, но вода просто ледяная. Гаврила с Кириллом сумели без особого труда запустить скважинный насос, обслуживающий отель – а заодно и смердящий соляркой генератор, – но водонагреватель сломан, так что на горячую воду рассчитывать не приходится. И все же вода смывает с тела и ночной пот, и вчерашнюю пыль, и это замечательно.

Дрожа от холода, Тринити с головы до ног намылила покрытую мурашками кожу, торопясь изо всех сил.

Феликс был славным человеком, но опыт научил Тринити тому, что гибель хороших людей – одна из немногих вещей, которые жизнь может гарантировать.

«Только не Олега», – подумала она. Его она не отдаст ни за что. Олег хороший человек. Тринити пугала мысль, что ради выживания ему может потребоваться стать плохим, но если эта цена, которую надо заплатить, чтобы не потерять его, – быть посему.

– Ну-ну, – сказал он, входя в ванную, легок на помине.

Тринити поглядела на него через грязную стеклянную дверь и, выбивая зубами дробь, поинтересовалась:

– И чего это ты такое затеял?

– Да вот думал, не присоединиться ли к тебе.

– Если из-за тебя это затянется еще хоть на секунду лишнюю, я тебе покажу, где раки зимуют.

Рассмеявшись, Олег прислонился спиной к стене. Пригнув голову, Тринити дала холодной воде намочить волосы и, содрогнувшись, взяла шампунь. Отойдя от струй, взбила пену в волосах, а Олег все это время так и стоял у стенки, сунув руки в карманы.

– Наслаждаешься представлением? – спросила Тринити.

– Такая красота заслуживает аудитории, – с более сильным акцентом, чем обычно, отозвался он.

Несмотря на сокрушительный цокот зубов, Тринити все-таки улыбнулась. Она знакома далеко не с каждым головорезом из «Братвы», но сомнительно, что еще многие из них столь же красноречивы, особенно на чужом языке.

– Но у тебя на уме что-то еще, – заметила девушка, прежде чем набраться храбрости и сунуть голову под студеный водопад душа.

– Теперь у нас есть оружие, – сказал Олег. – Если повезет, скоро мы узнаем, где отсиживается Лагошин. И тогда сразу придется атаковать, чтобы убрать Лагошина и его подручных, или они найдут и уберут нас, и когда это случится – лишь вопрос времени.

Тринити отступила назад, выжимая волосы.

– Все это мне отнюдь не в новинку, любимый. Вот почему мы прячемся в отеле возле детского парка, населенного призраками… почему мы убили Темпла и его телохранителей. Думаешь, я не…

– Я хочу, чтобы ты ушла, kotyonok, – откашлявшись, промолвил Олег. – То, что ты здесь… от этого мне страшно, и я не смогу сделать того, что надо сделать, если буду бояться за тебя.

Закрутив кран, Тринити скрипнула зубами, но вовсе не от холода, хотя ледяная вода стекала с ее тела и капала с грудей.

Отодвинув дверь, она ступила на коврик, чувствуя, как от холода ломит каждую косточку. Полотенце висело на пластиковой перекладине на расстоянии вытянутой руки, но Тринити не потянулась за ним, а просто стояла и смотрела на Олега, а вода, набегающая с ее обнаженного тела, собиралась вокруг ног лужицами.

– Kotyonok… – начал он, делая шаг к ней, чтобы взять за руки.

– Я вовсе не твой долбаный kitten, – прорычала она, с маху вмазав ему по щеке ладонью. – В постели можешь звать меня, как заблагорассудится. Но это дело другое, так что не смей сейчас ко мне подлизываться. И слушай. Я люблю тебя, ублюдка кусок. И никуда не уйду. Так что не говори мне про свои страхи и что я – твоя слабость. Я должна быть твоей чертовой силой. Я должна быть железом в твоей крови. Вот что такое любовь! Не знаю, что ты там себе навоображал обо мне, когда просил меня бросить дом и уехать с тобой, но я тебе вот что скажу: мы или выживем вместе, или с равным успехом отправимся на тот свет. Ты меня понял?

Тринити так и кипела, шумно вдыхая и выдыхая, так распалившись от гнева, что больше не чувствовала холода. Она видела эмоции, пробегающие по лицу Олега: гнев и смущение, любовь и сомнение.

А затем он ухмыльнулся.

– Ради бога, чего это ты лыбишься?! – вскинулась она.

– Когда ты так злишься, – лукаво приподнял бровь Олег, – ты дышишь очень тяжело. И смотреть, как твои сиськи поднимаются и опускаются… прямо гипноз какой-то. Или волшебство.

Тринити воззрилась на него в полнейшем недоумении, и Олег рассмеялся.

Она снова его ударила, теперь в плечо и не так крепко, и отрубила:

– И больше не поднимай тему, чтобы я ушла.

Обняв, Олег поцеловал ее, не боясь промочить одежду о ее мокрую кожу.

– Обещаю, kotyonok, – шепнул он.

Котенок. Опять. Вот ублюдок!

Однако на сей раз бить его Тринити не стала, вместо того взявшись за пряжку его ремня.

* * *

При первом звонке телефона Морин Эшби лишь подняла голову от остатков жаркого, которые она разогревала на плите. Телефон снова умолк, и с полсекунды Морин гадала, не был ли звонок порождением ее воображения, подстегиваемого надеждой. В переулке за домом надрывался кот, потом послышался громкий смех одного из соседних сорванцов – жестокий, с издевкой, а сразу следом – звон бьющегося стекла и еще более испуганное, сердитое верещание кота.

Телефон все звонил.

«Бедняжка», – пронеслась мысль на поверхности сознания. Следовало бы открыть окно и устроить этим шкодникам форменный нагоняй за то, что мучают животное. Этот Кенни Донован – испорченный до мозга костей маленький засранец.

Однако под спудом этих мыслей внутренний голос прямо криком кричал, чтобы она сняла трубку. Когда телефон зазвонил снова, Морин будто током прошило. Выронив деревянную ложку, она опрометью бросилась к телефону. По этому номеру ей почти никто не звонит – друзья и подруги предпочитают мобильный, – так что если это только не телефонный маркетинг… впрочем, нет, вот же он, международный код вызова.

«Америка. Умоляю, пусть это будет Тринити».

– Алло?

– Это Джекс. Ты одна?

«Хорошие новости, – лихорадочно гадала Морин, – или невообразимые?»

– Скажи мне, что нашел ее, Джекс. В последние дни мне в голову приходит только непроглядный мрак.

Треск в трубке. Ну, хотя бы небольшая отсрочка. Малюсенькая.

– … Неваде, – говорил Джекс.

– Погоди, что? Извини, начни с начала.

– Мы в Неваде, – повторил он. – Пока от Тринити ни слуху ни духу, но я хотел отметиться, потому что не знаю, сколько времени пройдет, прежде чем я смогу выйти на связь снова.

Сердце Морин оборвалось, но она заставила себя приободриться. Может, отсутствие новостей и не всегда хорошая новость, но все ж лучше, чем тот кошмарный телефонный звонок, которого она так отчаянно страшится.

– Если у нас и есть шанс ее отыскать, то с помощью ее русского дружка. Олег со своими громилами куда больше бросается в глаза, чем Тринити, так что начнем с этого. Но послушай, Морин… нет ли тут кого-нибудь, с кем бы она была знакома? К кому она могла бы обратиться, если попадет в беду?

Она расслышала в голосе Джекса смутный упрек; конечно, будь Тринити в беде, ей следовало бы позвонить брату. С этим Морин была целиком согласна, но, учитывая далеко не простые отношения САМКРО и с ПИРА, и с русскими, вполне можно понять, почему ее дочь отнюдь не спешила познакомить единокровного брата с новым мужчиной в своей жизни.

– Дай-ка сообразить, – сказала Морин.

Джекс продиктовал ей номер.

– У тебя есть номер одноразового сотового, что я тебе давал в прошлый раз. Эта мобила еще при мне. Но если не сможешь до меня дозвониться, можешь звякнуть сюда. Это бар, но, если спросишь меня, здесь примут сообщение.

Морин перевела дух. Несмотря на все ее страхи, Джекс каким-то образом ухитрился успокоить ее. Может, грубоватой уверенностью в голосе, этаким рокотом, так напоминающим Морин интонации его отца.

В подвешенном состоянии остался еще разговор, без которого не обойтись, – о письмах, которые она подсунула в дорожную сумку Джекса перед самым его отъездом из Белфаста в надежде, что он прочтет их, когда доберется домой. Он заслужил знать эту часть жизни своего отца. Конечно, он уже должен был их прочесть, но во время предыдущего разговора Джекс эту тему не поднял – может, потому что в разговор встряла Джемма, – и Морин это вполне устраивало. Если Джексу захочется поговорить об этих письмах, время на это найдется и после. А покамест главная ее забота – Тринити.

– Джекс, – произнесла она твердым голосом, – твоя сестра…

– Я ее найду.

– Не просто найдешь. Отправишь ее домой.

– Этого я обещать не могу, Морин. Тринити не ребенок. Я не могу заставить ее…

– Она влюбилась в русского гангстера. Когда она уходила с ним, я знала, что это опасно, но она не дала мне выбора. Теперь же, когда это случилось всего пару месяцев спустя, я уже не могу дать ей больше выбора, чем она дала мне. Вы не воспитывались вместе, как брат и сестра, Джексон, но она твоя плоть и кровь, и ее судьба тебе не безразлична. Я это знаю. В точности, как знаю и то, что ты понимаешь, какой опасности ее подвергает любовь к этому ублюдку. Так что да, я рассчитываю, что ты мне пообещаешь, поклянешься душой своего отца, что отправишь ее домой, ко мне.

На линии затрещали помехи.

– Джекс? – окликнула она, испугавшись, что связь прервалась.

– Я еще здесь, – призрачным эхом прозвучал его хрипловатый голос.

– Обещай мне.

– Обещаю. Я отправлю ее домой, даже если придется доставить ее лично.

Джекс дал отбой, не попрощавшись. Морин подержала трубку возле уха еще несколько секунд, прислушиваясь к треску помех и призракам прошлого, которое она лелеяла, и будущего, которого у нее никогда не было.