Текст книги "Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой"
Автор книги: Кристоф Рехаге
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Некоторое время спустя я снова иду один по улице, перехожу длинный мост, навстречу мне попадается велосипедист с полным яблок багажником… Почему-то я провожаю его взглядом и снова вглядываюсь в градирни электростанции вдалеке.
Склонившись через перила моста, я смотрю вниз и в этот момент понимаю, как права была госпожа Ци.
Дальше будет еще хуже.
Заблудился
Но что делать дальше? Я сижу на площадке лестницы в Каменной деревне, жую китайскую булочку мантоу и размышляю, не разумнее ли вернуться на шоссе.
Одинокая овца, свесив через стену голову, рассматривает меня. Ее уши опущены, в мутных глазах застыло недоверие.
Прохладно.
Утром я проснулся в небольшом местечке Тяньчанчжень и, выглянув в окно, любовался красотой инея, покрывшего опустошенную долину. Затем я отправился в путь на юг и два часа шел маленькой горной тропой, разыскивая Каменную деревню.
С каждым шагом воздух становился все чище, а природа оживала на глазах. Это было здорово, особенно после всей этой разрухи, которую мне пришлось наблюдать в течение последних дней.
И все-таки госпожа Ци была права: дорога становилась все хуже и хуже.
Когда вчера я глазел вниз с моста, то увидел большую птицу – скорее всего это была цапля. Одна-одинешенька, она все летала и летала кругами, будто не находя места, где можно приземлиться. У воды был пугающий цвет, наподобие ржавчины на корпусах затонувших кораблей, и вся она была завалена мусором.
На берегу стоят многоэтажные жилые дома, связанные между собой единым каменным фундаментом, в котором равномерно проделаны четырехугольные отверстия. От каждой такой дырки тянулся коричневый след, упиравшийся в ужасно выглядевшую кучу. Все выглядело так, будто эти кучи наступали на стену.
Я прошел мимо двух задыхающихся людей, чьей работой, по всей видимости, было сгребать уголь из огромной горы в аппарат, который с оглушительным грохотом переносил и выплевывал его в другую гору.
В воздухе было черным-черно от пыли. Немного позже я остановился у канала, вода в нем была молочно-бирюзового цвета и густая, как зубная паста. На удивление, в нем не было никакого мусора. Я подозреваю, что все попадавшее туда тут же растворялось. На заднем плане виднелся темный силуэт завода, и, проходя мимо, я разглядел в стене крошечное отверстие, через которое торопливо пробирался белый, как известь, ручеек. Он весь светился от собственной ядовитости.
Но здесь, наверху, прекрасно! Нет ни грязи, ни и грузовиков, воздух свеж и ясен, и маленькая Каменная деревушка вот уже более пятисот лет покоится среди нетронутой идиллии, которую нарушает лишь пара столбов линии электропередачи. Мне не верится, что трасса с ее угольными шахтами и колоннами грузовиков находится всего в двенадцати километрах отсюда. Здесь, наверху, создается впечатление, будто ее нет и никогда было.
– Ты даже не представляешь, как тебе повезло, старая скотина, – доверительно сообщаю я овце, которая все еще пялится на меня.
Когда я встаю, чтобы надеть рюкзак, она опасливо прячется за стену и вновь показывается лишь тогда, когда я отхожу достаточно далеко.
И вот уже два часа я блуждаю по горам.
Люди в деревне предостерегали меня продолжать путь отсюда. Было бы лучше вернуться на шоссе, говорили они, так как я вряд ли смогу найти дорогу дальше. Но я был уверен, что если я выйду из Каменной деревни и пойду строго на запад, то где-то через восемь километров выйду на главную дорогу.
Кроме того, что может со мной случиться? В конце концов, у меня есть навигатор!
И вот с тех пор я не видел ни души. Мой путь почти все время проходил через долины с террасами возделанных полей, а на горных склонах там и сям гнездились дома, но никто, кроме дворовых собак, не обращал на меня внимания. Их лай звучал то громче, то тише, то полный бодрости и сил, то слабый и хриплый. Иногда собачий голос был исполнен зла, иногда животное как будто опасливо говорило: «Берегитесь, там, снаружи, чужак!»
Потом прекратилось и это. В какой-то момент дорожка среди полей превратилась в тоненькую тропинку, и больше уже мне не попадались ни дома, ни собаки.
Недавно я прошел мимо камня, на котором было выгравировано название местности: Чжанцзингоу, ущелье Чжан. Сверху, над надписью, кто-то приписал красной краской предупреждение:
«ЧУЖАКАМ И ЛИЦАМ, ДАВНО НЕ ПРОЖИВАЮЩИМ ЗДЕСЬ, ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН!»
Значит, где-то здесь есть деревня, в которой проживают в основном люди из клана Чжан. Многие деревни в этой местности устроены таким образом. Например, в Каменной деревне проживал род Юй[4]4
Юй Цянь, выдающийся китайский полководец XV века, принимал участие в войне империи Мин с монгольскими завоевателями, руководил обороной Пекина в 1449–1450 гг. Примеч. пер.
[Закрыть], и ее население почти полностью состояло из потомков одного из генералов времен империи Мин.
Но здесь, в ущелье Чжан, произошло нечто такое, из-за чего население не захотело больше впускать чужаков на свои земли. Что же это могла быть за драма? Я размышляю об этом некоторое время, потом продолжаю свой путь по направлению к трассе, которая, судя по навигатору, кружит по склону в нескольких километрах отсюда.
И вот я топчусь на этой тропинке.
Она петляет через холмистую местность, покрытую пожухлой травой всех оттенков коричневого. Здесь все выглядит так, как будто вот-вот выскочит орда монголов на взмыленных оскаленных лошадях. Дойдя до вершины холма, я останавливаюсь и прислушиваюсь, надеясь услышать шум от машин, проносящихся по дороге. Но слышу лишь ветер, нежно нашептывающий мне, что я совершенно один здесь, наверху. Я несколько разочарован. Есть ли здесь вообще дорога? А если ее нет, то как давно я бреду по воображаемой тропе?
И тут я ощущаю, как что-то холодное опускается на мой лоб.
Снег. Он такой легкий и падает так мягко, что я с трудом его замечаю, но все же это снег.
Ну вот, какая досада!
Уже несколько недель я с радостью предвкушаю первый день зимы, и вот теперь я вынужден встречать его здесь, под открытым небом, и, вероятно, мне придется разбивать на ночь палатку прямо тут, на более или менее пологом склоне. А утром, если повезет, я проснусь и буду, стуча зубами, смотреть на ледяную красоту вокруг…
Э, нет! Я должен идти вперед, пусть даже напрямик через горы, если понадобится. Я прокладываю маршрут немного севернее, чтобы идти навстречу трассе, затем даю себе пинка и ковыляю вперед, не отклоняясь от заданного направления.
И вскоре мне, наконец, повезло: тропинка расширяется и превращается в дорогу, нетронутые холмы сменяются долиной, разделенной с обеих сторон на небольшие участки. Я вижу следы трактора – о, цивилизация совсем близко! Я издаю вопль радости.
Трасса не может быть далеко!
Но мой энтузиазм тотчас угасает, когда я заглядываю во вход в тоннель, виднеющийся между сводами гор – глубокий, как темная пасть. Я оглядываюсь вокруг, но сомнений нет: дорога ведет внутрь. Тоннель, правда, не внушает мне никакого доверия. Потолок у него весь растрескался и местами ниже меня. Трактор, наверное, вообще бы не проехал тут, да и мне надо быть внимательным. Того и гляди, треснешься головой о низкий свод, попадешь в сеть паука или какой-нибудь другой нечисти.
Впрочем, в темных глубинах тоннеля можно разглядеть маленький свет, как будто от выхода, и на миг мне кажется, что я слышу едва уловимые звуки дороги. И вообще, зачем кому-то потребовалось бы стараться пробивать тоннель посреди горы, если бы на той стороне не было бы чего-нибудь сто́ящего?
Я извлекаю налобный фонарик, захожу во тьму и иду, сопровождаемый лишь глухим эхом собственных шагов. Когда я выхожу на свободу с другой стороны, то останавливаюсь на пару секунд, чтобы дать глазам привыкнуть к свету.
О радость!
Передо мною симпатичный поселок, прилепленный к горному склону. Изогнутыми крышами и грубой кирпичной кладкой он напоминает Каменную деревню, а запах доверительно поведал мне, что кто-то совсем рядом готовит еду. Как вкусно, должно быть…
Я все еще занят припрятыванием моего налобного фонарика и переживанием радости очутиться снова среди людей, как вдруг до меня доносится многоголосый крик. Меня заметила компания маленьких мальчиков и несется навстречу со всех ног. Их вопли, похожие на спортивные кричалки, разносятся по воздуху, и через пару секунд они окружают меня, радуясь так, точно я клоун на детском дне рождения.
– Дядя, откуда ты здесь взялся? – раздается задорный голос из-под бейсболки. – И где ты так весь испачкался?
– Ты в самом деле прошел через тоннель?! – недоверчиво спрашивает другой.
У меня нет возможности ответить, потому что в меня со свистом влетает зеленое йо-йо, а сотни маленьких ручек дергают и ощупывают мою лыжную палку.
– Ребята, посмотрите, он лыжник!
– Клево!
– И телефон очень смешной! – Они показывают на мой навигатор.
Я пытаюсь объяснить им, что я не лыжник и что я пешком шел из Каменной деревни в горы, но они, конечно, не верят ни единому моему слову.
– Ты иностранец, и у тебя нет машины?!
– О какой каменной деревне ты вообще говоришь?
Они обмениваются удивленными взглядами, как будто я несу какую-то бессмыслицу. Наконец парень в бейсболке поднимает брови и с поучающим видом указывает на поселок позади себя.
– Деревня из камня? Дядя! Здесь все деревни из камня!
Вскоре я снова иду по шоссе и с удивлением замечаю, что испытываю радость при виде шахт и гремящих грузовиков. Как минимум теперь мне не придется спать на улице, и я смогу найти что-нибудь поесть. Я покупаю в маленьком киоске банку колы и шоколадный батончик, а потом довольно ковыляю дальше в облаках выхлопных газов от грузовиков. Впрочем, и первый снег мягкими хлопьями опускается на землю.
Незадолго до наступления темноты я подхожу к границе провинции Шаньси. Я думал, что здесь должен быть указатель, но его нет. Это место я заранее отметил на своем навигаторе, поэтому я знаю, где оно находится, плюс еще от моего сотового оператора приходит автоматическое сообщение: «Чайна Мобайл приветствует вас в провинции Шаньси!»
Но указатель я ищу напрасно. Ничего особенного тут нет, лишь двое пожилых мужчин в военных мундирах, которые перелопачивают кучу угля перед серым зданием. В крохотной деревушке Джиугуань, Старый Перевал, к моему великому разочарованию, нет ни одной гостиницы.
Зато я вижу людей, активно обсуждающих с водителем грузовика, кто оплатит ущерб, нанесенный их дому. Несколько минут назад у грузовика взорвалась покрышка, и грохот был такой, что я от страха подпрыгнул до небес, забыв про усталость и боль в ногах. В доме же разбилось несколько окон. Я не стал дожидаться конца диспута и решил пойти в единственный имеющийся тут ресторан, чтобы съесть порцию яичницы с помидорами.
Хозяин заведения, он же повар, оказывается дружелюбным полноватым человеком с усами почти прусского размаха. Он приносит мне еду, садится рядом, и мы беседуем о том о сем. Когда я интересуюсь у него, нет ли здесь поблизости какой-нибудь гостиницы, он задумывается, закуривает и выходит в темноту улицы.
Через десять минут меня уже разместили в маленькой уютной комнатке у пожилой приветливой супружеской пары. Я держу свои ноги в тазике с теплой водой и радуюсь тому, что мне не придется ночевать снаружи, в горах, где снег уже укрывает холодным белым платком холмы и равнины.
Зима
Ложные стены
10 декабря 2007 года.
Цзюцюань, Тайханшань
Утром я выглядываю из окна и вижу, что все вокруг белое – трудно поверить, но снег не растаял! Я быстро собираю вещи и прощаюсь с хозяевами. Пожилая женщина дает мне два яблока и добрый совет в дорогу:
– Иди медленно и осторожно, мой мальчик!
Ее супруг провожает меня до дверей.
– Куда ты сегодня пойдешь? – спрашивает он меня, прикуривая сигарету.
– Я хочу попасть в Байцзин.
Он делает глубокую затяжку и выдыхает дым в холодный утренний воздух. Какая все-таки стоит тишина, даже машины не шумят на дороге. Он указывает на сумку с камерой:
– Если ты собираешься фотографировать, обязательно посмотри на Великую стену Гугуана!
Великая стена?! Здесь?!
Наверное, у меня был очень глупый вид, потому что он так рассмеялся, что зашелся сухим кашлем. Потом он успокоился, вытер слезинку из уголка глаза и весело на меня посмотрел. Экий бестолковый иностранец! Эту историю можно будет не раз рассказывать друзьям по деревне. Складки на его лице превратились от улыбки в паутину из мелких морщинок.
– Конечно же, это та самая Великая стена! – говорит он покровительственно. – А ты, верно, думал, она только в Пекине?
Через пару часов я уже стою перед ней: автобусная парковка, билетные кассы, лавки с сувенирами, парочка ресторанов и туалет – все выглядит так же, как в Бадалине, в «Восьми Главных Горных Вершинах» неподалеку от Пекина. Однако, в отличие от «Восьми Вершин», где в любое время года толпятся туристы, торговцы сувенирами и экскурсионные группы, здесь вообще никого нет. Даже снег здесь не тронут.
Я стучусь в билетную кассу, потом в сувенирную лавку. Никакой реакции. Рестораны тоже закрыты. Входные ворота, за которыми начинается крутая лестница наверх, защищены металлической решеткой. Рядом на табличке красуется искаженное высказывание Мао Цзэдуна, адресованное тем, кто еще не решился: «Если ты еще не побывал на Великой стене, ты не настоящий мужчина, и, если ты не поднимешься на этот участок, то ты пожалеешь об этом».
Я разочарованно смотрю вверх: спокойный и нетронутый, участок Великой Стены простирается вдоль вершины холма. Я несколько минут раздумываю, не залезть ли наверх по одному из склонов и не поискать ли вход там. Однако, по счастью, вспоминаю самую существенную черту Великой стены: она неприступна.
Не солоно хлебавши, собираюсь идти дальше, как вдруг рядом со мной возникает какой-то мужчина. Скорее всего он вырос из-под земли или спустился с небес, потому что я совершенно не заметил, откуда и как он пришел. Он среднего возраста, носит усы, его волосы растрепаны, а улыбка светится дружелюбием.
– Ты ведь хочешь попасть на стену? – спрашивает он прямо.
Я киваю.
– Тогда пошли!
И вот я следую за ним: мы спешим по улице вперед, проходим через тоннель, подходим к шоссе, смотрим налево и направо, перебегаем на другую сторону, перелезаем через ограждение, взбираемся на холм, протискиваемся через ворота, и вот мы здесь – на Великой стене!
Я втягиваю в себя воздух, полный истории.
– Мне пора, – говорит человек, – ты теперь знаешь сам, как снова попасть вниз.
Говорит, подмигивает и исчезает прежде, чем я успел прийти в себя.
Легкий ветерок гуляет по холму, и не раздается ни единого звука. До самого горизонта тянется Великая стена со всеми ее мощными изгибами. Она покрыта снежным налетом. Я оглядываюсь на долину: улица червем извивается у подножия гор, и мне приходит в голову, что сегодня я мог бы иди прямо по ее середине. Сейчас там нет машин. Только по шоссе проносятся редкие колонны грузовиков. Но я рад, что сегодня буду идти здесь.
Нетронутый снег простирается до самого горизонта. Я аккуратно ставлю ногу на белую поверхность: ботинок медленно погружается, и снег ползет вверх по его бокам. Я стою так минуту, а потом аккуратно поднимаю ботинок и с гордостью разглядываю свой след, такой четкий, на котором видны все штрихи и углубления.
«От Пекина досюда!» – думаю я, и по мне разливается теплое чувство счастья.
Я не могу удержаться: мой крик радости гремит над горами и равниной, он эхом разлетается он по всей длине стены, от Желтого моря до пустыни Гоби, а потом возвращается ко мне обратно. Ликуя, прыгаю вокруг по мягкому снегу, кручу свою лыжную палку и грожу кулаком варварским племенам, которые пытались штурмовать мою стену.
Эта Стена принадлежит мне, а еще императорам династии Мин. В четырнадцатом веке основатель династии Чжу Юаньчжан сверг последнего монгольского императора Юань и решил создать оборонительный вал, который стоит теперь здесь уже много веков. Чжу Юаньчжан приказал использовать камни и кирпичи вместо прессованной земли и строить стену не только на склонах или в долине – нет! Ее необходимо было возвести также на самых высоких хребтах гор и холмов! Сотни тысяч людей были заняты постройкой стен и башен, чтобы обеспечить Империю прочной защитой. Это длилось сотни лет. Великая стена стала самым большим архитектурным проектом в человеческой истории.
На другом полушарии Земли происходили в то время такие события, о которых здесь никто и не догадывался: в марте 1493 года, во время правления молодого императора Хунчжи, который был особенно горячим сторонником постройки Великой стены, к берегам Португалии пришвартовалась небольшая каравелла. Она выглядела сильно потрепанной, с нее сошел человек, объявивший, что по ту сторону штормов есть дорога в Азию и он ее нашел. Человека звали Христофором Колумбом, и, хотя он вместо Азии нашел Кубу, время колонизации началось. Императоры династии Мин продолжали строительство стены, но уже двадцать лет спустя первые португальские корабли приплыли к южным берегам Китая.
Я продолжаю свой путь в Байцзин, на место с загадочным названием «Кипарисовые фонтаны».
Погода холодная и сырая. Хотя машин на дороге мало, но достаточно, чтобы превратить снег в черно-коричневое месиво, прилипающее к ботинкам и противно чавкающее под ногами. Когда я наконец прихожу в Байцзин, вопреки моим ожиданиям, не видать ни кипарисов, ни фонтанов. Зато здесь есть пара магазинов, рестораны, мастерские и гостиница, по огромной парковке которой можно судить о том, что ее главной аудиторией являются водители грузовиков.
Я получаю комнату. Неотапливаемую. Трясясь от холода, я залезаю в оба спальных мешка сразу. Шапку я решил не снимать, от ноутбука тоже исходит немного тепла. Окоченевшими пальцами я набираю пост для блога, затем звоню Джули. Оказывается, она уже видела фотографию Стены и очень рада.
– Правда, там так красиво наверху? – хочет она знать.
Я чувствую, что это ловушка. Что бы мне ей ответить? Я говорю, что там было красиво, потому что на Великой стене всегда красиво.
Она смеется.
– А тебе не приходило в голову, что это совсем не настоящая Великая стена?
– Ты хочешь сказать, что…
– По ней же видно, что она недавно построена. Возможно, Великая стена когда-то БЫЛА там, но потом ее снесли и построили заново…
Я не знаю, что сказать, а она говорит утешительным тоном:
– Дурачок! Стена, которой ты сегодня так радовался, возможно, будет помоложе тебя. Но в тех краях главную ценность представляет не сама стена, а старинный пропускной пункт Гугуан. Его-то ты как раз не видел, да?
Бархатное сиденье для унитаза
Три дня спустя я добрался до города Янцюань. Я ищу себе комнату с видом на реку, стираю шампунем свою одежду над раковиной и жду, пока мне перезвонит господин Янг.
На ноутбуке играет группа «Black Uhuru». Я неторопливо стираю, и мое сердце радуется сокровищам, разложенным на столе: один фунт мандаринов, две упаковки фруктовых йогуртов, два шоколадных батончика, пакетик картофельных чипсов и большая бутылка колы – и все мое!
Серо-голубая река блистает на зимнем солнце. Я сажусь у окошка и радостно замечаю, что в этой местности нет снега. Интересно, это оттого, что я зашел глубже в долину? Пока я шел сюда, на дороге была то слякоть, то лед, а чаще все одновременно.
Однажды по пути я встретил ободранное существо, по которому можно было сказать, что оно только что вылезло из угольной шахты. В этом мужчине все было черным, даже лицо. Единственной чистой вещью на этом человеке был красный шарф, обмотанный вокруг шеи. В одной руке он нес булочку мантоу, время от времени откусывая от нее, и она, такая чистая, почти светилась на его фоне. На сгибе другой руки болталась большая открытая дорожная сумка. Он шел, шатаясь, и выглядел очень напряженным.
Он приблизился, и я заметил, что у него странный взгляд.
– Привет, – сказал я. Он остановился передо мной и посмотрел широко открытыми глазами, продолжая при этом машинально жевать. Больше никакой реакции не было. Он жил в своем внутреннем мире.
– Привет? – попробовал я еще раз, но он продолжал смотреть на меня, лишь в глазах у него нарастала паника.
Я сделал шаг в сторону, показывая, что он может пройти. Непонимающими глазами он смотрел то на улицу, то на меня, то снова на улицу, и, наконец, медленно пошел вперед, шатаясь и обходя меня подальше. Его сумка тяжело покачивалась на сгибе его локтя, и он что-то бормотал себе под нос.
Телефон звонит: господин Янг хочет знать, где я нахожусь, чтобы скорее меня забрать. «Скорее?» Мне удается выпросить немного свободного времени до вечера; дело в том, что моя одежда еще в стирке.
Собственно идея встречи не понравилась мне уже тогда, когда господин Янг поймал меня на улице: я шел, стараясь справиться со снегом и не упасть, когда его автомобиль промчался мимо. Тормозные огни вспыхнули, он поехал задним ходом, а затем, скрежеща, подъехал ко мне. За рулем сидел мужчина около сорока лет. Высокий лоб, короткая стрижка, мужественные черты лица, тонкие очки. Он напомнил мне фотографии интеллектуалов времен Культурной революции, которые тысячами полегли жертвами мрачной власти простого народа. Он засмеялся, обращаясь ко мне:
– Это ты идешь пешком по нашему прекрасному Китаю? – и прежде чем я успел ему что-то ответить, сунул мне в руку свою визитную карточку: «Янг. Бизнесмен».
– Подожди секунду, – сказал он и пошарил на заднем сиденье. Через пару секунд я смотрел вслед его уезжающей машине, а в руках у меня болтался большой пакет яблок и апельсинов. Я получил этот подарок в обмен на обещание зайти к нему в гости, когда буду в его родном городе Янцюань.
В семь часов господин Янг забирает меня из гостиницы. Рядом с ним сидит еще один человек, которого он представил мне как старшего брата.
– «Старший брат» в смысле «хороший друг»? – смущенно спрашиваю я.
Господин Янг указывает на свое лицо:
– Ты не находишь, что мы похожи?
– Подожди! Ведь для иностранцев мы все, наверное, на одно лицо, – смеется его брат. – Вас мы тоже не можем различать!
Они говорят, что я могу называть их Старший Янг и Младший Янг, а когда я заявляю, что пусть тогда они называют меня малыш Ляй, оба брата долго не могут отдышаться от смеха. Мы ужинаем в «Старом Пекине», элитном фондю-ресторане, хозяевами которого они и являются. Старший Янг говорит первый тост.
– Малыш Ляй, – говорит он торжественно, – мы оба желаем тебе счастья и успеха в твоем начинании!
Мы чокаемся бокалами, а дым от фондю поднимается над горшком и плывет перед нашими лицами. Потом мы все делаем по большому глотку. Мне нужно взять себя в руки, чтобы не скорчить гримасу от неожиданного и странного вкуса.
Младший Янг смеется:
– Это кола! У нас подают ее горячей! Ты еще не пробовал?
Я качаю головой.
Старший Янг выуживает из горшка с фондю кусочек мяса и с улыбкой кладет его на мою тарелку. Несмотря на мои ожидания, вечер получается необыкновенно приятным и интересным. Мы много и вкусно едим, пьем горячую колу, произносим тосты. И, разумеется, прежде всего оба брата хотят поподробнее узнать о моих планах.
– Малыш Ляй, – говорит Младший Янг, – здесь тебе не о чем беспокоиться, мы поможем тебе, что бы ни случилось. Но что ты будешь делать, когда доберешься до пустынных районов Ганьсу и Синьцзян? Тебе известно, как там обстоят дела?
Его брат предостерегающе поднимает брови и палец:
– Там можно часами и даже днями ездить на машине и не встретить ни одной живой души!
Я смущенно ковыряю вилкой в своей тарелке и, вероятно, произвожу подавленное впечатление. Младший Янг продолжает успокаивающим тоном:
– Я вот что хочу сказать: тебе нельзя забывать о том, что самое главное – это собственная безопасность! Если ты почувствуешь в пустыне, что тебе становится слишком тяжело, то нет ничего плохого в том, чтобы проехать небольшой отрезок пути на поезде или на машине!
«А как же мои правила? – смятенно думаю я. – Весь путь идти пешком, каждый день писать в своем блоге, отращивать бороду и волосы, не делать никаких исключений…»
Конечно, он угадывает мою мысль.
– Твоему начинанию не повредит, если ты проедешь маленький отрезок пути на машине. Расстояние от Пекина до Германии достаточно большое, не обязательно каждый шаг идти пешком!
– Я тоже так думаю, – соглашается с ним его старший брат, – это сто́ящая идея.
– Нельзя быть таким упрямым и так зависеть от своих принципов.
Со смехом я качаю головой. И чувствую, что меня застали врасплох.
На следующее утро братья Янг запланировали нечто особенное – поездку в горную деревню Дачжай.
Дачжай? Я не имею ни малейшего представления, что там может быть интересного, но оба брата смотрят на меня так, будто раздобыли билеты в Диснейленд, а я не рад: Дачжай! Это место знаменито на всю страну! Неужели я никогда не слышал о Чэнь Юнгуе и о выражении «Земледелию учитесь у Дачжай»?!
Когда я вечером спрашиваю об этом по телефону у Джули, она некоторое время размышляет, но потом признает:
– Понятия не имею. Думаю, это что-то связанное с коммунистами. Об этом могут знать скорее мои родители. Но ты можешь съездить туда и сам посмотреть, если у тебя есть время.
Если ли у меня есть время! До Рождества всего десять дней, а мне идти еще двести пятьдесят километров…
После освежающе рискованной поездки в машине Младшего Янга мы подходим к массивным воротам, часто увешанным цветными лампочками. Вокруг нет ничего, кроме серого горного ландшафта.
Итак, это Дачжай, Великий Палисад. Мой взгляд останавливается на красном плакате.
«СМЕЛО ИДИТЕ ВПЕРЕД ПОД ВЕЛИКИМ ФЛАГОМ КИТАЙСКОГО СОЦИАЛИЗМА!» – написано там огромными иероглифами, а ниже гравюра, показывающая, что население Дачжай приветствует своих гостей.
Это относится к нам четверым: братья взяли с собой еще одного друга, который с первого взгляда понравился мне своей лысиной и приличных размеров животом, торчащим под синим спортивным костюмом. Он напомнил мне моего арендодателя в Пекине.
– Добро пожаловать в Дачжай! – говорит Младший Янг торжественно, указывая на ворота.
Нам выделяют гида, чей рассказ я дополняю воспоминаниями из университетского курса истории: Дачжай изначально была очень бедной горной деревушкой, где крестьяне едва могли себя прокормить, работая на скудных пашнях. После основания Народной Республики простой крестьянин по имени Чэнь Юнгуй стал местным партийным секретарем и потребовал, чтобы все жители организовались и создали в горах террасную и оросительную системы.
В результате этого община расцвела, да так, что об этом узнало правительство в Пекине. Великий вождь Мао Цзэдун был в восторге: вот наконец мы увидели пример того, что принятые им меры коллективизации могут приносить и плоды, а не только смерть и разрушение, как это происходило во всей остальной стране.
В конце пятидесятых, когда страны первого и второго света были заняты запусками своих сверкающих ракет и демонстрацией друг другу гигантских атомных взрывов, Китай втихаря разрабатывал свое собственное ядерное оружие. Чтобы высвободить достаточно рабочей силы для индустриального развития страны, Мао Цзэдун объявил Большой скачок вперед.
Коллективизация, сомнительные эксперименты в сельском хозяйстве, кампания по уничтожению воробьев – все это вызвало волну голода доселе невиданных масштабов, жертвами которой стали миллионы китайских крестьян. В конце 1964 года Народная Республика смогла наконец с удовлетворением полюбоваться на свою бомбу, но выражение «есть древесную кору» до сих пор известно во всем Китае.
Можно представить себе ту радость, которая разнеслась по стране от известия о достижениях Чэнь Юнгуя. Уже в 1964 году Дачжай была названа образцовой общиной, и высказывание «учиться у Дачжай» было у всех на устах. Скоро в маленькую горную деревушку приехало высшее руководство, а крестьянин Чэнь Юнгуй, красовавшийся на всех фотографиях с головой, обернутой в платок, как будто он только что с поля, начал все выше подниматься по лестнице парламентской иерархии, пока наконец не получил должность заместителя председателя Госсовета Китайской Народной Республики в 1975 году.
Несколько лет спустя удача отвернулась от него. После смерти Мао Цзэдуна осенью 1976 года прямо около его забальзамированного тела разразился спор о наследии престола, и в 1979 году к власти пришел Дэн Сяопин. Этот реформатор недолюбливал социалистический принцип коллективизации. В 1982 году крестьянин Чэнь был смещен со своей должности, его обличали в том, что Дачжай не самостоятельно добился успеха, а получал поддержку правительства, чтобы впоследствии служить идеалом для граждан. Эта версия была отвергнута лишь несколько лет назад.
– А чем сегодня занимаются люди в Дачжай? – спрашиваю я, потому что деревня производит заброшенное впечатление. Мы стоим на пустой широкой площади, сбоку сидят две пожилые дамы и продают сувениры – в основном это толстые оранжевые матерчатые кошки.
– Принимаем туристов, – говорит наш гид, – кроме того, работает фабрика по производству водки.
Толстый приятель братьев Янг радостно выбегает из одного из домов. В руке он держит блестящую статую, которую он все время с нежностью рассматривает. Она изображает Мао Цзэдуна размером с бутылку водки. Великий вождь стоит выпрямившись, спрятав за спину руки и устремив свой дерзкий взгляд вперед, а его пальто развевается на ветру. На основании статуи написано: «Великая историческая личность».
Я вспоминаю выражение «есть древесную кору», но ничего не говорю вслух.
Потом мы смотрим на покрытый синим бархатом стул, в середине которого проделана дырка для известных целей. На свой вопрошающий взгляд я получаю ответ, что это туалет Цзян Цин, последней жены Мао Цзэдуна. С минуту я не могу произнести ни слова.
– Великая императрица, будучи ответственной за Культурную революцию, пользовалась бархатным туалетом?!
Вместо ответа гид улыбнулась мне и показала на дверь – время посмотреть следующую часть выставки.
