Текст книги "Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой"
Автор книги: Кристоф Рехаге
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
На рельсах
Вот еще два дня во льдах, и я добираюсь до маленького города Цюйво и наконец нахожу отапливаемую комнату. Я стаскиваю ледяные хлюпающие ботинки и ставлю их под батарею. Развешиваю свою одежду. Душ приятно теплый, и я стою под его струями до тех пор, пока кожа на моих пальцах не набухает и не покрывается морщинками.
На моем телефоне высвечивается сообщение от Ке-э. Она уже в Юньчэн и хочет знать, когда я приду.
Хороший вопрос. На самом деле, я уже меньше чем через неделю могу там быть. Но хочу ли я туда вообще?
Я рассматриваю пеструю картонную табличку около телефона в номере. Пару секунд я кручу ее в руке, потом беру телефон. Вдруг кто-то стучится в дверь. Открыв дверь, я вижу на пороге скучающего вида женщину средних лет, которая перебирает руками, как кошечка передними лапками:
– Массаж?
Я разочарованно отмахиваюсь:
– Большое спасибо, но сегодня я лучше лягу пораньше спать. До свидания.
Она равнодушно пожимает плечами и исчезает в темноте коридора. Я падаю на кровать и размышляю.
Юньчэн.
Джули я сказал, что меня туда пригласил «один знакомый», ни слова не сказав о симпатичной Kе-э. С другой стороны, когда я видел ее в последний раз? Я вполне могу называть ее просто «знакомым».
Или вот, я бы мог посетить Таинственное Место. Это пятно на карте, примерно сто километров на запад отсюда. Оно выглядит как гора, или кратер, и нельзя точно понять, что это такое. Когда я спросил об этом Сяо Чая, он сразу загорелся и сказал, что я должен обязательно туда пойти и все разузнать, как это делали первооткрыватели. Это также означает и то, что я приду в Юньчэн чуть позже и что у меня будет гораздо меньше времени на всякие там глупости.
В дверь снова стучат, отвлекая меня от размышлений. На этот раз на пороге стоит коренастый мужчина, похожий на дальнобойщика или повара в закусочной. Откашлявшись, он спрашивает неуверенным басом:
– Массаж?
Откуда-то раздается смех. Из последовавшего за этим разговора я узнаю, что в массажном салоне на нижнем этаже прошел сенсационный слух о том, что наверху поселился иностранец, который заказывал массаж, но ни в коем случае не хочет, чтобы к нему прикасалась женщина!
Отважного мужчину послали сюда, чтобы он выяснил, что к чему, а за ним увязалась вереница веселых девушек, чтобы посмотреть на спектакль. Одна из них похожа на Джули, у нее гладкая золотистая кожа и черные глубокие глаза. И,честно говоря, мне хотелось бы сказать: «Выбираю ее».
Однако я извиняюсь за недоразумение и возвращаюсь в комнату, а за дверью доносятся смеющиеся голоса, удаляющиеся по коридору. Я падаю на кровать и беру телефон. Ответ Ке-э печатается сам собой: «Приду, но мне нужно успеть кое-что сделать до этого!»
В этих краях города расположены близко друг к другу. Между Цюйво и Хума всего один день пути, так же, как между Хума и следующим маленьким городком под названием Синьцзян. Я подхожу к мосту, перед которым расположен рынок, любуюсь пестротой ковров и столов, на которых разложены на продажу разнообразные вещи: от офисных стульев до бюстгальтеров, от плюшевых игрушек до пластиковых цветов, – здесь можно купить все. Повсюду снуют тепло укутанные люди и кричат во все стороны о своих низких ценах. Пахнет жареным тофу.
И вот я уже в центре толчеи. С упорством ледокола на Северном море я протискиваюсь сквозь плотные волны людей. Бабушки и дедушки напирают на меня со всех сторон, а маленькие дети путаются под ногами.
Невольно я останавливаюсь, потому что ко мне в руки попал чудесный предмет: ярко-красный, круглый, размером с велосипедную шину. На упаковке написано, что он состоит из ровно тысячи фейерверков: «НЯНЬ НЯНЬ ГОНГ, ЭКСКЛЮЗИВНЫЙ СУПЕРФЕЙЕРВЕРК!»
Некоторое время я размышляю, как это сокровище вообще попало ко мне в руки. Потом начинаю соображать, смогу ли я закрепить его на своем рюкзаке, а когда продавец звонко смеется, я краснею от смущения:
– Ты действительно хочешь тащить его на себе?
И голос разума вторит с помощью какой-то дамы:
– До Нового года еще почти две недели, мальчик! Ты сможешь купить фейерверк и чуть позже!
И, конечно, они правы. Я нерешительно и неохотно кладу свое сокровище обратно на прилавок, и люди помирают от смеха, когда я на прощание грустно провожу по нему рукой.
«Все равно, что там будет в Юньчэн, но стрельба будет точно!» – торжественно обещаю я себе.
Но когда я выхожу с рынка и поднимаюсь на мост, я забываю обо всем, потому что передо мной на другой стороне реки раскинулся город Синьцзян, и он прекраснее всех остальных китайских городов, которые мне доводилось видеть.
Во всех тех городах в глаза сразу бросается некоторый хаос: жилые многоэтажки и офисные здания теснятся друг напротив друга. Нужно приложить немерено усилий, чтобы не заблудиться в гротескно широких улицах, пешеходных мостах и путепроводах. Да еще с удивлением замечаешь, что люди здесь предпочитают красить окна в зеленый и голубой цвета. Здесь трудно найти старые здания, храмы, ворота и башни императорских времен. Требуется время, чтобы привыкнуть к строительному шуму, который звучит как ревущий, тарахтящий, топочущий и скрипящий саундтрек.
А здесь все по-другому. С моста перед городком Синьцзян виден изящный изгиб реки вокруг холма, на котором раскинуты постройки: традиционные домики с изогнутыми крышами, узкие башни пагод и церквей, а также современные широкие дома казарменного типа, блестящие телевизионные вышки, трубы заводов, и среди всего этого снуют машины, велосипеды и пешеходы.
Я иду за человеком с вытянутом полиэтиленовым пакетом за плечами. Он переходит через мост и идет вниз по магистрали, потом я теряю его из виду в толпе и вдруг обнаруживаю, что оказался уже в центре города.
На следующий день я стараюсь посетить все достопримечательности Синьцзяна. Сначала я нахожу пагоду Лунсин, лестничные пролеты которой такие узкие, что я несколько раз чуть не застреваю на них. Поднявшись наверх, на площадку, лицом к лицу сталкиваюсь с юношей и девушкой лет по восемнадцать. И хотя они вежливо улыбаются и очень вежливо приветствуют меня, я прекрасно понимаю, кто тут лишний. К тому же площадка не намного больше душевой кабины.
Я быстро фотографирую с любовью нацарапанные и выведенные надписи на стене (XY + YZ = сердечко), протискиваюсь обратно на лестницу и оставляю парочку наедине в их гнездышке: целых тринадцать этажей и тринадцать веков над пылью города и заботами будней.
Псевдоготический собор закрыт. Я заговариваю с дамой, подметающей снег на площади перед фасадом. Она уверенно сообщает мне, что эта церковь стоит тут уже больше тысячи лет, при этом смеется, как веселый тюлень. Я высказываю сомнения, но она радостно хихикает и утверждает, что девятьсот лет точно. Пару минут мы пререкаемся, потом решаем разбудить пастора и попросить его прояснить нам этот вопрос. Старик довольно помятого вида недовольно открывает дверь и бурчит спросонья:
– Тысяча девятьсот тридцать седьмой. Построен голландцами.
Мы с Тюленем весело хохочем.
Посмотрел я еще несколько башен, склеп, старую сцену театра и садовую архитектуру, потом совсем устал и поплелся обратно в гостиницу.
Звонит телефон. Это Джули. Она весело рассказывает что-то про университет в Мюнхене, а я делюсь с ней впечатлениями от похорон в Динцунь, а потом говорю, что решил разузнать, что за мистическое место я увидел на карте:
– Иначе я слишком долго пробуду у знакомого в Юньчэн, – завершаю я почти чистосердечным признанием.
Покинув Синьцзян, я совершаю стратегическую ошибку, послушав кого-то слишком умного, который посоветовал идти до следующего города по рельсам, потому что, мол, эта дорога короче. Я послушался, и теперь мне предстоит все двадцать пять километров горько сожалеть об этом.
Самое ужасное в рельсах – это расстояние между деревянными шпалами. Оно такое узкое, что приходится семенить, когда идешь по ним, и они слишком далеко друг от друга, чтобы шагать через одну. Разозлившись, я пробую идти по гравию около рельсов, но от этого у меня начинают болеть суставы. Каждые тридцать минут мимо с грохотом проносится поезд, и я вынужден спрыгивать с рельсов и внушать самому себе, что совершенно не завидую людям, которые в уютных купе пролетают мимо меня, как путешественники во времени.
Следующая проблема – это еда. По собственной глупости я взял с собой очень мало, а железная дорога почти все время проходит по эстакаде. Так что мне пришлось уже пройти не один поселок, наслаждаясь ворчанием своего желудка и не имея никакой возможности спуститься и добыть себе провизию. Во время привала я откопал в рюкзаке молоко с ароматом грецкого ореха и два маффина, но они исчезли у меня в желудке, почти не оставив следа, как падающая звезда.
Небо белое, все вокруг покрыто снегом. Одинокая собака плетется вдали, оставляя за собой следы, похожая на бумажного жука. Я посвистал ей, собака остановилась и повернула ко мне голову. Я вспоминаю нашего грифона по имени Пак дома в Бад-Нендорфе. Она не любит снег, он для нее слишком холодный.
Когда я наконец пришел на вокзал города Цзишань, уже почти стемнело. Мимо проезжает поезд, и я вижу лица людей за окнами. Сейчас мало что кажется мне таким же прекрасным, как поездка в спальном вагоне. Меня терзает зависть, а поезд проезжает мимо, заставив меня предварительно влезть на платформу.
Железнодорожный сторож растерянно смотрит на меня, я машу ему рукой и теряюсь в толпе, которая движется через здание вокзала к выходу. Тут стоит еще один билетный контроль. Когда очередь доходит до меня, я протягиваю грязные и пустые руки.
– Билет! – нетерпеливо требует контролер, и, пока я пытаюсь ему объяснить, что у меня его нет, очередь за мной превращается в пробку. Стонущая толпа напирает на мой рюкзак.
– Билет! – повторяет он уже с нетерпением в голосе, а я опять отвечаю ему, что у меня его нет.
Люди за мной возмущаются. Потом приходит железнодорожный сторож и кричит своему коллеге:
– Иностранец не ехал на поезде!
Лицо контролера расползается.
– Не ехал на поезде?!
– Нет, он пришел пешком оттуда, – сторож указывает на рельсы. Контролер принимает решение не вникать в детали относительно «как» и «почему». Нервничая, он пропускает меня.
В здании вокзала я становлюсь лишь одним путешественником из многих. У меня имеются необходимые атрибуты – багаж и усталое лицо. У всех, кто снует вокруг, багаж и усталые лица. Двое пожилых мужчин сидят, погруженные в карточную игру. Они не поднимают голову, когда я прохожу мимо них.
У меня болят ноги, и я готов упасть от усталости, но все это ерунда, потому что я не ехал на поезде. Я пришел пешком.
Литр с четвертью
Я стучу в окно заправки, расположенной в паре километров от Ваньжун.
Дверь открывает парень в очках. Он недоуменно переводит взгляд на снежные равнины, потом смеется и приглашает поскорее войти. Я получаю стаканчик горячей воды и уже хочу сесть на табуретку, как меня приглашают в дальнюю комнату, где на постели сидят его жена и дочка. Оказывается, мы с ним одного года рождения. Недавно он устроился здесь дежурным по заправке, и работа ему не особо нравится.
– Как же тебе повезло! Ты можешь мотаться по всему миру и не заботиться о деньгах, – говорит он, а его жена молча кивает, гладя дочку по стриженым волосам.
В комнате имеются деревянная кровать, стол и тихонько булькающий рефлектор. На стене висит рекламный плакат «С НАШЕЙ КОРПОРАТИВНОЙ КАРТОЙ ЗАПРАВЛЯТЬСЯ СТАЛО ЕЩЕ ДЕШЕВЛЕ!», а рядом еще несколько больших постеров, на которых изображены звери, фрукты, машины и профессии с соответствующими названиями.
Малышка учит по ним свои первые иероглифы. Ей четыре года, на ней ярко-красная курточка с блестящими кнопками, и она кажется очень послушным ребенком.
Когда я похвалил красивую курточку, хозяин гордо улыбнулся: в Китае на Новый год принято надевать новую одежду, и лучше всего, если она будет красного цвета. Кстати, а где я собираюсь проводить праздники?
Я что-то плету о своем знакомом в Юньчэн и о Таинственном Месте на карте, о котором мне хочется узнать, и он прерывает меня:
– Ты, наверное, имеешь в виду Хуаншань! Так он недалеко отсюда, прямо на юг от Ваньжуна.
Хуаншань можно перевести как «гора с одинокой вершиной». Значит, Сяо Чай был прав, что таинственное место на карте это совсем не кратер, а огромная, возвышающаяся над снежными ландшафтами вершина!
На следующий день я покидаю Ваньжун. Вместо горы вижу перед собой голубой указатель, на котором написано:
«ЛАНДШАФТНЫЙ ЗАПОВЕДНИК ХУАНШАНЬ – 5,8 КМ».
Я уже хочу идти дальше, но замечаю, что ниже изображен спортсмен-горнолыжник и имеется многообещающая подпись:
«МЕЖДУНАРОДНЫЙ ГОРНОЛЫЖНЫЙ КУРОРТ».
Я озадачен. Но почему, собственно говоря, нет? И в Поднебесной, как и во всех других местах, сочетание спуска и снега порождают зимний спортивный курорт, так почему бы мне, сидя в бутафорской пастушьей хижине, не насладиться тарелочкой лапши в компании пестро разодетых лыжников? Пару километров в радостном предвкушении тепла, и вот уже я подхожу к воротам, преграждающим улицу.
«ХУАНШАНЬ»,
– выведено золотыми буквами.
На заднем плане видны множество серпантинов, ведущих на вершину горы. Улица вычищена до блеска, хотя поблизости не видно ни души. Я прохожу сквозь ворота и читаю табличку, которая гласит, что здесь особенно рады всевозможным лингдао. Наименование «лингдао» применимо к персонам, принимающим решения в политических или экономических областях, большим шишкам, так сказать. И эти люди встречаются здесь, чтобы позаниматься зимним спортом? Оп-па.
Впрочем, на горе что-то не видно ни одного лыжника, ни тем более больших шишек на лыжах.
Когда улица начинает подниматься наверх и окрестности исчезают в голубоватой дымке, я прохожу мимо террасных полей, мимо ворот с надписью «ЛАНДШАФТНЫЙ ЗАПОВЕДНИК ХУАНШАНЬ» и, наконец, мимо пустого здания, похожего на бывший офис полиции. За следующим поворотом появляется горнолыжный склон, похожий на гигантский, накинутый на гору пуховый платок, такой же безупречно белый и пустой, как и улица. Около склона высажены кусты в форме олимпийских колец. Стоит мертвая тишина, ни шороха не слышно.
Улица упирается в группу зданий посередине горы. Я стучу в дверь, надеясь на свою удачу. Сторож, зевая, чешет голову и сообщает, что все закрыто. На вопрос «Почему?» он говорит, что слишком много снега.
Ответ удивляет, но сейчас мне не до этого. У меня более насущные проблемы. Я прошу у него предоставить мне ночлег. Его брови радостно подлетают до небес, и уже через пятнадцать минут у меня имеется номер в гостинице с видом на спуск! Кроме того, добрый человек предоставляет мне роскошный рефлектор, чтобы я не замерз ночью. Сплю как король.
Утром, распахнув шторы, я вдоволь налюбовался зимним заснеженным миром и с легкостью принял решение устроить себе выходной. Телефон мне поведал, что сегодня среда. С книгой в руках я бреду к большому стеклянному зданию с вывеской «РЕСТОРАН», более похожему, впрочем, на теплицу.
Там открыто. Уже через мгновение я стою, удивленный и радостный, в хорошо освещенном зале.
Искусственные цветы, китайские фонарики и праздничные гирлянды развешаны под потолком, вокруг десятки круглых столов и сцена для караоке, украшенная искусственной травой и изображением морского берега. Это идеальное место для китайской лыжной вечеринки, вот только ни одного гостя нет.
Остаток дня я сижу, укутанный, перед сценой и наслаждаюсь чаем, лимонадом, лапшой быстрого приготовления, чипсами и шоколадом. Я растворяюсь в атмосфере уютной лени. Время от времени приходят ленивые служащие и вяло заглядывают мне через плечо, пока я пытаюсь читать китайский роман, купленный мною пару недель назад. Там рассказывается о трудной судьбе одной китайской семьи, прошедшей через перипетии двадцатого века. Роман написан очень трогательно и, главное, доступно.
Один из дежурных, тощий парень с легким пушком над верхней губой, садится напротив меня и закуривает сигарету. Минуту он сидит молча, потом указывает на книгу и говорит, что ему очень понравился фильм, снятый по ее мотивам. Когда я спрашиваю его, что он думает о новых работах режиссера, парень смущенно улыбается: Чжан Имоу снимает такую монументальную мазню с летающими борцами кунг-фу, что от нее хочется зевать!
Когда я рассказываю ему, что люди за границей обожают эти фильмы, потому что они ОЧЕНЬ китайские, он довольно всхлипывает:
– Смешные вы там, за границей!
Я решил поделиться с ним своими планами: спуститься завтра с вершины по южному склону, но я не успеваю договорить. Парень настойчиво советует мне бросить эту затею. Верхушка горы вся заснежена, я не найду дороги, кроме того, с южной стороны нет возможности спуститься в долину. Когда я все-таки настаиваю на своей затее, он так активно машет на меня рукой, что пепел с его сигареты падает на стол между нами. Пару секунд длится неловкая тишина, а потом он говорит с примиряющей улыбкой:
– У вас, иностранцев, всегда такие странные идеи?
На следующее утро я утрамбовываю в рюкзак три упаковки кексов, две маленькие бутылки с водой и большую бутылку спрайта. Упругими шагами я покидаю спящее здание и иду навстречу голубому небу.
Через полчаса весь мой оптимизм испаряется. Дорога, ведущая наверх, не только крутая, но и так сильно завалена снегом, что в некоторых местах я увязаю по колено.
Через несколько часов я все-таки добираюсь до вершины, вымотанный и взмокший. Подо мною лежит светящийся голубой мир. Я делаю пару глотков спрайта, съедаю несколько кексов и вдруг осознаю, что мне удалось добраться до центральной точки Таинственного Места на карте.
Сяо Чай гордился бы мною!
Я извлекаю телефон и пишу ему пару строк, сообщая, что он был прав, что это мистическое место действительно оказалось горой или, точнее, старым вулканом и что прямо у его вершины стоит маленький буддистский храм. Своими красными стенами храм очень похож на обитель горного мастера Яня, только из-за снежных завалов он выглядит еще романтичнее. Я бодро шагаю по протоптанной тропинке и чувствую себя попавшим в сказку.
Одинокая горная вершина в далекой стране, и храм, утопающий в снегу. Усталый странник в поисках места для приюта. Он тщательно отряхивает свою обувь, переступает порог, видит красные стены и желтые шелковые флаги, сверкающие на солнце. «Что за чудесное место», – думает он. Но, прежде чем постучать посохом в дверь, уведомляя о своем присутствии, он спрашивает себя: «Какого черта тут так тихо?»
С минуту я стою и прислушиваюсь. Следы-то ведут внутрь храма. Ветер играет с флагами и снегом на деревьях, а я думаю, стоит ли мне идти по этим следам? Я решительно разворачиваюсь и иду обратно. Я хочу, чтобы все это осталось сказкой.
Я вдруг замечаю, что, по сравнению со следами обитателей храма, мои следы выглядят как следы тролля в стране эльфов.
На часах половина второго, пора обдумать план действий: небо ярко-голубое, но к шести вечера гора погрузится в кромешную тьму. Вдали там и сям виднеются светлые пятнышки – это деревушки, такие крошечные и незначительные, что на карте они отмечены маленькими белыми точками. Впрочем, если мне очень повезет и я доберусь туда засветло, то, возможно, удастся найти дом, куда меня пустят переночевать.
Я вдруг ясно осознаю, что мне надо спуститься с горы так быстро, как это возможно, но нигде не видно ни намека на дорогу. В тревоге я взбираюсь на самую высокую точку над южным склоном, но все, что я вижу оттуда, – лишь волнистые, засыпанные булыжниками спуски.
Вернуться назад? Снова прийти в закрытый горнолыжный курорт, съесть еще одну порцию лапши быстрого приготовления в ресторане с караоке-сценой, поспать еще одну ночь, обогреваясь электрическим радиатором, и на следующий день спуститься с горы по северной стороне и обойти гору по равнинной дороге?
Мой мозг еще размышляет над этим вопросом, но мои ноги уже приняли решение: они тащат меня к тому месту, где спуск кажется самым приемлемым. Земля покрыта низкими переплетенными кустами терновника, и через пару сотен метров я уже несказанно рад, что у меня осталась хотя бы одна лыжная палка: чем хуже становится дорога, тем важнее любые предметы, которые могут давать опору. И мне плевать, насколько глупо это выглядит.
Спуск дается нелегко: то и дело попадаются каменные глыбы выше человеческого роста, которые криво и косо лежат друг на друге, точно здесь произошел взрыв или прошла лавина из камней.
Один раз я потерял равновесие и, едва начав катиться, приземлился на обломок скалы. Минуту я лежал в шоке, но рюкзак затормозил мое падение, и весь полученный ущерб заключался в царапине на дисплее навигатора. Мой телефон запищал: «Я знал, что это гора. Вот коровье очко. Будь осторожен. Твой старший брат Сяо Чай».
Мне потребовалось больше трех часов, чтобы добраться до подножия горы. Когда я наконец оказался внизу, сумерки стали такими густыми, что весь мир приобрел синеватый оттенок. Еле живой от усталости, я бреду через поле в деревню, над которой разносится знакомый запах тлеющего угля, но по пути мне не встречается ни одного человека, а я не решаюсь постучаться в первые попавшиеся ворота, чтобы попроситься на ночлег.
Вдруг я снова очутился в чистом поле. Позади на горизонте мирным треугольником возвышается гора, вокруг меня торчат из снега голые кроны плодовых деревьев. Земля как будто укутана ватой, вдали горят огоньки следующей деревни.
Я смотрю вверх, на клочья облаков, которые наплывают друг на друга и снова разделяются. А тем временем я чувствую, и чувствую это уже давно: момент пришел.
Собственно, в этом нет ничего сложного: воткнуть лыжную палку в землю, поставить рядом рюкзак, а сверху положить сумки с фотоаппаратами. Я аккуратно разворачиваю палатку, просовываю палки каркаса в специальные крепления, на совесть прибиваю все это колышками к снегу. Потом вешаю свой карманный фонарик, кладу туристический коврик на дно палатки, рядом ставлю рюкзак и сумки с фотоаппаратами и могу теперь свободно вздохнуть.
Самое трудное вроде бы позади.
Небо сменяет оттенки от темно-синего до черного, я допиваю остатки спрайта и съедаю несколько кексов, потом чищу зубы и захожу внутрь палатки. Я уже собираюсь залезть в спальный мешок, как вдруг вспоминаю, что забыл сделать почти что самое важное: не вымыл ноги!
Каждый день мыть ноги, каждый день надевать новые носки – это одно из правил моего похода, оно не предусматривает исключений! Но как я справлюсь с этим сегодня?
Минуту я пытаюсь достичь согласия с самим собой, но, как всегда, побеждают мои глупые принципы. Дрожа и изрыгая проклятия, я как следует растираю ступни снегом, особенно между пальцами, потом насухо вытираю их и натягиваю чистые носки. Теперь я могу наконец спокойно залезть в спальный мешок.
Но я напрасно жду, что тотчас согреюсь. Хотя на мне полный комплект одежды и я лежу в супердорогом пуховом спальном мешке («до минус двадцати пяти», как же!), который я использую вместе с еще одним спальным мешком («для большей теплоизоляции!»), все-таки дрожу, как стукнутый камертон.
Некоторое время я ворочаюсь с боку на бок, пытаясь согреться, и до меня доходит горькая правда: я совершил ошибку, сэкономив на туристическом коврике. Он слишком тонкий, холод поднимается от земли, без проблем проникает сквозь него и пронизывает меня до самых костей.
Я в отчаянии. Я запихиваю под себя все плоские предметы, способные выдержать мой вес, но все тщетно – все так же холодно.
А хуже всего то, что я выпил слишком много спрайта! Мне что, придется теперь вылезать в шлепанцах на холод? Дрожащей рукой расстегиваю входную «молнию», чтобы посмотреть вокруг. Правильно, вот они, мои ботинки, и на их подкладке уже нарос иней. Мой взгляд падает на пустую бутылку от спрайта, и у меня созревает единственно верное в данной ситуации решение. Я закрепляю на лбу фонарик, откручиваю крышечку. Литр с четвертью, должно хватить. При неверном свете фонарика горлышко бутылки взирает на меня презрительно, но я не обращаю на это внимания: нам обоим известно, что иного пути нет.
Закончив важное дело, я поднимаю бутылку перед собой: уровень ее содержимого очень низок, но зато она теплая. «Может, мне стоит взять ее с собой в спальный мешок?» – думаю я, но ставлю ее обратно в снег около входа в палатку.
