Текст книги "Ужасы льдов и мрака"

Автор книги: Кристоф Рансмайр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

ГЛАВА 5
ПЕРВЫЙ ЭКСКУРС. СЕВЕРО-ВОСТОЧНЫЙ ПРОХОД, ИЛИ БЕЛЫЙ ПУТЬ В ИНДИЮ. РЕКОНСТРУКЦИЯ МЕЧТЫ

Северный полюс, уединенная макушка Земли, окружен каменными пирамидами; это знаки, отмечающие точки, до которых сумела добраться неугомонная людская предприимчивость. Прямо над полюсом парит в зените крохотная чайка, его льдины дарят надежный жизненный приют тюленьему племени, что ищет спасенья от гарпунов, – и только для открывателей он по сей день оставался недостижим.

Как всякое развитие лишь исподволь, шаг за шагом, продвигается к все более крупным задачам, так и тусклый рассвет миросотворения распространялся мешкотно, от гомеровского земного диска до страны гипербореев; только спустя тысячелетия жажда знаний превозмогла полярные ужасы, какие, по представлениям арабов, уже в Сибири кишмя кишели. Тысячелетиями мир окрест солнечного Запада был погребен под вымыслами и мифами, которые лишь нравственный пафос древнейших поэтов-философов уберег от наивной тривиальности, присущей всему незрелому.

Ни малейшим ветерком правды не веяло в этом мире, закоснелом в кастовой нетерпимости, ничто не разгоняло обманных призраков палящего зноя, убийственной стужи, низвергающихся в бездну вод, откуда моряку нет возврата, грозных божеств ветра и моря, муравьев, стерегущих золото. Ведь и сама Земля сиротливо покоилась в беспредельном пространстве, держа на столпах своих гор хрустальный купол небес, – но покоилась она неустойчиво, перегруженная в тропиках изобильной растительностью, а на Севере скудная и голая. Эти обстоятельства, обросшие затем религиозными догмами, и обнесли тесный круг научного знания тройным кольцом стен, неприступных на протяжении тысячелетий…

Только когда люди поняли, что Земля имеет форму шара, возникли теоретические основы климатов, очень смутное поначалу представление о поясах, впервые строго научно изложенное Пифеем из Массилии за четыре столетия до P. X. в его учении о Полярном круге. Почти в то же время поход Александра в страну чудес Индию сотворил земной рай торговли и мореплавания, для достижения которого спустя 1800 лет не убоятся даже абсурдного короткого пути – через льды.

Юлиус Пайер

Меж тем как в моем воображении «Адмирал Тегетхоф» проходит под парами первые поля дрейфующих льдов, а Йозеф Мадзини, сидя в самолете Скандинавских авиалиний, видит внизу ослепительно белые облачные громады, я тихонько погружаюсь во тьму времен, скольжу сквозь столетия к истокам грезы. Ведь когда итальянцы-матросы «Тегетхофа» ставят паруса, европейское мореплавание еще не рассталось с одной из самых долгих своих грез – с грезой о том, что где-то у полярного побережья Сибири непременно найдется короткий, окаймленный паковыми льдами путь на северо-восток, в Японию, Китай и Индию, Северо-Восточный проходиз Атлантического океана в Тихий.

Однако к 1872 году в вечных льдах пропали целые флоты, а Северо-Восточный проход так и не был найден. Хронисты заполнили описаниями ледовых катастроф многие фолианты, сообщали о кораблях, что отплыли с товарами на продажу, с подарками, с тяжелыми пушками и рекомендательными письмами к императорам Японии и Китая, но никуда не прибыли и не вернулись. В конце концов хронисты и те уже не знали, сколько моряков погибло в поисках северо-восточной трассы. Тысяча? Тысяча четыреста или больше? Статистика гибелей всегда оставалась противоречивой и неполной – напрасная попытка облечь в цифры ужас и беспощадность этого окутанного мифами пути. (В канцеляриях возникли трудности с классификацией: зверобойный флот, вмерзший в паковые льды и дрейфовавший с ними все дальше и дальше на северо-восток, за сибирский мыс Челюскина, а затем раздавленный ледовым сжатием и затонувший, – считать ли тех, кто погиб и пострадал в такой катастрофе, жертвами Северо-Восточного прохода или же просто жертвами Ледовитого океана?) Корабли тонули. Хронисты писали. Арктике было все равно.

Если кто-то пожелает вникнуть в предысторию северо-восточной грезы, ему придется мысленно уйти даже не в глубь веков, а в глубь тысячелетий, и задолго до начала христианского летосчисления обнаружатся зарисовки холодного моря; он попробует представить себе полярные плавания Пифея из Массилии или Гимилькона [5]5
  Гимилькон (V в. до P. X.) – карфагенский мореплаватель.


[Закрыть]Карфагенянина, дубовые драккары викингов и их кормчих – скажем, Бьярни Херьюльфссона и Лейфа Эйрикссона [6]6
  Бьярни Херьюльфссон (X в.) – исландский мореплаватель, по преданию, ок. 968 г. доплыл до Северной Америки; Лейф Эйрикссон (XI в.) – скандинавский исследователь Северной Америки.


[Закрыть], которые еще на рубеже второго тысячелетия частью под парусами, частью на веслах достигли берегов Северной Америки; вспомнит он и Эйрика Рыжего, господина Гренландии и Исландии, и Отера, обогнувшего мыс Нордкап и по Белому морю доплывшего до страны Биармии, то бишь до Сибири, и Эйрика Кровавую Секиру [7]7
  Эйрик Рыжий – основатель первого европейского поселения на о. Гренландия; Отер, или Оттар (IX в.) – норвежский хёвдинг, совершавший торговые поездки на восток вплоть до Белого моря; Эйрик Кровавая Секира (X в.) – норвежский конунг.


[Закрыть], и многих других, что ступали на Шпицберген и прочие земли Крайнего Севера задолго до открывателей нового времени… Но я прерву игры фантазии с обращенным вспять временем на той эпохе, когда память о ранних полярных путешествиях была так же забыта, как и космографические знания античности, и наведаюсь в некий кастильский замок. Замок Тордесильяс. На дворе 1494 год. Июнь.

Летом этого года в Тордесильясе происходит подписание договора между Испанией и Португалией, и родной отец Лукреции и Чезаре Борджа, pontifex maximus [8]8
  Великий понтифик (лат.).


[Закрыть]Александр VI, поклонник куртизанок и искусств, на вечные временаскрепляет его папской буллой: Новый Свет и все земли оного, уже открытые и еще неведомые, надлежит разделить меж народов Пиренейского полуострова; границу образует меридиан, что в 1200 морских милях к западу от островов Зеленого Мыса от полюса до полюса опоясывает земной шар; земли к востоку от этой линии принадлежат Португалии, к западу же от нее – Испании. Тордесильясский разбойник, который обращается с кругом земным как с выгоном для скотины, отдает в монопольное испано-португальское владение не только новые земли, но и морские пути, в западном направлении ведущие через Атлантику туда, где все драгоценно и воздух насыщен тяжелым ароматом пряностей. Не в последнюю очередь именно приговор Папы Александра Борджа в итоге подогрел алчность обделенных в Тордесильясе англичан и голландцев и толкнул их на поиски обходных путей, северных ледовых трасс. Происходившее в течение многих лет до папского вердикта и в десятилетия после оного едва ли заслуживает особого упоминания.

Ведь не оставляющая ни малейших сомнений правда этой эпохи открытий была записана не в кабинетах европейских космографов, а в сообщениях вроде ацтекского текста на языке науатль, повествующего о появлении европейцев: «Меловые лица светились восторгом. Точно обезьяны, они взвешивали золото в ладонях или с довольным видом садились на пол, и душа их черпала новые силы и просветлялась. И плоть у них поэтому расширялась; они алкали золота. Алкали его, будто голодные свиньи…» Какие бы вести ни привозили мореплаватели, в Старом Свете истерично цеплялись за мифы о неисчерпаемом золотом рае; ни самая что ни на есть скудная пустыня, ни самая что ни на есть убогая реальность не могли развеять этот самообман: желтая галька, которую полярные экспедиции шестнадцатого столетия находили на айсбергах, усыпанных каменными обломками арктических земель, и та непременно считалась золотом (!) и подтверждением, что за стенами вечных льдов есть еще острова, притом побогаче новых испанских территорий. (И за борт летело все, что казалось ненужным, а в трюмы грузили серный колчедан, никчемные камни.)

У колыбели этой грандиозной эпохи– как всегда в великое время – стояли личности героические; для следующих поколений арктических мореходов они стали кумирами, да и нам они до сих пор понятнее, нежели культуры, что в конце концов были уничтожены их авантюрными предприятиями: генуэзец Кристофоро Коломбо, по-испански Кристобаль Колон, в 1492–1504 годах совершает четыре плавания на запад через Атлантический океан. Он твердо верит в правильность испещренной белыми пятнами, неверной карты мира, составленной флорентийским космографом Паоло даль Паццо Тосканелли [9]9
  Паоло даль Паццо Тосканелли (1397–1482) – итальянский астроном и географ, научно обосновал идею достижения Азии при плавании из Европы на запад.


[Закрыть], а финансирует его экспедиции Изабелла Кастильская [10]10
  Изабелла Кастильская (1451–1504) – королева Кастилии и Арагона.


[Закрыть], покровительница святой инквизиции и мать Иоанны Безумной [11]11
  Иоанна (Хуана) Безумная (1479–1555) – королева Кастилии и Арагона.


[Закрыть]. (Случайность или знамение, что именно в замке Тордесильяс Иоанна позднее окончательно впадает в идиотизм и умирает?) В ходе своих экспедиций Колон ступает на землю островов Карибского моря, полагая, что находится в Японии, затем – на побережья Центральной и Южной Америки, полагая, что это Индия, а открыв дельту Ориноко, принимает ее за дельту Ганга и в 1506 году умирает в Вальядолиде, так и не признав своих заблуждений.

Васко да Гама, граф Видигейра, по заданию португальского короля Мануэла ищет в 1498 году морской путь к Островам Пряностей, огибает южноафриканский мыс Доброй Надежды, добирается до настоящейИндии и таким образом отдает райский край под власть колониального произвола.

Фернан де Магальяйнш, то бишь Магеллан, держа курс на юго-запад, в 1520 году находит между южноамериканским континентом и Огненной Землей новый путь из Атлантического океана в Тихий. Годом позже он погибает на Филиппинах. Но Магелланов проливостается.

Магальяйнш еще обследовал побережья Нового Света в поисках прохода к Тихому океану, а Эрнан Кортес начал меж тем уничтожать царство ацтеков. А чуть более десяти лет спустя свинопас-мореход Франсиско Писарро и с культурой инков поступает по всем церковным и испанским канонам: крестит и казнит, истребляет недовольных и посвящает свои кровавые бойни Господу Иисусу и испанской короне.

Однако все то, что герои Пиренейского полуострова отыскали в своих плаваниях на запад, юго-запад и юго-восток – новые торговые пути, золото, пряности и земли, – конечно же достижимо и по заданию английских королей и русских царей, притом более короткими, северными путями. Уже в 1497 году генуэзец Джованни Кабото, или Джон Кабот, состоявший на службе у Генриха VII, отправился из Бристоля через Атлантику – на северо-запад. Кабот достиг американского континента за тринадцать месяцев до Кристобаля Колона, ступил на берега Нового Света на севере, в Ньюфаундленде, но, как и Колон, ошибочно решил, что это Катай. То бишь Китай. По следам Кабота опять-таки двинулись авантюристы – к примеру, братья Гаспар и Мигель де Корте-Реаль (они тоже достигли Ньюфаундленда, а затем оба пропали в море), флорентиец на французской службе Джованни да Веррацано, испанец Эстебан Гомес и даже немецкие шкиперы вроде Пининга и Потхурста… Они сообщали о студеных скалах и айсбергах, но ни один не упоминал о золоте и не называл координат скорого пути к богатствам Ост-Индии. С каждым плаванием делалось все яснее, что исполинский материковый барьер, Америка, монолитом тянулся до высоких северных широт, блокируя все западные морские пути вокруг земного шара. Но где-то, пусть даже в сплошных дрейфующих льдах, и этот континент наверняка кончается, а значит, можно обогнуть самую северную его оконечность, наверняка там зияет разрыв меж Новым и Старым Светом, холодный пролив, водный путь в Тихий океан. Тогдашние космографы нарекли эту надежду Fretum Anianum, то бишь Анианов пролив, хоть никогда его не видели. Лишь спустя столетия такой пролив вправду будет открыт и, названный именем первопроходца, датчанина Витуса Беринга, появится в географических атласах. Однако ж как добраться до Берингова проливаот берегов Европы, оставалось загадкой еще многие-многие десятилетия после плаваний датчанина, который выходил из сибирских гаваней, – загадкой и игрой с тремя возможностями.

На северо-запад через Атлантику, а затем вдоль берегов Нового Света, постоянным курсом на северо-запад.

На северо-восток вдоль скал Старого Света и Сибири, постоянным курсом на северо-восток.

Строго на север, только на север, прямо через полюс, а затем дальше, до самых Южных морей…

Северо-восточные проходы, северо-западные проходы, барьеры паковых льдов, свободные от льда проливы, край света, Тихий океан (!), скалы и мысы, острова, плавучий лед и попутный ветер – кому только не хотелось сквозь весь этот хаос и все загадки пройти ЛЕДОВИТЫМ ОКЕАНОМ в рай и вернуться оттуда со всеми сокровищами Востока, явиться перед князьями и негоциантами и сказать: Я был первым!

Но меж тем как первые корабли пропадают в поисках Северо-Западного проходаи холодные волны смыкаются над потерпевшими крушение открывателями, идея Северо-Восточного проходаеще только разрабатывается: весной 1525 года в Рим к папскому двору прибывает посланник великого князя московского Василия III. Имя его – Димитрий Герасимов. По поручению Папы Климента VII посланника опекает историк Паоло Джовио. Знакомство ученого и посланника подводит под фантазии христианского мореплавания зыбкую теоретическую основу. Ведь рассказы Герасимова побуждают Джовио составить на латинском языке меморандум, который в том же году был представлен небольшому кругу лиц. Увлекая с собою несчетные притоки, река Северная Двина мощно стремит свои воды на север, рассказывает со слов Герасимова римский историк, и море там имеет столь огромную протяженность, что, держась правого берега, можно, по всей вероятности, доплыть до Китая, если путь не преградит какая-нибудь новая земля… Меморандум Джовио переводят на итальянский, и он становится сенсацией – тем более что из Аугсбурга в этом году тоже приходят вести о путешественниках из Московии, обсуждавших с немецкими учеными возможность северо-восточного морского пути к Островам Пряностей. Через два года после первых слухов о сообщениях из Московии космограф и коммерсант, проживающий в Севилье уроженец Бристоля, по имени Роберт Торн, посылает памятную записку Генриху VIII. Наряду с другими, не менее авантюрными проектами, Торн рекомендует британской короне и путь вдоль сибирского побережья – так-де Англия достигнет Островов Пряностей скорее, чем португальцы и испанцы. Но королю Генриху плахи важнее айсбергов. Поэтому минует еще два с лишним десятилетия, прежде чем несокрушимая вера в Северо-Восточный проходприведет в движение не только перья, но и корабли.

Наконец, в 1549 году при содействии барона Сигизмунда цу Герберштайн, Найперг и Гюттенхаг северо-восточная мечта вырывается в реальность. В этом году в Вене выходит сочинение Герберштайна «Rerum Moscoviticarum Commentarii» [12]12
  «Записки о московитских делах» (лат.).


[Закрыть]. Барон, бывший посланник императора Максимилиана I при московском дворе, не только рисует в своей книге облик почти неведомой державы, но и воспроизводит российские путевые заметки и географические отчеты, дополняя сведения Паоло Джовио и Димитрия Герасимова касательно Северо-Восточного прохода. Его дополнения и описания так убедительны, что их в нескольких вариантах переводят на несколько языков. Спустя четыре года после публикации Герберштайна первый мореплаватель отправляется навстречу северо-восточной мечте и ледяной смерти. Это сэр Хью Уиллоби [13]13
  Хью Уиллоби (?– 1554) – английский полярный мореплаватель; в 1553–1554 гг. руководил экспедицией, исследовавшей Северо-Восточный проход.


[Закрыть].

Английские коммерсанты учреждают в 1553 году Общество купцов-изыскателей, и в том же году его принципал Себастьян Кабот, сын Джона Кабота и главный лоцман Англии, поручает сэру Хью Уиллоби заняться поисками Северо-Восточного прохода. Под командованием Уиллоби три корабля – «Bona esperanza» («Добрая надежда»), «Edward Bonaventure» («Эдуард Счастливый») и «Bona confidentia» («Благое доверие»), и он так уверен в успехе своего предприятия, что еще на Темзе велит обшить днища кораблей свинцовыми пластинами – от древоточцев индийских вод. Летом экспедиция выходит в море. Однако уже в сентябре льды у русских берегов Кольского полуострова сплачиваются настолько, что два из трех кораблей вмерзают в них. Уиллоби приказывает разбить на побережье лагерь. Начинается первая арктическая зимовка европейской экспедиции. Уиллоби и еще шестьдесят четыре человека остаются в этом импровизированном лагере, а третьему кораблю, «Эдуарду Счастливому», под командованием Ричарда Ченслера и Стивена Барроу удается продолжить путь через плавучие льды Белого моря и достичь устья Северной Двины. Затем льды и здесь перекрывают последние свободные фарватеры. Англичане сходят на берег, местные жители, поморы, сопровождают их в Москву. Там, в золотых кремлевских палатах, мореплавателей принимает царь Иван IV Грозный. Следующим летом «Эдуард Счастливый» с большим грузом товаров возвращается в Англию. Но еще до того как в Лондоне пышными торжествами чествуют вернувшихся, русские зверобои находят лагерь Уиллоби – кладбище. Во время полярной ночи поголовно весь экипаж обоих кораблей погиб от мороза, от голода и цинги. По сообщениям зверобоев, мертвый сэр Хью Уиллоби сидел склонившись над судовым журналом «Благого доверия». Северо-восточная экспедиция Уиллоби кладет начало пляске смерти, продолжающейся вплоть до эпохи Пайера-Вайпрехта и далее.

ГЛАВА 6
ВОЗДУШНЫЕ ТРАССЫ ВО ВНУТРЕНЮЮ И ВНЕШНЮЮ ПУСТОТУ

Путешествие внутрь арктического мира – задача многотрудная. Страннику, избравшему ее, должно приложить все свои духовные и физические силы, чтобы отвоевать у тайны, в которую он жаждет проникнуть, скудные крупицы знания. Ему необходимо запастись несказанным терпением для защиты от иллюзий и неудач и идти к цели, даже когда она обернется игрою случая. Целью этой должно быть не удовлетворение тщеславной гордыни, но расширение наших познаний. Годы человек проводит в страшнейшем изгнании, вдали от друзей, от радостей жизни, окруженный опасностями и тяготами одиночества. Вот почему поддержать его способно лишь идеальное в этой цели; иначе он, впавши в духовное раздвоение, блуждает во внутренней и внешней пустоте.

Юлиус Пайер

Собирая и укладывая багаж, который в последние дни заполонил чуть не весь пол, Йозеф Мадзини опрокидывает один из полупустых бокалов, оставшихся со вчерашнего вечера: я вижу его утром в день отъезда, 26 июля 1981 года, он в своей комнате, сидит на корточках на белом шерстяном ковре и сыплет соль на свежее пятно от красного вина. Соль можно смахнуть щеткой уже по возвращении. Так он рассчитывает. К тому времени она высохнет и сделается светло-красной. Став на два-три месяца старше, он опять будет сидеть на корточках на этом ковре, словно от рассыпания до смахивания соли прошло совсем немного времени, не больше, чем всегда при подобных манипуляциях, и обо всем, что сейчас только предстоит, будет вспоминать как о мимолетном мгновении. Этим утром Йозеф Мадзини начинает еще не одно мелкое дело, но не заканчивает – открывает чайницу и не закрывает ее, до половины выдвигает ящик стола и оставляет в таком виде, устраивая тем самым легкий нечаянный беспорядок, который намерен ликвидировать по возвращении. Начатые и незаконченные дела послужат мостиками в ту реальность, какую он вот-вот покинет. С отъездом Йозеф Мадзини сразу отдаляется от меня, теперь он нисколько не ближе, чем команда «Адмирала Тегетхофа». А то, что я знал его иначе, нежели машиниста Криша или боцмана Лузину, позволяет мне разве только восстановить вероятные ситуации – обстоятельства, которые в записках Мадзини не упомянуты. Потому-то я и систематизирую намеки и указки, имеющиеся в моем распоряжении, восполняю пробелы домыслами, а дойдя до конца цепочки выводов и сказав «вот так оно и было», все же воспринимаю собственные слова как самоуправство. Отъезд Мадзини кажется мне тогда переходом из реальности в вероятность.

Помню один вечер, уже спустя много времени после исчезновения Мадзини, – вечер, когда мы с Анной Корет впервые вошли в его комнату. Букинистка была в рабочем халате и в косынке, словно для защиты от пыльных туч. Но осевших за эти месяцы пылинок хватило только, чтобы на столешнице да на шкафу проступили отпечатки ладони. Анна Корет открыла окно. Мягко и упруго, будто через дамбу, холодный ветер хлынул через подоконник, и где-то с таким грохотом хлопнула дверь, что вдова каменотеса, сидевшая в конце коридора за своим обычным делом, на миг остолбенела – стрекот вязальной машины прервался. Анна Корет вынула из ящика никелированный столовый прибор, задвинула ящик, потом запаковала посуду, в том числе и чайницу, в газету и уложила в картонную коробку. Через час-другой комната опустела. Когда сворачивали ковер, из шерстинок посыпалась соль. Светло-красное пятно исчезло, как земляной отпечаток на снежном коме, который катят по зимней лужайке. К тому времени я уже так изучил дневники Мадзини, что через это красное винное пятно перенесся на льдину: Мадзини писал о белых медведях, по которым с вертолета стреляли обездвиживающими ампулами.

Неподражаемым, почти грациозным движением звери выпрямляются, поднимают морды, принюхиваются. Вертолет подлетает ближе, а затем происходит нечто, происходящее в Арктике крайне редко: медведи бросаются наутек, трусят прочь, набирая скорость, и вот уже бегут, пружинисто и мощно. Перепрыгивают широкие трещины в льдинах, переплывают разводья, неожиданно и резко меняют направление. Но вертолет теперь прямо над ними, стрелки палят обездвижкой, и бег оборачивается неуклюжим ковылянием. А потом они лежат на льду, поодаль друг от друга. Их трое. Из пасти у каждого вырывают по зубу. Лужица крови возле морды впитывается в лед. Специальной цангой к уху каждого прикрепляют металлическую метку, тонкая красная струйка сбегает по шкуре, на которую вдобавок наносят спреем большой яркий знак. Это поможет разобраться в медвежьих миграциях, чья протяженность составляет многие сотни километров. Кровавое пятно, быстро прорастающее ледяными кристаллами, блекнет.

(И это пятно тоже связано с воспоминанием: в ходе своей экспедиции команда «Тегетхофа» уложила из ружей системы «Лефошё» и верндлевских карабинов шестьдесят семь белых медведей. Туши расчленяли топорами и ледовыми пилами, всегда по одной и той же схеме: мозги – офицерам, язык – экспедиционному врачу Кепешу, сердце – штирийцу-коку Орашу, кровь – цинготным больным, вырезка и окорока – на общий стол, головизна, хребет и ребра – ездовым собакам, печень – на выброс.) Кристаллики соли, рассыпанные на гладком паркете, больше ни о чем не напоминали. Когда мы уходили, вдова каменотеса по-прежнему сидела за вязальной машиной и не глядя взяла купюры, протянутые Анной Корет. Время было позднее. К ночи пошел снег.

Последнему лету и отъезду Мадзини предшествовала многомесячная переписка, которая исподволь противопоставила его домыслам касательно обстоятельств полярной экспедиции Пайера-Вайпрехта туманные картины арктического настоящего. Переписка с губернатором Шпицбергена, с представителями Норвежского полярного института и канцеляриями угольной компании «Стуре норшке Спитсберген кулькомпани» началась непринужденно, почти небрежно, а в результате привела к твердым договоренностям и превратила мадзиниевские фантазии в четкие планы. Не думаю, что он с самого начала так определенно, по-настоящемужелал этого путешествия. Все словно бы и вправду пошло само собой, и Мадзини лишь задним числом попытался выдать это за собственноерешение. И хотя подготовительная переписка завершилась не только обещанием уютной защищенности гостевого жилья в Лонгьире, но и твердой гарантией предоставить место в каюте на борту «Крадла», траулера средней ледовой пригодности, с движком в 3200 лошадиных сил, все же Арктика, делаясь доступнее, одновременно становилась для него более негостеприимной, более враждебной и даже грозной. В ледяных пустынях своих представлений и умозрительных игр Йозеф Мадзини не нуждался в пуховой одежде, в защите от слепящего света, в оружии… Но теперь… Мир арктических островов, дотоле служивший лишь сценой и фоном для его фантазий, по мере приближения обретал угловатые, причудливые формы, которые и пугали его, и притягивали. И он шагнул им навстречу.

«Дорогой г-н Мадзини, – писал в своем первом ответном письме из Лонгьира губернатор Ивар Турсен, – отдавая должное Вашему интересу к истории Арктики, я тем не менее сомневаюсь, достаточно ли Вы информированы об условиях, какие ждут Вас в норвежской Арктике. О Вашем намерении дойти на рыболовном катере от Шпицбергена до северной акватории Баренцева моря лучше всего поскорее забыть. Подобная затея в любое время года сопряжена с огромным риском. Кроме того, у нас тут нет ни рыбаков, ни рыболовных судов. Что же до Вашего запроса об участии в одной из морских экспедиций Норвежского полярного института, рекомендую Вам направить его в компетентные ословские инстанции. Но не стоит возлагать на это слишком большие надежды. Вы ведь знаете, как Новая Земля, так и Земля Франца-Иосифа принадлежат Советскому Союзу – значит, каковы бы ни были Ваши планы, Вам нужно вести переговоры не со мной, а с советскими властями. В приложении к письму Вы найдете наиболее существенную для туристов информацию. С дружеским приветом, Ивар Турсен».

Информация для туристов

Свальбард– таково общее название всех островов, расположенных в Северном Ледовитом океане между десятым и тридцать пятым градусами восточной долготы и семьдесят четвертым и восемьдесят первым градусами северной широты и включающих архипелаг Шпицберген, а также острова Белый, Земля Короля Карла и Медвежий. Свальбард– название древненорвежское; впервые оно упомянуто в Исландских хроникахXII века и связано с характером этих земель, сложенных из базальта, метаморфических осадочных пород и серого гранита, – в переводе Свальбард означает Холодный Берег. Но в 1596 году, когда голландский мореплаватель Виллем Баренц достиг Шпицбергена, и исландские хроники, и сама эта земля успели вновь кануть в забвение. Поэтому Баренц считается ее первооткрывателем. С 1925 года Свальбард входит в состав Королевства Норвегия. Верховный представитель государства на островах – сюссельман, губернатор. Его резиденция находится в Лонгьире по адресу: 9170 Longyearbyen. Распоряжения губернатора надлежит беспрекословно выполнять.

Условия въезда. Заграничного паспорта и визы не требуется, зато необходимо свидетельство о способности выжить под открытым небом в условиях Арктики. На Свальбарде нет ни общедоступных гостиниц, ни туристских баз. Возможности продовольственного обеспечения отсутствуют. Поэтому все туристы, не решившие заблаговременно квартирную проблему, должны предъявить экипировку, необходимую для пребывания вдали от цивилизации: палатку, спальный мешок, провиант, одежду, пригодную для Арктики, географические и морские карты, компас, сигнальные лампы, оружие и т. д. Сразу по приезде экипировка каждого туриста контролируется местными инстанциями. Если снаряжение и провиант недостаточны для самообеспечения, турист получает отказ и обязан покинуть острова на том же самолете или корабле, с которым прибыл.

Рельеф. Острова Свальбарда представляют собой рассеченные, изрезанные фьордами горные массивы, почти начисто лишенные растительности. Встречаются мхи и лишайники, а также цветы, но деревьев нет. Обширные области полностью безжизненны. Береговую линию образуют фронтальные обрывы ледников, отвесные скалы и крутые утесы. Почти две трети из 62 049 квадратных километров архипелага покрыты ледниками. За пределами поселков – Лонгьира, Ню-Олесунна, Баренц-бурга и Пирамиды – ни проселочных, ни шоссейных дорог нет.

Климат и световые условия. Свальбард – одна из немногих территорий высокоширотной Арктики, куда ежегодно в течение длительных периодов можно добраться морем; благодаря ответвлению Гольфстрима западное побережье Шпицбергена летом свободно ото льдов. Температура воздуха и в летние месяцы редко превышает +10° по Цельсию, зимой же опускается до -35°, а иногда и до -40°. Лето туманное, погодные условия в целом чрезвычайно неустойчивы. В Лонгьире полуночное солнцесветит с 21 апреля по 21 августа. С 28 октября по 14 февраля длится полярная ночь. С каждым широтным градусом дальше на север полярный день и полярная ночь удлиняются на шесть дней.

Население и воздушное сообщение.Постоянные жилые поселки Свальбарда заложены угледобывающими компаниями – норвежской «Стуре норшке Спитсберген кулькомпани» и советским трестом «Арктикуголь». Приблизительно 1200 норвежцев и 2100 советских граждан проживают на Свальбарде постоянно. Авиакомпания «САС» совершает регулярные рейсы между Тромсё и Лонгьиром, «Аэрофлот» – между Мурманском и Лонгьиром; летом на Свальбард регулярно заходят пассажирские суда. Частота авиарейсов меняется в зависимости от сезона.

Угроза от белых медведей. В летние месяцы белые медведи мигрируют главным образом в восточных и северных районах, но можно столкнуться с ними и на западном побережье. Большей частью они очень голодны и оттого крайне опасны. Туристам надлежит соблюдать нижеследующие правила.

Всегда держите безопасную дистанцию. Ни в коем случае не пытайтесь приманивать животных пищей – ни с лодки, ни из окна жилища. Белые медведи нападают без предупреждения.

Отходы складируйте всегда на расстоянии минимум ста метров по прямой от входа в палатку или в дом, чтобы своевременно заметить приближающегося медведя.

Все без исключения белые медведи находятся под охраной государства. И если в экстренной ситуации тем не менее придется стрелять, цельтесь не в голову, а в плечо и в грудь. Опасность промаха в таком случае не столь велика, а если первый выстрел окажется несмертельным, у вас будет время выстрелить еще раз. Об убитом медведе следует сообщить властям, а шкуру и череп передать губернатору. И так далее.

Виды пернатых, обитающих на Свальбарде, известны наперечет. Названия мхов и лишайников занесены в каталог, регенерационный их цикл установлен. Для экстремальных ситуаций предусмотрены правила поведения, которые помогут спастись; морские глубины промерены, рифы и скалы оборудованы маяками, возвышенности, даже самые обрывистые, закартографированы. Йозеф Мадзини направляется в край отдаленный, но давным-давно утративший мифический ореол. Обмерянный, управляемый лежит Шпицберген в Ледовитом океане, студеный плот, последняя каменная стоянка на его пути в другое время.

В полдень 26 июля Мадзини покидает Вену в некотором замешательстве, какое обыкновенно испытываешь, когда просыпаешься, ощупью шаришь вокруг и постепенно осознаешь, что вот только что видел во сне этукомнату, эту стену, кровать, на которой лежишь, и вместо того чтобы растаять, предметы и обстановка грезы делаются при пробуждении четче и осязаемее.

Движение рейсового самолета на Осло, набирающего крейсерскую высоту, мягко вдавливает его в кресло. Линия горизонта наискось прочерчивает вращающуюся картину в рамке иллюминатора. Потом на секунду кажется, что не самолет поднимается ввысь, а мир проваливается в глубину и зеленым морским дном просвечивает оттуда на поверхность. Потом вода покрывается рябью. Белый облачный покров смыкается. Дна больше нет. Земли тоже.

И в самолете Йозеф Мадзини как истинный пешеход пытается остаться внизу: равнинные пространства, возникающие в редких разрывах облаков, он разукрашивает подробностями и воспоминаниями о прежних путешествиях и заводит с соседом – торговым представителем, который летит навстречу деловому контракту и новому будущему, – неопределенный разговор об этих скрытых от глаза ландшафтах. Сосед рассуждает о государственных границах и оставшихся позади городах. О дамбах и тополевых аллеях он знать не знает. В Копенгагене они желают друг другу удачи. Торговый представитель прощается. После этой промежуточной посадки у Йозефа Мадзини уже нет воспоминаний о местах, что видны под крылом. Пейзажи, мелькающие теперь в разрывах облаков, ему незнакомы. Устремив взгляд на спинку кресла прямо перед собой, он видит тирольца Александра Клотца, в своем пассайертальском костюме тот стоит у вагонного окна. В пустой синеве неба плывет дымный шлейф бремерхафенского поезда, плывет дым из трубы «Тегетхофа». В багажном отделении DC-9 тявкают ездовые собаки. Далекий рокот двигателей – это плеск попутной струи за кормой, зыблющийся волнами, уходящий в бесконечность клин, на поверхности которого дрейфуют обломки льдин и соленая пена.