Текст книги "Мольер"
Автор книги: Кристоф Мори
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
В Париже Жан Поклен налаживает свои дела. Новости от Жана Батиста ему по душе: работать на принца Конти – значит приблизиться к королю, хотя они не очень ладят, и это еще мягко сказано. Он понимает, что Жан Батист Мольер добьется успеха. Поэтому он передал свою должность и торговлю Жану, младшему сыну, «обойщику и камердинеру короля, торговцу тканями, парижскому мещанину». Одновременно отец сдал ему свой дом «под образом святого Христофора, под опорами Рынка, за 500 ливров в год», чтобы не ущемить в правах остальных детей, в особенности старшего, потерявшего свои прежние доходы. Именно в этот момент Катрин Эсперанс, единокровная сестра Жана Батиста, решила поступить в монастырь. Чувствовала ли она в себе призвание или решила составить компанию Маргарите Мазюэль, Адриенне Поклен (родившейся в 1609 году) и Женевьеве Аслен (1618 года рождения), тете Жана Батиста, пойдя по следам Шарлотты Аслен – бенедиктинки, скончавшейся в 1637 году в Нотр-Дам-дез-Анж в Монтаржи? Четыре бенедиктинки из одной семьи, в том же монастыре… Что ей посоветовать, чтобы она могла обрести свое счастье? Жан с удовольствием выдал бы ее замуж за обойщика.
Что касается меня, то я полагаю, что дочь ваша совершенно неспособна к замужеству: она слишком нежного сложения, слишком слабого здоровья, и подвергать это хрупкое существо рождению детей можно только при желании спровадить ее как можно скорее со света. Она совсем не создана для мира, я советую вам отдать ее в монастырь, где она найдет себе дело и забавы, более соответствующие ее природе[56]56
Любовь-целительница. Действие 1, явление 1.
[Закрыть].
Ее воспитала бабка со стороны матери, но очень может быть, что Жан Батист впоследствии виделся с ней и помогал ей.
В труппе рождаются дети. Дюпарк родила сына Жана Тома, а на следующий год – Роже. Мольер стал крестным маленького Жана Батиста Дюжардена. Труппа расширяется, пополняет свой репертуар, оттачивает мастерство и продолжает гастролировать. Дает представления в пользу бедных, перечисляя сборы больницам или на раздачу милостыни. Хотя Мольер по-прежнему служит принцу Конти, он продолжает плести свою сеть.
В Поклене заговорили гены. Он не фигляр, выходящий на подмостки в лохмотьях. Его представления – настоящие зрелища, пробуждающие фантазию, он никогда не потешается над публикой, наоборот! Жан Батист не понизил планку, требуя сделать всё, чтобы зрителям было комфортно. Конечно, речь не о том, чтобы вымостить двор перед театром или обить подлокотники лож, но надо сделать так, чтобы за поднятым занавесом открывалось великолепное, роскошное действо. Костюмы – редкой красоты, декорации тщательно выписаны. Прежде чем что-то показать, надо привлечь внимание. Поклен хочет играть и перед сильными мира сего. Раз его отец королевский обойщик, он должен стать королевским комедиантом. Другого выхода нет. Завоевав одного зрителя – короля, – он заполучит всю Францию, всю Европу. А потому не может быть и речи, чтобы превратить свой театр в ярмарочный балаган.
Маршруты труппы по-прежнему тщательно продуманы: не в зависимости от сельских ярмарок, а в зависимости от собраний местного дворянства, типа Генеральных штатов Лангедока. И это еще не всё! Мольер предлагает свои услуги не просто владельцам замков, а только тем, кто напрямую связан с королевским двором. Он поверил в Конти, потому что тот младший брат принца Конде, кузен короля. И не разочаровал его. Чем он перещеголял Кормье? Декламацией? Репертуаром? Нет. Изысканностью декораций, костюмов и естественными повадками выпускника Клермонского коллежа, мещанина, умеющего себя держать, – вот что покорило принца. А аббату де Конаку приглянулась сама труппа, проникнутая духом семьи, который сплачивал актеров; веселость Бежаров, совместная жизнь трех поколений, которые не противопоставляют себя друг другу и среди которых Мольер выглядит главой, отцом семейства, внимательным ко всем, чтобы каждому досталась своя роль. Вот как нужно поставить дело – как это умел делать Поклен. Дух труппы соткан из взаимной привязанности, сторонний человек поражен коллективной чувственностью, добрым настроем, крепким здоровьем всех и каждого. Конечно, Бежар хром. Но этот недостаток на сцене превратили в достоинство. Играют на различиях. Можно ли говорить о «гуманизме Мольера»? Это слово здесь не подходит, потому что характер Жана Батиста не вписывается в некую философскую систему. В нем всё естественно; любовь и понимание человеческой природы, которую нужно беспрестанно исправлять, чтобы высвободить страсти, жить вместе честно и свободно.
Наконец, достаточно поговорить с Мольером, чтобы оценить обширность его познаний. Он говорит и пишет по-латыни и по-гречески, знает право, читает древних авторов. Благодаря столь солидному интеллектуальному багажу его никогда не поставят на одну доску с ничтожным кривлякой, перебивающимся с хлеба на квас, который паясничает на продуваемых всеми ветрами подмостках, получая удары палкой.
В 1655 году в Авиньоне зал для игры в мяч, где обосновалась труппа, находился на первом этаже дома художника Никола Миньяра, унаследовавшего его от тестя. Именно он написал «Портрет Жана Батиста Поклена-Мольера в роли Цезаря». Кто выбрал этот образ – Миньяр, чтобы передать властность директора труппы, или Мольер, чтобы создать себе репутацию трагика? Что за Цезарь! Он держит скипетр твердой и молодой рукой в «трагической» позе. Миньяр подчеркнул богатство костюма с широкими складками плаща. Золото доспехов выделяется на красном фоне тоги и бледнеет в свете, исходящем от лица. Лицо – маска «комедия дель арте». Итак, это двойной портрет для того, кто различит под маскою лицо: молодой актер, завоевывающий мир.
Под руководством Миньяра Мольер обучался технике живописи, придавая остроты своему глазу и вкусу. Мольер чрезвычайно любознателен, художники его завораживают: владея техническими приемами, они умеют создавать целые миры. С болтовни во время сеансов позирования для портрета зародилась дружба, которая так и не угаснет. Мольер поражается:
Миньяр, маэстро дивный, расскажи нам.
Что жизнь дает твоим живым картинам?
Как ты умеешь взоры привлекать,
Разнообразьем ум очаровать?
Открой же нам, какой огонь небесный
Рождает нам твой замысел прелестный?
Где волшебство, чем кисть твоя полна.
Где силу чар своих берет она?
Какой ты мощью тайной обладаешь,
Что мертвецов пред нами воскрешаешь
И оживляешь мертвый сон камней
Игрою легкой красок и теней? [57]57
Слава собора Валь-де-Грас. Перевод С. Ильина.
[Закрыть]
Возвращаться в Париж Мольер пока не планирует. Еще не время. Каждый день он совершенствуется благодаря встречам и представлениям, которые дает труппа.
Встречи в Авиньоне всегда очень важны. В этом городе, принадлежащем одновременно ключам и лилиям, то есть Риму и Франции, бывают все влиятельные люди королевства и Святого престола. Когда актеры выходят на сцену, их узнают: их видели в Пезена, в Лионе, их уже отождествляют с тем или иным персонажем из репертуара. Начиная с «Летающего лекаря», Мольер задал ритм. Он создал персонаж Сганареля – «короля плутов». Играть его следует виртуозно: смена персонажей (то есть костюмов) происходит практически в режиме реального времени; врач и слуга слывут близнецами, хотя на самом деле это один человек. Публике нравится нереальное, волшебное, фантазия и воображение. Позднее Мольер сможет дать ей всё это благодаря сложной машинерии. Пока он обходится подручными средствами, то есть самим собой, преображая ловкостью и высоким сценическим темпом избитый сюжет, многажды игранный итальянцами. Сганарель стал точкой отсчета их успеха. Ради него приходили смотреть на Мольера. Он был уморителен в «Ревности Барбулье» – известной пьесе на банальный сюжет, но сыгранной совершенно иначе. История известна, но спектакль удивляет. Это и есть театр! Желаете чего-то нового? Мольер решил попытаться и написал «Шалого»: «Когда слуга вам нужен, любой из вас и добр, и мягок с ним, и дружен, а чуть пошла беда – бедняк за каждый шаг и плут, и негодяй, достойный палок». Ничего похожего на комедии Скаррона или Корнеля («Лжец», 1643). Манера игры увлекает за собой, и Маскариль-Мольер поражает тем, что произносит стихи без всякой напыщенности, настолько естественно, будто это проза: «Нет, доброта моя, прервем наш разговор, умолкни. Ты глупа. Я больше с этих пор тебя не слушаюсь» [58]58
Шалый, или Всё невпопад. Действие 3, явление 1. Перевод И. Пушкарева.
[Закрыть]. Зрители чувствуют, что в игре и настроении труппы есть что-то отличное от прочих. Не просто юмор – веселая сторона нежности, представление об уравновешенной жизни. О «честном человеке» пока речи не идет, но он уже пробивается наружу в своей манере судить.
Нет, я не обладаю
Тем красноречием, с каким воздать желаю
Вам почесть должную. Язык мой слишком прост
И груб, чтобы ценить успехов ваших рост,
Ваш такт, догадливость, какой нет в мире равной.
Зачем я не поэт и не вития славный,
Тогда б я вам сказал в созвучьях стройных строф
Иль в речи, сотканной из перлов мудрых слов,
Что, кем вы были, тем, как вы теперь, остались
И впредь останетесь, а именно – глупцом,
С бессильной волею, с болезненным умом,
С умом разнузданным, распутным, извращенным,
Мальчишкой взбалмошным, сызмальства развращенным
И безалаберным… [59]59
Там же. Действие 2, явление 12.
[Закрыть]
И заключает: «Дай Бог своим нам детям быть отцом».
Занавес падает, секрет раскрыт: раз он молит о детях, для которых он был бы отцом, значит, его дочь – приемная… Будь он отцом Арманды, ему было бы пятнадцать лет в момент ее зачатия. Если только дата рождения верна. Где, кстати, свидетельство о рождении этой девочки? И всё же в финале «Шалого» говорится о детях, которые не являются родными. Мольер всё раскрыл. Зачем к этому возвращаться? Потому что слухи превратятся в легенду.
Они актеры принца Конти, а потому им важно не колесить по дорогам, а блистать в провинции. Шатонеф умер в Пезена. К тому времени он уже овдовел и оставил свою младшую дочь Катрин заботам труппы, принявшей ее в свою семью. Когда ей исполнится двенадцать лет, ее отдадут в учение к швее с улицы Сент-Оноре: Поклены умеют направлять молодежь, чтобы ввести их в общество.
Оставив замок Конти, актеры дали себе передышку, удалились от чудовищных вспышек гнева принца. «Господин принц Конти мог невероятно расшуметься, как привыкли делать все слабые люди», – писал кардинал де Рец.
Сорвав рукоплескания в Нарбонне, они прибыли в Безье и поставили «Любовную досаду». На сцену выходит травести: девушка в одежде мальчика очаровательна, мужчина, играющий женщину, уморителен. Тайная любовь Асканя к Валеру раскрывается благодаря уму персонажа. Пьеса волшебна. Аскань превращается в Доротею: «С недавних пор любовь ее преобразила». Не является ли это метафорой полового созревания? С кого Мольер мог списать свою героиню? Арманде скоро восемнадцать. Тайное дитя, как Аскань, которое больше нельзя скрывать под ложным именем, потому что она всё больше становится похожа на Мадлену.
Маскариль в «Шалом» прямо сказал, что мы растим не родных детей. Гро-Рене на сцене видит, как тело эфеба превращается в объект желания. «Любовная досада» излучает безумное очарование, любовь здесь бьет фонтаном, но ее торжество с самого начала пьесы скрыто, завуалировано и… запрограммировано. Маскариль возвращается в этой пьесе в дуэте с Гро-Рене. Оба слуги веселятся вовсю, добродушие торжествует, разыгранное как по нотам. Гро-Рене олицетворяет собой здравый смысл, отмеченный ложными рассуждениями о женщинах, остроумие и острословие, которое еще отточит Сганарель, когда всё не ложь и всё не правда.
Да, тот, кто до венца ревнует очень бурно,
Потом под башмаком жены живет недурно.
Тут смеются, видя, как он запутался в своих убеждениях, его швыряет от одной истины к другой. Мольер изобрел словесный танец, который и станет его стилем. Его заметили: «Он ставил фарсы, которые были чем-то большим, чем просто фарсы, и несколько больше ценились во всех городах, чем те, что играли другие актеры», – напишет семью годами позже один внимательный критик.
Этой пьесе «рукоплескала вся Франция», отметит Мольер.
Превращение«Его высочество принц Конти в юности так страстно увлекался театром, что долгое время держал при себе труппу комедиантов… <…> и, не довольствуясь театральными представлениями, часто беседовал с директором труппы, который был самым умелым комедиантом Франции, о том, что есть самого превосходного и очаровательного в их искусстве. Читая вместе с ним самые прекрасные и тонкие отрывки из древних и современных комедий, он находил удовольствие в том, чтобы выслушивать их в его простодушном исполнении, поскольку мало людей могли судить о театральной пьесе лучше, чем принц», – напишет аббат Вуазен двадцатью годами позже. Пока Конти увлекался театром, Мольер был под надежным покровительством. Но переменчивый, вспыльчивый и непредсказуемый характер принца порой осложнял это сотрудничество. Понятно, почему труппа не задержалась надолго в Пезена, хотя каждый старался понравиться своему меценату. Жозеф Бежар преподнес Конти экземпляр «Собрания титулов, званий и гербов прелатов и баронов, участвовавших в Генеральных штатах Лангедока, созванных в 1654 году» (изданного в Лионе). «Признаюсь, – написал он, – что ваше высочество привел меня в смущение, соизволив прочесть от корки до корки книгу, которую велело мне ему представить, и развлекаясь ею в антрактах спектакля, который мы играли для него».
Согласие царило полное, хотя восхищение не было обоюдным, однако всё это продолжалось лишь до чрезвычайного происшествия: встречи Конти с монсеньором Павийоном, епископом Алетским.
Епископ, член Братства Святого Причастия, почитал своим долгом вернуть третье лицо в государстве на праведный путь христианина. Братство Святого Причастия было создано двадцать восемь лет тому назад. В соответствии со своими намерениями принудить народ к святости во славу Божию, оно тайно вербовало своих сторонников среди высокопоставленных или известных лиц. Собираясь по четвергам, Братство предавало анафеме и выносило приговоры в наставительных целях. С недавнего времени оно развернуло мощную кампанию по окончательному запрещению табака. Курение убивает и отравляет людей. Жалкий Конти нашел в Братстве «Дело Господне», которое выражало к нему уважение и руководило его душой ради ее вечного спасения. Братство могло только порадоваться новобранцу, который открывал ему путь ко двору.
Для начала монсеньор Павийон изложил ему несколько истин: как можно жить дальше, предаваясь такому беспутству? Конти снял с себя церковные одежды, но по-прежнему получал огромные пенсии. Он был доктором богословия, а жил как вольнодумец. Он женился на Анне Марии Мартиноцци, а любил госпожу де Кальвимон. Всё это было слишком несуразно и не соответствовало образу благородного человека: «Нет, нет, знатное происхождение без добродетели – ничто. <…> Поймите, наконец, что дворянин, ведущий дурную жизнь, – это изверг естества, что добродетель – это первый признак благородства…» [60]60
Дон Жуан. Действие 4, явление 6.
[Закрыть]Разве распутная жизнь может перейти в вечную? Разве такое дворянство могло бы выстроить Францию, старшую дочь Церкви, отданную Людовиком XIII под покровительство Пресвятой Девы?
Принц выслушал епископа и попросил порекомендовать ему духовника: «Прошу вас, сударь, способствовать мне в исполнении моего замысла и помочь найти такого человека, который служил бы мне вожатым…» [61]61
Там же. Действие 5, явление 1.
[Закрыть]Священник посоветовал принцу поговорить с аббатом де Сироном, который потребовал возмещения финансового, военного и домашнего вреда. В общем, Конти должен был навести порядок в своей жизни. Он согласился на всё и даже написал господину де Кальвимону, которому неоднократно наставлял рога: «Мне настолько ненавистно мое преступление, что если бы все удовлетворения на свете могли бы заставить Вас забыть о нем, я доставил бы их Вам с величайшей радостью. Однако поверьте, что я употреблю всю свою власть, чтобы оказать Вам всевозможные услуги, в доказательство чего остаюсь, сударь, всегда готов услужить Вам».
После адюльтера настала очередь театра. Разве не он причина всех заблуждений? С неистовостью и чрезмерностью новообращенного, которым способствовали и его несчастный характер, и комплекс неполноценности, принц первым напал на комедиантов.
Больше никаких развлечений, балетов и спектаклей. Он лишил труппу своего покровительства и возненавидел театр во всех видах. «Здесь есть комедианты, которые ранее носили мое имя. Я велел им оставить его, и поверьте мне, что я далек от того, чтобы видеться с ними», – написал он аббату де Сирону. Он прогнал актеров из замка Граж-де-Буа необычайно грубо, как безумный, точно они вдруг превратились в приспешников Сатаны. Анна Мартиноцци одобрила действия супруга: его религиозность была ей на руку.
Мольер молча смотрел, как его покровителем, а в более широком смысле – религией овладевает безумие. Ему тридцать пять, Конти – двадцать восемь. Слова, которыми они обменялись, навсегда сделают их врагами. Однажды придется за них ответить.
Труппа осталась без замка, имени и покровительства Армана де Бурбона. Актеры узнали там столько выдающихся людей, столько возможностей и столько счастья, что ушли оттуда ошеломленные, но полные решимости. Лион, Дижон, Авиньон… Ждут Дюпарк, де Бри, Бежар и колоритных Гро-Рене, Брекура, Дюфрена, Мольера.
С д’Ассуси расстались. Музыкант стал претендовать на слишком большую роль, соперничая с Мольером, которого бранил за дурной характер и назойливый эгоцентризм.
Именно в этот период своей жизни Жану Батисту Поклену пришлось отказаться от звания королевского обойщика, которое он уступил брату Никола. Это было мудрым решением: его отцу Жану нужно было передать кому-то свое дело; Никола должен упрочить свои профессиональные позиции; Жан Батист хочет для себя других титулов. «Самый лучший комедиант Франции»? Пора возвращаться в Париж и царствовать. После турне по провинции труппа на волне успеха. Думая, что решает всё, Париж на самом деле лишь утверждает выбор провинции. Но в столице у труппы больше не будет права на ошибку, и она это знает.
Последний бросок… в Париж!Возвращение было тщательно подготовлено. Тринадцать лет в провинции – это не предел, они могли бы и дальше переезжать из Лиона в Авиньон, в Нант, Бордо, Руан… В те времена так жили сотни актеров во Франции. Жан Батист всегда держал в уме, что слава будет королевской или никакой. Раз его отец стал королевским обойщиком, он станет королевским комедиантом, и Мадлена разделяла эти устремления.
Им не приходится жалеть о годах, проведенных в дороге, на постоялых дворах и во французских замках, потому что они сформировали их личность и обучили ремеслу: быстро устанавливать декорации, ухаживать за костюмами, приспосабливаться к публике, усваивать местные словечки, говор, завязывать знакомства, распознавать разные типы. Позже Мольер будет смеяться над провинцией («Смешные жеманницы», «Господин де Пурсоньяк», «Графиня д’Эскарбаньяс»), но позволит и провинции посмеяться над столицей («Мещанин во дворянстве», «Ученые женщины», «Тартюф», «Мизантроп»). Своим языком он объединит Францию, и это понравится королю. В тридцать шесть лет Мольер знает, что Париж – не просто еще один шанс, его надо завоевать раз и навсегда.
Долгое провинциальное турне, которое могло бы стать его судьбой, но окажется просто основополагающим этапом в жизни Мольера, скоро закончится. Последняя остановка – Руан.
Труппа задержится там с братьями Корнелями. Два брата женились на двух сестрах, но это не мешает им соперничать в борьбе за актрис. Пьер на пятнадцать лет старше Мольера. Тома только исполнилось тридцать, он начал свою карьеру в Париже десять лет назад, познав триумф благодаря своему «Тимократу». Пьер – богатый, известный драматург, пьесы которого играют и публикуют, он живет в доме 4 на Сорочьей улице, возле церкви Спасителя. Ему сорок девять лет, и этот бывший ученик иезуитов разработал победную стратегию в мире литературы.
Он создал стиль комедии, которая ушла в сторону от фарса и итальянцев, он пишет для актеров, которые обеспечат успех, – для Жодле, например, который блистал в «Лжеце» в театре Марэ. В сорок один год, после двух попыток, он был избран во Французскую академию и получил признание за свои пьесы и прекрасные стихи: никакой пустой болтовни, монологи всегда связаны с действием, вся пьеса – единый и четко отлаженный механизм. Он справедливо полагает, что вместе с театром Марэ создал в Париже новую труппу и поднял ее на уровень Бургундского отеля. И это правда. Он публикует свои пьесы сразу после премьеры, что позволяет ему подстраховать свои авторские права. Чтобы пьеса имела успех, нужно рассмешить партер и заставить задуматься балкон: пусть публика судит сама, не надо навязывать ей идеи.
Во время Фронды Пьер Корнель осторожно хранил молчание и ни во что не вмешивался, несмотря на виляние губернатора Нормандии герцога де Лонгвиля, супруга сестры Конде и Конти. Он посвятил себя другим занятиям, более нравоучительным, чем политика: беседовал с другим своим братом – кюре де Фревилем, переводил и комментировал «Подражание Иисусу Христу» [62]62
Средневековый религиозный трактат, приписываемый Фоме Кемпийскому. Корнель переложил его в стихах. (Прим. пер.).
[Закрыть], которое потом издал в четырех томах, вызвав целую волну откликов.
Встреча с прославленным драматургом часто несет разочарование, когда истинный человек предстает взамен воображаемого. А главное – его творения всегда превосходят его самого. Корнель, «бедный, ведущий мещанское и ограниченное существование, вынужденный практически стоять с протянутой рукой», как писал Жюль Мэтр, совершенно не соответствовал тому буйству страстей, которое вызывали его пьесы. Со своей стороны, Корнели наверняка были поражены командным духом, царившим в этой безымянной труппе. «Блистательный театр» уже забыт, они больше не выступают под именем д’Эпернона или принца Конти: ждут нового покровителя. Маркиза в очередной раз разыгрывает обольстительницу. Братья соперничают: Тома в поступках, Пьер в стихах. Дюпарк польщена, труппа пристроена. Мольер не препятствует этим безмолвным жестам, обостряющим чувства. Он прекрасно знает, что шелковистое тело Горлы уладит все его дела, к тому же последнее слово останется за ним – Сганарель заявит ей в лицо со сцены: «Вы будете моей с головы до ног».
Руан – настоящая региональная столица с бурной портовой деятельностью, обогащающейся буржуазией и множащимися монашескими общинами. В этом городе сотни колоколен обосновались тридцать два монастыря, он играет важную роль в обновлении католичества. Часть горожан нажила состояние на сукнах и тканях. А еще здесь делают редкий краситель для окрашивания материй в великолепный красный цвет. Есть чем снабдить торговый дом Поклена.
Здесь встречаются многочисленные труппы со своими спектаклями, как будто Руан – ступенька к парижской сцене. Актеры всегда испытывают потребность во встречах, тем хуже для тех, кто боится конкуренции. Они рассказывают о своей жизни, о своих ролях, сравнивают свои костюмы, сплетничают друг о друге. Мольер завербовал к себе Гильома Марсуро по прозвищу Брекур и повстречал Филибера Гассо по прозвищу Дюкруази – главу труппы, которой он руководил вместе со своей женой Мари Клаво, плохой актрисой. Сам сын актеров, он имел солидный опыт провинциальных гастролей: в Нанте, в Ангулеме, в Пуатье. Два директора понравились друг другу и обменивались ценными сведениями об актерах и в особенности об авторах. Труппа театра Марэ побывала в Руане в прошлом году. Флоридор, близкий друг Мари де Ламперьер (госпожи Корнель), повидал своего крестника. Любая информация пригодится.
Из Руана Мольер часто наведывается в Париж. Встречи позволяют проверить слова и советы Корнеля. Не изменяя Флоридору, нормандский драматург не возражал бы против того, чтобы в Париже обосновалась третья труппа. Он почти не вхож в Бургундский отель, а на театр Марэ обрушилось столько ударов судьбы, что он до сих пор еще не оправился.
Мольер по-прежнему лелеет мечты о третьей труппе: планы «Блистательного театра» остались в силе, изменился только метод. «Блистательный театр» хотел привлекать широкие массы зрителей, основывая свою репутацию и законность на одобрении верной ему публики, – покленовское (если не сказать буржуазное) представление о театре, основанном на достоинствах актеров и выборе зрителей. После тринадцати лет гастролей стратегия изменилась: о театре мечты, желаемом и долгожданном, речи больше нет. Отныне надо делать ставку на короля, пенсии и субсидии. И искать посредников среди знати.
На кого опереться? Ламот Левайе и Конак. Чьим влиянием заручиться? Французская академия? Корнель, еще помнивший ссору из-за «Сида», раздутую Ришелье, посоветовал бы проявить уважение к академикам – Конрару, Тристану Лермиту… Следует познакомиться с завсегдатаями салона госпожи де Рамбуйе – Бенсерадом, Шапленом, Вуатюром, Котеном, Менажем. Все они в большей или меньшей степени аббаты (носят сутану ради бенефициев, но обетов не приносили), литераторы, создатели успеха, вдохновители заговоров. И хорошо бы еще опереться на женщин.
Но с женщинами надо быть поосторожнее! Они говорят о литературе, но мало читают. Они поздравляют, хвалят и очаровывают, но их поощрения безосновательны и легковесны: они интуитивны. Опереться на них – значит сделать так, чтобы они заговорили о вас. Мадемуазель де Скюдери, успешный автор длинных романов, здесь не подойдет, потому что ее брат Пьер увлечен театром и хочет всегда быть в моде. Мадемуазель де Рамбуйе, вышедшая в апреле 1658 года замуж за графа де Гриньяна, – пятая дочь знаменитой маркизы де Рамбуйе, о чьем салоне ходит такая слава. «Особняк Рамбуйе был в некотором роде театром всех их развлечений, там можно было встретить самых галантных придворных и самых учтивых остроумцев века», – писал Тальман де Рео. Графиня де Гриньян сохранила воспоминание об этом, об изысканности игр и разговоров. «Смесь жеманства с кокетством» [63]63
Смешные жеманницы. Действие 1, явление 1.
[Закрыть]. Однако с ней придется считаться.
Какое впечатление производит Мольер? «Он сочинил пьесы, не лишенные остроумия. Он не превосходный актер, разве что в смешном. Его пьесы играет только его труппа, они смешны», – говорили о нем. Известно, что он был протеже Армана де Конти, и в этом есть не только плюсы. Он должен добиться признания, не слишком высовываясь. Главное – никаких экстравагантностей, раз уж решил «строить из себя важного господина» [64]64
Там же.
[Закрыть].
И речи не может быть о том, чтобы вновь играть перед пустым залом или залезать в долги. Злоключения «Блистательного театра» уже в прошлом, с тех пор минуло двенадцать лет. У труппы есть обкатанный репертуар. А главное – она лучше знает, за какие ниточки надо потянуть, чтобы добиться успеха. «Поскольку он был умен и знал, что надо сделать, чтобы преуспеть, он открыл свой театр лишь после того, как сделал несколько визитов и нашел множество сторонников», – напишет Донно де Визе в 1663 году. Откуда взялась эта социальная стратегия, подготовившая возвращение в столицу? Нюх Поклена? Метод Корнеля и знакомства, завязанные у Конти, тщательно поддерживались и разрабатывались. Одной рекомендации при дворе недостаточно. Нужна нерушимая, по крайней мере, прочная опора, покровители, которые поддержат труппу своим воодушевлением, своей дружбой, расскажут повсюду об увиденных представлениях. Создать разветвленную сеть, и в нее попадется публика.
Для него цель одна – король. Если король его примет, он сможет остаться в Париже, несмотря на то, что долги «Блистательного театра» всё еще его преследовали.
Аббат де Конак стал духовником Монсеньора – Филиппа Анжуйского, младшего брата короля (ему было восемнадцать лет), которому тоже хотелось наложить на развлечения собственный отпечаток. Чувственность и свобода, исходящие от каждого движения, прельщают его и словно одобряют его гомосексуализм. Мольер никогда не судил современников за их интимные пристрастия. Сексуальная ориентация д’Ассуси или его старого приятеля Шапеля никогда его не шокировала и не мешала ему. Возможно, он объяснял это себе разочарованностью в женщинах?
Конак и сообщит Мольеру «волшебное слово», которым тот вскоре воспользуется. Он подготовил возвращение настолько тщательно, что у него не будет головокружения от успехов. Сколько артистов загубили свою судьбу, опьянев от славы! Мольер же подпитывался каждым одобрительным словом, чтобы продолжать начатое. Ему тридцать шесть лет. Он уже зрелый, опытный человек, тертый калач, знававший и простую публику, и маркизов, умевший организовать спектакль, подобрать декорации, костюмы. Но, возможно, он еще не расстался со всеми иллюзиями юности, рискуя оставить главного зрителя равнодушным, а то и вызвать его немилость?
Монсеньор пообещал ренту в 300 ливров каждому актеру – и ни разу ее не выплатил. Отныне труппа может вписаться в театральный пейзаж между двух конкурентов – Бургундским отелем и театром Марэ. Два учреждения, каждое со своей публикой, своим репертуаром, своими комедиантами и своей манерой переживать успех. Мольер отличался человеческим измерением своей труппы.
Несмотря на налоги, установленные Братством Страстей Господних, труппа очень понравилась парижской публике, приходившей смотреть пьесы Ротру, Тристана, Мерэ… которые декламировали согласно тогдашней моде. Вся театральная игра состояла в напыщенной и высокопарной декламации, независимо от роли; в ней не было ни порыва, ни страсти, и всё же Бошато или Мондори аплодировали, потому что они помпезно выкрикивали стихи.
Монсеньор, у которого теперь была своя труппа, захотел представить ее ко двору. Договорились сыграть пьесу Корнеля «Никомед» в кордегардии в Лувре. Эта героическая комедия имела успех при своей первой постановке, семь лет тому назад. Она выводила на сцену великодушного героя и не была построена на любовной интриге. Ловкий выбор: признанный автор, успешная пьеса, актерский состав, позволяющий блеснуть женщинам – Мадлене и Маркизе.
Увы, хотя спектакль был хорошо обкатан (они специально заехали в Руан, повстречались с Корнелем, возможно, даже репетировали при нем), зрители сразу заскучали. Чем дальше шла пьеса, тем больше они утомлялись, несмотря на костюмы и красивые лица.
Маркиза вышла в шлеме; ее распушенные волосы были перехвачены лентами огненного цвета. Серебряный нагрудник с лентами того же цвета выгодно подчеркивал ее плечи и упругую молодую грудь. Ее руки были обнажены, а туника с разрезами по бокам до середины бедра открывала длинные, одновременно мускулистые и округлые ноги во всей их красе. На них были римские сапожки с серебряными шнурками, подбитые драгоценными камнями, и ее танец, исполненный силы и фации, покорил все сердца.
Этого оказалось недостаточно, и королевский зевок вызвал бы катастрофу. Людовик удерживался, чтобы не выразить неодобрение вкусу своего брата. Чего недоставало труппе, чтобы из этой пьесы вышел настоящий спектакль? Наверное, дело было в представлении Мольера о трагедии. Он читал стихи так, как говорят в жизни. Не подчеркивал красоту фразировки, силу полустишия.
