Текст книги "Лабиринты (СИ)"
Автор книги: Кристина Щукинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Женщина тяжело опустилась на пол, закрыла глаза. Выходка Андрея остудила, вернула на место сдержанность. Внутри всё скрутилось в тугой узел. Невыносимые страдания. Будто разверзлась черная пропасть, и Ксения падала туда без права на воскрешение.
– Ксюша, Ксюшенька, – услышала она издалека голос мужа.
Андрей опустился рядом с ней на бордовый ковер. Начал стирать темные дорожки размазавшейся туши, перемешанной с соленой влагой. Принялся целовать волосы. – Прости. Ты для меня – всё. Понимаешь? Наш сын, ты – мой мир. Я сломаюсь без тебя. Ты права, я так хотел быть похожим на отца. Завидовал его воле, умению идти против всех, плевать на правила. И когда узнал, что ты с ним... Разозлился не на тебя, не на него. Понимаешь? На самого себя! Так и должно быть. Вы двое – сильные, независимые, любящие идти напролом, только вперед. Он доверял тебе так, как никому. И я не такой! Но знать, что он был до меня, любил тебя, а ты его...
– Нет, – прошептала Ксения, – он не любил... И я... Я не...
– Ты всегда мне отвечала: «И я тоже». Ты любила Вадима Метлицкого, не отрицай, – глухо проронил Андрей. – Какая же упрямая, Ксень! Себе признать не можешь, что любила. Не ради него или меня. Ради себя.
Внутри будто лопнула гитарная струна, перетянутая до отказа. Тонкий звон. Зыбкие тропы воспоминаний. Ксения поняла, что не готова к последнему испытанию. Не может дать утвердительный ответ. Умрет сразу же, прямо здесь, на бордовом ковре с пушистым ворсом. Любовь всегда была запретной темой. Она обходила слова, умело балансируя на грани. Лишь сын слышал из ее уст те самые заветные три слова, и то, когда был маленьким ребенком. Чем старше становился Вадик, тем меньше мать говорила, что любит. А когда стало ясно на кого он похож внешне, то территория слов о любви стала табуированной темой. Раз Ксения не призналась первому Вадиму, то и младший услышать это не сумеет...
Смотреть на себя в кривое зеркало, где отражаются все ошибки молодости – слишком болезненно, не сравнить с физическими истязаниями времен Инквизиции.
– Я познакомилась с Вадимом на даче у Кости. Владлен привез меня туда, хотя я не хотела, – сказала Ксения, уткнувшись носом в свитер мужа.
– Ты не должна, – хрипло пробормотал тот. – Давай отложим разговор. Нам надо успокоиться.
– Андрей! Я должна! Выслушай, прошу, – лихорадочно произнесла женщина, понимая, что молчать больше не в силах. Слова сыпались сухим горохом из прохудившегося мешка. – Поссорилась с Владиком, убежала в ночь. Вадим меня догнал на машине, предложил подвезти. И всё закрутилось. Я не поняла, как мы... я с ним... В общем, всё было здесь, в этой квартире. А потом я уехала в Ялту. Он должен был забыть! Понимаешь?! Ну не должен он был помнить! Ксюш таких сотни были. А он помнил.... Отчитал, что пряталась от него. Отдал ключи от квартиры. И понеслось. Я потерялась и проснулась одновременно. Родители заграницей жили. Бабуля моя знала всё. Не осуждала, понимала... А потом мы убежали от всех в Ялту. Вернулись – в Москве начиналась гроза. Облака солнце сжирали. Мне страшно было. В машине ехали, Вадим отвлекся. В себя пришла на асфальте. Костя меня тряс, а Вадим там остался... Я ушла. Меня Костя отправил подальше, чтобы меня разборки не коснулись. В больницу попала. Потом оттуда на кладбище пошла. Ну и ты... Ты был в его куртке! Сколько раз я ее надевала! От тебя еще Вадимом пахло. Ты его сигареты курил. Господи! Я думала, что он ко мне вернулся... Не смогла отпустить его...
Повисло молчание. Андрей тяжело дышал, продолжая поглаживать волосы жены. Ксения всхлипывала. Как давно она не плакала! Не позволяла себе сбросить непосильный груз, оторвавший крылья, привязавший навсегда к земле. Тайна прошлого выпивала силы, лишала легкости. И вот теперь вместе со слезами уходила прочь.
– Мне всё равно, если Самохина и Анна выльют тонну помоев с экрана. Плевать, как я буду выглядеть со стороны. Я не хочу, чтобы пострадал Вадик и ты, – произнесла она, когда тягостное молчание затянулось. – Ты ведь в курсе о ток-шоу на РТВ?
– Да. Пусть говорят, что хотят, Ксень. Осенью будет готов фильм. Там будет только то, что я всю жизнь хотел показать. Не судите – не судимы будете.
– Странно... Сегодня я такое слышала...
– Ксюш, я не знаю, что делать нам. Не могу тебя отпустить. Не хочу, чтобы ты уходила. Уже поздно. Слишком поздно. Мы все связаны. Отец даже после смерти нас объединяет.
– А мне неуда идти, Андрей. Я сама выбрала для себя адские пытки, когда замуж согласилась выйти. Вадим ведь меня отпускал. Сказал, что я гублю себя рядом с ним...
– Он к матери приходил перед поездкой в Ялту. Меня, как всегда, на балкон покурить отправил. Я сделал вид, что послушался. – Андрей хмыкнул, став похожим на себя в возрасте двадцати лет. – Отец сказал, что Анька – прошлое, но и будущего у него нет. Мол, как всегда, всё у него не так. Только нашел ту, с кем хочет состариться, но уже поздно. Не будет старости. Предчувствие его душило. И это я хочу в фильме показать. Без прикрас. Только факты. И последний день уже снимается. Мы ту самую машину нашли, отреставрировали. Анька продала тогда ее на металлолом, а новый хозяин восстановил. Теперь она назад в нашу семью вернулась.
– Вы что сделали? – встрепенулась Ксения. – Ты совсем с ума сошел? Костя всё рассказал, да? Он же там был. Но и я там была, Андрей! Никогда скрежет металла не забуду, стекло битое, переулок и духоту...
– Я хотел понять его, узнать, изнутри увидеть, и не смог. Хочу показать то, что понял. И последний день очень важен. Тебе неприятно вспоминать? – тихо спросил он. – Но это надо сделать, чтобы поставить все точки. Давно пора.
– Я заслужила... Еще раз пережить это... Наказание за все годы молчания, – подавленно произнесла Ксения. – Кто будет играть Вадима в реконструкции?
– Не интересно, кто сыграет тебя? – насмешливо спросил Андрей, явно обдумывая, сказать ли правду.
– Чего я еще не знаю? Кто будет Вадимом? – женщина заглянула в лицо мужу, предчувствуя новый болезненный виток нехороших новостей.
– Вадик. Наш сын.
Тихие слова разорвали окружающее пространство на сотни разноцветных лоскутов. Они словно экзотические бабочки порхали и кружились вокруг замершей Ксении, пока та не произнесла лишь одно слово: «Нет». Свет медленно гас, в глаза точно наливали чернила. Тьма забирала в бездонный колодец, а сердце робко протестовало, однако замедляло ход...
========== Тупик четвертый ==========
Моя деточка, живи.
Будешь миром править, землю-матерь славить.
Только рано не умри!
Чтоб о жизни с богом помнить, не о смерти говори!
Бездействие угнетало. Ксения привыкла постоянно находиться в тонусе: ночные записи передач, светские мероприятия, работа над материалом. Последние годы она сама себе напоминала пущенную стрелу, находящуюся в стремительном полете. Никаких посторонних мыслей, особенно о прошлом. Вчера события вышли из-под контроля организм не выдержал. Нервный срыв, повышенное артериальное давление, обморок. Ксения гордилась своим здоровьем. У нее даже зрение не снизилось в отличие от ровесниц. И в больницу она попадала разве что с Вадиком, когда тот был ребенком. Теперь же врач прописал полный покой, постельный режим, никаких волнений.
Женщина лежала в кровати среди шелковых простыней, обложенная горой подушек. Андрей проявлял максимум заботы. Испугался не на шутку, когда жена отключилась и не подавала признаков жизни. Открыв глаза, Ксения увидела семейного врача, склонившегося над ней. Позади того маячил муж с белесым лицом и лихорадочно бегающими глазами. Он обещал исполнить любую ее прихоть, заботливо расставляя на прикроватной тумбочке флакон лекарства и чашку чая с лимоном. Суетливые движения Андрея откровенно раздражали. Молча кивнув, Ксения закрыла глаза и погрузилась в темную яму без сновидений.
Теперь же она валяется в постели безвольным мешком, а в квартире происходит семейный совет. Голоса в повышенных тонах доносятся вполне отчетливо, но разбирать о чем же спорят близкие, ей совершенно не хотелось. Лучше оказаться в гуще событий, чем быть сторонней наблюдательницей.
Ксения набросила поверх ночной сорочки из бежевого атласа длинный халат. Поднялась с царского ложа – широкой двуспальной кровати, занимающей половину комнаты. Шторы на окнах задернуты, но сквозь них пробивалось слабыми лучиками солнце, наполняя спальню оранжевым приглушенным светом. Полумрак увеличивал и без того засевшую внутри апатию. После разговора с мужем вместо облегчения пришла пустота. Она прожорливым питоном заглатывала эмоции. Не хотелось ничего, кроме одного – защитить сына от ненужной информации о семейных скелетах.
Посмотрев на себя в зеркало на дверце шкафа-купе, Ксения криво усмехнулась. Волосы не уложены. Висят рыжими сосульками, падают на плечи. Никакого макияжа. Под глазами залегли фиолетовые круги. Лицо осунулось. Появиться перед камерой в таком неприглядном виде – форменное самоубийство для карьеры. Ничего. В этом доме только свои. Вытерпят как-нибудь. Преодолевая головокружение и тошноту, она упрямо шла вперед. Не желала оставаться в стороне от судьбоносных решений.
В просторной кухне собралось всё семейство Метлицких: муж, сын и свекровь. Так же там заседал всклокоченный и нервный Боря Кляйн. Меркуловы не остались в стороне, объявились. Уже седой, но импозантный старый ловелас Костя в неизменном сером джемпере известной марки. Жена не дает ему отлынивать. Внешний вид – наше всё, тем более для руководителя одного из ведущих театров матушки-Москвы. И сама Милка, как всегда хороша. Явно из СПА-салона выползла на свет Божий. Как была кокеткой и вертихвосткой, так и осталась: каштановые коротко остриженные волосы в творческом беспорядке, на носу – изящные очки в серебристой оправе, шмотки от ведущих домов моды. В гости к подруге надела на себя явно что-то «попроще». Стразов по минимуму.
Родственники и друзья оккупировали обеденный стол, сосредоточенно обдумывали план «боевых действий». Ксении сделалось смешно. Увлечены спасением «доброго имени» семьи Метлицких, совершенно не замечая, что всё бесполезно. Час расплаты пробил...
– А я вам говорю, надо передачу делать. Хоть с кем-нибудь, раз Ксеня не может, – бубнил Боря. – РТВ рекламу три раза на день крутит. Народ уже руки потирает в предвкушении.
– Дядь Борь, а что это ты «вражеские голоса» смотришь? – засмеялся Вадик.
– Ай, да перестань! Все мы «мониторим» конкурентов, – отмахнулся продюсер. – Не о том сейчас думаешь, Вадя. Тебе на следующей неделе прохода в училище не дадут. Будут приставать: «Правда, что твой дед женился на спор? Правда, что жену обижал, изменял?».
– Пусть попробуют! – Вадим-младший сразу же напомнил питбуля, готового к броску на врага. На лице застыла решимость, один глаз нехорошо сузился. Если бы здесь находился недоброжелатель, то инстинктивно сделал бы шаг назад.
– Передача нужна. Только вот кто ее делать будет? Ксюня у нас – профи. Душу на изнанку своей правдой с экрана вывернет. Если кого другого поставить, то сразу будет ясно: Метлицкие хотят опередить вдовушку и двух мелких пакостников, – весомо заявила Вера Петровна, доставая сигарету из портсигара, украшенного камушками-лазуритами.
Она хотела закурить, но внук ее опередил. Вадик скомкал сигарету, бросил в пепельницу.
– Ба! Ну, ты меня достала! Тебе что врачи сказали? Мне еще не хватало тебе в больницу апельсины в авоське носить, – припечатал он, награждая любимую бабушку гневным взглядом.
– Вадичка, ты мне гвоздички на бугорок скоро понесешь, – усмехнулась Вера, доставая следующую сигарету. – Поздно мне от привычек старых избавляться.
– Мама, ну я тебя прошу! – Андрей резко поставил на стол кружку.
– Я тоже прошу, – тихо произнесла Ксения, сдерживая усмешку, когда на нее уставились удивленные лица друзей и родных. – Что за «совет в Филях»? Неужели моя скромная персона так взволновала? Борька пост руководящий оставил, Милка – шопинг, а сынок родимый соизволил домой прийти ночевать.
Она стояла, опираясь о дверной косяк. Голова кружилась точно в центрифуге. Слабость грозила опустить тело на пол в любую секунду. Но сдаваться телеведущая не привыкла. Усмехаясь, показывала всем видом – со мной всё в порядке, зря со счетов списали!
– Ксюша, ты зачем поднялась? – встрепенулся Андрей. – Тебе нужно поспать. Иди, ложись. Мы не хотели тебя тревожить.
– Ксю! Ты нас напугала! – Мила смотрела укоризненно и взволнованно одновременно. – Когда Андрюша позвонил, я от неожиданности чуть сама не упала. Совсем уже заработалась. Сто раз мы тебе говорили, что отпуск нужен. Не захотела со мной в Испанию ехать...
– Так, всё потом. Ксения, быстро приняла горизонтальное положение. – Вера Петровна единственная не проявила изумления. Под шумок успела даже закурить; она выпускала сизые струи дыма, явно довольная собой.
– Да что вы ее уговариваете! – со стула резко поднялся Вадик. – Тебе что сказано? Лежать? Марш назад в кровать!
Он подошел к матери, хотевшей выдать гневную тираду, что она сама в состоянии позаботится о своем комфорте и знает прекрасно, когда ей нужно спать, а когда – бодрствовать.
Не дожидаясь ответной фразы, Вадим легко и непринужденно подхватил Ксению на руки, прошел в коридор, толкнул ногой дверь спальни и уложил опешившую женщину назад на мягкий матрас и кремовые простыни. Укрыл одеялом, игнорируя сопротивление и попытки отчитать его.
– Вот так. И всё, никакой самодеятельности. Довела себя до нервного срыва и опять продолжает, – сын буквально зарычал. – Всё, хватит!
– Откуда в тебе эта бесцеремонность? Зачем меня на руках таскать? – Ксения поняла, что не может сказать что-то более толковое.
Выходка Вадика заставила почувствовать себя маленькой девочкой, которая может позволить себе расслабиться, оставить позади сомнения, тревоги. Просто наслаждаться заботой. Есть кто-то, умеющий принимать решения. Тот, чьи слова не расходятся с делом. Будто в шахматной доске ее жизни на какой-то миг фигуры вернулись на нужные клетки. Тут же встрепенулся панический страх, поднялся на дыбы и рванул в бешеный галоп. Так она чувствовала себя лишь с одним мужчиной. С тем, кто объединил всех, присутствующих в этой квартире...
Никогда прежде Ксения не допускала мысли, что ее родной сын может проявлять себя, как его дед.
– У дяди Кости – радикулит, у отца – воспитание, а дядя Боря не приучен женщин на руках носить. Они бы тебя еще час уговаривали, а ты бы заладила «сама-сама». Вот до чего твое «сама» довело"! – продолжал нотацию Вадик.
– Здесь я старшая, и я – твоя мать! Я тебя имею полное моральное право отчитывать. А ты меня – нет! – сорвалась Метлицкая, в несвойственной ей манере.
– Я совершеннолетний. Двадцать лет скоро. И не нервничай, тебе покой нужен и длительный сон. И если тебя не отчитывать, то до чего ты еще дойдешь? Никого не слушаешь. Мать, я с тобой с ума сойду. Вчера захожу домой, а повсюду запах валерьянки. Я испугался...
Суровый взгляд. Вода из сердца океана – насыщенный цвет индиго плещется в чуть раскосых, будто кошачьих глазах. Черные брови, длинные ресницы. Косая челка, падающая на глаза. Вадик дернул головой, нервным жестом пытаясь убрать непослушные темно-каштановые волосы назад. И тут внутри у Ксении похолодело. Новая прическа сына заставила судорожно сглотнуть. Воздух загустел, превратившись в вязкую субстанцию. Женщина попыталась сделать пару вдохов, однако безрезультатно.
– Эй, мам, ты что? Плохо? – взволнованно спросил сын, взял ее кисть и попытался измерить пульс.
– Н-нет, сейчас, – пролепетала она. – Что с твоими волосами? Куда серьга из уха исчезла? От смены твоих образов это я скоро с ума сойду...
– Имидж менять модно, – широко ухмыльнулся Вадик, демонстрируя прищур глаз и ямочки на щеках, которые свели с ума уже не одну девчонку. А что же дальше? Об этом Ксении думать совершенно не хотелось. Только вот мысли вертелись юлой, подсовывая для сравнения внешность другого мужчины.
– Ох, Вадик... Вечно тебя на приключения тянет. Эксперименты твои: то ты у нас художник, то музыкант, теперь актер. Не слушаешь никого.
– Весь в вас, маменька! Можно подумать, ты кого-то слушаешь, – хмыкнул парень, искривив свои губы в саркастичной улыбке.
Ксении вновь стало дурно. Призрак из дурного сна оживал, обретал краски. Вместо прозрачной дымки, нечеткого силуэта пред ней уже сидел человек из плоти и крови. Смотрел на нее сапфировым взглядом, широко улыбался, кривил чувственные губы, совсем как в душных кошмарах, разрывавших ее на части по ночам. Сколько раз она видела Вадима-старшего в мареве лунного света, гнала от себя и даже думать не смела, на кого же похож сын.
Помолчав, Вадик тяжело вздохнул. Собрался с мыслями, произнес:
– Мам, знаешь, когда я совсем маленький был, то видел однажды вас с отцом вечером. Вы тогда за своим первым «Теффи» ехать собирались. Ты красивая была: платье вечернее с разрезом, макияж, прическа, все дела... Я подумал, что когда вырасту, то жена у меня будет такая же. Красивая, умная, решительная. А теперь понимаю... Оно мне надо?! Я с вами двумя такими рехнусь! – сын патетично возвел глаза к потолку. – Ты себе на уме. Сама всё решаешь. Работаешь, как лошадь ломовая. Такое ощущение, что тебе домой идти не хочется. На работе у тебя теперь дом.
Надо же, Ксения и не замечала, что ее мальчик давно уже превратился во взрослого мужчину. Рассуждает здраво. Подмечает мелочи, складывает их в общую мозаику. Делает выводы. И нет даже сил противоречить. Сын не обвинял. Всего лишь констатировал факт. Пилюля правды всегда горька, но ее проглотить необходимо.
– Почему ты не сказал мне о вашей авантюре с отцом? – тихо спросила Ксения, убирая кончиками пальцев упавшую на лоб Вадика темную прядку.
– Хотели сюрприз сделать. Вижу – он удался, – он виновато улыбнулся. – Мам, одна ты никогда меня с дедом не сравнивала. Отец все время мне напоминал в честь кого меня назвали. Дядя Костя вечно твердил, что во мне порода его друга, потому я такой у вас шибутной да ветреный. В училище преподаватели в неописуемом восторге: «Вадим! Ты же вылитый дед!». Я мимо стенда с фотографиями пройти мимо не могу! Там его фотка висит с кинопроб, в моем возрасте примерно. И кто сравнивает, кто умиляется, кто удивляется... А я хочу понять, мам! Я хочу испытать тоже, что и он. Мне нужно понять – где я, а где во мне Вадим Метлицкий – актер из прошлого, мой дед, другой человек. И потом... Жизнь у него интересная была. Вдова много чего рассказала.
– Мы же тебе запретили читать книгу! – выпалила Ксения.
Удушливая волна поднималась от сердца. Страх затопил сознание. Анна не упоминала конкретных имен, тогда еще не настолько осмелела, не захотела вконец портить свою репутацию. Однако, зная семью, зная отношения среди друзей Метлицкого, конечно же, можно понять о ком говорит последняя жена известного смутьяна общественного спокойствия.
– А когда меня запреты останавливали? – широко, открыто и обезоруживающе улыбнулся Вадик. – Мам, вот ты у меня иногда наивная. Конечно, прочитал, мне лет пятнадцать было. И что? Любил дед хорошо жить, женщинами не брезговал. Женился на спор. И что? Широта души в нем была, вот что! Как думаешь, любил бы меня? Мне кажется, вот кто бы меня точно понял.
Сын подмигнул притихшей Ксении. Она смотрела на его такое знакомое, родное и чужое лицо одновременно. Вот он – шрам под бровью. В три года упал с велосипеда. Не плакал, не кричал, когда зашивали рану. Лишь натужно сопел, терпел, показывал характер. Вот на скуле небольшая родинка телесного цвета. И всё в облике вчерашнего мальчишки-задиры теперь напоминает другого Вадима: синие глаза украшенные веером густых ресниц; прищур во взгляде; искривленные в саркастической ухмылке чувственные губы; подбородок с двухдневной щетиной... Чужой мужчина на месте сына. Копия того, кто не смог стать близким навсегда.
Ксения не знала Метлицкого, когда тому было двадцать лет. Зато она видела его фото. И еще она запомнила его под сорок. С уверенностью теперь может признать безоговорочное фиаско – ее сын не имеет с мужем ничего общего. Вадим Метлицкий ожил в нем даже внешне. Можно списать всё на генетику, а можно признать, что судьба выиграла, взяла матч-реванш, указала своей любимой игрушке место.
– До чего вы там договорились? Я не в состоянии еще неделю появиться перед камерой, – она попыталась вернуться к делам насущным, лишь бы не думать снова и снова о том, как причудливо вильнула ее жизнь, как в мужчинах одной фамилии приходится блуждать, словно в лабиринтах.
– Дядя Боря настаивает на передаче. Отец твердит, что без тебя смысла ее делать нет. Бабуля обзывает Анну гадюкой подколодной, – Вадик пожал плечами. – А фильм мы снимем. Завтра, кстати, съемка запланирована.
– Не говори мне об этом, прошу!
Ксении претила сама мысль о том, что сын будет ходить в вещах Вадима, говорить его словами, попытается думать, как он.
Андрей показал сценарий через препирательства и уговоры. Он боялся тревожить жену, не хотел лишний раз бередить ее душевное спокойствие и трепать нервную систему. Ксения оставалась непреклонной – вместо того, чтобы просто валяться в постели и обдумывать ворох событий, внезапно упавший на семью, лучше заняться делом, познакомиться со сценарием будущей программы.
Перелистывая белые страницы, скрепленные пружинкой, ей всё больше хотелось забросить подальше проклятые бумажки. Женщине делалось дурно. Ключевые моменты учтены, ничего не скажешь! Провальный худсовет, после которого актер неделю не хотел ни с кем общаться. Поездка в Ялту. Темной фигурой рядом с ним будет девушка, лица и имени которой никто так и не узнает. А потом – кульминация – возвращение в предгрозовую столицу, поездка по узким улочкам на автомобиле. Скрежет металла, визг тормозов, звук битого стекла, безвольное тело на водительском кресле.
Вновь кинолентой в проекторе проносились те давние события, погребенные под пеплом перемен. Снова колючки боли впивались в сердце. Она раз за разом возвращалась к Вадиму. Он оживал, наполнялся живым теплом. Становился настоящим. Как будто и не прошло столько лет. Он неистово целовал, забирал за собой в жаркий плен страстных стонов и бессонных ночей. Вновь стирал слезы, вытирал их губами, обещал больше не пугать переменами в настроении. Просил прощения без надрывности и эмоций. Констатировал факт. И сомневаться не было причин...
Ксения опять увидела себя со стороны, как тогда, у белых стен часовни при разговоре со священником. Вот Вадим фотографирует ее среди соленых волн Черного моря. Затем они любуются звездопадом – метеориты сгорают в бархатных небесах Юга, оставляя за собой едва уловимый мерцающий след. А вот и предгрозовой город, утонувший в сумерках среди последнего дня августа. Молнии терзают кривыми разрядами тяжелые тучи, будто умелый хирург вспарывает раковую опухоль. И машина несется вперед по практически пустынному шоссе, въезжает в столицу и...
Уже дождь хлынул с высоты, смывая пыль, убирает духоту. Ветки ив извиваются змеями, танцуют на ветру под косым ливнем. Вода хлещет по обнаженным плечам... А где-то там, в узком переулке остался искореженный автомобиль, а в нем – тело мужчины, ради которого она готова была на всё...
Как бы Ксения не протестовала, но механизм запущен. На фильм выделен бюджет. Назначен график съемок, запланирован выход на экран. Остается быть сторонней наблюдательницей процесса, чтобы потом сказать веское слово перед камерой, стать лицом истории. Именно она донесет в каждый дом необъятной страны правду о Вадиме Метлицком. О том, каком его помнит лишь она одна...
– Мам, ты что, боишься, что я в загул пойду, как только дедов образ на себя примерю? Вот еще глупости! – возмутился сын.
От женщины не укрылись те лукавые чертики, пляшущие в глазах сына, когда он задумывал очередную каверзу. Всегда бросал неприкрытый вызов всему миру. И вот сейчас он хочет стать тем, другим, кто забрал с собой в сырую землю ее покой на долгие годы? Жернова внутри завертелись, измельчая душу в порошок. Слезы ранили веки алмазной крошкой.
– Или ты боишься, что уйду в рассвете сил? Типа, злой рок семьи Метлицких?
Черный юмор. Тихий смех. Вновь усмешка искажает линию губ, как ветер меняет бархан песка. Вновь в океанских пучинах заблестел вызов, стремление сразиться с самой судьбой и выйти безоговорочным триумфатором. Мальчишеский задор, бесшабашность, уверенность в своей силе. Изменить его невозможно.
С ресниц сорвалась слезинка, за ней по цепной реакции следующая. Соленый поток понесся вперед. Ксения всхлипнула, даваясь разорванными в хлам чувствами. Она ударила сына в грудь. Еще и еще. Вкладывала в удары всю злость и силу, всё ощущение бессилия перед чем-то неизбежным, страшным, как тогда в машине посреди улочек старой Москвы много лет назад...
– Вадим! Не смей шутить с такими вещами, прошу тебя!
– Мам, да ты чего? С каких пор такая суеверная? – сын наклонился к ней, стер пальцами влажные дорожки на лице. – А ну прекращай это мокрое дело. Я дурак, ляпнул, не подумал. Извини. Не плачь из-за меня.
«Ксюха, ведьма моя зеленоглазая! Хорош реветь, дурочка. Не рви мне душу», – промелькнуло в затуманенном разуме. Как она желала все эти годы услышать подобные фраза от мужа. Однако чаяниям не удалось сбыться. Образ Вадима развеялся прахом сразу после свадьбы с Андреем.
Но вот опять перед ней сидел фантом мужчины, ставшего персональным наваждения. Жесты, ухмылки, поступки. Как будто Вадим-старший вселился в ее сына, говорит его устами, толкает на необдуманные и рискованные поступки, тащит вслед за собой. Ему там одиноко, скучно среди колючих звезд-осколков и темно-фиолетовых чернильных небес...
– Мам, а ну тихо. Тебе нервничать нельзя. Я пойду, а ты постарайся заснуть.
Вадик поднялся с кровати, еще раз поправил одеяло и подушку. Наклонился и чмокнул Ксению в висок. Запах сигарет смешанный со свежестью одеколона. Отчитать бы за то, что курит. А смысл? Кивнет пару раз, скажет, что внял наставлениям и демонстративно сожмет уголком губ новую сигарету. Ухмыльнется залихватски, подмигнет. Или буркнет, что достали нотации и головомойки. Сам знает, что делает. Проявит упрямство, помноженное на желание идти наперекор, бросать постоянный вызов, преодолевая себя. Вадим всегда был во внуке, да только Ксения не могла признать очевидного. Прячась от прошлого, накинула шоры себе на глаза, не признавала настоящего...
========== Поворот тринадцатый ==========
Я отвечу, правду скрою.
Эта рифма – капля в море.
Мутной бархатной рекою
Утекало мое горе
Который день Ксении казалось, что весь ее привычный мир сжался, будь то шагреневая кожа. Она не видит вокруг себя ничего, кроме белесого тумана. Нет внешней жизни за пределом квартиры. Нет ориентиров. Отсутствуют напрочь планы, стремления, желания. Так случается, когда непредвиденные события сносят всё на своем пути, сминают тебя, тешатся, что кот мышью. И тогда неизвестность – вязкое болото – разливается впереди, делая опасными сами мысли о будущем.
Неделю она валялась в постели. Попытки подняться, привести себя в божеский вид заканчивались неудачей – в глазах темнело, слабость завладевала телом, отправляя его вновь в горизонтальное положение. Никогда ничем серьезным не болевшая женщина ощущала себя древней старухой, пестующей все свои хвори разом. Бессилие дарило ярость, но она вмиг улетучивалась, стояло подняться с кровати, совершить пару несмелых шагов к шкафу с одеждой. Тело протестовало против мыслей о макияже, презентабельном внешнем виде и поездки в «Останкино».
Семейный совет закончился ничем. Друзья и родные разошлись во мнениях. Меркуловы были против передачи от лица Ксении, Боря настаивал на опережении Самохиных, хотел срочный выпуск авторской программы от Метлицкой. Андрей, казалось бы, не переживает. Делает ставки на свой проект. Сын Вадик так и не понял, из-за чего творится весь сыр-бор. Его больше интересовало здоровье матери, так некстати свалившейся с артериальным давлением. Не ожидал от волевой, энергичной женщины простой житейской слабости.
Одна лишь Вера Петровна ухмылялась чему-то своему, одной ей понятному. Первая жена Вадима молча курила, игнорировала запреты врачей и детей, явно что-то обдумывала. Не навязывала невестке свою компанию. Демонстративно не игнорировала, но и участливо не заботилась. Награждала выжидающим, внимательным взглядом, от которого на душе Ксении становилось еще хуже. Будто Вера Петровна пришпиливала ее, уличала во лжи, но при этом и даже виду не показывала, что явно осуждает.
РТВ продолжало массированную атаку рекламой, подогревало интерес публики предстоящему ток-шоу. Интернет уже пестрел заголовками. Блогеры активно строчили статьи и делились размышлениями о личности и судьбе Вадима Метлицкого. Забытый большей частью молодого поколения актер снова стал притчей во языцех. Опять раз за разом Вадим будоражил мысли общественности. Девушки томно вздыхали, признавая – эх, какой был мужчина! Уж мы бы с ним закрутили! Парни обсуждали его попытки выжить в системе, разбирали годы жизни, обосновывали выбор ролей. Кто-то называл Метлицкого «главным диссидентом того периода», а кто-то «дешевым позером» или же «сволочью, не думавшей о жене, сыне и бросившего всё ради красивого ухода».
Снова актер стал возмутителем спокойствия обывателей. Правда, сейчас слухи разносились по домам не из уст в уста, а благодаря бездушной технике и возможности говорить то, что думаешь, отказываясь от мысли – своими словами можешь сделать больно другим. В том числе и родственникам того, кого рьяно осуждаешь, винишь во всех смертных грехах. Передачу на РТВ ждали все, уже предвкушая скабрезные подробности, драки и склоки в прямом эфире.
От Ксении интернет прятали, как могли. Андрей из желания лишний раз не бередить ее раны. Они так и не поговорили после ее обморока и нервного срыва. Муж отговаривался рекомендациями врачей, тем, что ей нужен покой. Вадик лишил мать ноутбука, планшета. Запрети работать, волноваться, всячески препятствовал любой активности. Заботливый сын не сложил «два плюс два». Не связал ее состояние с шумихой вокруг Вадима. Решил, что мать устала, переработалась и исчерпала все мыслимые резервы нервной системы. Это было недалеко от правды.
Ксения усмехнулась. Устройства Вадик хоть и изъял с руганью, а про телефон забыл. Чем женщина и пользовалась без зазрения совести. Всяко лучше, чем валяться в постели и изучать тонкие швы на бежевом натяжном потолке.
После посещения второго сайта и чтения споров о Вадиме, ее лихорадочно трясло. Хотелось закричать. Громко-громко завизжать, дабы остановить весь бессмысленный гомон голосов, который мерещился ей в постах пользователей.
