Текст книги "И это пройдёт"
Автор книги: Кристина Губина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Мне казалось странной его радость отмене урока. Если бы Марина Георгиевна, скажем, просто ушла в отпуск или немного приболела, я бы тоже радовалась тому, что пораньше вернусь домой. Но она умерла, и это, уж извините, довольно грустно, особенно – для девочки вроде меня.
После урока математики мы с Настей решили пойти в столовую вместе. В холле уже был установлен стенд с черно-белой фотографией. Мы подошли поближе. Марина Георгиевна улыбалась со снимка, старшеклассницы плакали, а старшеклассники их утешали. В фойе почему-то стоял запах церкви (мы ходили туда однажды, этот запах невозможно не узнать). Меня вдруг затошнило, и я поняла, что кушать совершенно не хочу, но в столовку все-таки пошла.
Немного поковыряв макароны и откусив маленький кусочек котлеты, я решила вернуться в класс. Там уже сидела Ольга Владимировна.
– Кристина, ребята сказали мне, что ты плакала сегодня. Что случилось? – она немного приобняла меня за плечи, сняла свои гаррипоттеровские очки и заглянула небесно-голубыми глазами прямо в мои карие глаза.
– Я просто очень расстроилась оттого, что не будет музыки, – смутившись, я опустила взгляд и начала смотреть на изящные остроносые туфли Ольги Владимировны.
– Ну, а чего расстраиваться? – учительница снисходительно улыбнулась и подняла мое лицо за подбородок, – зато сегодня вы раньше уйдете домой.
– Мы – да, а вот Марина Георгиевна больше не сможет вернуться домой, – эмоции снова нахлынули, и слезы предательски полились по щекам.
– О, малышка, – Ольга Владимировна прижала меня к себе и погладила по волосам. От нее пахло цветами и веяло каким-то невероятным теплом, поэтому мне сразу стало немного легче, – понимаешь, так бывает. Каждый человек рано или поздно может умереть, и с этим ничего нельзя сделать. Зато, когда умирают одни люди, на свет появляются новые малыши.
– А я… Я тоже умру? – мне не было страшно, скорее – любопытно, ведь я впервые в жизни узнала о том, что такое человеческая смерть.
Ольга Владимировна на минуту задумалась, а потом продолжила:
– Кристиночка, понимаешь… Нельзя всю жизнь думать о смерти, – она убрала прядь каштановых волос за ухо и снова посмотрела мне в глаза, – жизнь – это, знаешь, как… Как день рождения. К тебе приходят гости, дарят подарки. Ты ведь знаешь, что это закончится, но разве ты будешь сидеть и грустить об этом?
– Нет, конечно! Я буду веселиться, – я вдруг вспомнила свой прошлый день рождения. Мама нарядила меня в желтый костюмчик из топика и юбочки, и мы пошли в детский сад. Там ребята водили вокруг меня хоровод, а потом все вместе подняли меня на стуле ровно семь раз: такая в группе «Мечтатели» была традиция. Потом мы пили чай с тортом и играли в воздушные шарики, а после обеда мама забрала меня домой. Это был чудесный день.
– Вот видишь, – продолжила свою речь Ольга Владимировна, – поэтому каждый день жизни нужно воспринимать как подарок, хотя бы пытаться, понимаешь?
– Да.
Когда я вернулась домой, мама пекла сырники. Она удивилась, увидев меня на пороге, и, конечно же, спросила, почему я пришла так рано. Мне пришлось все ей рассказать.
– Ну, ладно, всякое бывает, садись обедать, – мама взяла глубокую тарелку и положила мне овощное рагу.
– Мам, я не очень хочу кушать.
– Надо поесть, а то сил никаких не будет, а тебе еще уроки делать, – она придвинула тарелку с овощами ближе ко мне, а потом добавила, – не переживай сильно, так бывает.
– Да, знаю, – я неохотно начала ковыряться в тарелке, выбирая оттуда только картошку.
Вечером мы вместе забрали Ксюшу из садика и обсуждали все на свете по пути назад. Когда настало время ложиться спать, мама подошла к моей кровати, не включая свет, и снова напомнила:
– Не переживай, зайчик, все будет хорошо. Если станет страшно – приходи ко мне, – затем она поцеловала меня в лоб и, хотела было уйти в свою комнату, как вдруг я, неожиданно для самой себя, сказала:
– Мама, завтра будут похороны.
– И что? – кажется, она напряглась.
– Можно мне пойти?
– Нет, тебе еще рано. Нечего на гробы смотреть, – четко и ясно закончила мама свою мысль, и через мгновение ее силуэт скрылся в коридоре.
***
«Напиши имя мальчика, который тебе нравится». Я отвечала на вопросы анонимной анкеты, которую Настя принесла в школу, чтобы всем похвастаться. Мой второй класс был временем, когда твой авторитет определялся не уровнем интеллектуального развития, а наличием говорящей куклы «Baby Bon», Барби с гнущимися коленками и модной анкеты для девочек.
Оля и Лида пристально следили за тем, что я пишу в пустых строках, а я прекрасно знала, что им обеим нравился Никита Ковалёв, поэтому смело вписала его имя, хотя на самом деле тогда я была влюблена в Питера Пэна. Мы занимались девчачьими делами в туалете, чтобы мальчики ни о чем не догадались.
Когда всем стало известно, кто мне нравится, девчонки стали хихикать, мол, у меня точно не будет никаких шансов. Стоит, наверное, сказать, что шансов у меня действительно не было, притом, буквально до сегодняшнего дня. Не то, чтобы всю жизнь я была влюблена в Питера Пэна: я влюблялась в мальчиков из реальной жизни, но… Об этом расскажу немного позже.
Наверное, восемь лет – слишком ранний возраст для того, чтобы влюбляться, я точно не знаю. Но Никита Ковалёв и вправду был самым красивым мальчиком в нашем классе: у него были золотистые волосы, большие голубые глаза, ровные зубы, пухлые губы и умопомрачительная улыбка.
Может быть, я бы даже смогла влюбиться в него, как и все мои одноклассницы, но мне нравилась только его внешность.
Мама всегда говорила, что внешность человека – это не самое главное, и что часто эта внешность бывает обманчива. Как, например, в сказке о Красавице и Чудовище. Поэтому, наверное, я и не влюблялась ни в кого из своих одноклассников. Они все казались мне маленькими и глупыми. А вот Питер Пэн… Я только потом поняла всю суть сказки о летающем мальчике, но это, как сказал бы Каневский, (передачи которого в то время я тоже безумно обожала) «совсем другая история».
Когда я вошла в класс, чтобы подготовиться к уроку, Данил, которому все никак не надоедало меня дразнить, поставил мне подножку. Я споткнулась и, как курица, пролетела через полкласса. Благо – прямо к своей парте. Потом открыла рюкзак и поняла, что дома мне придет конец.
Накануне вечером мама варила мне клейстер для урока труда, а тем утром он разлился в кармане, заклеив насмерть страницы учебников и испортив папку с тетрадями. «Надо было все-таки завернуть его в еще один пакетик», – сокрушенно подумала я. По классу моментально разнесся противный запах, а я начала доставать все из портфеля, параллельно пачкая себя и свою парту.
Ребята снова начали смеяться, а я снова расплакалась, уже прокручивая в голове сцену о том, как мама достает из шкафа папин ремень с пряжкой и с красным лицом прижимает меня в углу, как это случилось после первой моей «тройки».
Когда Ольга Владимировна зашла в класс и поняла, что дело плохо, сразу отправила меня домой, и я пошла туда, словно бы на смертную казнь. Однако, кроме громкого десятиминутного возмущения, больше ничего не
произошло.
– Ну, Кристина, ну, как так?! – мама двумя пальцами доставала содержимое моего портфеля и параллельно смотрела на меня тем взглядом, которым родители обычно смотрят на своих детей, когда те что-то натворили.
– Просто клейстер разлился, я не специально, – я готова была уже расплакаться, но мама меня успокоила.
– Да, я знаю. Нужно было просто лучше его упаковать. А как ты сегодня уроки будешь делать? – мама достала из кармана толстую обшарпанную книгу, на обложке потертыми буквами было написано «Родная речь».
– Может, расклеить страницы ножом? – подкинула я идею.
– Можно и ножом, – мама бросила портфель в стиральную машину, – мой руки и садись обедать.
***
В кружке выпиливания были только мальчики и я. Александра Валерьевна раздала нам переводную бумагу, небольшие бруски дерева и пустила по классу стопку раскрасок. Среди картинок с трансформерами и машинами затесались картинки с принцессами. Я, не изменяя своему вкусу, выбрала Ариэль. Потом долго и упорно водила карандашом по контуру, чтобы через переводную бумагу на дереве появился точно такой же рисунок.
Когда дело было кончено, я подошла к учительнице и попыталась выпросить у нее выжигатель по дереву. Конечно же, она мне его не дала, зато попросила мальчика Женю, который был на пять классов старше, помочь. Он долго что-то мастерил, а я переживала, как бы он не испортил мою русалочку.
Я хорошо была знакома с Женей и даже однажды пригласила его на свой день рождения. Мне исполнялось пять лет, и мама купила очень красивый торт с уточками. Еще мы с Женей часто вместе играли во дворе, а, когда я была в первом классе, он заполнял мой дневник.
После того, как русалочка была готова, я начала рассматривать ее со всех сторон и на тыльной стороне поделки увидела красивую надпись «Кристине на память». Принеся Ариэль домой, я поставила ее на своем столике, чтобы она помогала мне выполнять домашние задания. Ксюша канючила, что хочет такую же, а я посоветовала ей самой записаться в кружок выпиливания и подружиться с Женей.
***
Мы с сестрой уже спали, когда я услышала, как в замочной скважине поворачивается ключ. Потом в коридоре кто-то включил свет. «Похоже, мама вернулась от тети Олеси», – подумала я, но потом услышала встревоженный голос маминой подруги:
– Кристиночка, солнышко, проснись, – тетя Олеся шептала мне на ухо, пытаясь не разбудить Ксюшу.
– Что случилось? Где мама? – я не сразу проснулась, но сразу поняла: случилось что-то плохое.
– Кристина, – начала тараторить мне тетя Олеся, – вашей маме стало плохо, ее увезли в больницу. Я сейчас приготовлю вам завтрак, а потом уйду ненадолго. Ты ложись спать, утром за вами приедут бабушка с дедушкой.
Помню, как сильно я тогда испугалась. Мама в больнице? Мы поедем в деревню? Почему тетя Олеся пришла среди ночи? Что происходит? Все эти вопросы просто не помещались в моей голове, но я подумала, что лучше будет сделать так, как мне сказали, и под звуки гремящих за прикрытой дверью кастрюлек провалилась обратно в сон.
Утром дома и вправду никого не было. Я разбудила Ксюшу, и мы пошли умываться. Она не понимала, в чем дело, как вообще-то и я. Хорошо, что не пришлось ничего объяснять сестре самой: когда мы сели завтракать, вернулась тетя Олеся. Она сказала, что всю ночь была с мамой в больнице, потому что ей стало очень плохо, когда они вместе пили чай.
– Сейчас маме уже лучше, но она недолго полежит в больнице, а вы пока поживете у бабушки с дедушкой, – мамина подруга пыталась всеми силами нас успокоить, складывая вещи в дорожную сумку. А я сидела и не понимала, зачем она это делает: мы бы и сами легко справились. А потом за нами приехали бабуля с дедом.
***
– А сейчас у нас будет урок математики, – Галина Егоровна поправила очки в черной оправе на переносице и слегка взъерошила кудрявые волосы, – Ангелина, сколько получится, если из ста вычесть три?
Перед ответом Ангелина взяла паузу и что-то начала считать на пальцах.
– Восемьдесят семь, – ее голос был настолько уверенным, что я даже подумала, будто сама разучилась считать.
– Нет, Ангелина, неверно. Кристина, ты знаешь правильный ответ?
Я подумала, что это какая-то шутка, может быть, – проверка. Ну, не могут дети в третьем классе проходить настолько простые примеры. Мы-то уже давно перешли к квадратным уравнениям и даже начали решать системы.
– Ответ – девяносто семь, – неуверенно проговорила я. Ребята в классе разом повернулись в мою сторону и смотрели на меня, то ли с презрением, то ли с восхищением.
– Молодец, – Галина Егоровна начала водить ручкой по журналу, выбирая следующего ученика, – теперь нам ответит Саша Артемьев. Сколько будет двести плюс восемнадцать?
Саша почесал затылок и тоже взял паузу перед ответом, но все сказал правильно.
Потом учительница задала нам еще несколько простейших примеров и оставшийся урок объясняла дроби. Мы это прошли еще в конце первого класса, потому я уверенно продолжала отвечать на все вопросы Галины Егоровны, а она продолжала меня хвалить.
На перемене несколько одноклассников подошли ко мне и начали расспрашивать, откуда я такая умная вообще взялась. Выяснилось, что я им понравилась. По крайней мере, никто из них не пытался выдрать мне клок волос или придумать обидную кличку.
Я объяснила, что приехала в деревню на пару недель, потому что моя мама попала в больницу, и бабуля с дедом забрали нас с сестрой к себе.
Потом ребята начали спрашивать меня о моем родном городе. Было странно. Я чувствовала себя звездой Голливуда, дающей интервью назойливым журналистам.
Было непривычно находиться в сельской школе. Все здесь были какими-то другими, более доброжелательными ко мне. Может быть, потому, что каждый человек здесь откуда-то знал мою семью, а, может, я действительно всем им понравилась. Меня даже звали кататься со снежной горы после занятий, но я отказалась.
На уроке чтения все поразились моему навыку читать бегло, а не по слогам. Галина Егоровна вгоняла меня в краску, потому что абсолютно каждый день на абсолютно каждом уроке ставила в пример своим ученикам. Меня и раньше часто ставили в пример, но сейчас было особенно неловко. Наверное, потому, что в сельской школе все относились ко мне иначе, и как-то не хотелось их обижать. Я почему-то чувствовала свою вину в том, что обучена всему лучше деревенских детей.
Домашние задания, которые Галина Егоровна просила нас выполнить, казались неприлично легкими, потому я справлялась с ними примерно за пару часов, а не за шесть, как было обычно.
Это было хорошее время, уютное. По вечерам мы с бабулей много разговаривали, лепили пельмени и смотрели «Пусть говорят». Топили печь, носили воду в баню, кормили скот, чистили двор от снега и делали много чего еще. Ксюша тогда ходила в детский сад, но в деревне ходить отказалась и все время, пока бабуля была на работе, Ксюша сидела дома с бабушкой Аганей, потихоньку училась читать и все время норовила залезть в мои тетради. А однажды вечером, когда мне задали сделать аппликацию-натюрморт, Ксения взяла и испортила мой шедевр.
Младшие братья и сестры часто портят что-то важное, прямо как собаки. Иногда мне даже кажется, что они все состоят в каком-то тайном сообществе, где им дают задания-пакости.
Мы жили у бабули с дедом примерно две недели, и это время как раз пришлось на конец четверти. Я получила много «пятерок» в сельской школе, а, когда вернулась в городок, узнала, что и в родной школе мне тоже вывели «пятерки» по всем предметам, даже по физкультуре. Мама очень мной гордилась. Ее, наконец, выписали из больницы, жизнь продолжалась.
***
Единственный плюс быть старшим ребенком – в том, что тебе всегда покупают новую одежду и не приходится что-то за кем-то донашивать. Все. Когда я была в пятом классе, Ксюша уже пошла во второй, и у нее начался английский. Если год назад все уроки с ней делала мама, то теперь ответственность за ксюшины оценки с какой-то радости легла на меня.
Учитывая, что я никак не могла привыкнуть к тому, что теперь все уроки проходили в разных кабинетах и с разными учителями, а объем домашних заданий с каждым днем только увеличивался, выполнять их за двоих было, мягко говоря, непросто. К тому же, в то время я активно занималась в секции плаванья, так что, времени на все не хватало, и я стала выполнять свою «домашку» задней левой ногой в надежде, что как-нибудь пронесет. Но не пронесло.
В моем дневнике все чаще стали появляться «тройки» и «двойки», поэтому я все чаще стала получать ремня дома. Выплеснуть все эмоции могла только на тренировке, пока проплывала разминочные два километра. Плыла всегда быстро, с агрессией отталкивалась от бортиков, представляя, что это долбанные уроки, долбанный дневник с плохими оценками и долбанные учителя, которых я абсолютно не понимала. Наверное, поэтому я очень быстро добралась до второго взрослого разряда. Я была в растерянности, такого еще никогда не случалось, только не со мной. А мама все продолжала орать на меня за плохие оценки и даже попыталась запретить мне заниматься плаваньем.
А потом я опоздала на тренировку из-за факультатива по математике, и Виталий Владимирович не пустил меня в бассейн. Я решила зайти сама и плавала на соседней дорожке до тех пор, пока занятие не закончилось.
Я стояла и сушила волосы феном, когда тренер подошел ко мне с вопросом:
– Говорил же, что сегодня в бассейн тебе нельзя, зачем плавала?
– Отстаньте, – мой подростковый нрав взял верх, и я впервые нагрубила взрослому человеку. А Виталий Владимирович молча отошел и стал кому-то звонить.
Вечером я выполняла школьные задания. Вдруг в дверь начали сильно стучать. Сначала я испугалась, а потом поняла, что это мама вернулась с работы.
Не раздеваясь, она открыла шкаф, в котором висели ремни отца, и поволокла меня в комнату за волосы. Потом бросила на паркет, схватила за ноги и начала бить меня этим ремнем. Ее лицо было красным от злости, мое – от слез.
– Отстаньте?! Как ты вообще с тренером разговариваешь?! А что будет дальше?! Ты мать родную пошлешь?! Как же я тебя ненавижу! Я тебя убью! – она кричала и продолжала меня бить. Я сцепила зубы, чтобы не закричать от боли, а вот слез сдерживать не смогла. Все было, как в тумане. Я увидела в ее лице лицо своего отца.
– Мама, пожалуйста, не надо, – взмолилась я в какой-то момент. В это время Ксюша сидела и плакала в соседней комнате. Я думаю, ей было очень страшно, даже больше, чем мне.
Когда все закончилось, мама повела меня в ванную умываться и заодно принять душ перед сном. Я чувствовала, как у меня болит спина – оказалось, там остался огромный синяк. Еще мама случайно (я так думаю) разбила мне висок.
– Если кто-то спросит, скажи, что Ксюша игрушкой стукнула, ладно? – мама с надеждой смотрела мне в глаза перед сном.
– Хорошо, – было очень страшно, мне казалось, что ночью мама все-таки доведет дело до конца и убьет меня, поэтому, несмотря на адскую усталость, долго не могла уснуть. Задремала только когда услышала, что мама выключила свет и телевизор в своей комнате.
Утром мама очень извинялась передо мной, пока заплетала нас с Ксюшей в школу. Это была наша утренняя традиция: мама просыпалась в половине шестого или даже раньше, готовила завтрак, потом будила нас с сестрой, чтобы сделать прически, и уезжала на работу в город. После ее ухода мы ложились спать до половины восьмого и собирались на учебу уже самостоятельно.
Конечно, я простила маму. А как иначе? Она жутко устает, а я в последнее время часто ее расстраивала, вот она и сорвалась.
Дальше все снова вернулось на круги своя: мы с Ксюшей смотрели «Доброе утро» за завтраком, одевались в приготовленную с вечера одежду, спорили о том, кто будет мыть посуду, доводили друг друга до слез, пытаясь снять скальпы во время драки. Потом шли в школу разными дорогами и весь день дулись друг на друга, чтобы после уроков дома попросить прощения, обняться и подраться снова через пятнадцать минут.
У Ксюши одно время была самая идиотская привычка на свете – разбрасывать по дому свою одежду. Я все угрожала ей, что выкину эти шмотки с балкона, если она не прекратит вести себя, как свинья, а она только посмеивалась надо мной. А потом плакала, собирая свои блузки под окнами.
Мораль сей басни такова: не бесите старших сестер.
***
– А че вы приперлись? – Наталья Юрьевна вальяжно вошла в кабинет истории и одарила нас всех грозным взглядом, – у вас по расписанию сейчас что?
– История, – ответил наш смельчак и дурачок Ося. Конечно, дурачком он, наверняка, не был, но все думали именно так, потому что нужно было быть отшибленным на всю голову, чтобы спокойно разговаривать с Натальей Юрьевной. Она была настолько строга с младшими школьниками, что казалась злобной теткой, которая ненавидит весь мир.
– Да что ты говоришь? – она присела за свой стол и сжала кулаки. Мы в это время сжали свои… ну, неважно, – у вас по расписанию сейчас искусство. Ис-кус-ство.
Учительница истории бросила классный журнал на парту, едва не разорвав его пополам:
– Валите отсюда нафиг! – она сказала немного не так, но, я думаю, суть все поняли.
Больше всего в этой ситуации я переживала за журнал, потому что была назначена ответственной за документ нашего класса, и за его порчу мне полагалось наказание. Я так боялась этого, что кроме учителей, журнал никому и никогда не давала, – наказаний дома мне было более чем достаточно. А тут такое… У меня буквально началась паника. Однако потом все пришло в норму: я сходила на факультатив, была на тренировке, выполнила домашние задания, которые теперь уже не казались мне такими сложными. Мы провели хороший вечер втроем и разошлись спать.
Следующее утро было довольно дождливым. Первый урок в расписании – история. Я почему-то очень боялась туда идти, и в этот раз даже – не из-за Натальи Юрьевны, а по какой-то другой причине. Мне и самой было непонятно, что за предчувствие меня мучает.
У кабинета директора я мельком увидела маму своей одноклассницы Саши. Было интересно, что она забыла в школе в такую рань, но я решила, что у нее есть свои причины, и спокойно пошла на урок.
У кабинета к тому времени столпились родители других моих одноклассников. Среди них я с долей ужаса узнала свою мать. Что-то мне это не нравится.
Когда начался урок, родители вместе с нами зашли в кабинет и расселись на «Камчатке». Наталья Юрьевна была удивлена, увидев такую картину, и, конечно же, спросила, чем она обязана визиту мам и пап.
Оказалось, что кое-кто из моих одноклассников рассказал родителям про случай с классным журналом и нецензурное выражение в нашу сторону. После долгой дискуссии я почему-то оказалась крайней, Наталья Юрьевна разрыдалась и назвала меня бессовестной, а мама в один момент перешла с учителем на «ты», послала ее в известное место и вывела меня из класса вместе с вещами.
Я долго не могла прийти в себя. Наталья Юрьевна посчитала, что это я нажаловалась на ее поступок, и рассказала маме, насколько я отвратительная ученица. А для меня это значило только одно: сегодня мне сильно влетит. Но тогда мне не влетело. К моему глубокому удивлению, мама встала на мою сторону. А у одноклассников с того дня пропало желание осыпать меня оскорблениями: они почему-то тоже старались меня успокоить. Тем майским днем у меня началась совершенно другая жизнь.
