Текст книги "Мой волшебный мир"

Автор книги: Кристина Денисенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Заснул я, как только улегся. Спал крепко до самого утра. А на рассвете приснился мне сон:

Сплю. Звенит будильник. Дата – пятница 13 сентября. Время – 06:30. Открываю один глаз – чья-то посиневшая рука тянется к часам. Вскакиваю. Вижу Лизу в платье бабы Матрены. Из спины торчит рукоятка кухонного ножа, а пушистый Персик трется у ног. Немую тишину взрывает громкий злорадный смех Гулисы. Она набрасывается на меня и начинает тряски со словами «Ты почему до сих пор в квартире не прибрался?».

Проснулся в ужасе. На лбу холодный пот выступил. Действительно бардак кругом.  Глядь на часы – 06:30, пятница, 13. Ну, думаю, никак Васо уже в поезд сел со своей балериной, везет дочурке подарочек на свадьбу и даже не догадывается, какой его ждет сюрприз.

Это еще хорошо, что его благодетельная женушка самолетов боялась. Иначе не было бы у меня времени на обдумывание тактики сглаживания острых углов,  а так я даже в квартире порядок навел. Выбросил в мусорный бак весь хлам, в том числе и вещи Гулисы, которые она не сочла нужным забрать, скорее всего, из-за уверенности, что новой груди в них будет тесно.

Квартира блестела чистотой. Не стыдно было и гостей звать. Подумал об Олесе, но ей не посмел бы и предложить зайти и на чашечку чая. Она же такая застенчивая. Само очарование.

С мыслями о ней, я побрился, и после легкого завтрака побежал в цветочный магазин. Я захотел подарить Олесе букет ромашек и извиниться за поведение Гулисы и испорченный вечер.

Я ждал ее возле парикмахерской, спрятав цветы за спиной. Город утопал в тумане. Прохожие казались серыми и безликими. И только с появлением Олеси день приобрел краски. И листва стала ярче, и небо поголубело, и даже туман рассеялся. Я не мог отвести глаз, настолько Олеся выделялась из толпы своей женственностью. На ней была бардовая юбка свободного кроя. Ножки в туфельках на небольшом каблучке. Я засмотрелся на коленки, потом на золотые волосы, ниспадающие на плечи, а потом наши взгляды пересеклись, и я поспешил к ней, окрыленный возвышенным чувством.

– Доброе утро, волшебная фея! Вы больше не исчезайте без предупреждения.

Я опустился на колено и поцеловал ее ручку, застав врасплох. Олеся смутилась и залилась румянцем. Я же вручил ей ромашки, а сам парил над землей от счастья.

– Это мне? – Олеся приняла букет.

– Кому же еще?! Вам, моя радость!

– Давай, может, перейдем на «ты»? Сколько можно «выкать».

– Договорились. Ты не обижаешься за вчерашнее? Прости. Знал бы – повел бы другой дорогой, честное слово. Мне так неудобно, что так вышло.

– Она твоя невеста?

– Она хочет ей быть, но у меня другие планы. Я не собираюсь на ней жениться.

Олеся опустила глаза, и я при свете дня любовался ее красотой. Неловкое молчание Олеся нарушила первой.

– Спасибо за цветы, Руслан. На сегодня это уже второй подарок!

– Второй? – я успел за долю секунды расстроиться.

– Да. Соседка подарила мне метлу и пригласила вечером на чай. Говорит, научу тебя, как пережить утрату.

– А зачем метла? – спросил я, не подумав. Но воображение рисовало картинки с мистическим подтекстом. – Неужели летать?

Олеся блеснула глазками и интригующе улыбнулась:

– Матрена пришла с самого утра и говорит, пауков надо бы погонять. Странная у меня все-таки соседка. Будто без ее метлы я паутину убрать не в состоянии.

– Только не говори, что с самого утра «пауков гоняла»?

– Так и есть! И не просто гоняла, а еще и паутину аккуратно в мешочек складывала.

– Какой еще мешочек? – не вытерпел я.

– Полотняный. Маленький такой, в пол-ладошки. Говорю же, Матрена добрая, хоть и похожа на ведьму. Она помочь мне хочет.

– А я хотел сегодня вечером пригласить тебя в кино. Может, пусть эта ведьма сама шепчет свои заклинания над мешочком с паутиной?

Олеся уткнула носик в ромашки и опустила ресницы. Я же ожидал услышать положительный ответ, но не тут-то было.

– Сегодня никак не получится. Я уже пообещала Матрене, что приду вечером.

Ничего не оставалось делать, как идти на работу в расстроенных чувствах. Да-да, именно, расстроенных. И Матрена со своей навязчивой помощью стала все больше вызывать подозрений. Неужели она решила свои знания Олесе передать? А что если Олеся и без ее знаний ведьма? Я же в нее по уши влюбился! Что если она околдовала меня? – думал я, но гнал подобные мысли прочь.

Не хотел я в Олесе разочароваться, уж слишком нравилась она мне. Из-за нее я был готов и против Васо пойти, даже если за ним стояла бы целая свита головорезов. Но закрались в мою голову сомнения. – Каким образом умер муж Олеси? И почему она винит себя в его смерти?

Случайно обратил внимание на объявление, приклеенное к столбу. «Ритуальные услуги» было написано большими белыми буквами на черном. И тут меня осенила идея проведать одного старого знакомого и попытаться докопаться до истины.

Эдик окончил патологоанатомический институт и работал в морге лаборантом. Как раз то, что было нужно. Фамилию Олеси я знал, и в надежде, что муж носил ту же фамилию, решил навести кое-какие справки.

Гадкое чувство перекрывало кислород и душило изнутри. Но я все же перешагнул порог заведения, где мертвые тела рассказывают о причинах смерти докторам, которые не выписывают рецепты.

Я не стал вдаваться в подробности, Эдик и без лишних объяснений сразу принялся за дело. Ему не составило труда найти нужную папку. Такой уж он человек – все должно быть на своих местах. У него даже диски с фильмами лежали в алфавитном порядке. Весь в мать. Помню, как она по рукам меня била за то, что «Айболита» не на ту полку впихнул.

Вот и тогда руки у меня дрожали. Боялся, узнать, что Олеся отравила своего мужа или придумала что-то более коварное. Она ведь говорила, что своими руками жизни его лишила. Так что же она сделала? Или не сделала?

С самодовольным видом Эдик открыл папку, пролистнул пару страниц и  говорит:

– Острый геморрагический панкреатит.

Естественно, я не понял, что это значит. Но внимательно ждал объяснений.

– Если верить заключению Борисовны, а более опытного патологоанатома я не встречал даже во время практики во Львове, – то Глеб при жизни любил выпить и покушать. Это его и погубило. Этиловый спирт и жирная пища.

Я уже почти обрадовался, что ничьей вины в его смерти нет, но Глеб перевернул еще один лист и его брови поползли вверх.

– Заключение: прогрессирующая недостаточность кровообращения, инфекционный перикардит, острый геморрагический панкреатит…

– И что все это значит?

– А это значит, что Глеб – восьмидесятилетний дед, что никак не стыкуется с датой его рождения. Здесь явно какая-то ошибка. Такого просто не может быть. Кто-то подменил результаты, – предположил Эдик.

Я как чувствовал, что что-то нечисто со смертью мужа Олеси. Но что именно, оставалось только догадываться.

Пятница, 13 – все валилось из рук. От неясности, плохих предчувствий и усталости к концу рабочей недели. На заводе если не компрессор, так генератор не давал никакого спокойствия. А в личной жизни – Гулиса стала проблемой первостепенной важности.

Стас заезжал поговорить с глазу на глаз. Испуганный, осунувшийся. А дышал так тяжело, будто на него ярмо надели и заставили поле вспахать. Сказал, что сдал он Гулису с потрохами, выложив следователю все, что знал, и теперь боится, как бы Гулиса из-за угла и ему нож в спину не вонзила. А сам белый, что без сострадания смотреть на него невозможно.

Не нравилась мне эта история с Лизой. А хуже всего то, что Гулиса вины своей не чувствовала и могла еще всем задать жару. Но я не показывал своего волнения и всячески старался приободрить Стаса.

Тяжело же притворяться, особенно когда у самого мозг вот-вот задымится.

Во второй половине дня позвонил Эдик и заявил, что Глеб – муж Олеси – женщина.

Мне казалось, весь мир сошел с ума. Эдик же, не скрывая смеха, в очередной раз повторил, что бумаги подменили, и пообещал разобраться после выходных.

Я хотел сорваться с места, бросить все и бежать к Олесе. Не за объяснениями, нет. За состоянием приятного волнения.

«Лубанах» продолжал работать. Но о прибыли в текущем месяце можно было и не мечтать. Весь доход придется направить на пополнение запасов спиртных напитков и реставрацию зеркальных секций бара.

Финансовая суть дела меня интересовала меньше всего. Я оптимист по жизни и верю в положительный исход. Но эта ночка хорошенько пощекотала мне нервишки. Признаюсь, я испугался не на шутку.

Я смотрел последние новости по телевизору. Сирия, химическое оружие, прогнозы третьей мировой войны – все это отвлекало от собственных проблем. Вытянувшись на мягком диване, я и думать не хотел о приезде Васо.  Но стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Я почувствовал гнев взбешенного отца каждой клеткой тела, и меня словно пригвоздило. Ноги не слушались. Интуиция подсказывала: ничего хорошего не жди. А в дверь все неугомонно колотили.

Набрав полную грудь воздуха, я решительно встал и, не спрашивая «Кто там?», распахнул дверь перед незваными гостями. Васо был не один. Этого и следовало ожидать.

Первой в квартиру влетела Гулиса. Плакалась и прикидывалась несчастной овечкой.

– Негодяй, подлец, – распиналась она, – всю жизнь мне испортил.

Наигранные слеза, слюни, сопли.

Рядом с Васо стояла женщина в строгом голубом костюме. Я остановил взгляд на пышной груди и не смел посмотреть в глаза. Предостережение Мартены останавливало меня.

Балерина изящно переступила через порог, и в один миг Васо схватил меня за руку:

– Что ты вытворяешь, щенок? Да как ты посмел мою девочку довести до такого состояния. Она извелась вся, плачет от самого вокзала, успокоиться никак не может.

Васо постарел. Я заметил и поредевшую шевелюру, и обвисшую кожу, и желтоватый цвет лица. Он был уже не тем Васо, который держал в страхе весь город.

– Рад вас видеть, – я солгал.

– Тонечка, ты посмотри на этого наглеца. Он рад меня видеть, – Васо недовольно сжал губы, отчего морщины прорисовались еще отчетливее.

– Ну, здравствуй, Русланчик, – балерина сделала вокруг меня круг.

Я чувствовал ее пронзительный взгляд, и холод от пола поднимался по ногам и к самому сердцу. Казалось эта «Тонечка» – снежная королева, для которой я Кай.

– Здравствуйте, – ответил я и продолжил смотреть в глаза Васо, считая это более безопасным.

– Не слышу объяснений. Или ты думаешь, я шутки приехал шутить? – Васо повысил голос и толкнул меня в плечо.

– Он бросил меня, – опять завыла Гулиса. – А я хотела ребеночка от него. Сволочь!

Балерина принялась успокаивать эту истеричку.

– Васо, вы здравомыслящий человек, неужели вы поверили всему, что наговорила ваша дочь? У нее серьезное психическое расстройство. Ей нужна врачебная помощь. Она помешалась на больших сиськах! Она не рассказывала, что хочет 6-ой размер?

Васо бросил беглый взгляд в сторону Гулисы:

– Мы о сиськах будем говорить или перейдем к делу? Идем.

Васо повел меня в зал и эти две «знатные дамы» пошли за нами.

Васо расстегнул пиджак и опустился в мягкое кресло. Закинул ногу на ногу и жестом указал мне присесть. Гулиса вытерла следы истерики в виде размазанной под глазами туши и надменно сложила руки на груди. Балерина стала слева от Васо, и продолжала сверлить меня взглядом.

Они давили на меня, но я все же попытался показать, как я вижу сложившуюся ситуацию:

– Уважаемый Васо, мы расстались с вашей дочерью, и я не считаю нужным  оправдываться. Я не люблю ее, и ни о какой свадьбе не может быть и речи.

Гулиса опять вошла в роль страдалицы:

– У него есть другая. Папа, я не вынесу этого горя. Я жить без него не могу. Если он не жениться на мне, клянусь, я перережу вены или брошусь под поезд, или пойду в зоопарк и пусть меня разорвут голодные львы. Я люблю его!

Васо вскочил, но балерина положила свою тоненькую ручку ему на плечо, и Васо послушно занял прежнее положение.

– Не верьте ее угрозам. Гулиса слишком любит жизнь, чтобы так просто с ней проститься. Ничего она с собой не сделает, это же не официантке в спину нож метнуть.

Гулиса прищурилась, недовольно скривив губы. Вся в отца.

– Как нож? Какой официантке? – возмутился Васо.

– Нож кухонный, а официантку Лиза зовут. Бедняжка борется со смертью по вине вашей драгоценной доченьки. Гулиса не рассказывала, как разгромила мой ресторан? А как здесь погром устроила?

Васо округлил глаза и приоткрыл рот, не произнося ни слова.

– Не верь ему, папа, – заскулила Гулиса и припала к его ногам. – Лиза угрожала мне. У них был роман. Да, роман! Они смеялись надо мной, изверги.

– Не плачь, деточка, – подключилась балерина, – мы верим тебе. Разве такое милое создание способно лгать?

– Васо, я хотел выставить вам счет, но, глядя на Гулису, понимаю, что деньги вам потребуются на ее лечение. Отвезите ее в хорошую клинику для душевнобольных.

– Руслан, какой же ты глупый. Ты хоть знаешь, от чего отказываешься? Моя дочь – сокровище. Она вполне здорова, но несчастна. И, кстати, по твоей вине. На какую сумму ты хотел предъявить мне счет? Я дам в десять раз больше, оплачу вашу свадьбу и романтическое путешествие в Улан-Уде. Забайкальские пейзажи пойдут вам обоим на пользу!

На его лице мелькнула хитрая улыбка.

– Нет, порадуйте вашим подарочком кого-нибудь другого. Я не женюсь на Гулисе.

Васо словно окаменел.

– Тогда тебе придется порадовать «подарочком» нашу девочку.

Я посмотрел на балерину. Ей в глаза. Они метали молнии, а лицо казалось спокойным и ласковым. Губы влажные. Я засмотрелся, а когда опомнился, было поздно.

Антонина сунула мне бланки с печатями, заранее поставленными подписями, щелкнула ручкой, и я все подписал, не читая.

Звонкий смех вывел меня из состояния, похожего на гипноз. Гулиса истерически смеялась:

– Ты подписал смертный приговор, мой ненаглядный! Как же я теперь буду жить?! Легко ли молодой и красивой девушке одной управлять рестораном?! Но я справлюсь! А ты будешь гнить в сырой яме, и твоя… как там ее? – Олеся, даже не придет поплакать на твою могилку, потому что твоей могилой станет темный лес!

Васо с мрачным видом набрал номер, и уже через пару минут в комнату влетели два здоровяка в кожаных куртках. И тут я вспомнил, что видел в блеклых глазах Матрены. А ведь я так ни разу и не поцеловал Олесю, и мне безумно захотелось сражаться за право на счастье.

Я зарядил с кулака одному из громил в челюсть, но второй огрел меня по голове и отошел от удара я только в багажнике автомобиля, связанный по рукам и ногам и замотанный в покрывало.

Мотор заглох. Хлопнули дверцы. Приближались шаги. Я рьяно пытался освободить руки, вгрызался в плотный скотч, но все безрезультатно. Правая кисть занемела. Пальцы не слушались. Понимание, что сопротивляться в данном положении не получится, угнетало. К тому же машина остановилась посреди леса. Это я понял сразу, как только открыли багажник. Надо мной светила луна и колыхались ветви.

 – Приведите его, – скомандовал женский голос.

Два огромных мужика послушно вытащили меня и швырнули на землю. Я упал к ногам балерины.

Антонина с важным видом посмотрела на меня и присела на корточки, снимая с длинных пальцев белые перчатки. На безымянном пальце блеснул перстень. Его блеск был таким же холодным, как и два ледяных кристалла голубых глаз. Балерина молча ударила меня по лбу перчатками и поднялась, оставив лежать в недоумении.

Я локтями сбросил покрывало и, привстав, застыл на месте. Антонина стояла ко мне спиной, как и те двое возле машины, очень похожие на восковые фигуры Николая Валуева. Ни Васо, ни его сумасшедшей дочурки не было.

Ночь. Лунный свет рассеивался сквозь туман. Выцветшая трава и непроглядный лес рисовали мрачные картины. Птицы не пели, и только издалека доносился  волчий вой.

Балерина сняла заколку, и длинные русые волосы локонами легли на плечи. Она встряхнула головой, но так и не повернулась лицом. Я не понимал, что она задумала, и не спускал глаз, скользя по изгибам стройной фигуры. Надо отметить, балерина хорошо сохранилась: прямая осанка, тонкая талия, округлые бедра. К моему удивлению, она начала раздеваться. Пиджак плавно съезжал вниз.

Я сжал кулаки, разводя руки в стороны. Скотч резал кожу, но я продолжал. Похоже, никто и не думал, что я смогу высвободиться. Балерина расстегивала пуговицы на рукавах блузки. Охрана и ухом не вела. А я тем временем взялся за скотч на ногах. Бесшумно от него избавиться не удалось.

 Балерина резко обернулась, и я со страху перекрестился. Ее лицо исказилось: губы стали тонкими, сухими и неприятными, кожа старой, шершавой на вид и покрытой глубокими трещинами, цвет глаз потемнел. Казалось, что вместо головы у балерины склеенная  из мелких осколков глиняная ваза с черными угольками и горизонтальной расщелиной. С этой расщелины доносились неистовые крики:

– Не дайте ему уйти!

Я метнулся к зарослям и побежал без оглядки. Две громадины преследовали меня по пятам.

– Он нужен мне живым! – разразилось, как гром, на всю округу.

Далеко убежать не вышло. Меня схватили и за шиворот приволокли к балерине.

Она выглядела снова молодой и привлекательной. Блузка расстегнута на верхние три пуговицы. Но в моих глазах она все равно оставалась монстром – сухой восставшей мумией.

– Что вам от меня надо? – не выдержал я напряженной тишины. – Вы лишили меня всего имущества, а теперь что?

Балерина щелкнула пальцами и те двое отвернулись. Она вплотную приблизилась и шепнула на ухо: «твоя молодость». От балерины веяло холодом, и я не посмел даже прикоснуться к ней, чтобы оттолкнуть.

– Скоро полночь, – процедила она. – Но прежде чем начать ритуал, ты выроешь себе могилу. Представляю, как обрадуется Гулиса, когда я расскажу, что исполнила ее желание.

Громкий смех откликнулся эхом. Хотелось сквозь землю провалиться, лишь бы не слышать этот мерзкий звук. Я зажмурился. Образ Олеси встал перед глазами. Она невинно улыбнулась и исчезла.

Выхода я не видел. Мысленно я уже начал прощаться с жизнью и проклинал себя за то, что связался с Гулисой. Если бы не она, никакая балерина не была бы мне страшна.

Крик совы донесся из лесу. Антонина потерла перстень и настороженно свела брови.

– Не бойся, мой мальчик, совсем скоро все закончится. Обещаю, больно не будет.

Поднялся ветер. Я молчал и слушал.

– Нужно торопиться.

Пепельная сова вылетела на поляну. Балерина лихорадочно теребила перстень. Губы изогнулись, а сова летела прямо на нее.

Жутко стало не только мне. Две громилы заскочили в машину. Заревел мотор. Колеса буксовали на сырой траве. Машина никак не могла сдвинуться с места, а сова размахивала крыльями уже совсем близко.

– Чик-чик, я в домике! – голос балерины стал мягким и испуганным.

Она по-детски сложила руки на груди крестом, будто играла в догонялки с кем-то. Только с кем? С совой?

Мне оставалось только наблюдать.

Сова налетала на балерину и клюнула ее в темечко. Машина резво двинулась и засверкала фарами. Я смотрел, как балерина медленно падает вниз и быстро стареет, превращаясь в усохшую старуху.

– Вот это расклад, – пробубнил я невнятно, опасаясь, что сова и меня заклюет до смерти.

Слава Богу, сова со мной не разговаривала, иначе я бы непременно подумал что свихнулся. Она покружила над поляной и улетела, оставив на земле несколько перьев.

Балерина или то, что от нее осталось, лежало неподвижно. В голубой строгой юбке, белой блузке, колготках со складками на худых ногах. Рядом валялись перчатки и пиджак. Я не знал, что мне делать: бросить балерину или отнести Васо. Недолго думая я решил бежать, но случайно заметил, что на ее пальце нет перстня. Я наклонился и рассмотрел обе руки: покореженные и костлявые. – Перстень пропал.

По большому счету, идти мне было некуда – квартиру я «добровольно» подарил Гулисе, ресторан тоже. К Олесе – совесть не позволяла. Да и мать не хотел расстраивать и впутывать в свои проблемы. Пошел к Матрене. Образ этой старушки всплывал перед глазами и звал меня. Если честно, я думал, что схожу с ума.

Выбираться из лесу довелось недолго – луна освещала все вокруг, и все тот же образ указывал дорогу. Я вышел на околицу и без труда добрался к дому местной чародейки.

Из маленького покосившегося окошка лился тусклый оранжевый свет. Внезапно скрипнула дверь и из нее показалась седовласая голова хозяйки. Матрена ждала меня. Я уже ничему не удивлялся.

Она отворила калитку, хрипло дыша:

– Эх, Русланчик, предупреждала же. Зачем глаза на балерину поднял? Да, не отвечай – знаю я все, знаю.

– Расскажите, что вы знаете? Кто она такая эта балерина?

– Заходи, внучок. Чай уже настоялся, – Матрена, будто нарочно уходила от разговора.

Миновав крохотный дворик, мы поднялись на порожек. Трухлявые дощечки поскрипывали, казалось, вот-вот рухнет все крыльцо. В домишке полы оказались понадежнее, но убогие стены с проводкой поверх обоев взяли свое. – Старый-старый дом.

Матрена усадила меня за стол. Сама села напротив и разливала чай по чашкам.

– Нехорошо ты поступил, внучек. Ох, нехорошо. Лизоньку не проведал, а Олесю проверять вздумал.

Стыдно мне стало. Я сделал глоток.

– Утром пойдешь в Лизе, отнесешь ей яблок, – показывает на ведро рядом с лавкой. Надень ей на палец это кольцо, – и кладет на стол тот самый перстень, что на балерине был.

– Как вам это удалось, в голове не укладывается?

–  Мои секреты тебе знать не к чему.

Матрена подула на горячий чай, и я провалился в глубокий сон.

Наутро страшно болела голова, как с похмелья. Матрена всучила мне яблоки, кольцо и при этом попросила ни с кем не говорить о случившемся в лесу. Ни с кем – повторила она и ушла по своим делам.

И я с полным пакетом яблок пошел через поселок, потом вдоль проезжей части в город, а потом по городу к больнице.

К Лизе меня провела дежурная медсестра. В палате кроме Лизы никого не было. На соседней койке лежал матрас в пятнах. Форточка закрыта, кислорода не хватало. Никак не мог привыкнуть к запаху лекарств.

Я придвинул стульчик ближе к кровати и присел, не зная с чего начать. Гостинец положил на тумбочку, а сам вертел яблоко. Лиза смотрела с непониманием. Наверно, уж слишком глупо я выглядел.

– Мне жаль, что так вышло, Лиз. Я верю, ты поправишься.

Лиза не отвечала.

– Я принес тебе не только яблоки – у меня еще кое-что есть для тебя.

Я достал кольцо и надел ей на палец, как просила Матрена.

Лиза приподняла руку и пошевелила пальчиками. Камень засиял, отражая солнечный свет.

– Спасибо, – единственное слово произнесла Лиза и опустила ресницы, погружаясь в сон.

Я смотрел на ее спящее лицо. Щеки на глазах розовели, болезненная бледность исчезала. Она явно шла на поправку.

Проведав Лизу, я направился на работу. Небритый и одетый неподобающим образом, с кашей в голове и парой яблок в желудке.

У проходных стоял черный джип, из которого вышел мне навстречу сам Васо Обезбашидзе.

Выглядел он встревоженным. Без галстука. Под рубашкой сверкала толстая золотая цель и ладанка с изображением Пресвятой Богородицы.

– Я давно тебя поджидаю. Нам нужно поговорить. Дело не терпит отлагательств. Гулиса сбежала и ты должен помочь мне найти дочь.

– Вы ошибаетесь, Васо. Я никому ничего не должен. И ваши проблемы с дочерью меня больше не интересуют.

Я, конечно, погорячился, но меньше всего мне хотелось думать о Гулисе. А вот мысли о балерине проскальзывали. Да что там проскальзывали – вовсю скользили туда-сюда, как фигуристы на льду.

– Руслан, а тебе странным не показалось, что вчера ты обошелся всего лишь легким испугом? Нет? Я мог бы собственноручно пустить тебе пулю в лоб. Но ты мне всегда нравился. Ты перспективный молодой человек, который может сколотить приличный по моим меркам капитал. У тебя еще вся жизнь впереди. Чего бы ты хотел, скажи? Хочешь, я верну тебе назад квартиру и ресторан?

Он ждал ответа.

– Взамен на что? На вашу сумасшедшую дочурку?

– Не язви, – Васо пригрозил пальцем. – Антонина рассказала мне, как ты пытался убежать.

«Рассказала» – значит, она все еще жива, – смекнул я.

– Глупо, мальчик. Глупо! От меня не убежишь. Даю тебе время на размышления. До вечера. А в 18:00 твоя судьба решиться окончательно.

– Васо, неужели на роль вашего зятя нет другой кандидатуры? Дайте Гулисе денег на операцию по увеличению груди, так за ней толпами бегать будут. Она и обо мне сразу забудет. Зачем вы навязываете мне свою волю? Не люблю я ее. Не люблю.

– Будет так, как хочет Гулиса. Или ты женишься на ней, или тебе конец.И запомни – все зависит от тебя. Ты сам строишь свою судьбу. А теперь расскажи мне, где бывает моя дочь? Я разыщу ее и без твоей помощи.

Я назвал пару заведений, где Гулиса любила часто появляться, и попрощался с Васо.

Встречаться ни с ним, ни с Гулисой, и с загадочной балериной-мумией желания не было. Я бы нашпиговал их джип тротилом и взорвал к чертовой матери. Но, как законопослушный гражданин, не имею на это прав, а со вчерашнего дня –  и денег.

Как это меня не заставили подписать еще и заявление на расчет? – подумал я, заходя на территорию завода.

По субботам у нас обычно было тихо. По графику у меня вообще должен быть бы выходной, но оборудование времен СССР нуждалось в ежедневном контроле.

Я полдня собирался с мыслями. Чего я уже только не передумал: и сбежать с Олесей в другую часть страны, и улететь с ней за границу, и пожаловаться в прокуратуру, и жениться все-таки на Гулисе, а потом отравить как крысу.

Решение нашлось само собой. Хотя нутром чуял, что без Матрены не обошлось.

Дежурный охраны сообщил, что на пропускных меня ожидает молодая женщина. Я поинтересовался, как она выглядит, но дежурный толком ничего не сказал.

К превеликому удовольствию, этой женщиной оказалась моя Олеся. Неповторимая, светлая, чистая и любимая всей душой.

Олеся, Олеся, Олеся…

Так птицы кричат в поднебесье…

Она застенчиво улыбнулась. Я не мог не налюбоваться ее красотой. Весь мир перестал для меня существовать. Я не видел вокруг ничего: ни автомобилей на стоянке у заводоуправления, ни клумб, укрытых пожелтевшей листвой, ни неба, ни солнца. Все мое внимание было направлено на нее – девушку, ради влечения к которой я пошел против воли Васо Обезбашидзе, не побоявшись и его балерину с неординарными способностями.

Я парил над землей от счастья видеть Олесю. Она сама нашла меня и предложила сходить вечером в кино. Олеся волновалась. Я чувствовал, что ей неловко. Щечки покраснели, глазки излучали внутренний свет. Она тоненьким голосочком говорила:

– Ты не сердишься? Я отпросилась на полчасика, чтобы увидеться. Если ты еще не передумал, то сегодня вечером можем сходить в кинотеатр. Я читала афиши. В 18:00 –  комедия-мультфильм «Как поймать перо Жар-Птицы», а в 19:40…

Я не дал ей закончить фразу. Коснулся тыльной стороной пальцев щеки, провел по нежной коже к подбородку. Мы молча смотрели друг другу в глаза, и я наконец-то сделал то, о чем давно мечтал  – поцеловал Олесю в губы.

Олеся ответила на поцелуй, но вскоре стыдливо отстранилась, а я никак не мог прийти в себе. И плевать, что и денег на билеты нет, и в 18:00 мою судьбу грозился окончательно решить папочка Гулисы. Эта сумасшедшая семейка у меня в печенках сидела, а сердце учащенно билось от любви к Олесе.

– Кажется, перо Жар-Птицы я уже поймал! Уверен, что с тобой мне было бы светло даже в самую темную ночь. Ты мой лучик света, как главная героиня пьесы Островского «Гроза» – луч света в темном царстве.

Олеся смущалась, отчего я еще больше ей восхищался.

– Обещай только не торопить события, – попросила она серьезно. – Еще не так давно я хотела распрощаться с жизнью. Но то ли переезд и моя чуткая и заботливая соседка, а может и в тебе все дело – я снова радуюсь рассветам, дышу полной грудью и хочу научиться быть счастливой вопреки всему.

И я, конечно же, пообещал. Не спеша, мы прогулялись по осенней аллее. Олеся продолжала рассказывать:

– Траурные мысли потихоньку покидают меня. Вчера Матрена предложила погадать на воде. Не буду вдаваться в подробности, но до чего же точно она рассказала обо всем, что со мной было. Даже о нашей встрече. Она  ведунья. Знаешь, в детстве я боялась страшилок про ведьм и сама себя настраивала, что все это выдумки. Но Матрена убедила меня в обратном. – Есть люди, наделенные даром читать чужие мысли и управлять судьбами. И эти люди среди нас.

Что есть, то есть. Балерина тоже из числа «наделенных даром», но основная его часть иссякла вместе с ее старинным перстеньком. В этом мне предстояло убедиться до запланированной встречи с Олесей в кинотеатре.

Естественно, я не мог себе позволить прийти на свидание, как минимум, не приняв душ и не побрившись. Но дома у меня временно не было, и я пошел к Стасу.

Пока я напевал «Ла-ла-ла-ла-ла» в ванной, «сорока на хвосте» принесла последние новости: «Гулису в смирительной рубашке увезли в психиатрические лечебницу, после того как она повторно покушалась на жизнь Лизы.  Ей грозит тюремный срок».

Этой сорокой оказалась сама балерина. Антонина уже не вызывала страха. Умоляющим тоном она уговаривала Стаса повлиять на Лизу, предлагала деньги, но не требовала и не угрожала, а, увидев меня, резко замолчала и начала рыться в сумке. Ее руки заметно дрожали. Еще не дряблая кожа, но венозный узор четко прорисовывался тонкими зелеными реками. И что вы думаете? – Антонина извинилась и вернула мне ключи от квартиры, а дарственные документы разорвала в клочья.  Единственное, что она попросила: позволить увезти Гулису на лечение в Польшу.

«Хоть на край света. И желательно навсегда!» – подумал я и со спокойной душой пошел на свиданье с Олесей.

Черная полоса сменилась не просто белой, как принято говорить, а радужной! Я каждый день с нетерпением ждал вечера, чтобы провести его с ней: девушкой, изменившей всю мою жизнь.

Васо оставил меня в покое. Они с Антониной увезли Гулису с собой, и я наконец-то избавился от этой душевнобольной.

Мой старый друг таки разгадал загадку со смертью первого мужа Олеси. Не зря он любил с детства порядок во всем. Оказывается, Глеб баловался психотропными препаратами, о чем Олеся и не подозревала, списывая перемены в настроении мужа на следствие спиртного. То веселый и разговорчивый, то нервный и молчаливый. Наркоман, одним словом.

Я не затрагиваю эту тему в разговорах с Олесей. Не хочу, чтобы она лишний раз волновалась. Спасти жизнь Глебу врачи не смогли, и в этом нет вины Олеси. И дело не в борще с мясом и не в жареных котлетах, не в самом алкоголе, а в сочетании его с наркотиками. Я знаю, что Олеся тяжело переживала утрату и не хочу ворошить прошлое.

Как и многие мужчины, окрыленные любовью, я сделал Олесе подарок. Скопив за полгода нужную сумму, я подарил Олесе на 8 марта цветочный магазин. Все было заставлено розами! Никогда не забуду ее реакции – Олеся долго не могла поверить, что все происходит на самом деле, даже просила ущипнуть ее. Я же целовал ее нежные губки и сжимал в объятиях!