Текст книги "Ради нашей любви"

Автор книги: Кристин Григ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Понимаю, – серьезно ответил Курт.

– Правда, ты звонил каждый день. Но я все равно волновался – ведь если ты в больнице, значит, с тобой что-то не в порядке, правда?

Вместо ответа Курт обнял мальчика здоровой рукой и крепко прижал к себе. Лорелея до боли прикусила губу, чтобы сдержать слезы.

Что же ей делать? Как открыть правду и не навлечь беду на себя и на сына?

Часом позже, проводив Уильяма к бабушке, Курт вышел на балкон, опустился в шезлонг и закрыл глаза.

Лорелея молча стояла рядом, ожидая, пока он заметит ее присутствие. Или он собирается всю неделю ее игнорировать?

– Курт, тебе что-нибудь принести?

– Ничего не надо, спасибо, – вежливо ответил он.

– Как насчет обеда? Ты, должно быть, проголодался…

– А где Фрида?

– Я дала ей неделю отпуска. Курт открыл глаза.

– Что ты сделала?

– Дала ей…

– Может быть, стоило сначала со мной посоветоваться?

– Да, это твой дом, и она – твоя служащая, но я подумала, что…

– А ты не подумала, что мне понадобится ее помощь?

– Зачем?

– А ты как считаешь? Для начала – чтобы готовить мне еду. Чтобы искать в шкафу чистые рубашки. Да мало ли еще зачем! Если ты не заметила, я же беспомощен, как младенец!

– Я буду рада тебе помочь, – спокойно ответила Лорелея. – Я уже приготовила несколько сандвичей и…

– Твоя помощь мне не нужна.

Эти слова обожгли ее, словно удар хлыста. Лорелея прикрыла глаза и ответила, презирая себя за неудержимую дрожь в голосе:

– Извини, я забыла. Разумеется, тебе никогда ничего не нужно. И никто не нужен.

Она развернулась и пошла прочь. Курт замер, ожидая хлопка двери, но, как видно, Лорелея хорошо владела собой – она прикрыла дверь тихо и аккуратно. Курт откинул голову на спинку шезлонга и тяжело вздохнул.

О чем это она, черт возьми? С чего взяла, что ему никто не нужен? Разве он сам только что не сказал, что нуждается в помощи Фриды? Должно быть, у жены просто дурное настроение. Оно и понятно. Она ненавидит его, ненавидит Вену, ненавидит свою новую жизнь, чувствует себя, словно в ловушке. А теперь по его вине оказалась заперта в этой ловушке еще на несколько недель.

Возможно, она считает, что в аварии виноват он сам. Что, злясь на нее, он гнал машину слишком быстро. Но это не так. Он уже готов был вернуться, готов был просить прощения, уверять, что никогда больше не напугает ее и не причинит ей боли, что хотел лишь показать ей…

Что показать? Что их брак – ошибка?

Курт прикрыл глаза. Так оно и есть, верно? Огромная ошибка. Не пора ли с ней покончить? Сколько еще он сможет видеть Лорелею, вдыхать ее запах – и помнить, беспрерывно помнить, что она его ненавидит? Что она несчастна из-за него?

Курт прижал ладонь ко лбу. Под черепом пульсировала надоедливая боль.

Ладно. Строить планы на будущее пока не стоит. Но, по крайней мере, он сделает все, чтобы облегчить ее ношу.

Для начала позвонит Фриде и попросит ее вернуться. Следующий звонок – в агентство по найму. Ему нужен помощник-мужчина. Сама мысль о слуге внушала Курту отвращение – однако ничего другого не оставалось: ведь одной рукой он не способен ни брюки натянуть, ни пуговицы застегнуть, а о более сложных операциях, вроде мытья, и говорить не приходится.

Хотя, если бы гордость не помешала ему принять предложение Лорелеи…

Курт испустил стон.

Лучше некуда! Рука в гипсе, голова раскалывается, жена его терпеть не может, а он впадает в экстаз при одной мысли о ее прикосновении! Снова и снова прокручивает в памяти ту единственную ночь, тешится мыслью, что утро, когда она, рыдая, упала ему на грудь, не было лишь плодом наркотического дурмана…

О нет! Если бы она хоть в малой степени ощущала то же, что и он, ту же жгучую жажду, всепоглощающее желание, чудесно соединенное с чем-то неопределимым, но куда более нежным и…

– Извини меня.

Он поднял глаза. Лорелея стояла над ним с подносом в руках. Лицо холодное, замкнутое – такое же безразличное, как ее извинение.

– Не надо. – Курт приподнялся. – Это я должен извиниться.

– Все в порядке. Ты ведь болен.

– Я не болен. У меня сломана рука. Это не болезнь.

– И еще сотрясение мозга. Прости, мне не следовало на тебя кричать.

– Было сотрясение. И ты не кричала.

– Нет, кричала.

– Вовсе нет, ты… – Уголки его губ изогнулись в невольной улыбке. – Еще немного – и мы поругаемся из-за того, кто должен извиняться.

Лорелея осторожно улыбнулась в ответ.

– И то верно. Давай начнем сначала. Мы оба были неправы.

– Так-то лучше. – Взглянув на поднос, Курт поднял брови. – Сандвичи с салатом и тунцом?

– Ага. – Лорелея поставила поднос перед ним. – Фрида говорила, ты любишь рыбу. Вот лимонад. Пирожные. Если захочешь чего-то еще…

И она двинулась прочь. Но Курт поймал ее руку.

– Не уходи.

– Курт, я не хочу тебя раздражать. Доктор сказал…

– Останься и поешь со мной. Пожалуйста. Сегодня мой первый день дома. Составь мне компанию.

С сильно бьющимся сердцем он ждал ответа. Сколько можно раздумывать, отвечая на такую простую просьбу?

– Хорошо, – медленно ответила она наконец. – Спасибо.

Лорелея понимала, что это предложение перемирия. Курт, как и она, понимает, что они прикованы друг к другу на целую неделю, так что им ничего не остается, кроме как соблюдать приличия.

Что ж, она согласна.

Обеденное и послеобеденное время они провели в натужно вежливой беседе ни о чем. Подошло время ужина, и, тайно радуясь освобождению, Лорелея сбежала на кухню.

Притворная дружба оказалась еще тяжелее честной вражды. Невыносимо было сидеть рядом с Куртом, притворяясь, что они друг другу просто приятели, добрые знакомые, но никак не муж и жена. Не люди, которых однажды свела страсть…

И подарила им дитя.

Ужинали они в столовой. Лорелея – на одном конце стола, Курт – на другом. Как и за обедом, они старались поддерживать вежливую беседу, но на сей раз получалось куда хуже. Скоро оба замолчали. Курт уставился в тарелку, вяло ковыряясь вилкой в мелко нарезанном мясе пополам с картофелем и спаржей. Кажется, особого аппетита у него не было.

– Может быть, хочешь чего-то другого? – спросила наконец Лорелея.

– Что? – Он поднял голову, встретившись с ней глазами, но тут же отвел взгляд. – А-а… Нет, спасибо, все в порядке.

– Мясо не пережарено? Я спросила Фриду, и она сказала…

– Прекрасное мясо.

– Фрида еще сказала, что ты любишь спаржу, но…

– Бога ради, Лорелея! Фрида – не эксперт по моим кулинарным пристрастиям. Кстати, спаржу я в детстве терпеть не мог. С чего ты взяла… – Он оборвал себя и глубоко вздохнул. – Извини.

– Нет-нет, все в порядке. Ничего удивительного, что ты сейчас…

– Злой как черт?

– Что ты устал, – мягко ответила Лорелея, вставая из-за стола. – Ты только что вышел из больницы…

– Да. Конечно. – Курт тоже встал. – Я помогу тебе прибраться.

– Нет!

Этот возглас вырвался из ее груди прежде, чем Лорелея успела его остановить. Только не это! Еще несколько тягостных минут с ним наедине, когда каждая секунда напоминает, что ему не о чём с ней говорить, тяжело и неловко находиться с ней рядом, – нет, она этого больше не выдержит! Когда поблизости Уильям, все иначе. Но теперь, когда она осталась наедине с Куртом, приходится взглянуть в глаза горькой истине: в его жизни для нее места нет.

– Я хотела сказать… – Она выдавила улыбку. – Тебе пора спать.

Спать? Да еще и девяти нет! Впрочем, Курт подозревал, что сегодня вообще не заснет. Всю ночь пролежит без сна, вспоминая натянутую улыбку жены, мучаясь от мысли, что бедной женщине невыносимо тяжело просто находиться с ним в одной квартире…

– Да, – быстро ответил он. – Вот именно. Я устал, мне давно пора в постель. – И улыбнулся в ответ – должно быть, так же натужно. – Ужин был превосходный. Большое спасибо.

– Рада, что тебе понравилось. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи!

Уже отвернувшись, Лорелея вдруг снова повернулась к нему.

– Только… – Да?

Только, может быть, выпьешь чашечку кофе? – хотелось ей сказать. Или просто посидишь со мной? Протянешь мне руку, поможешь перекинуть мост через эту зияющую пропасть между нами?

Она с трудом сглотнула.

– Я… э-э… я только хотела спросить, не возражаешь ли ты, если завтра я приготовлю на ужин цыпленка.

Цыпленка? Так вот зачем она его окликнула! Чтобы обсудить завтрашнее меню! И это все, о чем им предстоит вести разговоры всю неделю? Меню, его вкусы в еде, познания Фриды… Что ж, очень может быть. Что им еще обсуждать? Что может сказать ему Лорелея? Разумеется, не то, что он жаждет услышать…

– Не возражаю, – коротко ответил Курт и исчез за дверью.

Несколько секунд Лорелея смотрела ему вслед, затем с глубоким вздохом принялась убирать со стола. День был жаркий и душный, но теперь, когда на город опустилась ночь, где-то вдалеке слышалось рычание грома.

Замечательно. Только грозы сейчас не хватало! Как будто мало бури в ее измученном сердце!

– Лорелея!

Обернувшись, она увидела в дверном проеме своего мужа. Волосы у него были растрепаны, рубашка наполовину расстегнута. Увидев его таким, она вдруг с пугающей ясностью поняла, что страсть, много лет назад бросившая ее к нему в объятия, не ушла – и никогда не уйдет.

За окном снова прогрохотал гром, на этот раз решительнее и ближе.

– Да?

Он с трудом сглотнул.

– Я… извини, не хотел тебя утруждать, но… В первый раз она услышала в его голосе неуверенность.

– Тебе плохо? – быстро спросила она. – Рука болит? Медсестра дала мне таблетки…

– Да все со мной в порядке! Просто… никак не могу расстегнуть эти чертовы пуговицы.

Взгляд ее метнулся вниз, к ровному ряду пуговиц на голубой рубашке. Две верхние были расстегнуты – ровно настолько, чтобы обнажилась черная полоска волос на мускулистой груди, – следующие застегнуты.

Лорелея ощутила, что заливается краской. Подняла смущенный взор на мужа. Судя по его лицу, ему тоже было не по себе. И неудивительно – ведь для такого человека попросить о помощи смерти подобно. Тем более – попросить ее.

– О, конечно! Я должна была сама догадаться… – Лорелея судорожно вздохнула и приказала рукам не дрожать. – Сейчас расстегну.

Она подошла к нему. Курт не двигался, глаза его не отрывались от ее лица.

– Пару лет назад я вывихнула запястье, – проговорила Лорелея, протягивая руки к первой пуговице. – Помню, как самые простые действия превратились для меня в непосильные задачи.

С одной покончено. Но почему он молчит?

– Правда, запястье было левое, а я, как и ты, правша, так что поначалу мне казалось, что это не так страшно…

Вторая пуговица позади. Хорошо развитые мускулы под загорелой кожей, черный пушок волос… Господи, да что же он молчит? Так и собирается стоять и слушать ее дурацкую болтовню?

– А оказалось совсем иначе. Это было ужасно! Я даже волосы уложить не могла! В то время они были длиннее, и…

– У тебя прекрасные волосы, Лорелея. Руки ее замерли на следующей пуговице.

Тихий, хрипловатый голос Курта пронзил ее, словно электрический разряд.

– Спасибо. Что ж, у тебя такой проблемы не будет. То есть… я хочу сказать, тебе не нужно укладывать волосы. Хотя, разумеется, я с удовольствием помогу тебе и причесаться, и вымыть голову, и… Ну вот, последняя.

– Распусти их.

– Что? – удивленно спросила она.

– Распусти волосы.

– Курт! – Лорелея тяжело сглотнула. – Не думаю, что…

– Пожалуйста. Вынь эти шпильки и распусти волосы.

Ей не пришлось принимать решение – он решил за нее. Миг – и его здоровая рука нырнула в ее льняную гриву, шпильки полетели на пол.

– Я так и не забыл, как твои волосы щекотали мне кожу. И губы…

– Курт! – О Господи, теперь он гладит ее по щеке. – Курт, что ты… что ты де…

И в этот миг он ее поцеловал. Нежно, осторожно прикоснулся губами к губам. Лорелея замерла, завороженная этим легким, словно крылья бабочки, касанием. Из груди ее вырвался едва слышный стон – и, повинуясь этой бессловесной мольбе, Курт снова прильнул к ее устам, на этот раз жадно и страстно.

За окном сверкнула молния.

Миг спустя – вечность спустя – Курт поднял голову. Взгляды их встретились. Он приподнял ее голову за подбородок, ласково погладил большим пальцем по щеке.

– Скажи это, – прошептал он. – Скажи, Лорелея. Чего ты хочешь?

Хочу, чтобы ты меня любил, – эта правда, столь долго скрываемая в сердце, сверкнула перед ней, словно молния, вспарывающая темные небеса. Лорелея понимала: он ждет от нее признания, что ей не терпится лечь с ним в постель. Но на самом деле она хочет большего. Гораздо большего. Она любит Курта. И что страшнее всего – мечтает об ответном чувстве.

Должно быть, ее ужас отразился на лице. Курт уронил руку и отступил на шаг.

– Прости. – Голос его звучат хрипло. Лорелея поняла, чего стоило ему это отступление. – Не надо было спрашивать.

Она молча покачала головой и положила руку ему на плечо. Он отстранился, словно обжегшись ее прикосновением.

– Не надо, милая. Все в порядке, У нас был трудный день, мы оба устали.

– Курт, подожди…

Но он уже шел прочь. А она стояла посреди комнаты, словно превратившись в соляной столб, не в силах его остановить.

Приближалась гроза. За окном завывал ветер, и верхушки деревьев раскачивались, словно заламывая руки-ветви в безысходной тоске.

Как хотелось Лорелее завыть вместе с ветром! И выть, и вопить, и обливаться слезами, и биться головой о стену! Но это не поможет. Жалость к себе никогда не помогала – ни в детстве, когда погибли ее родители, ни позже; когда она узнала, что беременна. Жизнь научила Лорелею: единственный способ противостоять беде – взглянуть правде в глаза. Так ей придется поступить и теперь.

Нужно покончить с этой комедией супружества. Победить в себе любовь к человеку, который ее не любит. И сообщить ему, что у него есть сын. Всего-то делов, мысленно добавила она и горько усмехнулась.

В эту ночь Лорелея почти сразу провалилась в сон, как только легла. Но спала беспокойно.

Во сне она брела по узкой тропке под хмурыми враждебными небесами, под злобное рычание грома… и знала, что она одна. Совсем одна в целом свете.

Раскат грома сотряс дом, и Лорелея села в постели, грубо выдернутая из сна. Гроза бушевала вовсю. Оглушительные раскаты следовали один за другим, и комнату заливал призрачный свет молний.

Сердце Лорелеи отчаянно забилось. В детстве она боялась грозы. Родители понимали ее страх, но бабушка, к которой переехала девочка после гибели отца и матери, называла ее трусихой.

– Как тебе не стыдно! – говорила она, обнаружив, что во время грозы Лорелея забивается в темный угол и зажимает руками уши. – В роду фон Левенштейнов трусов нет!

Со временем Лорелея победила свой страх – перед грозой, перед жизнью, перед неизбежными в жизни потерями. Но сегодня вдруг снова ощутила себя маленькой девочкой, смертельно испуганной ревом грома, зубчатыми молниями, разрезающими тяжелые темные тучи… И пустотой в собственном сердце;

– Курт! – срывающимся голосом прошептала она. – Курт!

6

Дверь распахнулась. Луч света прорезал враждебную тьму, пригвоздив Лорелею к подушке. Она поспешно прикрыла лицо рукой, чтобы Курт не заметил слез на ее щеках.

– Лорелея! – Он отвел от нее луч фонарика. – С тобой все в порядке?

– Конечно, – с натужной бодростью ответила она.

– На улице настоящая буря. Я подумал, что ты могла проснуться, а поскольку света нет… он отключился…

– Со мной все в порядке, – твердо повторила Лорелея, но рокот грома перекрыл ее голос.

– Лорелея, – мягко сказал Курт, – вовсе не стыдно бояться грозы.

– А я и не боюсь!

– Милая моя, все мы чего-нибудь боимся. Нет ничего дурного в том, чтобы это признать.

– Знаю. Я не ребенок.

– Вот и хорошо. Я оставлю тебе фонарик. Если я тебе понадоблюсь…

– Не надо! Говорю же тебе, я…

Оглушительный гром прокатился над самой их головой. Молния вспорола тьму, и Лорелея едва не спрыгнула с кровати.

Черт побери! – мысленно воскликнул Курт. Она – его жена, она до смерти напугана, и если сейчас он повернется и уйдет, то никогда больше не сможет считать себя мужчиной!

Миг – и он уже был возле нее, обнял ее здоровой рукой, привлек к себе.

– Прижмись ко мне, mein Liebling, – прошептал он. – Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Уже во второй раз он предлагает ей свою помощь. Но ей это не нужно. Ничего от него не нужно. Даже он сам…

Он погрузил пальцы в копну ее волос и мягко развернул ее лицом к себе. Лорелея попыталась отстраниться, но он вновь прошептал ее имя. Голос его был так нежен, так полон жаждой, что все страхи ее испарились.

– Курт! – прошептала она.

И, обвив мужа руками, припала к его губам.

Губы их встретились, и из груди Курта вырвался хриплый стон.

Годы вдали от Лорелеи растаяли, как дым. Все растаяло, исчезло без следа – остались только запах и вкус, и сладкая боль прикосновения к ее прекрасному телу.

Пять лет он тщетно старался изгнать из памяти воспоминания о единственной ночи, проведенной с безымянной колдуньей, а теперь нашел свою колдунью и назвал ее женой.

И сегодня – их брачная ночь.

Поцелуи становились все более страстными. Не слишком ли он спешит, не требует ли слишком многого? О нет! На его поцелуи Лорелея отвечала своими, лихорадочно лаская холодными пальцами его лицо, плечи, грудь. Прошептав ее имя, он охватил ладонью полную грудь под тонкой тканью – и его возлюбленная содрогнулась от наслаждения.

– О-о, Курт! – прошептала она.

От этого страстного призыва все тело его напряглось и мускулы превратились в камень. Но он приказал себе не спешить. Сегодня они друг для друга – не безымянные незнакомцы, охваченные страстью. Эта женщина, что обнимает его так крепко, словно мечтает никогда-никогда не отпускать, – Лорелея, его жена.

Он снова прильнул к ее губам, и языки их сплелись в древнем, как мир, танце. Лорелея тихо застонала. Поцелуи Курта спускались все ниже, и она страстно выгибалась ему навстречу. Вот он коснулся губами соска, просвечивающего сквозь полупрозрачную ткань, – и по пронзительному вскрику Лорелеи понял, что она готова. Настало время вознести ее на небеса и не отпускать, пока она не взмолится о пощаде.

Но Лорелея уже молила его о милости. Не словами – о нет! – стонами и вздохами, и бесстыдно чувственными извивами податливого тела. Курт пылал, как в огне. Возбуждение его было так велико, что причиняло боль. И все же он ждал. Ждал, когда она скажет, что хочет его, что жаждет его близости, что все эти годы помнила о нем, как и он о ней.

Но разве она уже не признается в этом – каждым движением, каждым вздохом, каждым поцелуем?

– О Курт!

Слыхано ли, чтобы это имя, короткое, резкое и мужественное, так нежно звучало в устах женщины? Словно она произносит его не губами, а сердцем… Гроза миновала, молодой месяц заглядывал в окно, и в его призрачном свете Курт прочел на прекрасном лице Лорелеи то, что наполнило его ни с чем не сравнимой радостью.

– Лорелея! Моя колдунья!

Прижав ее к себе, он перекатился на спину – и вздрогнул от резкой боли в руке. Он сдавленно зашипел сквозь зубы, и Лорелея отпрянула.

– Что? О, Курт, твоя рука! Прости, я не подумала…

Он поймал ее руку и поднес к губам.

– Не уходи.

– Но твоя рука…

– С ней все в порядке.

– Неправда. Тебе больно!

Он поцеловал ее ладонь, слегка прикусив нежный бугорок у основания большого пальца.

– Нет. Но станет больно, если ты уйдешь.

Курт не кривил душой: рука еще ныла, но рядом с Лорелеей он готов был перенести любую боль.

Запустив пальцы в льняную копну ее волос, он осторожно развернул ее лицом к себе и припал к ее губам. Goti, какая же она сладкая!

– Лорелея, – хрипло прошептал он, – я хочу тебя увидеть. Но раздеть тебя одной рукой не смогу. Сделай это, моя колдунья. Сними рубашку – для меня.

О, как она жаждала ощутить на своем теле сильные мужские руки! Быть может, сказывались пять лет воздержания – ведь после Курта у нее никого не было. А теперь он снова стал ее возлюбленным.

И мужем.

Эта мысль поразила ее до глубины души. Выходит, сегодня – ее запоздалая брачная ночь!

– Разденься, Лорелея.

Сердце ее отчаянно забилось. Она изменилась за пять лет – чуть пополнела, красота ее стала более зрелой и женственной. Что, если Курт будет разочарован?

– Mein Lilebling! – Он нежно провел рукой по ее спине. – Позволь мне тебя увидеть.

Нервно облизнув губы, Лорелея встала на колени и медленно стянула рубашку через голову. Тело ее в лунном свете отливало цветом слоновой кости.

Курт молча смотрел на нее – смотрел так, словно хотел поглотить взглядом каждую клеточку ее тела.

– Я… я уже не такая, как пять лет назад, – неуверенно проговорила она.

Так оно и было. Время и рождение ребенка превратили хрупкую юную красавицу в цветущую женщину. На мгновение Курт ощутил острый укол боли, не имеющей ничего общего с болью в сломанной руке. Если бы… ах, если бы ему было дано стать отцом ее ребенка…

Лорелея прикрыла грудь руками, словно защищаясь.

– Может быть… может быть, не стоило?

– Еще как стоило! – улыбнулся Курт. – Ты стала еще прекраснее, чем прежде. Так прекрасна, что у меня дух захватывает. – Он ласково отвел ее руки от груди. – Я жалею лишь об одном – что все эти годы мы провели в разлуке.

– Я тоже жалею, – со слезами на глазах прошептала Лорелея.

Он осторожно коснулся набухшего соска.

– Но теперь мы вместе. Это все, что имеет значение.

Курт провел пальцем по соску, и Лорелея издала тихий стон.

– Mein Liebling, какая же у тебя прекрасная грудь! – Рука его скользнула в ложбинку меж белоснежных холмов, спустилась ниже – вдоль живота – и еще ниже…

Лорелея молча прикрыла глаза.

– Пожалуйста, – прошептала она, – пожалуйста!

– Чего ты хочешь? Скажи.

– Войди в меня, Курт. Возьми меня. Я так хочу тебя, так хочу…

Кровь закипела у него в жилах. Одним движением он сбросил пижамные штаны…

– О, Курт! Мой муж!

Не отрывая глаз от его лица, Лорелея легла на него сверху и помогла найти дорогу… Восторженный возглас женщины слился с хриплым стоном мужчины.

Наконец-то! Курт, ее возлюбленный, ее муж, человек, которого она любит всеми силами души и тела, – он стал с ней единым целым. Глаза его потемнели от страсти, сильная рука нежно гладит ее бедра, дыхание учащается от ее движений.

И Лорелея начала любовную скачку. Сперва медленно, затем все быстрее и быстрее, забыв о робости и стыде. Поверх барьеров любовь несла ее в рай, о существовании которого она прежде и не подозревала.

Курт ощутил приближение развязки, но усилием воли заставил себя помедлить. Ему хотелось увидеть экстаз Лорелеи. И долго ждать не пришлось. Вот она, громко выкрикнув его имя, забилась на нем в сладостных судорогах. А в следующий миг он, притянув ее к себе, перекатился на нее и отдал ей вместе с семенем всю свою страсть, всю душу, все мечты.

В этот миг она достигла второго пика наслаждения. Стоны их слились в единый хор, славящий любовь. Прижавшись губами к ее щеке, Курт ощутил соленую влагу слез, но не знал, ее это слезы или его собственные.

– О Курт! – простонала она. – Не оставляй меня! Никогда не оставляй меня, любимый!

И он тихо поклялся:

– Я никогда тебя не оставлю.

В этот миг блаженной опустошенности Курт наконец понял, почему женился на Лорелее. Расчеты и сделки здесь ни при чем все проще.

Он ее любит.

Лениво текло время. Минуты, часы – не все ли равно?

Лорелея вздохнула и погладила мужа по спине. Кожа под ее ладонью была гладкой и шелковистой, под ней угадывались крепкие, развитые мускулы.

– Тебе понравилось, милая? – промурлыкал он.

– Очень, – улыбнулась она.

Курт улыбнулся в ответ и, обняв ее, перекатился на бок.

– Да уж вижу, – удовлетворенно заметил он и легко поцеловал ее в губы. – Кажется, тебе эта поза по душе.

– А тебе? – порозовев, поинтересовалась Лорелея.

– Ну как тебе сказать… – задумчиво протянул он.

– О, прости! Я никогда…

– Лорелея, милая! Да я же просто тебя дразню! Это было невероятно. Надеюсь, ты не откажешься повторить этот номер на бис – раз этак двести или триста?

– Ах вот как! Ну тогда…

Курт снова поцеловал ее и, откинувшись на подушку, привлек ее голову к своей груди.

– Ах, Лорелея, каким же дурнем я был тогда, пять лет назад!

– Нет. Это я во всем виновата. Зачем я убежала? Мне было стыдно. Казалось, что мы сделали что-то дурное. Никогда прежде я…

– Я тоже, mein Liebling. Никогда – ни до того, ни после – я ни одну женщину не желал так, как желаю тебя.

Новый поцелуй, глубже и страстнее предыдущего, – и удовлетворенный вздох.

– Сколько раз я думал о том, чтобы тебя разыскать! – Он нежно провел ладонью по ее волосам, пропуская льняные пряди сквозь пальцы. – Но гордость меня останавливала. Если уж, думал я, она исчезла, даже не назвав своего имени…

– Мне было так стыдно!

– Теперь я понимаю, но тогда… – Он снова вздохнул. – Знаешь, дорогая, мужчины порой ведут себя как полные идиоты. Особенно когда охраняют свою драгоценную, гордость. Я убедил себя, что лучше всего просто о тебе забыть… но если бы это было так просто! – хрипловато добавил он.

– Я тоже не могла забыть тебя, – тихо призналась Лорелея. – Ты снился мне по ночам, а днем я мечтала о встрече с тобой. Представляла, как вхожу в комнату – а там ждешь меня ты.

Курт крепче прижал ее к себе.

– Теперь мы нашли друг друга, mein Liebling, и никогда больше не расстанемся!

Что-то сжало ей горло. Боже, как же она любит этого мужчину! Как удавалось ей долгих пять лет скрывать от себя правду? И как теперь скрывать правду от него?

Честность важна в любых отношениях, но в их браке – особенно. Курт ясно дал понять: он женился на ней именно потому, что не хотел строить семью на лжи.

Но их семья уже построена на лжи! И какой ужасной лжи! Курт воспитывает собственного сына, не зная, что Вилли – его плоть и кровь!

Сейчас, сказала себе Лорелея. Сейчас она во всем признается…

Но в этот миг Курт снова прикоснулся к ней, шепча ее имя, – и она забыла обо всем на свете…

После обеда они отправились на автомобильную прогулку по окрестностям Вены. Курт загадочно сказал, что хочет кое-что показать жене. Лорелея предложила повести машину, и муж, немного поворчав, согласился – ему и самому не хотелось, чтобы их уединение нарушал водитель.

– Ты прекрасно водишь машину, – заметил он по дороге.

– Спасибо. Мне это нравится. Хотя впервые я села за руль всего несколько лет назад. – Она улыбнулась ему. – Бабушка всегда мне внушала, что водить машину – не дело для женщины.

– Представляю себе! – рассмеялся он. Несколько минут прошло в молчании. – Ты научилась водить после того, как купила коттедж в деревне?

– Нет, еще до того. Мне хотелось время от времени уезжать из Лондона на выходные.

– А я подумал, после того, как появился Вилли… Уильям…

– Вилли. – Лорелея облизнула губы. – Это прекрасное имя, и… моему сыну оно очень подходит. Прости, что я запрещала тебе так его называть.

– Тебе не за что извиняться, mein Liebling, – мягко ответил Курт. – Все верно, он твой сын, и только тебе решать, как произносится его имя.

– Что ж, пусть отныне он будет Вилли.

– Отлично, – улыбнулся Курт. Немного помолчав, он заговорил снова: – Тот человек, его отец… Ты говорила, он так ничего и не знает.

Невидимая ледяная рука сжала ее сердце.

– Верно.

– Ты думаешь, ему это безразлично. – Да.

– Ты в этом уверена? Видит Бог, если бы у меня был сын…

– Поверь, я приняла правильное решение.

– В этом я не сомневаюсь, mein Liebling. Просто пытаюсь представить, каково тебе было, когда ты поняла, что беременна и не к кому обратиться за помощью.

Лорелея крепче сжала руль.

– Да ничего страшного, – с напускной легкостью ответила она. – В жизни и не такое случается. Как-то пережила. Кроме того, беременность протекала легко, и роды были легкими.

– И слава Богу, – с улыбкой ответил он. – Я тобой восхищаюсь. Как тебе удалось в одиночку вырастить такого чудесного мальчугана?!

– Спасибо.

– Таким сыном, как Вилли, любой мужчина мог бы только гордиться.

– Спасибо, – тупо повторила Лорелея. К чему он клонит? Она понимала, что рано или поздно придется сказать правду. Но не сейчас, когда они мчатся по пригородному шоссе.

– Лорелея, об этом я и хочу с тобой поговорить… Видишь тот поворот? Сверни туда.

Она свернула на узкую, не асфальтированную проселочную дорогу. По обеим сторонам дороги как часовые стояли высокие сосны, и сквозь ветви их сочился солнечный свет.

– Куда мы едем?

– Сейчас сама увидишь. Так, теперь прямо… Вот и он.

На склоне холма перед ними открылся сказочный замок: стрельчатые окна, готические башенки, у входа – фонтан с фигурой Дианы-охотницы.

– Вот мы и приехали, – понизив голос, произнес Курт.

– Здесь живут твои друзья? – Лорелея поспешно пригладила волосы. – Если бы ты предупредил…

– Здесь никто не живет. Уже очень давно. Курт вышел из машины и открыл дверь для Лорелеи. Щеки его пылали румянцем. На миг она заподозрила, что у мужа температура. Но пальцы его, когда он помог ей выйти из машины, были холодными как лед.

– Впервые я увидел этот дом много лет назад, – тихо сказал он.

Рука об руку они поднялись по крутым ступеням. Курт достал из кармана ключ и отворил дверь.

Лорелея ахнула от восторга. Дом не был обставлен, но отсутствие мебели, ковров и штор на окнах не могло скрыть его сияющую красоту.

– Курт, как же здесь прекрасно!

– И мне так кажется, – В голосе его звучала гордость. – Я помогал его реставрировать.

– Ты? – Она удивленно обернулась к нему.

– Mein Liebling, я не всегда был богат. Ты ведь наверняка слышала сплетни обо мне. О моем прошлом.

– Я не прислушиваюсь к сплетням, – твердо ответила Лорелея, – и твое прошлое для меня неважно.

– И все же ты имеешь право знать правду о человеке, за которого вышла замуж. – Негромкий голос его гулко отдавался в просторном пустом холле. – Я родился вне брака и вырос на улице. Отца никогда не знал, а мать бросила меня, когда я был еще совсем ребенком.

– Курт! – Она положила руку ему на плечо. – Все это неважно!

– Для меня важно. – Он поймал ее руку и поднес к губам. – Я ведь не слепой и не глухой, милая. И прекрасно знаю, что за спиной меня называют бесчувственным чудовищем. – Он улыбнулся. – Это неправда. Чувства у меня есть, просто до сих пор я не давал им воли. – Улыбка его угасла. – Только сейчас я понял, почему не позволял себе довериться женщине. Из-за матери. Из-за ее предательства.

Что-то сжало ей горло.

– Пожалуйста, Курт, не…

– Милая, позволь мне договорить до конца. Мне нелегко об этом вспоминать, но я должен. Ради тебя.

– Мне ты ничего не должен…

Он прервал ее легким нежным поцелуем, затем обнял за плечи.

– В ранней юности мне приходилось делать такое, чего я сейчас стыжусь. Воровал еду на рынке, лазил по карманам… Словом, делал все, чтобы выжить. Однажды меня поймали. Я попал в тюрьму. Вышел всего через месяц – но этого урока оказалось достаточно. Я поклялся, что никогда больше не потеряю свободу. И стал искать работу. Хозяин этой виллы как раз занимался ремонтом и искал рабочих. – Рот Курта скривился в горькой усмешке. – Здесь я научился класть кирпичи и забивать гвозди. И еще научился никогда не доверять женщинам. Это был последний урок, милая. Я знал, что больше не повторю такой ошибки.