Текст книги "Бесплатных завтраков не бывает"
Автор книги: Крис Хендерсон
Жанр:
Крутой детектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Глава 15
Автоответчик у меня в конторе раскалился добела от бесконечных звонков. А звонила, оказывается, Джин Уорд. Она желала меня видеть. Чувствовалось, что где-то в горле у нее сидит, впивается острыми зубками страх, который не намерен отпускать свою жертву, пока не сгложет ее. Я позвонил по оставленному мне телефону, и она почти сразу схватила трубку, словно сидела у телефона и ждала и пропустила первый звонок именно для того, чтобы не подумали – она, дескать, сидит и ждет. Узнав, что я у себя в конторе, Джин сказала, что сейчас приедет – минут через пятнадцать-двадцать. Жду, отвечал я. И она дала отбой прежде, чем я успел произнести еще хоть слово.
Утомившись без конца вытирать пот, я открыл свое пуле-вполне-пробиваемое окно, включил вентилятор и уселся на стул, чувствуя, как впились все его ребра и плоскости в мое избитое тело. Не выпить ли? Но я отогнал эту мысль: я не сразу нашел самую удобную позу, а теперь вставать, идти, возвращаться? Нет. Кроме того, мне хотелось подумать, а мысли путались от боли, так что нечего было затуманивать их еще и джином.
Пот по-прежнему тек по мне ручьями, высыхая на то мгновение, когда вентилятор поворачивался ко мне, и с готовностью оживая в следующую минуту. Я перебрал в голове все, что было в моем распоряжении. Немного. Рэю очень бы хотелось, чтобы я отработал свой долг, следующим же рейсовым автобусом отправив Миллера в Плейнтон. Еще вчера я бы согласился на это, еще вчера – до той минуты, когда кто-то послал крупнокалиберный заряд через окно моего кабинета, в грудь моему посетителю! И до того, как Джеффри Энтони вдребезги разбил мои иллюзии, задев мимоходом и лучезапястный сустав.
Было совершенно очевидно: что-то происходит. Но что? Оставалось гадать на кофейной гуще. Заваривалась некая каша, не угрожавшая международной безопасности, но достаточно отвратительная и мерзкая, и один бедолага, уже обжегшийся ею, попросил меня о помощи. Не хочешь расхлебывать ее вместе с ним, Джек Хейджи, – не бери у него денег. А ты взял. Теперь из-за этого одного то хватают, то выпускают, другого вообще пристрелили, а я накрепко усвоил, что в городе Нью-Йорке невежливо стоять спиной к людям, даже если стоишь у писсуара.
Через восемнадцать минут после того, как Джин Уорд повесила трубку, стук в дверь возвестил, что она вновь появилась в моей жизни. А я еще сомневался, суждено ли нам встретиться вновь. Суждено. Она была далеко не так холодна, как в первый раз, она явно не справлялась с нервами. Я понял, что она напугана, по тому, как она шла от двери к моему столу, а увидев ее глаза, убедился в своей правоте. Случилось что-то еще такое, что заставило ее непреклонный взгляд сделаться честным, искренним и умоляющим, как у детей и нищих.
Она села на тот же самый стул, что и вчера, и начала с ходу, обойдясь без приветствий:
– Что нам делать, Джек?
– С кем?
– С Карлом. С полоумным Миллером. Я так боюсь... Не знаю, как быть, не знаю, где я в безопасности, а где – нет.
– Не могли бы вы выражаться яснее.
Тут она наконец посмотрела на меня и заметила некоторые перемены в моей внешности, произошедшие с нашей первой встречи. Не заметить багрово-желтые кровоподтеки на лице и шее мог только слепой. Она ахнула и даже чуть подалась назад, словно ей захотелось быть подальше от такого страшилища.
– Боже мой! Значит, он и здесь побывал!
– Кто? Миллер? Вы думаете, это он так меня разукрасил?
Я был почти оскорблен, но как человек взрослый, решил не придираться. А между прочим, если бы Миллер напал на меня, он сбил бы меня с катушек не хуже, чем это вышло у старины Джеффа. Великое дело – подкрасться сзади.
– Нет, – сказал я. – Обошлось на этот раз без Миллера. А почему, кстати, вы решили, что он стал бросаться на людей?
Она начала говорить – и сейчас же осеклась, издав только какой-то невнятный звук. Видно это было слишком глубоко запрятано, и слова не шли с языка. Справившись с собой, она предприняла вторую попытку:
– Карл... был у меня вчера вечером и... такой... в таком состоянии, что...
– Пьяный?
– Ужасно, – отрывисто произнесла она. – Он был так пьян, он говорил, что уберет каждого, кто станет у него на дороге, повторял, что всех поубивает. И знаете, Джек, он был так пьян, что мог сделать это.
Она взялась за распахнутый ворот своей блузки и отвела его влево, показав мне крупный синяк на плече, совершенно не подходивший к ее фарфоровой коже. Демонстрация продолжалась одно мгновенье, но мне и этого хватило. Я понял. Я устал от людей, пострадавших по милости Миллера, тем более, что многие пострадали от его немилости.
Рассказ Джин о ее беседе с Карлом и время этой беседы придавали новый вес аргументам в пользу того, что именно его палец лежал на спусковом крючке в ту минуту, когда чья-то пуля пробила насквозь грудь Джорджа и спинку одного из моих стульев. Рэй был уверен в невиновности Миллера, но Рэй далеко не всегда оказывается прав. Я, впрочем, тоже.
Мисс Уорд, поправляя воротник блузки, заметила наконец я картонку вместо стекла в окне, и сломанный стул. Переменить тему беседы никак не удавалось. Я рассказал ей, как было дело.
Новость подействовала на нее сильней, чем я предполагал. Слезы, только ждавшие предлога, хлынули из глаз. Она уже более или менее успокоилась и начала говорить, а они все катились у нее по щекам.
– Бедный Фред... Бедный Фред. Вы не подумайте, будто у нас с ним что-то было... Вовсе нет. Он был хорошим, порядочным человеком, с сильными мозгами, умел рассуждать логически... Как несправедливо, что это случилось именно с ним... Бедный Фред...
Я был удивлен. Расскажи мне кто-нибудь о такой реакции, я решил бы, что мисс Уорд ломает комедию. Мне казалось, она не способна к таким сильным чувствам. Однако вот они – налицо. Почему ее так потрясла гибель Джорджа, сказать затрудняюсь. Ясно, что своего бывшего мужа она не оплакивала бы так горько. Но вот она наконец взяла себя в руки, вытерла последние капли соленой влаги со щек и с помощью зеркальца определила ущерб, нанесенный ее косметике. Но краситься заново не стала, а просто насухо вытерла «клинексом» размазанную тушь и тени. Потом принялась извиняться – за свою несдержанность, за слезы, за то, что так ужасно выглядит, за то, что задерживает меня. Короче говоря, за все, кроме обострения конфликта на Ближнем Востоке.
Я протянул руку, прикоснулся к ее плечу и попросил не беспокоиться. Это вызвало новый поток слез. Тогда я замолчал. Что еще я мог сказать? Когда я увидел ее впервые, я был слишком пришиблен, чтобы оценить ее верно. Слишком прихотливо было сочетание твердости и беззащитности, чтобы выносить суждение. Сейчас делать выводы стало легче. Мне было ее жалко – она вляпалась в самую гущу этой кровавой неразберихи, стала ее жертвой вместе с Миллером. Или благодаря Миллеру? Пока неизвестно.
Она обошла мой письменный стол, обвила меня за шею, продолжая плакать бурно и горько. Прижалась ко мне, дрожа всем телом и давая выход своим страхам, и скорби, и ожесточению. Такие рыдания в служебном кабинете могли бы стать причиной вызова полиции, если бы кому-нибудь в этом доме до чего-нибудь было дело. Я держал ее за плечи столько, сколько было нужно, и ее отчаяние невольно передавалось мне. Я был рад ему и не пытался утешать ее или успокаивать. Оно было для меня горючим, на котором я мог ехать дальше, забыв, как ломит, горит и саднит все мое тело. Ее слезы действовали не менее эффектно, чем таблетки маленького доктора. Не думал я, что мне придется прибегнуть к такому мощному средству.
Наконец она поднялась, пошатываясь, вытерла лицо все тем же скомканным и грязным «клинсксом». На этот раз извинений не последовало. Она понимала, что этого не требуется.
– Ну что, – спросил я, – Будете умницей?
– Я... я постараюсь.
– Вот и хорошо. – Когда она села на стул, я продолжил: – Теперь будете делать то, что я скажу. Из дому вам лучше уехать. Поживите несколько дней у подруги – или у друга – или в мотеле. Все равно, где. Лишь бы Миллер вас не нашел. Сообщите свой новый адрес только тем, кто никак не может без вас обойтись, но пусть никому его не дают. Вы ведь фотомодель – постоянно на публике, – вот и расскажите, что вас замучил своими преследованиями слишком пылкий поклонник. Потом позвоните мне и продиктуйте номер телефона, по которому я смогу с вами связаться.
Она оторвала клочок от лежащего на столе листка бумаги и моей ручкой нацарапала несколько цифр.
– Вот. Больше мне негде прятаться. Это телефон Барбары, моей подруги.
Бумажку я спрятал в свою записную книжку. Джин щелкнула замком сумочки. Я встал, готовясь проводить ее до дверей. Она поглядела на меня с подобием улыбки на губах.
– Боюсь, что это станет дурной привычкой – разливаться тут у вас в три ручья.
– Ничего. Приходите, как будет охота поплакать. Я приготовлю побольше носовых платков.
Улыбка стала шире, глаза вспыхнули и заискрились, чуть искривленный носик сморщился, и я вдруг поймал себя на том, что мне отчаянно не хочется допускать, чтобы Джин Уорд еще когда-нибудь плакала.
Я проводил ее и постоял на лестнице, глядя, как она удаляется, слушая стук ее каблучков, пока и то, и другое не исчезло в жарком мареве улицы. Потом вернулся к себе, достал из ящика мой 38-й в плечевой кобуре, надел кобуру и машинально проверил, легко ли он вынимается. Легко.
Я улыбнулся, ибо там, куда я направлялся, ему никак нельзя было застревать в своем кожаном гнезде. Продолжал я улыбаться и потом, когда запирал дверь, пересекал площадку, спускался по ступеням, шел к машине, ехал. Выглядело это, должно быть, странно, однако я плевал на странности. Погода была омерзительная, но и на это я плевал. Бывает, что даже летний нью-йоркский день не может испортить тебе настроение.
Глава 16
Я провел час сорок пять в машине напротив «Голубого Страуса», поджидая Джеффри Энтони. Кто-то может назвать это необходимыми мерами наружного наблюдения, я же считаю это понапрасну убитым временем: Энтони так и не появился. Вся надежда была на то, что он уже внутри. Потом вылез и постоял, опершись о стену, в хорошо отработанной позе. Никто бы не подумал, что я веду наблюдение, потому что смотрел я совсем в другую сторону. Такие штуки получаются у меня блестяще.
Многие мои коллеги терпеть не могут слежку – особенно на машине. Как минимум, для этого нужна машина. И водительские права. И страховка. Нелишним оказывается и умение водить машину. Хотите сесть кому-нибудь на хвост в Нью-Йорке – заранее готовьтесь к увлекательному пикнику, где будут и полицейские, штрафующие на каждом углу, и натянутые нервы, и разбитый бампер, заменяющий в городе заползающих куда не надо муравьев. Я тоже не люблю слежку, а неподвижное наблюдение – еще больше, однако владею и тем, и другим вполне прилично. Это входит в число моих профессиональных навыков и умений, а за них мне платят.
На этот раз они мне не пригодились – не деньги, разумеется, а навыки, и потому я решил попробовать «непосредственный контакт» – то есть пройти по улице, вломиться в заведение и попробовать там немного поскандалить, посмотрев, что из этого может выйти. Это я тоже умею.
Солнце благотворно подействовало на мои раны. И топтание вокруг клуба – тоже. И то, что я постарался забыть о том, как меня здесь отделали. Это вовсе не значит, что старина Энтони схалтурил – вовсе нет: как профессионал я должен признать, что он выполнил данное ему поручение весьма тщательно. Просто кое о чем надо уметь забывать, если надо забыть. А мне было надо. Я закурил, ожидая, когда поредеет поток автомобилей, потом шагнул с тротуара на мостовую и, лавируя среди машин, направился на другую сторону. Без риска для жизни улицу в Нью-Йорке не перейдешь: сигналам светофора подчиняются здесь только приезжие.
Я уже понял, что Стерлинг принадлежит к тем людям, которые никогда сами к телефону не подходят, и на просьбы позвонить не отвечают, в какое бы время суток вы их ни ловили. Его надо брать нахрапом, в импровизированной манере. Я решил проверить свое умозаключение на парне, стоявшем у центрального входа. Нацепив свою лучшую улыбку «№3», я прошел мимо него. Он тут же задержал меня:
– Эй! Бедолага, ты куда это собрался?
– Ты, главное, не волнуйся. К Стерлингу.
– У босса на сегодняшний день встреч не назначено.
– И не надо. Не будет же Энтони делиться своими планами с вышибалой, верно?
Имя моего обидчика подействовало как пропуск, и я прошел в дверь, отпихнув охранника.
– Погоди, я должен проверить! – крикнул он мне уже вслед.
– В штанах у себя проверь. Пойди-ка лучше кондиционер вруби. А мне работать надо.
Подействовало. Я оказался внутри, обвеваемый кондиционированным воздухом и окрыленный неожиданно полученной информацией. Если бы «Страус» был обыкновенным ночным клубом, охранник у дверей скорее убил бы меня, чем пропустил без разрешения. Это присуще жителям Нью-Йорка: свою правоту они защищают яростнее, чем собака – кость. Но если они не правы или хотя бы сомневаются в том, что действуют на законных основаниях, они сейчас же сникают как первоклассники, замочившие штанишки.
В гостиных клуба было пусто. Один бармен перетирал вымытые стаканы, другой переливал подозрительного вида жидкость – доллар за галлон – в порожнюю бутылку из-под «Джек Дэниелс». Когда капитан Рэй Тренкел станет педерастом, я непременно порекомендую ему это заведение. Впрочем, мое внимание было поглощено другими заботами, а именно – добраться до кабинета Стерлинга, куда вчера вечером меня не допустили. Причем у них хватило благоразумия отколошматить меня и выкинуть вон, не привлекая к себе внимания посторонних. Ответный ход за мной.
В «Страусе» было нечисто. Еще предстояло выяснить, какого рода эта грязь и почему они ее развели, но сам воздух в этом заведении напомнил, как меня выбросили на задний двор в кучу отбросов, испортили костюм, сломали запястье, и все прочее, что не давало мне покоя с той минуты, когда я очнулся.
Но цель я преследовал одну – найти подружку Карла Миллера. Мне нет дела до того, приторговывает ли Стерлинг наркотиками или содержит подпольный бордель, или собирается обстреливать марсиан из пушки, – меня это все не касается. Я вам не киношериф. И не рыцарь в сверкающих доспехах, намеренный покончить с несправедливостью в нашем мире. То есть я не шериф и не воитель за правду до тех пор, пока своими глазами не увижу – тут что-то не то. Тогда другой разговор. А теперь я желал найти Мару и показать где раки зимуют людям Стерлинга, а может, и самому Стерлингу. И уж, конечно, – мистеру Джеффу Энтони. Именно потому, что мне вчера было мягко порекомендовано держаться от всего этого подальше.
Итак, я направился туда, где, по моим представлениям, находился кабинет Стерлинга. На этот раз никто не чинил мне препятствий: очевидно, и Джефф, и Крысенок заступали на смену в ночь. Ну что ж, военное счастье переменчиво. Я обхватил пальцами здоровой руки ручку двери и на мгновение помедлил, включив свой радар. Из-за двери слышались голоса и смех – похоже, работал телевизор. Ничего подозрительного: меня явно не ждали. Можно было входить.
Открыв дверь, я почти впрыгнул в комнату – на тот случай, если кто-нибудь охранял вход. Можно было и не прыгать. Никто ничего не охранял. Все присутствующие сгрудились у огромного письменного стола с инкрустациями. На нем стоял переносной телевизор, а за столом сидел человек, в котором я узнал того, чью карточку из школьного альбома принес мне Хью. Идиллия: трое затянутых в кожу крепких молодых людей вместе с боссом смотрят мультики. Еще какое-то существо – я видел только уставленные на меня красные туфли на высоченных каблуках – явно пыталось переключить внимание хозяина с героев мультфильмов на себя.
– Это еще что? – приветствовал меня Стерлинг. – Вы кто такой?
Глаза его по-прежнему были устремлены на экран. Подойдя поближе, я заметил, что он ест овсяные хлопья в молочном сиропе. Я остановился у стола и смотрел, как, не сводя глаз с экрана, он орудует ложкой, чавкает, причмокивает, похохатывает. Одно слово – босс. Шишка на ровном месте.
– У меня к вам несколько вопросов.
– Ох, ты бы шел отсюда, а? Никакой охоты беседовать с тобой.
– Даже о Карле Миллере и Маре?
Чавканье, чмоканье, смешок.
– Такой день сегодня славный... Не порть, а? Уберись. Отвали.
Мультдятел на экране ловко увернулся от гнавшегося за ним барсука – или енота? – и тот с размаху въехал в стену. Сладкое молоко густо облепило губы Стерлинга. Чавканье, чмоканье, смешок.
Красные каблучки под столом задвигались проворней. Мне показалось, что у той, чья голова покоилась на коленях Стерлинга, – голубые глаза Мары, которые я видел только на черно-белом снимке. Но прежде, чем я успел сказать еще хоть слово, босс со смешком махнул рукой в мою сторону, словно отгонял муху:
– Ты все еще здесь?
До сих пор он навязывал мне правила игры, но я решил переменить их.
– Значит, вам интересней с этим дятлом, чем со мной?
– А то нет! – ответил Стерлинг, неотрывно глядя на кран. – Он смешней. Разве не так?
– Не так, – сказал я и выдернул у него из рук тарелку. – Лучше меня никто не рассмешит.
С этими словами я выплеснул все, что оставалось в тарелке, прямо в телевизор. Вспышка была не такой сильной, как я ожидал, но все же достаточно впечатляющей. Стерлинг, вскрикнув, отшатнулся назад, опрокинувшись вместе со стулом. Из-под стола ему откликнулись фальцетом. Должно быть, босс ушиб свою партнершу. Кожаный первый уже надвигался на меня, широко расставив руки, словно собрался поддержать пьяного на улице. Уклониться от его объятий было нетрудно, а отправить его головой вперед за стол – и того легче.
Второй Кожаный учел промах своего напарника и принял стойку. Третий разгребал кучу барахтающихся тел и был мне пока не опасен. Отлично. Когда второму оставалось до меня примерно полшага, я сделал обманное движение, откачнувшись назад, и его удар попал в пустоту. Я врезал ему ногой чуть пониже лодыжки и одновременно дернул его на себя, так что он грузно обрушился на пол. Правда, сделал попытку вскочить, но мой каблук попал точно в челюсть, впечатав его голову в тумбу стола.
Я проворно обернулся. И вовремя: третий уже размахнулся длинным кожаным жгутом. Он сшиб с меня шляпу, но, к счастью, не вышиб мозги. Я сделал нырок и, оказавшись вплотную к нему, дважды ударил его правой по почке, стараясь, чтобы ребро ладони вошло как можно глубже. Глаза его вылезли из орбит, но он устоял на ногах. Боль, конечно, была адская, однако он умудрился схватить меня за руку. Подоспевший первый вцепился за другую.
Первый держал крепче: в отличие от своих товарищей он еще никак не пострадал от меня. А третий пошатывался. Я чувствовал каждый дюйм своего избитого накануне тела, но изо всех сил старался не обращать на это внимания. Стараясь стряхнуть с себя третьего, я мотал их по всей комнате, словно в вихре вальса, пытаясь сделать так, чтобы они хоть на мгновение потеряли равновесие. Первый упирался, тормозя каблуками, но ковер скользил, и мне удалось выволочь обоих на середину комнаты и, не жался себя, с разгону удариться несколько раз о стеллажи. Наконец я развернулся так, что третий оказался между первым, мною и – с другой стороны – этими металлическими шкафами. Этого соединенного удара он не выдержал и сразу разжал пальцы.
Получив возможность высвободить левую руку, я немедленно двинул первого загипсованным запястьем. Шершавый гипс стесал ему кожу с лица; хлынула кровь из носа. Но он не выпускал меня. Я ударил его еще раз туда же, а потом разбил то, что еще оставалось целым. Кровь залила мне подбородок и отвороты пиджака. Я чувствовал, как текли, смешиваясь с потом, густые теплые струйки.
Не теряя времени, я ухватил его за грудки, со скрипом смяв кожу и ткань, и поскольку он не отпускал меня, с силой ткнул его лицом в самое толстое место на гипсовой повязке. Нос его сломался, и одновременно разжались державшие меня пальцы.
В двух шагах от основного места действия второй Кожаный помогал Стерлингу подняться. Увидев, что я уже справился с его дружками, он отбежал за стол, но я в два прыжка настиг его, по дороге успев схватить все еще гудящий телевизор. Когда Второй обернулся, чтобы встретить меня, я обрушил телевизор ему на голову. Он, правда, успел вскинуть руки, и телевизор рассыпался на куски, задевшие его по касательной. Подобрав кучу обломков, я еще раза два-три опустил их на его череп, и парень наконец свалился. Для верности я еще раз двинул его в ухо, отчего он задергался и завыл, как и двое остальных.
Удостоверившись, что больше они мне не опасны, я решил заняться их боссом вплотную.
– Так, – сказал я, тяжело дыша и утирая с лица нечто розовое – чужую кровь пополам с собственным потом. – Вы меня помните?
Я сверлил его взглядом. Обладательница красных каблучков сумела наконец освободиться от Стерлинга и от стула, поднялась – и оказалась той самой певичкой. Или тем самым певцом? Она принялась было слезливо возмущаться, но я ее прервал:
– Никто тебя не держит. Мне нужен только мистер Стерлинг. А тебе, по-моему, самое время пойти попудриться.
Красные каблучки тотчас простучали к двери. Я по-прежнему не отводил глаз от Стерлинга. Потом рявкнул:
– Стул подними! – Он повиновался. – Сядь! – Он поспешно выполнил и это распоряжение. – Ну, а теперь мы можем потолковать по душам. Чем плохо?
Он кивнул, а потом медленно повернул голову слева направо и обратно, явно надеясь увидеть что-либо более обнадеживающее, чем мой взгляд. Но ничего не встретил. Я взмок от предшествующей схватки, Стерлинга бросило в пот от страха. Глаза забегали, лицо посерело. Не знаю, достаточно ли он был напуган, чтобы выложить мне нужные сведения. Сейчас выясним.
– Итак, скажи мне, будь так добр... Где Мара?
– О Господи! – завопил он, и маленькие его глазки расширились. – Так это все – из-за этой... сучки? Я так и шал, что лучше бы мне ее век не видеть! С ней всегда влипнешь в беду.
– Это все неважно. Я желаю знать, где она.
– Понятия не имею. Она... она провела у меня несколько дней сразу по приезде в Нью-Йорк... Она рыдала, твердила, что ей нужно спрятаться от Карла, что он совсем спятил в последнее время... Она даже заставила меня позвонить ему.
Он на мгновение зажмурился, словно не знал, как облечь в слова всплывшее воспоминание.
– Меня... – произнес он словно бы с недоумением. – Заставила меня позвонить Карлу Миллеру! И уговаривать его, чтобы оставил ее в покое. Чуть ли не назавтра Миллер уже был здесь. Конечно, я дал маху. Карл переворачивает Нью-Йорк вверх дном, Мара слупила с меня несколько тысяч, а я с тех пор боюсь нос за дверь высунуть.
Он мало-помалу приходил в себя, осваивался в новой ситуации. Знаю я этот тип людей. Все знают, Стерлинг был делец – холодный, расчетливый, бесчувственный, – которому почти ничего не надо и не доставляет радости, кроме наличных. Чем больше, тем лучше. Я попросил подробностей. Теперь, когда он понял, что деньги тут ни при чем, он стал откровенней.
– Боялся ли я? Еще бы! Карл же – совершенно полоумный, все это знали. Впрочем, мы тогда все слегка спятили. Все спали с ней – ну, с Марой. Все, даже этот недоделанный Каррас. А Фред специально ездил домой, пил с Миллером, чтобы иметь предлог встретиться с Марой в укромном местечке. Два раза он проделывал этот трюк. Два раза!
Фред Джордж – особый случай. Мара, должно быть, настолько заинтересовалась им, что посвятила его в свои планы. Можно себе представить, что это были за планы. Очевидно, он как нельзя лучше годился для того, чтобы швырнуть его, фигурально выражаясь, в лицо Миллеру. Это отчасти объясняет, почему именно он получил пулю. Но Каррас? При чем тут Каррас? С какого он тут боку? Почему она продолжала спать с ним – вот вопрос, требовавший ответа, а не бесплодных умствований. Ответ я хотел получить от Стерлинга.
– Понимаете, Каррас с Миллером – закадычные дружки. Карл доверял ему всецело, больше, чем кому бы то ни было. Вот Мара и решила его использовать.
– Для чего использовать?
– Для того, чтобы прибрать к рукам его деньги.
– Каким образом? – продолжал я, бросив через плечо быстрый взгляд на троицу кожаных. Судя по всему, они предпочитали оставаться на полу и не рыпаться. – Каким образом?
– Мара говорила, у Карла есть чем поживиться. Это и его коллекция оружия, и произведения искусства, и всякий там антиквариат... Покуда Мара занималась его банковским счетом, Каррас подумывал, как бы ему половчей освободить Миллера от всей этой рухляди.
– А вам-то откуда все это известно? – спросил я, ибо честный взгляд Стерлинга и то, что при найме на работу он руководствуется лишь деловыми соображениями, – далеко не гарантия его правдивости.
– Они меня пытались втянуть в свои дела: надеялись, что я помогу им сбагрить товар, – в глазах его, на мгновение встретившихся с моими, появился страх. – Да нет, нет! Подождите!.. Я отказался наотрез! Разговаривать даже не стал. Еще чего! Большое вам спасибо: сбывать украденное у Карла Миллера! У меня и без того неприятностей хватает. Так я им сказал, и это – чистая правда. Ни за что на свете не желаю я иметь с ними дело. Я, может, в свое время и из Плейнтона-то уехал, чтобы быть подальше от этой швали. Нет, я сказал, нет, и всё. Поверьте мне, так все и было.
– А что было потом? – спросил я. – Почему Каррас остался в Плейнтоне, бедствует и рекомендуется лучшим другом Миллера? Куда отправилась Мара от вас? Сейчас она где? И по какой причине меня вчера вечером измолотили в сортире вашего заведения, причем советовали, чтобы я это дело бросил?
Я ухватил его за рубашку и, приподняв со стула, дернул на себя так, что он распластался на столешнице. Раздался тонкий, пронзительный крик. Троица кожаных не высказывала особого желания прийти на помощь боссу. Тряся Стерлинга, как мы это делаем с детьми, которые вывели нас из терпения, я гаркнул:
– Выкладывай все, что знаешь! Все! Ну! Ну! – и отшвырнул его назад, на стул. Судя по звуку, он приложился о сиденье довольно крепко, едва не опрокинувшись снова. Голос его дрожал и звучал на октаву выше, чем раньше.
– Я ничего не знаю!.. Я правда ничего не знаю... Честное слово. Мара, наверно, нашла еще кого-нибудь, кто помог ей загнать Миллеровы пушки, а Карраса она, я думаю, оставила. Она это умеет – достаточно поглядеть на нее... И на него. Ему с ней ни за что не справиться. – Стерлинг выдавал мне не информацию, а собственные умозаключения, но звучали они убедительно. – Она его использовала и выкинула вон. Что тут непонятного? Она же – натуральная сучка! Ока проделывала это со всеми. Стоило ей запустить в человека свои коготки, как он тут же дурел и начинал творить такое... Такое, о чем и помыслить раньше не мог, что ему и во сне бы не приснилось... Вот однажды...
Он осекся и словно уплыл от меня куда-то, и по глазам его я понял: Стерлинг подпал под власть прошлого. Еще примерно минуту он молол какую-то чушь о мотеле в пригороде Плейнтона, куда приезжал с Марой и с видеокамерой, и с некоторыми сортами овощей, и с собакой, и еще с чем-то. Впрочем, как именно применялся этот набор – кому что и что куда – он не пояснил.
Потом Стерлинг вынырнул из пучины воспоминаний, лицо его было залито слезами. Поглядев на меня, он произнес:
– Я ничего не знаю о том, что происходит сейчас. Правда, не знаю. Клянусь чем хотите. Я тут ни при чем. Ей-богу. Я хотел только, чтобы меня это больше не касалось. Я купил этот клуб, он мне очень недешево обходится... Вы понимаете, о чем я? Честно, я ничего не знаю!..
Уже другим тоном, помягче, я задал ему еще несколько вопросов, хоть и понимал, что это пустая трата времени. Мне совсем не того хотелось. Мне хотелось избить Стерлинга. Или хотя бы немножко побить. Или хоть разик врезать ему по роже. Я этого не сделал. Не стоило. Как ни печально было признавать этот факт, как ни затрудняло это мою дальнейшую работу, но мне было пора выкатываться.
Все дело в том, что закону было решительно наплевать на то, что у меня были личные причины вломиться в «Голубой Страус» и устроить там мордобой. Законом не предусмотрены для частных сыщиков особые права. Ты задаешь гражданину вопрос, и в том случае если гражданин не захлопывает дверь у тебя перед носом, а отвечает, ты – даже если ни на секунду не поверил ему – говоришь «спасибо» и отваливаешь, И все.
Собираясь в «Страус», я предполагал, что там решатся все проблемы. Я думал, что встречу там Энтони и расквитаюсь с ним. Я думал; что найду Мару и отволоку ее к Миллеру, а потом бандеролью отошлю обоих вон из моей жизни. Убийца Джорджа отыщется, думал я, и на том делу конец. Не тут-то было. Как ни удивительно, все оказалось много сложнее.
Впрочем, я был убежден: Стерлинг не убивал Джорджа и вообще не имеет отношения к миллеровским делам. Вернее, это он меня в этом убедил. А вот в том, что Мара не скрывается у него, – нет. А раз сомнения мои мистер Стерлинг развеять не сумел, следовало подтвердить или опровергнуть их каким-то иным способом.
Стерлинг сказал, что Энтони работает сегодня в ночь. Он выразил сожаление по поводу вчерашнего происшествия: ждали Миллера и готовились к большому скандалу. Стерлинг сорвал бы голос, извиняясь, если бы я не буркнул «да ладно» и не направился к двери. В конце концов троим его служащим крепко от меня досталось, так что мы почти в расчете. Когда я уже взялся за ручку, он спросил:
– Вы... завершили?.. То есть я хочу спросить, вы еще придете?
– Нужно будет – приду.
Выйдя из кабинета, я чувствовал, что все глаза устремлены на меня, но держался персонал на почтительном расстоянии, что меня устраивало. «Красные каблуки» посасывали что-то из стакана за маленьким столиком в баре. Это артистическое существо поперхнулось, когда мы встретились взглядами, и кадык у него на шее запрыгал. Проходя мимо, я замедлил шаги и сказал:
– Я вчера вечером слушал, как вы пели. Потрясающе.
Страх улетучился из его глаз, побелевшие костяшки пальцев, обхвативших стакан, вновь стали нормального, розового цвета.
– Ах, спасибо! Спасибо... э-э...
– Джек.
– Спасибо, Джек, ответил несчастный парень, и нечто вроде улыбки скользнуло по его лицу.
– На здоровье, детка.
Куда же мне теперь податься, размышлял я, шагая к выходу. В дверях остановился. К Миллеру пойти? К мисс Уорд? Заняться Байлером? Каррасом? Серелли? Ехать ли в полицию, к Рэю? В Плейнтон, к Эндрену или к папе и маме Филипс? С кого начать? С лежащего в морге Джорджа, хотя сомнительно, что даже такая искусная сиделка, как я, услышит от него хоть словечко. Все тело у меня ныло и ломило от недавней драки, все результаты вчерашней беседы с Энтони заявляли о себе в полный голос, а запястье – громче всех. Оно прямо-таки вопило.