Текст книги "Убийство на пляже"

Автор книги: Крис Чибнелл

Соавторы: Эрин Келли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 20

Том Миллер приносит с собой в полицейский участок свой красный скейтборд – как талисман, для уверенности в себе. Харди ничего не говорит, когда Джо, взрослый представитель ребенка на этом допросе, передает их младшего – Альфи? Джорджа? – Элли на время их разговора. Он отмечает пятна от пищи на футболке Джо и то, что выбрит он спешно и неровно. Честно говоря, Харди и сам не поймет, завидует ли он Джо, что тот сидит дома с детьми, или жалеет его.

Они проводят допрос, который по настоянию Миллер будет называться у них беседой, в специальной комнате для работы с детьми. В углу горой свалены неряшливого вида игрушки, которые вряд ли заинтересовали бы и дошкольника. Подъемные жалюзи плотно закрыты.

– Я просто водил его в скейтпарк покататься на доске, – сообщает Джо, пока Харди возится с видеокамерой. – Понимаете, подумал, что это как-то ослабит нервное напряжение. Но вместо катания там его обступили другие дети, все спрашивали о Дэнни. Они думают, что у него есть какая-то закрытая информация из-за того, где работает его мама. – Он тяжело вздыхает. – Не следовало мне его туда вести. Но понимаете, я просто пытался сделать что-то нормальное.

Харди с отсутствующим видом кивает, проверяя, попадает ли Том в кадр. Мальчик нервно моргает, глядя в объектив камеры.

– Когда ты в последний раз видел Дэнни? – начинает Харди.

Джо вздрагивает, как будто ожидал более постепенного развития событий.

– Перед тем, как мы уехали в отпуск, – отвечает Том.

– Когда это было?

За него отвечает Джо.

– Три с половиной недели назад. Мы уехали в четверг утром.

Харди внутренне закипает. Иногда один из родителей – не самый подходящий вариант взрослого, который должен присутствовать на допросе ребенка. Он заметил это, когда допрашивал друзей Шарлотты Гиллеспи, где защитный родительский инстинкт забивал все остальное. В этом смысле гораздо проще разговаривать с ребенком из приюта: социальный работник, по крайней мере, не мешает работать.

– Простите, – говорит Джо, угадав мысли Харди, и откидывается на спинку своего стула.

– Три с половиной недели назад, – эхом повторяет за отцом Том. – Мы уезжали в четверг утром. А за день до этого он заходил к нам. И мы с ним пошли в «Лидо».

– У него был с собой телефон?

– Не знаю.

Том прикусывает щеку изнутри.

– Но ведь у Дэнни вообще-то был телефон?

Том кивает.

– О чем вы с ним говорили?

– Про футбол. Про компьютерные игры. Как обычно.

– Что-то еще? Может, девочки?

– Нет!

Это первый неконтролируемый ответ, вырвавшийся у Тома. Джо, нервно заерзавший на своем стуле, не сводит глаз с сына.

– Он не говорил, может быть, его что-то беспокоило?

– Нет, – отвечает Том.

– Вы с ним не ссорились?

– Нет!

И снова этот ответ прозвучал слишком быстро.

– Не приходит ли тебе в голову, кто мог бы хотеть причинить вред Дэнни?

Том не отвечает, но глаза его беспокойно забегали по треугольнику Харди – видеокамера – отец.

– Какие у него были отношения с отцом?

Джо, который вел себя хорошо во время последних нескольких вопросов, уже набирает побольше воздуха, чтобы ответить, однако Харди взглядом останавливает его. Мысли мечутся в его голове: что бы ни скрывал от него Том, Джо тоже это знает. Если Том сам не проговорится, нужно будет отдельно поговорить с Джо, но лучше было бы услышать это напрямую от мальчика.

– Все, что ты скажешь здесь, будет абсолютно конфиденциально.

В голубых глазах Тома появляются слезы.

– Он сказал, что его отец бил его, – мямлит он. – Разбил ему губу.

Внутренне Харди радуется. Такова уж специфика работы детектива, что иногда он ликует от известия, что взрослый мужчина ударил маленького мальчика. И сейчас как раз такой случай.

– Выходит, он бил его несколько раз? – спрашивает он Тома.

Подобный процесс идет по нарастающей, и не всегда постепенно. В медицинском освидетельствовании Дэнни о разбитой губе ничего не говорилось, и если бы Марка обвиняли в этом, то они бы уже через пять минут приобщили этот факт к данному расследованию. Бэт и Хлоя также ничего не говорили о проявлениях жестокости в семье. Иногда человеку достаточно один раз позволить себе такое и остаться безнаказанным, чтобы потом встать на этот скользкий путь.

– Я не знаю, – говорит Том. – Он просто сказал, что иногда его отец бывает не в духе.

Он теряет самообладание и начинает сбиваться. Харди знает, когда свидетель достиг своего предела.

– О’кей. Спасибо тебе, Том.

Видеокамера выключена. Миллер, которая ждет их в коридоре, хвалит Тома, а потом передает им малыша – Чарли? Арчи? – и, помахав вслед своей семье, обещает вернуться домой к чаю, хотя заранее знает, что выполнить это обещание не удастся.

Харди сразу вводит ее в курс дела.

– Том говорит, что Марк бил Дэнни. А еще мы знаем, что Питу пришлось оттаскивать Марка от Пола в эти выходные.

Миллер с печальным видом смотрит на распечатку у себя в руках.

– Что это?

– Пока вы допрашивали Тома, Ниш проводил поиск по нашей базе данных, – неохотно отвечает она. – Марк попадал в полицию за драку в пабе примерно десять лет тому назад. Но…

– Скажите криминалистам, что нам нужен анализ крови с лодки, и пусть скажут, насколько эти пятна свежие. Проверьте результаты вскрытия тела Дэнни Латимера, не было ли у него пореза на ноге. Марк пока никуда не уходит.

Когда она выходит, он еще раз вытаскивает письмо. Оно написано на двух страницах: на одной – официальный текст медицинского заключения, где установлен его диагноз и дается рекомендация комиссовать его из правоохранительных органов по состоянию здоровья. На второй – написанная от руки записка от доктора, который наблюдал его с тех пор, как это самое здоровье начало разваливаться на части. После теплого приветствия следует строгое предупреждение: никаких стрессов, никакого напряжения, никаких ненужных усилий. В выражениях он не церемонится: внутри у Харди заложена бомба, и он сам стучит по ней все сильнее и сильнее.

Харди сует обе странички в машинку для уничтожения бумаг. Если Дженкинсон пронюхает об этом, все кончено. То, что он уничтожил письмо, не может стереть его содержание из его памяти. Жесткое резюме: если он не остановится по собственной воле, это за него сделает его тело. И он-таки остановится. Как только арестует этого убийцу. Он должен сделать это ради Латимеров.

Он должен был сделать это и для семьи Гиллеспи тоже. Мысли о тех семьях из Сэндбрука для него – словно нож под ребро. Но данное дело – это его покаяние. А это момент наказания. От него и должно быть больно.

У меня есть послание для вас. От Дэнни. Бэт всегда была циником, однако никак не может выбросить эту утреннюю встречу из головы. Отношение ее мечется между негодованием, что кто-то может так глумиться над скорбящей матерью, и чем-то непонятным. Сомнение борется с надеждой. Если есть хотя бы мизерный шанс, что душа Дэнни где-то здесь, обращается к Бэт с посланием и удивляется, почему она не хочет его услышать… Мысль эта слишком масштабная и пугающая, чтобы она могла с ней справиться. Но она также слишком масштабная и пугающая, чтобы ее можно было проигнорировать.

В гостиную входит Пит. Телефон в его руке выключен, но почему-то он прижимает его к подбородку, как будто глубоко задумался. Бэт впервые видит, чтобы Пит о чем-то серьезно задумывался. Тут что-то не так.

– Они хотят, чтобы вы знали: Марк арестован, – говорит он.

Ковер под ногами Бэт вдруг становится вязким, как трясина на болоте.

– Что? – испуганно переспрашивает Хлоя. – Зачем это?

– Он не желает говорить, где был в ночь, перед тем как был найден Дэнни. Арестован – еще не значит, что ему предъявили обвинение. Это просто следующий шаг после допроса с зачитыванием прав и предупреждения об ответственности за дачу ложных показаний.

– Выходит, он… подозреваемый?

Бэт пытается выловить какое-то противоречие во всем этом и не может.

Внезапно тень сомнения по поводу отсутствия Марка в ту ночь начинает бешено разрастаться, как трещинка на дамбе, которую вот-вот прорвет вода, и Бэт чувствует, как ее снова захлестывает приливом паники – совсем как тогда, когда она впервые заметила, что Дэнни пропал.

– Давайте посмотрим, на каком свете мы окажемся, когда они закончат разговор, – говорит Пит. – Я уверен, что все уладится.

– Уладится? – взрывается Хлоя. – Мой брат мертв.

Бэт как во сне тянет Хлою за руку наверх, в ванную комнату. Там она запирает дверь на задвижку и берет лицо дочери в свои ладони.

– С этого момента ты при Пите больше ничего не будешь говорить, – медленно произносит она, глядя ей прямо в глаза. – Он следит за нами, все время следит. Он не друг. Он шпион. Бог его знает, что они там думают. Я не хочу, чтобы они рылись в нашем грязном белье и думали о нас только самое худшее. Будем держать язык за зубами. А если необходимо поговорить, то только ты и я.

Заметно, что Хлоя приходит в уныние, и тут Бэт понимает действие своих слов.

– Ты же не думаешь, что это папа.

Бэт больно поступать так с Хлоей, это убивает ее, но это последняя точка, где она может быть честной до конца. И делает это она для блага Хлои, а может быть – и для своего спасения.

– Чужая душа – потемки, никогда не знаешь человека по-настоящему, даже если столько лет прожила с ним вместе. – Хлоя пытается замотать головой, но Бэт крепко держит ее за подбородок. – Мы сейчас должны быть очень сильными. И тебе придется повзрослеть. Потому что я не знаю, чем это все закончится.

Чуть позже, когда ощущение маминых рук на щеках прошло, Хлоя сидит на кровати с Большим Шимпанзе на коленях и телефоном в руке. Она хмурится, глядя на текстовое сообщение, которое составляла последние полчаса.

Если вы знаете, где мой отец был в прошлый четверг, вы должны рассказать полиции. Это важно. Больше никто не должен об этом знать.

Она глубоко вздыхает и жмет кнопку «отослать».

Глава 21

Олли и Карен – единственные посетители бара в «Трейдерс». На столике между ними горит чайная свеча, и они обсуждают Джека Маршалла.

– А что это вообще такое – Морская бригада? – спрашивает Карен. Воображение ее рисует маленьких мальчиков в матросских костюмчиках с синими воротниками.

– Очень похоже на скаутов, только еще и с лодками… – начинает Олли, но затем наступает молчание. К ним за столик неожиданно подсаживается Мэгги Радклифф с бокалом в руке.

– Вы ведь не возражаете, если я к вам присоединюсь? – говорит она, садясь между ними, и бросает на Карен долгий испытывающий взгляд. – Я только что говорила по телефону с вашим боссом. Он говорит, что все время пытается связаться с вами, но безуспешно. Но он догадался, что вы попытаетесь установить контакты с местной прессой. Очевидно, вы здесь в самовольной отлучке?

Карен соображает быстро: соврешь сейчас – и потеряешь их безвозвратно.

– О’кей, вы раскололи меня, – говорит она, поднимая ладони, как бы сдаваясь. – Я взяла отгул и приехала сюда на свой страх и риск. Знаете, я ведь когда-то писала криминальные репортажи для крупноформатных газет. Ну, я думала, что переход в «Геральд» будет для меня шагом в правильном направлении, – все-таки больше читателей, – но у них нет денег на репортажи, все урезано, нет специализации, и мы все просто выдаем пресс-релизы. Короче, не нужно было мне к ним переходить.

– Но почему вы сюда приехали? – спрашивает Олли. – В Лондоне должно хватать и своих преступлений, которые нужно освещать.

Она раскручивает напиток в своем бокале. Сказала «а», придется говорить и «б»…

– Алек Харди. Я отслеживаю его, собираю о нем материал, из-за его последнего дела. – Они непонимающе смотрят на нее. – Сэндбрук.

Мэгги шлепает себя ладонью по лбу.

– Ну конечно! – восклицает она.

– У него была потрясающая карьера, а затем он, после того процесса, исчез. – Для нее большое облегчение рассказать об этом кому-то, кто, как она знает, все поймет правильно. – А теперь он вдруг всплывает здесь. Я тогда была в суде, когда все дело развалилось. Он подвел те семьи. Я видела, как это произошло. И я беспокоюсь, чтобы это не повторилось здесь.

Мэгги угрюмо кивает. Карен так резко опрокидывает в рот остатки своего джина с тоником, что лед бьет ей по зубам.

– Повторить!

Бекка Фишер находится за стойкой бара, но все ее внимание поглощено экраном мобильного. Хотя других посетителей в баре нет, Карен приходится дважды кричать, чтобы повторили заказ. Казалось бы, при такой вялой торговле она должна землю рыть перед своими малочисленными клиентами. На что она там смотрит? Что это может быть такое, если оно оказывается более важным для нее, чем собственный бизнес?

Лиз ушла домой, у Пита наконец закончилась смена, и он тоже ушел, а Хлоя спит в своей спальне, сваленная с ног половинной дозой успокоительного средства, предписанного ее матери.

Бэт одна – впервые с момента потери Дэнни. Она пристально смотрит на откупоренную бутылку красного вина. Конечно, она знает, что ей не следовало бы пить. Оборотной стороной желанного забытья является потеря того хрупкого контроля над собой, который у нее еще остался. И еще, разумеется, ей нужно думать о ребенке. Пока что никто ничего не знает, и никто ее не осудит. Но сейчас уже смеркается, Марк по-прежнему в тюрьме, а в ее голове смутно роятся вопросы, оставшиеся без ответов. Ей нужно хоть что-то. Она наливает себе и выпивает. Вино крепкое, но не сладкое: может быть, это чувство вины или выброс гормонов делает этот виноград кислым?

Когда в дверь звонят, она идет открывать со стаканом в руке. Под фонарем на крыльце стоит преподобный Пол – единственный человек в мире, который точно знает, что пить ей нельзя.

– Извините за вторжение, – говорит он. Глаза его скользят по ее животу, потом переходят на стакан, но он слишком умен – или добр – и скрывает свое осуждение. – Подумал, загляну, посмотрю, как вы тут.

Это ее не удивляет.

– Как я? Думаю, я в оцепенении. – Она жестом приглашает его в гостиную. – Я вас не поблагодарила. Вы были так любезны в тот день. Хотите вина?

– Нет, – быстро отвечает он. – Так вот. Я все думал о Дэнни. Я знаю, что похороны невозможны, пока полиция не закончит свое расследование. Но мы могли бы провести поминальную службу. Для его вечной жизни. А потом поминки, уже здесь. Для вас. Для города. Для Дэнни.

Он называет Дэнни по имени и не использует разные эвфемизмы, его не пугает ее горе, и она благодарна ему за это. Но готова ли она к тому, что он предлагает?

– Есть более широкая общность людей, частью которой вы являетесь. Эти люди любят вас и вместе с вами переживают вашу боль.

Ее уже немного тошнит от заезженной мысли, что смерть Дэнни представляет собой трагедию общества. Она не заметила, чтобы кто-то еще ходил за своими детьми в морг. Это только их потеря, Латимеров, и больше ничья. А иногда Бэт кажется, что потеря эта вообще только ее собственная.

– Общественное отпевание действительно может помочь.

Бэт приходит мысль, что поминальная служба может дать выход чувствам тех людей, которые прячутся у них за спинами, после чего их могут оставить в покое и дадут им возможность с миром отдаться своему горю.

– Возможно. Мне нужно поговорить с Марком.

Она не уверена, что Марк простил пастора за то, что он разговаривал с репортерами на следующий день после смерти Дэнни, что вторгся в их семейную трагедию. К тому же в этом вопросе фигурирует Бог.

– А насколько… насколько религиозным это все будет?

– Насколько хотите.

Такого ответа она не ожидала.

– Мы можем спланировать службу так, чтобы она показывала, кто такие вы и кем был Дэнни.

Упоминание о сыне в прошедшем времени для нее – как кровоточащая вена.

– Я просто хочу почувствовать его рядом с собой. Хочу услышать его голос. Хочу узнать, как он там.

– Он сейчас с Господом.

– Передайте Господу, чтобы он дал мне какой-то сигнал – хоть что-нибудь! – чтобы я знала, что с ним все хорошо.

Но она знает, что так это не работает – если вообще работает. Она жалеет, что сейчас могла бы поверить в Бога только для того, чтобы гневаться на него за то, что он забрал ее дитя.

Когда Пол уходит, Бэт думает, что, может быть, ей нужно помолиться, но не находит в себе этих слов. Какой смысл? Есть только одно, чего она хочет по-настоящему, но она не думает, что Бог по-прежнему творит чудеса. Вместо этого она больше часа проводит на диване перед телевизором, переключая каналы с одних новостей на другие, и из этого жалкого транса ее выводит звук упавшего в почтовый ящик письма. Она смотрит на часы в углу телевизионного экрана: три минуты одиннадцатого. Послания сочувствия от исполненных лучшими намерениями посторонних людей тонкой струйкой сочатся к ней постоянно, но сейчас уже поздно, и это кажется ей навязчивым. Однако вместо ожидаемого белого прямоугольника на коврике перед дверью она обнаруживает сложенный клочок бумаги. Когда она разворачивает его, оказывается, что это записка, написанная аккуратным круглым почерком.

Я не хотел вас напугать. Дэнни хочет связаться с вами. Пожалуйста, позвоните мне.

СТИВ

Внизу все так же аккуратно написан номер мобильного телефона.

Бет держит записку дрожащими руками и вспоминает, как только что говорила Полу Коутсу. Передайте Богу, пусть подаст мне знак. Она не верит в такого рода вещи. И никогда не верила. Но что, если?.. Что, если?..

Глава 22

Поздний вечер, четверть одиннадцатого. Детектив-сержант Элли Миллер не только не сдержала своего слова вернуться домой к вечернему чаю, но не успевает и ко времени, когда пора укладывать ребенка спать. Том говорит, что все понимает, но она думает, что он, возможно, говорит так, просто чтобы ей было легче. Дети делают это чаще, чем мы от них ждем, а в последнее время Том стал более чувствительным к эмоциям взрослых, чем это было раньше, – вероятно, потому, что сам оказался на их острие. Она успокаивает себя тем, что Фред, по крайней мере, уже не запомнит, как родители не приходили укладывать его в постель, и не будет относиться к этому так серьезно, как Том в его возрасте. Когда Фред просыпается по ночам, на его плач приходит Джо.

Она плетется по ступенькам вниз, на проходную полицейского участка. Туда ее лично вызвала Бекка Фишер. Элли устало трет глаза, радуясь, что здесь нет зеркал. Сама Бекка всегда выглядит безукоризненно и собранно, как и положено женщине, у которой нет детей.

– Хлоя Латимер написала мне, – говорит Бекка с огорченным видом. – Это насчет Марка. В ту ночь он был у меня, примерно до часу.

Секрет тайного свидания на вершине скалы раскрыт. Первая реакция Элли – облегчение. Измена – это, конечно, ужасно, но все же гораздо лучше тех сценариев, которые уже начало рисовать ее воображение. Но за этим быстро следует другое чувство: ей заранее очень жаль Бэт. Это убьет ее. Затем наступает пора злости, и в ней закипает ярость. Да как они посмели?!

Элли желает, чтобы Бекка произнесла это вслух.

– И что вы делали?

Свое презрение она выражает в насмешливом тоне, с которым это сказано, – в чем-то таком, что нельзя зафиксировать, чтобы потом использовать против нее.

– Занимались сексом. – Бекка с вызовом выставляет вперед подбородок, но эта воинственность быстро сменяется раскаянием. – Да я все понимаю. Это было худшее решение в моей жизни.

Они приводят Марка из камеры. С наступлением темноты комната для допросов перестает действовать как солнечные часы. Единственный свет, который проникает сюда снаружи, – это блеклое неподвижное сияние уличных фонарей, и от этого кажется, что время вообще остановилось.

– Почему вы не рассказали нам, что в четверг вечером были с Беккой Фишер? – спрашивает Харди.

– А вы как думаете? Если это выплывет…

Харди скептически присвистывает.

– Так вы насчет сплетен переживали?

– Не сплетен, – отвечает Марк. – Насчет нескольких жизней. Моя семья. Бизнес Бекки. Если вы не жили в Бродчёрче, вам трудно понять, как такие вещи прилипчивы. – Он смотрит на Элли. – Ты не можешь сказать об этом Бэт! Это в первый раз, когда я был с кем-то еще. Возможностей у меня было много, но я никогда ничего такого не делал.

Кровь у Элли закипает от праведного негодования за Бэт. Так он хочет себе медаль за все те разы, когда устоял?

– Тогда почему же это случилось теперь? – спрашивает Харди.

– Мы просто устали. Я женился в семнадцать лет. Был шанс попробовать чего-то другого… и я им воспользовался.

– Но ведь речь шла исключительно об убийце Дэнни. Почему же вы нам не сказали?

– Потому что… мне было стыдно. Раз в жизни я воспринял это как само собой разумеющееся – и потерял Дэнни. – Он совсем сломлен – прямо несчастный маленький мальчик. – Пожалуйста, не говорите Бэт! Это окончательно добьет ее.

Чуть позже они стоят на балконе в кабинете Харди и смотрят, как Марк неровной походкой уходит в ночь, сунув руки в карманы и пиная попавшиеся на дороге камни. Домой он явно не торопится.

То, что Элли придерживает факты насчет Сэндбрука и участия Харди в том деле, – она до сих пор не выбрала правильного момента, чтобы рассказать об этом Бэт, – плохо уже само по себе, однако это – намного хуже. Неправильно знать о браке подруги такое, чего она не знает сама. Это нарушает равновесие в дружбе, а Бэт сейчас и так совсем беззащитная. Эта информация тяготит Элли. Она всегда была оптимисткой, но сейчас столько времени пребывает в печали, что уже опасается, как бы эти изменения не стали перманентными.

Она звонит Джо, сидя за своим рабочим столом. Проходит несколько гудков, прежде он отвечает, а когда он наконец берет трубку, она слышит приглушенный шум работающей посудомоечной машины.

– Как там Том?

Джо вздыхает.

– Он спрашивал, не думаешь ли ты, что это он убил Дэнни.

При этой мысли Элли закрывает глаза.

– Надеюсь, ты ему сказал, что я так не думаю.

– Ну конечно! А потом он спросил, почему ты должна быть полицейским, который всем этим занимается.

– Что ж, мы все задаемся этим вопросом.

Раздается странный писк, и она представляет себе, как он, садясь на диван, приземляется на одну из игрушек Фреда. На мгновение ей хочется поменяться с ним местами. Чего бы только она сейчас не отдала за его простые семейные обязанности, за великую и скромную жизнь домохозяйки.

– Как там твой босс? – спрашивает Джо.

– Все так же. Как будто и без него недостаточно тяжело.

– Придерживай его своей добротой, Элл. Ты ведь всегда так делаешь.

В его голосе слышится улыбка, и она улыбается в ответ. Чувствуя себя уже лучше, она возвращается к работе.

Здесь же, за своим столом, она просматривает видеозапись, где Харди допрашивает Тома. Она видит, как маленький мальчик говорит, что Марк бил Дэнни. Она видит, чего ему стоит подорвать доверие Дэнни, даже когда речь о том, чтобы поймать его убийцу, и испытывает прилив гордости за сына, за его лояльность по отношению к другу. Она нажимает перемотку и просматривает ролик еще раз.

– Разбил ему губу…

То, что Марк распускал руки, кажется до боли правдоподобным.

– Том сегодня был молодцом, – говорит Харди из-за ее плеча. – Он может поучаствовать в реконструкции событий той ночи на четверг.

– Что? – ошеломленно переспрашивает Элли. – Нет. Я не хочу этого. Он только что потерял лучшего друга! Это может травмировать его на всю жизнь.

– Может быть, предоставить это ему самому решить…

– Нет! Я его мать. И тут решаю я.

Это тот единственный случай, когда он не может воспользоваться своим служебным положением. Никто, даже Джо, и уж точно не какой-то там чертов Алек Харди, не может отменить ее решение.

– Выходит, ваша причастность к этому расследованию за пределами этих дверей заканчивается.

Он действительно обладает настоящим талантом превращать все положительное в негатив. Элли взрывается:

– При всем уважении, сэр, отвалите от меня сейчас, а не то я написаю в чашку и швырну ее вам в голову!

Харди пожимает плечами с таким видом, будто уворачиваться по ночам от чашек с мочой для него дело обычное.

– Поговорите с… Как зовут вашего мужа? Джо. Погорите об этом с ним. И с Томом тоже.

Упоминание имени Джо успокаивает Элли. Что там он ей советовал? Придерживать Харди своей добротой? Почему бы и нет? Все равно так, как сейчас складываются между ними отношения, они вряд ли могут продолжаться.

– Вы приглашены к нам на званый обед, – говорит она. – Вы здесь мало кого знаете, к тому же питаетесь в гостинице.

– Это не очень хорошая идея.

– Пожалуйста, не глупите и не упрямьтесь. Я тоже не особо горю желанием устраивать это. Но все люди так делают. Приглашают своих начальников в семью. О работе мы там говорить не будем.

В наступившей после этого тишине Харди, похоже, прогоняет фразу «О работе мы там говорить не будем» через какое-то свое внутреннее переводящее устройство. И это явно мучительный процесс.

– Тогда о чем мы будем говорить? – в конце концов спрашивает он.

Блин, хороший вопрос! Она понятия не имеет.

– Просто скажите «да», – отвечает она сквозь стиснутые зубы.

Харди выглядит загнанным в угол.

– Да.

– Благодарю вас. Слава тебе, Господи, – говорит Элли, а когда он скрывается в своем кабинете, добавляет: – Козел.

Найдж Картер, возвращаясь домой из паба, идет переулками и на считаные минуты разминается со своим боссом. Он не пьян, но из-за выпитых четырех пинт пива наполовину идет, а наполовину бежит трусцой, так что едва не натыкается на одинокую фигуру, которая дожидается на перекрестке перед поворотом в его тупик. От неожиданности он выставляет вперед каблук, чтобы затормозить, как на роликах.

Путь ему перекрывает Сьюзен Райт.

– Даже не пытайся бегать от меня, – говорит она, кивая на его дом. – Я знаю, где ты живешь. И знаю, как выглядит твой фургон.

– Я же уже сказал, что больше не хочу тебя видеть.

В интонации Найджа слышится яд.

– Все не так просто, ты еще не понял? – Монотонный голос Сьюзен даже не дрогнул. – Мы с тобой теперь повязаны, ты и я. И ты не можешь просто так повернуться ко мне спиной. Может, тебе это и не по нраву, но изменить уже ничего нельзя. Так что нам просто нужно разработать план, что мы будем делать.

Он подается вперед, и его голос превращается в угрожающий рык:

– Не хочу тебя видеть рядом с собой. Держись от меня подальше!

– Никуда я не уйду, – спокойно говорит Сьюзен.

Найдж разворачивается и последние несколько ярдов до дома матери преодолевает уже бегом.

– От этого не убежишь! Мы влипли в это дело вместе, хочешь ты того или нет.

Последнюю фразу Сьюзен уже кричит, но ветер, который дует навстречу, бросает эти слова обратно, ей в лицо.