Текст книги "Один из нас"

Автор книги: Крейг Дилуи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Крейг Дилуи
Один из нас

Посвящается Крис Маррс

и моим замечательным детям,

чья любовь – мой хлеб насущный.

1984

Craig DiLouie

One of Us

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Copyright © 2018 by Craig DiLouie

© Иванов В., перевод на русский язык, 2021

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021

Монстры

 
Мы ходим на двух ногах, не на четырех.
Ходить на четырех – нарушать закон.
 

– Ойнго Бойнго, «Не проливай крови» (альбом «На благо души», 1983)

Глава первая

На директорском столе – выпуск «Тайм». С обложки улыбается четырнадцатилетняя девочка. Косички, завязанные голубыми лентами. Крупные белые зубы, веснушки. Упругие шипастые отростки, торчащие из глазниц.

Внизу всего лишь одно слово: «ПОЧЕМУ?»

Почему это произошло? Или, может быть, – почему мир позволил подобному ребенку жить дальше?

Однако Пса интересовало другое: почему она улыбалась?

Возможно, это был просто рефлекс, когда она увидела направленную на нее камеру. Возможно, ей нравилось быть в центре внимания, пусть даже не слишком-то лестного.

Возможно, хотя бы на эти несколько секунд она почувствовала себя особенной.

Солнце Джорджии вовсю палило через мутные зарешеченные окна. Железный вентилятор в углу с гудением месил густой теплый воздух. За окном Пес заметил старый ржавый пикап, по крышу заросший полевыми цветами. Когда-то его любили, а потом припарковали здесь и оставили умирать. Если бы у Пса была такая машина, он ехал бы и ехал и не останавливался бы никогда.

Открылась дверь. Вошел человек из правительства, в черном костюме и белой рубашке с сине-желтым галстуком. Скользкие от геля волосы приглажены назад. Сверкающие ботинки прощелкали по замызганному полу. Он сел в скрипучее кресло директора Уилларда и закурил сигарету. Шлепнул на стол папку с документами и принялся изучать Пса сквозь голубоватую дымку.

– Тебя зовут Псом, – наконец произнес он.

– Да, сэр. В смысле, другие ребята меня так зовут.

При разговоре Пес слегка подрыкивал, но следил за тем, чтобы слова звучали как надо. Учителя позаботились о том, чтобы он говорил правильно. Мозг как-то сказал ему, что такие признаки человеческого – единственное, благодаря чему дети еще живы.

– Но при крещении тебя назвали Енохом. Твое настоящее имя Енох Дэвис Брайант.

– Верно, сэр.

Енохом его называли учителя в Доме. Мозг говорил, что это его рабская кличка. Тем не менее Псу это имя нравилось. Ему повезло, что оно у него было. Мать испытывала к нему достаточно любви, чтобы сделать для него хотя бы это. Многие родители, отдавая своих детей в Дома, называли их просто «Икс», «Игрек» или «Зед».

– Я агент Шеклтон, – проговорил человек сквозь новое облако дыма. – Бюро тератологических исследований. Ты уже знаком с нашей процедурой, не так ли?

Каждый год правительство присылало своего служащего, который задавал детям вопросы. Выяснял, остались ли они еще людьми. Не хочется ли им сделать кому-нибудь больно, не бывает ли у них плотских мыслей относительно нормальных девочек и мальчиков, и прочее в том же духе.

– Да, – сказал Пес. – Я знаю процедуру.

– В этот год все будет по-другому, – сообщил агент. – На этот раз я пришел выяснить, нет ли в тебе чего-нибудь особенного.

– Я не очень хорошо понимаю вас, сэр.

Агент Шеклтон оперся локтями о стол.

– Ты находишься на попечении штата. Таких, как ты, больше миллиона. Вы все уже четырнадцать лет живете в Домах в свое удовольствие, катаетесь там как сыр в масле. И вот сейчас, наконец, у некоторых из вас начали проявляться определенные способности.

– Какие это?

– Например, мне однажды довелось видеть парнишку, у которого были жабры и он мог дышать под водой. Другой мог слышать разговоры за милю от себя.

– Да ну! – недоверчиво протянул Пес.

– Вот именно.

– В смысле, как какие-нибудь супергерои?

– Да. Как Человек-паук. Если бы Человек-паук был хотя бы наполовину похож на настоящего паука.

– Я никогда ни о чем таком не слышал, – сказал Пес.

– Так вот, Енох, если у тебя имеются такие способности, ты мог бы доказать, что тебя здесь кормят не зря. Это твой шанс расплатиться за свое содержание. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Да… наверное.

Удовлетворенный, Шеклтон откинулся в кресле и возложил ноги на столешницу. Папку с документами он положил себе на колени, лизнул палец и принялся листать. Не отрываясь от чтения, достал черную авторучку и несколько раз пощелкал ею.

– Неплохие отметки, – произнес он. – Математика, правописание… Ведешь ты себя тихо… Ну хорошо. Расскажи мне, что ты умеешь делать. А еще лучше, покажи.

– Что я умею делать, сэр?

– Сделай это для меня, и я сделаю что-нибудь для тебя. Я возьму тебя в особенное место.

Пес мельком бросил взгляд на красную дверь в боковой стене, потом снова обратил лицо к Шеклтону. Даже смотреть в ту сторону считалось дурной приметой. Красная дверь вела вниз, в подвал, в помещение под названием «Дисциплинарная». Туда отправляли проблемных детей.

Он никогда не бывал там внутри, но слышал рассказы. Все дети их слышали. Директор Уиллард хотел, чтобы они это знали. Это входило в их обучение.

Осторожно он произнес:

– А что это за место?

– Это место, где много еды и есть телевизор. Место, где тебя никто никогда не потревожит.

Мозг всегда говорил, что нужно подыгрывать нормалам, чтобы не угодить в их систему. Они специально пишут свои правила таким образом, чтобы заманить тебя в Дисциплинарную. Но еще больше Пес желал показать себя. Он хотел быть особенным.

– Ну я очень быстро бегаю. Спросите кого угодно.

– То есть в этом состоит твой особый талант. Ты быстро бегаешь.

– Очень быстро! Это считается?

Агент улыбнулся.

– В том, чтобы быстро бегать, нет ничего особенного. Абсолютно ничего.

– Спросите у любого, как быстро я бегаю! Спросите у…

– Ты не особенный, Пес. И никогда не будешь особенным.

– Я не понимаю, чего вы хотите от меня, сэр.

Улыбка Шеклтона исчезла вместе с папкой, где содержались бумаги на Пса.

– Я хочу, чтобы ты убрался к черту с глаз моих долой. Пришли ко мне следующего монстра, когда будешь выходить.

Глава вторая

Загрязнение окружающей среды. Инфекции. Наркотики. Радиация. Все эти вещи, сообщил им мистер Бенсон, стоя возле доски, могут служить причиной мутации у эмбриона.

Какая-то бактерия привела к появлению чумного поколения. К появлению других детей: чумных, тех, что живут в Домах.

Эми Грин поерзала, сидя за партой. У нее опять чесалась макушка. Мама говорила, что если она не прекратит ее теребить, то дочешется до лысины. Поэтому Эми удовлетворилась тем, что намотала на палец прядь длинных темных волос и принялась дергать, наслаждаясь иголочками боли, пронзающими кожу головы.

– Чума относится к болезням, которые передаются половым путем, – сообщил мистер Бенсон классу.

Эми уже кое-что знала об этом из курса истории Америки и из того, что ей рассказывала мама. Чума началась в 1968 году, за два года до ее рождения, в те времена, когда любовь еще была свободной. Потом заболевание, получившее название тератогенез, прокатилось по планете, и явилось поколение чумных детей.

Один из десяти тысяч детей, рожденных в 1968 году, был монстром, и большинство из таких детей умерло. В 1969-м это был уже один из шести, и умерла половина. В 1970-м – один из трех; в этот год ученые изобрели тест, чтобы определить, есть ли у тебя заболевание. Большинство этих детей остались в живых. После того как была арестована медсестра, убившая тридцать младенцев в техасском роддоме, уровень выживаемости резко пошел вверх.

Больше миллиона чудовищных детей вопило, требуя, чтобы их покормили. К этому времени Конгресс уже выделил фонды на организацию системы Домов.

Прошло четырнадцать лет, а лекарства по-прежнему не изобрели. Если ты подцепил бациллу, единственным стопроцентным методом не распространять ее дальше было воздержание – чему их и учили здесь, на уроках гигиены. Для тех же, кому случалось забеременеть, аборт был обязателен.

Эми раскрыла учебник и склонилась над ним, вдыхая густой, пикантный аромат новой книги. Книжки, отточенные карандаши, линованная бумага: невеселые запахи, которые ассоциировались у нее со школой. На странице была изображена репродуктивная система женщины. Вот отсюда появляются дети. Ее приятель Джейк, сидевший рядом, взглянул на страницу, улыбнулся и покраснел. Завороженный и смущенный всем этим, как и она сама.

В старших классах половое воспитание было обязательным предметом, без каких-либо оговорок или оправданий. Эми и ее одноклассницы, спотыкаясь, преодолевали период полового созревания. Тампоны, набухающие груди, мучительные ночные мысли; бесконечные разговоры о том, что мальчикам нравится и чего они хотят.

У Эми уже имелось некоторое представление о том, чего они хотят. Другие девочки постоянно делали ей комплименты, говоря, какая она красивая. Мальчики разглядывали ее, когда она шла по коридору. Все были с ней так милы все время! Но она никому не верила. Стоя голой перед зеркалом, Эми видела в себе одни лишь изъяны. На прошлой неделе она обнаружила на своей коже прыщ и целый час не сводила с него глаз, ненавидя собственное уродство. Каждое утро у нее уходило по часу, чтобы привести себя в порядок перед школой. Она не выходила из дому до тех пор, пока не убеждалась, что выглядит идеально.

Эми перевернула страницу. Ее встретила широкая улыбка очередного монстра. Эми со стуком захлопнула книгу.

Мистер Бенсон спросил у класса, видел ли кто-нибудь из них чумного ребенка своими глазами, не по телевизору или в журнале, а вблизи, лицом к лицу. Поднялось несколько рук. Эми крепко прижала ладони к парте.

– В этом году, дети, я собираюсь достичь с вами двух целей, – сообщил им учитель. – Главное – это научить вас, как избежать распространения заболевания. Мы будем много говорить о безопасном сексе и изучим все правила насчет того, как это делать и делать ли вообще. Кроме этого, я намерен помочь вам почувствовать себя более комфортно в отношении тех чумных детей, которые уже родились и которым сейчас столько же лет, что и вам.

Сколько Эми себя помнила, чумные дети всегда жили в общих домах где-то за городом, подальше от людей. Один такой дом располагался всего лишь в восьми милях от Хантсвилла, но с тем же успехом он мог бы находиться на Луне. В городе монстры никогда не появлялись. И хотя это не помогало людям полностью забыть об их существовании, всегда проще не думать о том, что не лезет на глаза.

– Начнем с чумных детей, – продолжал мистер Бенсон. – Что вы о них думаете? Говорите по правде, все как есть.

Роб Роуленд поднял руку:

– Они не люди. Просто животные.

– Вот как? Ты смог бы застрелить такого ребенка и съесть его? Или прибить его голову у себя на стене?

Дети засмеялись, представив себе Роба, который настолько проголодался, что готов съесть монстра. Роб был толстым и умным и к тому же много потел, что не прибавляло ему популярности.

Эми содрогнулась, охваченная приступом омерзения.

– Ненавижу их! Ужасные твари.

Смех замолк. И хорошо, потому что в чуме нет ничего смешного.

Учитель скрестил руки на груди.

– Продолжай, Эми. Только нет нужды так кричать. Почему ты их ненавидишь?

– Потому что они монстры, вот почему! Я их ненавижу, потому что они монстры.

Повернувшись, мистер Бенсон застучал по доске куском мела: «„MONSTRUM“ – НАРУШЕНИЕ ЕСТЕСТВЕННОГО ПОРЯДКА ВЕЩЕЙ. ОТ СЛОВА „MONEO“ – „ПРЕДОСТЕРЕГАТЬ“».

– Имеется в виду предостережение о том, что Бог разгневан и наказывает людей за нарушение табу, – объяснил он. – Тератогенез – это природа, вышедшая из строя. Заболевание переделало их тела. Поменяло правила. Монстры? Возможно. Но обязательно ли монстр – это зло? Что вообще такое человек – внешний вид или поступки? Что делает человека человеком?

Бонни Филдс подняла руку.

– Я однажды видела такого. Даже не поняла, мальчик это или девочка. И не стала задерживаться, чтобы выяснить.

– Но увидела ли ты в нем что-либо плохое?

– Ну уж не знаю. Но если подумать, на что они бывают похожи, я не могу понять, почему доктора оставили им жизнь. Если бы им позволили умереть, это было бы актом милосердия!

– Причем по отношению ко всем нам, – пробормотал кто-то у Эми за спиной. По классу снова прокатился смех.

Рука Салли Элбод взвилась вверх.

– Не понимаю, что вас всех так пугает. Я постоянно вижу этих детей на отцовской ферме. Они странные, но в них нет ничего такого. Работают хорошо, проблем не создают. Дети как дети.

– Очень хорошо, Салли, – сказал учитель. – А теперь я хотел бы вам кое-что показать.

Открыв шкафчик у стены, он вытащил из него большую стеклянную банку и поставил на стол. Внутри, в желтоватой жидкости, плавал ребенок. Между его ног торчал крохотный пенис. Маленькие ручонки сжимали пустоту. Узкая щель единственного глаза прорезала лицо над гладким местом, где должен был находиться нос.

Дети, как один, втянули в себя воздух. Половина класса отпрянула, вторая половина наклонилась вперед, чтобы лучше рассмотреть. Очарование и отвращение. Только Эми не двигалась. Она сидела замерев, пораженная ужасом увиденного.

Она ненавидела этого малыша. Даже мертвого.

– Это Тони, – объявил учитель. – И, представьте себе, он не был чумным. Просто один из несчастных детей, которые родились с дефектом. Около трех процентов новорожденных, появляющихся на свет каждый год, выглядят вот так. Врожденные дефекты – причина смерти одного из пяти новорожденных.

Послышались смешки. «Тони!». Кое-кому из ребят показалось странным, что вот этому дали имя.

– Раньше считалось, что эмбрион развивается в матке в полной изоляции, – продолжал учитель. – Затем, еще в шестидесятых, одна немецкая компания начала продавать беременным женщинам талидомид, чтобы помочь им справиться с утренней тошнотой. Десять тысяч детей родились с деформациями конечностей. Половина из них умерла. Какой урок из этого вывели ученые? Ну, кто-нибудь?

– Лекарство, которое принимает женщина, может повредить ее ребенку, даже если оно не вредит ей самой, – сказал Джейк.

– Совершенно верно, – подтвердил мистер Бенсон. – Лекарства, отравляющие вещества, вирусы – все это мы называем факторами воздействия окружающей среды. Однако в большинстве случаев врачи понятия не имеют, почему рождаются такие дети, как Тони. Это просто происходит: случайность, орел или решка. Итак, можно ли назвать Тони монстром? А если ребенок умственно отсталый или от рождения не способен пользоваться ногами? Что, ребенок в инвалидной коляске тоже монстр? А как насчет детей, рожденных глухими или слепыми?

Желающих ответить не нашлось. Класс сидел притихший и погруженный в размышления. Удовлетворенный, мистер Бенсон понес банку обратно к шкафу. Снова послышались приглушенные возгласы, когда маленький Тони заплескался в жидкости, словно пытаясь выбраться наружу.

Учитель нахмурился, водворяя банку обратно на полку.

– Я удивлен тем, что это вас так расстраивает. Если вы выходите из равновесия даже из-за этого, как же вы будете жить бок о бок с чумными детьми? Когда они вырастут и станут взрослыми, у них будут такие же права, как и у вас. Они будут жить среди вас.

Эми застыла за партой, ее шею свело от напряжения при одной мысли о чем-то подобном. В уме сам собой сформировался вопрос:

– А если мы не захотим жить с ними?

Мистер Бенсон указал на банку.

– Этот ребенок – ты. И одновременно не ты. Если бы Тони выжил, он был бы не таким, как мы, это верно. Но все же он был бы тобой.

– Я думаю, мы несем за них ответственность, – сказал Джейк.

– Кто это – мы? – поинтересовалась Эми.

То, что он начал ей возражать, слегка уязвило девочку, но она знала, что у Джейка всегда есть собственное мнение и что он любит поспорить. Он носил кожаные куртки, черные футболки с принтами каких-то неизвестных групп и драные джинсы. Его лучшие друзья, Трой и Мишель, были черными. Джейк был популярен, потому что не боялся быть непопулярным. Эми уважала его за это, ей нравилось, как он попирает железные правила школы. А также то, что он не расстилался перед ней, как все остальные мальчишки.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – ответил ей Джейк. – Человеческую расу. Мы их создали, и теперь мы за них в ответе, очень просто.

– Я никого не создавала! Это сделало старшее поколение. Почему эти уродцы – моя проблема?

– Потому что им плохо. Мы все знаем, каково им приходится. Представь, если бы ты была одной из них!

– Я не хочу, чтобы им было плохо, – возразила Эми. – Правда не хочу. Просто я не хочу видеть их рядом с собой. И что, это делает меня плохим человеком?

– Я не говорил, что это делает тебя плохим человеком, – отозвался Джейк.

Арчи Гейнс поднял руку.

– Мне кажется, Эми в чем-то права, мистер Бенсон. На них действительно тошно смотреть. В смысле, я как-нибудь смогу с этим жить… наверное. Но требовать от нас любви и понимания – это чересчур.

– Справедливо, – сказал мистер Бенсон.

Арчи повернулся, чтобы посмотреть на Эми. Она кивнула в знак благодарности, и его лицо озарилось победоносной ухмылкой. Он решил, что вызволил ее из затруднительной ситуации и теперь она ему должна. Чтобы угасить его надежды, Эми обдала его отработанным ледяным взглядом, и он отвернулся, словно получил пощечину.

– Мне они кажутся просто интересными, – сказал Джейк. – Больше интересными, чем пугающими. Как вы и сказали, мистер Бенсон: как бы они ни выглядели, они наши братья. Я не откажу в помощи слепому человеку и, наверное, чумному ребенку тоже.

Учитель кивнул.

– Хорошо. Ладно, на сегодня хватит дискуссий. Повторю еще раз: мои задачи относительно вас в этом году сводятся к двум вещам. Одна – чтобы вы свыклись с существованием чумных детей. Смогли отличать книгу от обложки. Вторая – научить вас, как не плодить новых.

Джейк повернулся к Эми и подмигнул ей. Ее щеки вспыхнули, все раздражение на его счет как рукой сняло.

Она надеялась, что в будущем ее ждет меньше разговоров о монстрах и гораздо больше сексуального обучения. Слушая продолжающееся бормотание мистера Бенсона, она пролистала первые несколько страниц нового учебника. Ей на глаза попался заголовок: «ПОЦЕЛУИ».

Ей уже был известен закон относительно секса. Независимо от того, есть у тебя бацилла или нет, легально дети в штате Джорджия вступали в брачный возраст в четырнадцать лет. Однако еще один закон гласил, что если ты хочешь секса, то сперва ты должен провериться на бациллу. И если тебе еще не исполнилось восемнадцать, твои родители должны дать письменное согласие на проверку.

С поцелуями, однако, можно было обойтись без всех этих заморочек. Так там было написано, черным по белому. Этим можно заниматься в любой момент, когда ты только пожелаешь. При мысли об этом у нее опять зачесалась макушка. Эми потянула себя за волосы, наслаждаясь колючими иголочками.

Она позволила себе жадный взгляд на красивый профиль Джейка. Хотя ей хотелось бы пойти гораздо, гораздо дальше этого, она никогда не сможет позволить себе ничего больше поцелуев. Она никогда не узнает, каково это – почесать там, где действительно чешется.

Никто, кроме ее мамы, не знал, что Эми тоже чумная.

Глава третья

Болван[1]1
  Болван – Goof – англ. – дурень, тупица. Здесь говорящее прозвище.


[Закрыть] видел смешное в чем угодно. Ему нравилось смотреть на светлую сторону вещей. Он радовался тому, что видит мир не так, как другие, – а это было не так уж сложно, если принять во внимание, что его лицо было перевернуто. Когда он улыбался, его спрашивали, что случилось. Когда он грустил, люди думали, что он смеется над ними.

Стоя перед зеркалом в спальном бараке, он воздел зажатую в руке зубную щетку, как бы салютуя ею:

– К чистке зубов готовы, сэр!

Он принялся за дело. «Давай быстрее!» – заворчали другие дети, ожидавшие своей очереди.

Сжав зубы, Болван принялся работать щеткой вдвое быстрее, но заканчивать не торопился.

– Фмотвифе, как быфтво я фиффю вубы!

Именно из-за таких выходок он заработал свое прозвище и получил некоторый статус в среде, начисто лишенной каких-либо развлечений. Ему нравилось веселить других детей. Если у него не получалось добиться этого, он начинал их доставать, чтобы посмеяться самому.

В конце концов в ванную ввалился Кроха – самый крупный ребенок в Доме. Отпихнув одного из других детей, он занял позицию перед зеркалом.

Болван тут же заткнулся и задрал лицо вверх, чтобы прополоскать горло и сплюнуть. Доставая других, следовало соблюдать границы, в особенности когда рядом находился такой ребенок, как Кроха. В Доме запрещалось прибегать к насилию, однако до тех пор, пока никто не мешал учителям делать свое дело, они предпочитали смотреть на нарушения сквозь пальцы. Если ты шел к учителю, чтобы пожаловаться на то, что тебя побили, тебя вполне мог ждать подзатыльник и заверение, что все это входит в программу обучения.

Ну ничего. Он и так сделал достаточно для одного дня. Сегодня было весело! Бюро прислало к ним агента для ежегодного интервью. Болван попытался разыграть перед ним лебезящего чудика, но не встретил понимания – агент попался серьезный. Не сумев заставить его смеяться, Болван решил подоставать его самым лучшим способом, который знал.

– Я агент Шеклтон, – представился служащий, закуривая сигарету. – Бюро тератологических исследований. Ты уже…

– …знаком с нашей процедурой, не так ли? – подхватил Болван. – Конечно знаком, сэр.

Агент нахмурился.

– Ну хорошо. Это хорошо. Но в этот год все будет по-другому, Джефф. Я здесь, чтобы выяснить…

– …нет ли в тебе чего-нибудь особенного, – закончил Болван. – Нет. Ничего такого во мне нет, к моему большому сожалению.

Брови агента Шеклтона сдвинулись еще ближе.

– Каким образом…

– …ты это делаешь? Я не знаю, что вы имеете в виду, сэр.

– Ты заканчиваешь…

– …за меня каждое мое предложение.

– Вот! Опять! Ты хоть…

– …сам понимаешь, что делаешь это? Но что я делаю, сэр?

И он разразился хохотом – воющий, скрежещущий звук, похожий, как сказал ему один из учителей, на вопли мула, которого насилуют четверо верблюдов.

Агент Шеклтон бледно улыбнулся, словно до него дошел смысл шутки.

– Спасибо, Джефф. На сегодня хватит.

Болван обнаружил свой талант примерно полгода назад, когда принялся заканчивать фразы за мисс Оливер на уроке истории. К концу урока ее челюсть практически лежала на полу. Весь класс лопался от хохота. Они не могли поверить в то, что это действительно происходит.

Ну погоди, что-то они скажут, когда узнают, что он сыграл ту же шутку с человеком из Бюро! Скоро он станет героем местных легенд!

Болван разделся и с удовлетворенным вздохом забрался в постель. Вокруг стоял гул голосов – ребята тоже укладывались спать. Старая койка заскрипела, когда он принялся устраиваться поудобнее на засаленном матрасе. Пару минут спустя выключили свет.

«Герой местных легенд», – подумал он, уплывая в сон.

Он проснулся от того, что чья-то рука трясла его за плечо.

– Подъем, красавчик!

В комнате было темно. Ночь еще не закончилась.

– Что такое? Что происходит?

Он узнал мистера Гейнса, стоящего с одной стороны кровати. По другую сторону стоял мистер Боуи. Учителя из школы при Доме.

– Надевай штаны, – велел ему мистер Гейнс. – Мы идем прогуляться.

Спрыгнув с койки, Болван натянул на свое костлявое тело футболку и комбинезон, потом принялся зашнуровывать потрепанные башмаки.

– Если это насчет того дела, то я ничего такого не делал!

Никто не засмеялся. В происходящем не было ничего смешного. Когда учителя будят тебя среди ночи, это значит, что тебя отправляют в Дисциплинарную. Вокруг дети либо продолжали сопеть, либо лежали вытянувшись на своих койках, притворяясь, будто спят.

– Пойдем! – поторопил мистер Гейнс.

– Я ничего не делал, честное слово!

– Все так говорят.

В Дисциплинарную отправляли проблемных детей. Неуправляемых; тех, кто нарушал правила. Там не было окон. Одно-единственное кресло, привинченное к цементному полу, под электрической лампочкой без абажура.

– Я просто пошутил! Я ничего такого не хотел сделать человеку из Бюро! – молил Болван. – Мистер Гейнс! Вы ведь знаете, я всегда вел себя хорошо!

Мистер Боуи положил мягкую руку ему на плечо и подтолкнул вперед так, что он чуть не полетел с ног.

– Двигай, говнюк.

Спотыкаясь, Болван на дрожащих ногах выбрался наружу. Ему редко доводилось бывать за пределами Дома в это время суток, и его взгляд невольно устремился вверх. Небо, полное звезд. Огромный далекий мир, которому наплевать на его судьбу.

Большой дом был ярко освещен. Его ждал другой мир – мир боли и страданий. А Мозг ведь предупреждал его, чтобы он держал свой особый дар при себе. Что иначе его будут ждать такие неприятности, с которыми будет нелегко справиться. Что многие дети теперь обладают теми или иными талантами и очень важно держать их в тайне от нормалов. Почему он не слушал?

– Только взгляните на него, – заметил мистер Гейнс. – Трясется, словно садовая лестница!

– И потеет, как шлюха в церкви, – прибавил мистер Боуи.

Болван слышал рассказы, будто в Дисциплинарной детей усаживают в кресло лицом к старому доброму флагу мятежников – гигантский косой синий крест на ярко-красном фоне, – как бы для того, чтобы подчеркнуть, что ты больше не в США. Что ты вступил на территорию другой страны. Здесь тайное место, с собственными правилами и обычаями. Окно в прошлое, когда они могли делать все, что захотят.

– Не надо! – упрашивал он. – Пожалуйста, я не хочу туда!

– Будь мужчиной, парень, – сказал мистер Боуи и снова подтолкнул его.

На подъездной дорожке перед домом стоял черный фургон. Мистер Гейнс подошел к нему и распахнул черные двери.

– Прошу пожаловать в карету, – сказал ему учитель.

– В смысле? – озадаченно переспросил Болван. – Меня не отправляют в Дисциплинарную?

– Сегодня тебе повезло.

Мистер Гейнс подождал, пока он заберется внутрь и усядется в заднем отделении фургона, потом наклонился к нему и приковал одну руку Болвана наручником к стальному стержню, проходившему под крышей.

– Пока, Джефф! Не забудь прислать нам открытку!

Мистер Боуи рассмеялся. Дверцы фургона захлопнулись.

Водитель в сером комбинезоне завел двигатель. Вспыхнули фары, осветив проржавевшие баки из-под бензина, наваленные возле сарая с инструментами.

– Здравствуй, Джефф, – послышался знакомый голос спереди, с пассажирского сиденья.

– Мистер Шеклтон?

– Мы будем ехать долго. Можешь поспать, если хочешь.

– Долго ехать? В смысле, мы просто покатаемся, и все? Правда?

Где-то в глубине души он не переставал подозревать, что это все шутка. Вот сейчас двери фургона снова распахнутся, мистер Боуи вытащит его наружу и потащит в Большой дом.

Фургон отъехал от Дома и затрясся по грунтовке, которая вела к окружному шоссе. Болван хрипло вздохнул и рассмеялся.

Тем не менее, когда Дом растворился в темноте, его облегчение вдруг сменилось новым страхом. Дом не был особенно приятным местом, но все же для него он всегда был… домом.

– Сэр? Куда мы едем?

– В хорошее место, – отозвался Шеклтон. – Тебе понравится.

Агент откинул спинку своего кресла до упора и надвинул на лицо свою мягкую фетровую шляпу.

Во времена работы на ферме Болвану как-то довелось проехаться в кузове одного из принадлежащих Дому пикапов, но на такой машине он никогда не ездил. Он попробовал представить, что его везет его собственный шофер. Он – секретный агент; он спешит, чтобы успеть на самолет в Париж.

Впрочем, фантазия не продлилась долго. Он по-прежнему трясся, как та садовая лестница.

– Как вас зовут? – спросил он водителя.

Тот не ответил. В ветровое стекло со шлепком вмазалось какое-то насекомое.

– Мистер, надеюсь, мы скоро остановимся? Я уже хочу писать.

По-прежнему нет ответа.

– Ну вот, теперь я не могу перестать думать об этом, – пожаловался Болван. – Я скоро намочу штаны!

– Мы остановимся, когда будет нужно, – проговорил Шеклтон из-под шляпы. – А до тех пор, Джефф, закрой варежку и попытайся немного вздремнуть.

Болван поерзал на сиденье. Как агент мог ожидать, что он заснет после пережитого испуга? Он сомневался, что вообще когда-либо сможет спать.

Потом его взгляд упал на фетровую шляпу агента, и он немедленно влюбился. Он никогда не видел такой шляпы, разве что в старых фильмах. Вот бы тоже обзавестись такой! Болван представил, как он входит в столовую в своей новой шляпе и все ребята сходят с ума от зависти.

И только тут до него дошло.

Болвана ждал совершенно незнакомый мир. Скорее всего, он никогда больше не увидит ни своих друзей, ни своего старого дома.