Текст книги "Дневник Пенелопы"

Автор книги: Костас Варналис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Здравый смысл

Дойдя до середины жертвы, я поняла, что ничего не достигла. Но надо было осушить горькую чашу до последней капли. Я все еще надеюсь на что-то. Не знаю!.. Иногда… Через три недели я послала за Долием. Мы с ним обо всем договорились, а потом позвали Телемаха.

Ему теперь семнадцать лет. Ростом и косым взглядом он походит на отца. Молчалив и как будто немного мечтателен – возраст. И подозрителен. Любит ли он меня? По-моему, нет. Возможно, он считает меня виновной в том, что пятьдесят бездельников проматывают состояние его отца.

– Ты не должен забывать, – сказала я ему строго, – единственным сыном какого отца и плотью и кровью какой матери ты являешься. И что нигде нет более великого и прекрасного царства, чем Итака. Ты рискуешь все это потерять. Пойми, ты уже вырос. У тебя уж и усики пробились, и голос погрубел. Пора стать серьезным. Брось ловить рыбу и охотиться. Подвяжи отцовский меч, и давай вместе спасать то, что еще можно спасти. И поскорее. В твоем возрасте мальчишки из народа сами зарабатывают на хлеб и ведут хозяйство.

Архонты хотят отнять у тебя все. Одни – мать, а все вместе – царство.

Нам нужно опередить их, иного выхода у нас нет. Прежде чем они отнимут у нас царство, мы продадим его!

– Продать родину?

Мы с Долием посмотрели ему в глаза:

– Это еще что за разговоры? Где это ты набрался крамолы? У царей нет родины. Она есть у народов. Царство, не забывай это, принадлежит твоему отцу. И ты можешь поступать с ним, как тебе заблагорассудится.

Ты уедешь сегодня же вечером. Мы снарядили для тебя самый быстроходный корабль острова, корабль Ноемона, сына Фрона. Дадим тебе с десяток надежных парней, и ты тайком выедешь ночью. Через Злое море. Афина в образе Ментора сядет у руля. Ты притворишься, будто не узнаешь ее.

Сначала ты поедешь в Ньокастро, потом в Спарту; затем в Микены и, наконец, на Корфу. Ты познакомишься с самыми могущественными царями нашего времени.

В Ньокастро тебя омоет младшая дочь Нестора – Поликаста. В Спарте тебе накроет на стол единственная дочь Елены – Гермиона, красавица и скандалистка, вся в мать. В Микенах тебя напоит волшебным зельем, чтобы навсегда удержать около себя, достойная дочь своей матери Электра. А на Корфу выстирает в море твои одежды и будет потихоньку плакать о тебе единственная, возлюбленная дочь Алкиноя – Навсикая.

Но не теряй головы. Не женись ни на одной из них, кроме той, чей отец согласится купить наше царство, нужные полномочия для тебя я приготовила. Запроси столько золота, сколько весит твое тело. Я не говорю «душа»: ее нельзя взвесить! Нам должно быть выделено годовое содержание в десять тысяч дукатов.

Когда женихи соберутся захватить царство, то обнаружат, что его уже получил другой. И острова, и людей, и их самих!

Прошло несколько недель, и женихи пронюхали, что наследника нет. Сначала они подумали, что он в дальних имениях, у Эвмея, чтобы не видеть позора матери. Но потом проведали тайну. И озверели. Быстро снарядили три галеры и вышли в море, чтобы устроить ему засаду со стороны Корфу. И убить, когда он будет возвращаться.

Но Паллада разгадала их намерение. Взяла и перевернула остров северной частью на юг, как поворачивают ключ в замочной скважине. И в то время как Телемах подплывал с севера, они поджидали его со стороны Джанте.

– Никто не хочет покупать наше царство. Говорят, при той смуте, которая в нем царит, придется воевать, чтобы взять его. А их народы утомлены. Один Алкиной почти согласился. Только сначала я должен жениться на Навсикае…

Ждать больше нельзя. В моем распоряжении всего пять дней. Нет! Я не стану рабыней пятидесяти тиранов. Я предпочитаю собрать манатки и бежать. В Спарту. Если, конечно, боги не совершат чуда и не вернут мне Одиссея. Пусть даже ненастоящего!

Иначе завтра же я напишу завещание и подарю царство – отдам даром – Алкиною. Раз я не могу взять за него деньги, я его промотаю и буду отомщена. Пусть они дерутся с Алкиноем, которому достанется царство.

Лже-Одиссей

Свершилось чудо! Явился! Благословен Приходящий! Одиссей. Конечно, не мраморный! Не настоящий! Мнимый. Единственный, кто мог прийти. Легче, конечно, явиться мнимому живому, чем настоящему покойнику.

А насколько он огромнее настоящего. Входит в комнату, и меркнет свет! От его голоса со стен сыплется штукатурка! Не говоря уж о том, что он моложе! Руки и ноги у него вроде бы коротковаты для туловища. А затылка, кажется, и вовсе нет. К тому же он издает странный, неприятный запах. Так, наверное, пахнут упыри и драконы в сказках. Но разве я когда-нибудь нюхала дракона или упыря? Когда он рассказал мне свою историю, я поняла. Это был запах свиней. Но когда привыкаешь, он не причиняет беспокойства…

Он сказал, что пришел спасти меня. Откуда и каким образом? Без корабля, без товарищей. Как с неба свалился.

Его заметили рано утром, когда он шагал по направлению к городу, как гнев божий. В руке он держал дубину, такую тяжелую, что сам Геракл не смог бы ее поднять!

Несколько моряков, бывших в порту, кинулись смотреть на титана. Но тот резко остановился и так свирепо глянул на них, что бедняги пустились наутек. Одни спрятались в скалах, другие укрылись в храме Посейдона, моля бога о милосердии!

Не оборачиваясь и никого не спрашивая (как будто это было нужно! Мой дворец можно найти и без проводника – и так виден!), он прошел прямо ко мне!

Стражи наружных ворот, увидев его, юркнули внутрь, заперлись на засов и крикнули через щель:

– Кто идет?

– Пошли к дьяволу!

Он толкнул ворота плечом и сорвал их с петель. Подошел ко вторым воротам. Никого! Миновал третьи и вошел во двор, выложенный плитами. Оттуда по лестнице поднялся на женскую половину.

Женихов и всю челядь как ветром сдуло. Заперлись в своих комнатах и каморках…

Все-таки откуда он мог знать все закоулки? Правда, дворцы в Элладе строятся по одному плану. Но не всем же известны подробности. Для этого нужно быть или царем, или придворным какого-нибудь царя.

Я услышала, как трещат ступени. И пол. И подумала, что наверх поднимают статую покойного. Я заказала ее полгода тому назад лучшему ваятелю на острове, чтобы изобразил его обнаженным, с расставленными ногами (левая вперед, правая назад), с кулаками, упертыми в бока, с улыбкой на устах и без усов – похожим на Аполлона!

Я послала Мирто остановить носильщиков. Ведь я заказывала статую не для постели! Собиралась водрузить ее высоко над молом, чтобы Он день и ночь смотрел на море, чтобы видел свой дух, витающий во вселенной, если Он погиб!

Она прибежала бледная и упала к моим ногам.

– Что случилось? Да говори же!

– Го… го… го… госпожа моя! Запри скорее дверь… давай подопрем ее столами, сундуками и кроватями. Тритон ли это со своими дельфинами? Протей ли с тюленями? Или Энкелад бушует? Какой-то ужасный демон поднимается по лестнице. Конец света.

И она истерически разрыдалась.

Зная, что она трусиха, я вышла посмотреть сама. Как раз в этот момент показалась его голова, словно спина морской черепахи над водой.

Силы изменили мне. Но я не забыла, что я – царица и богиня. Владычица над миром и над собой.

– Кто ты? – крикнула я ему.

Раздался голос, похожий на рокотание из кратера Этны. Но не голоса его я испугалась, а того, что он произнес:

– Одиссей! Твой муж!

И сейчас же посадил меня, как куклу, к себе на руку и внес в комнату. Лица его я не успела рассмотреть. Он мягко усадил меня на кровать и промолвил нежно, словно горлинка проворковала:

– Ты такая, как я и представлял себе. И даже лучше. Красивее, и моложе, и божественнее самой Кирки… Моя Пипица!

И потрепал меня по подбородку.

– Кто она, эта… как ты ее назвал?

– Скоро все узнаешь.

– А сам ты кто?

– Мессия, которого ты ожидала столько лет. Умнейший и могущественнейший из мужей во всем мире. У меня нет имени. Зови меня Одиссеем. И конечно же, я буду твоим мужем! Я пришел спасти и тебя, и архонтов. Я вновь соединю вас. И ты полюбишь меня, когда узнаешь, ведь я полюбил тебя прежде, чем узнать.

И лицо его расплылось, чтобы вместить довольную улыбку, разлившуюся по щекам и усам. Он полуоткрыл рот, и стали видны два зуба цвета слоновой кости, больше других по величине. Они были ему к лицу!

Не знаю почему, но я почувствовала себя рядом с ним в безопасности.

– Покойного Одиссея, – начал он свой рассказ, – я знал очень хорошо. Мы провели несколько дней вместе с его товарищами, запертые в одном свинарнике…

– Ты в своем уме?

– Мы ели из одного корыта желуди, кизил, дикие каштаны, вареную тыкву с изюмом, чтобы жиреть. Мы купались в одной грязи.

– Что за вздор ты мелешь?

– Не спеши, как вдова в постели. Сейчас поймешь. Все мы были свиньями… Как? Хочешь плюнуть в меня? Смотри! Я считал тебя умной женщиной и искушенной в жизни. Видишь? Двумя своими пальцами я перережу тебя пополам, словно осу ножницами.

Я взяла себя в руки. Сначала мне в самом деле захотелось плюнуть в него. Теперь же меня охватило сильное желание его поцеловать.

– Одиссей потерял корабли и товарищей на острове лестригонов – есть такие людоеды с отравленными душами. В то время как его корабли стояли на якоре за утесами, неожиданно над ними появились лестригоны с огромными камнями, которые простой смертный не смог бы поднять, и, обрушив, как град, эти глыбы на корабли и на людей, превратили все в кашу. Только Одиссей и с ним еще около сорока человек успели обрубить канаты у своего корабля и, гребя изо всех сил, уйти в море. Но без руля.

Одиссей был убит горем. Нот в ярости швырял их, неуправляемых, куда ему вздумается. Через несколько дней они достигли острова Эи, где царствовала прекраснейшая богиня-волшебница, дочь Гелиоса и океаниды Персы, сестра Ээта и тетка Медеи – все они волшебники и убийцы собственных детей!

На отвесной скале, окруженной девственными соснами и безоблачным небом (внизу, как влюбленное сердце, трепетало море), сверкал мраморный дворец царицы с красно-голубой росписью на стенах, с медными вазами и лазурным карнизом; с бронзовым порогом, и серебряной притолокой, и с золотыми ручками на каждой двери. Он сверкал в веселых лучах солнца, невесомый, будто не стоял на земле, а, подобно хрустальной люстре, свисал с небосвода.

По огромному саду, окруженному высокой железной оградой, расхаживали фазаны, павлины, львы, волки и медведи, смирные, как люди. Они и были людьми! Единственным зверем там была Она, прекраснейшая богиня, по крайней мере, самая экзотическая. Волосы у нее не были ни белокурыми, как у Афродиты, ни черными, как у Афины, ни каштановыми, как у Артемиды. Они были всех цветов. А глаза – зеленые, как у кошки. Ее глаза околдовывали сильнее, чем ее травы.

Сидя на веранде на скамье из слоновой кости, она пряла золотым веретеном и пела так страстно, что Одиссей, прежде чем услышать ее голос ушами, услышал его сердцем. И испугался.

Умудренный опытом и страданиями, он не решился пойти сам просить о помощи. И послал своего кормчего Эвриала, подозрительного и недоверчивого фессалийца, а с ним еще двадцать человек, узнать, кто там живет: люди или боги? Добрые? Злые?

Волшебница ждала их. Она отложила веретено и перестала петь. И наступила такая тишина, что слышно было, как струится сок по древесным жилам!

Красавица спустилась во двор и сама открыла калитку. Пригласила их войти и приветствовала, называя каждого по имени! Она знала их всех. На то она и была волшебницей! Посетовала только, почему не пришел их Капитан, объехавший весь свет, великий Одиссей, и еще, почему это Эвриал прячется за дубом и подсматривает оттуда. Ей очень хотелось бы «поухаживать» за ними и поцеловать руки богоравного царя!

Тотчас же она повела их в баню (отмыться, значит, от соли!). И с помощью самых красивых своих служанок – каждая из них дочь реки, родника или дерева – омыла их, умастила, одела в шелковые одежды, то есть сделала людьми, чтобы вскорости превратить в свиней!

– Неужели?

– Потом она усадила их за стол орехового дерева, продолжая улыбаться и говорить льстивые слова, растроганная тем, что принимала друзей Одиссея. И то и дело извинялась, что не успела приготовить лучший ужин; да если бы у нее и было время, она не смогла бы. Она совсем потеряла голову! Так опьянила ее честь, которую оказывали ей первые эллинские гости. Даже больше, чем если бы вместо них явились боги!

Подле каждого из них она усадила одну из своих нереид. Чтобы они угощали гостей. А у тех после купанья появился такой аппетит, что они ели как свиньи (уже несколько месяцев они не видели горячей пищи); и пили, пили, не считая кубков. В конце концов они так разгорячились, что сбросили с себя одежду и обувь.

– Чувствуйте себя свободно, как дома с женами! – кричала им любезная богиня-волшебница.

И они, умники, «поняли» намек! Вскочили, чтобы петь и танцевать с девушками! И вдруг услышали, что из их глоток вместо человеческой речи раздается хрюканье; а протянув руки, чтобы обнять своих подруг, увидели, что у них не руки, а ноги, а вместо пальцев – копыта. Когда, недоумевая, они стали разглядывать друг друга, то увидели вместо лиц свиные рыла, щетину по всему телу (большая щетка на хребтине!), кабаньи клыки во рту и хвостик крючком сзади!

Они уже стали свиньями! И упали на четвереньки – не могли больше держаться прямо.

Сладко улыбаясь, волшебница подлила им в вино колдовского зелья. Встав на четвереньки, они принялись носиться по трапезной как бешеные; бешеные от радости! Они опрокидывали стулья, тарелки, стаканы, цветочные вазы и кусали друг друга – от радости. Волшебница смотрела на них и громко смеялась – будто змея шипела!

Слуги, знавшие свое дело, дубинками и пинками выгнали их во двор. А они, как только очутились снаружи, бросились к калитке, чтобы убежать в горы и насладиться свободой и своею новой душой. Однако слуги, опять-таки дубинками и пинками, согнали их всех вместе и заперли в самом большом свинарнике.

– Благодарю богов за то, что мой Одиссей уцелел.

– Это был мой свинарник. Самый благоустроенный и вместительный в имении. Пять лет я царствовал в нем, внук Эриманфского предка и брат твоего кабана Одиссея. Маленьким сосунком привез меня на остров и подарил волшебнице Геракл, когда, направляясь за яблоками Гесперид, ненароком зацепился за ее яблоки!

Держа на руках, она кормила меня из соски. И назвала меня Гераклом. Ласкательно же она называла меня Буби. А когда я вырос и превратился в зверя, ей нравилось прогуливаться по имению, сидя у меня на загривке, подобно Кибеле на спине льва.

Она выстроила для меня свинарник, похожий на дворец. У меня было все. Но я очень тосковал в одиночестве. Даже общество свиней, которых время от времени приводили ко мне на случку, было непродолжительным. Все остальное время я спал; и чем больше спал, тем больше жирел; а чем больше жирел, тем меньше двигался и докатился до того, что мыши стали устраивать гнезда у меня в шкуре! Поэтому, когда ко мне привели двадцать свинолюдей Одиссея, я встретил их с большой радостью, и мы стали лучшими друзьями.

Теперь, когда у меня появилась компания, я оживился. Я говорил им на нашем языке (хрю, хрю, хрю, и, и, и… ф, ф, ф): «Как добра наша госпожа». И они отвечали мне: «Но как ей это выразить…»

Ели мы мирно, без драки. Еды было в избытке, и мы все вместе засовывали рыла в корыто. Вместе с нами ели куры, а также мыши и воробьи. Пусть их…

Поев, мы рядком укладывались спать и мечтать… Сколько времени? Величайшим удовольствием для нас было, когда под вечер слуги приходили нас будить. Они вставляли шланг в водопроводный кран и с помощью насоса обливали нас холодной водой… и забавлялись, глядя, как мы кувыркаемся, играем в догонялки и в лошадки, освеженные, чистые, в хорошем настроении… А потом снова еда, снова сон и сновидения. Роскошная жизнь!

Кирка не пропускала ни одного дня, чтобы не прийти и не полюбоваться нами. Она с нежностью глядела на моих новых товарищей, ласково говорила с ними, улыбалась им. Что это было? Любовь? Или ненависть? Разве можно угадать значение улыбки, слов и взглядов женщины? Его понимают только после случившегося несчастья!

Я стал ревновать! Потому что теперь она забыла обо мне. И начал опасаться, как бы она не стала ездить на прогулку на загривке у кого-нибудь другого!

– Кончай! Я хочу знать об Одиссее!

– Но вот в один прекрасный день явился Одиссей, страшный и грозный. Равный Зевсу умом, он придумал, как вызволить своих молодцов!

Он пошел в лес, чтобы встретиться там с Гермесом, своим прадедом. Трижды позвал он его по имени. И бог услышал его и спустился с Олимпа на шести крыльях (два на ногах, два на шапке и два на жезле). Он сорвал чудодейственную траву моли, у которой корень черный, а цветок белый, как молоко, и сказал:

– Возьми его, ступай к волшебнице и ничего не бойся. Ешь и пей все, что она тебе даст. Но потихоньку положи в тарелки и стаканы этой травы. А когда она соберется ударить тебя своей волшебной палочкой, чтобы превратить в свинью, хватай ее за горло, бросай на пол и наступи коленом на живот.

Так все и случилось.

– Живо отпусти моих товарищей! – крикнул Одиссей, сжимая ей горло и наступая коленом на живот.

– Я приведу их тебе, но не покидай меня! Столько лет я ждала тебя!

– Сперва мои товарищи!

Она встала с пола, трепеща, как листок тополя, но не от страха! От любви. Опустила платье и, взяв Одиссея под руку, повела к нам в свинарник.

С жалостью смотрел на нас сын Лаэрта. Но никто не обращал на него внимания. Я его не знал, другие не помнили.

Хозяйке же своей мы очень обрадовались и подбежали к ее ногам с полузакрытыми глазками, ожидая ласк. И тогда она обрызгала все стадо какой-то волшебной водой. Однако чудо, которого ждал Одиссей, было ничто в сравнении с тем, чего не ждали ни он, ни Кирка.

Вместе с другими был обрызган и я. И тоже превратился в человека. Двадцать их и один я! Но никто этого не заметил. Все сразу утратили кабаньи клыки, щетину, хвост, копыта и четыре ноги. И встали на две ноги, прямые и стройные!

Того, что произошло потом, не ожидал никто, ни Кирка, ни Одиссей, ни тем более я.

Одиссей думал, что сначала они, плача от радости, бросятся в объятия друг другу, а потом все вместе падут к ногам своего избавителя и станут целовать ему руки за то, что он возвратил им душу и разум, родину, родителей, детей и богов!

Ничуть не бывало!

Все они стояли в смятении, протирая глаза, словно вышли из могилы и их ослепил внезапный свет. А их языки тщетно ворочались между зубами и нёбом, не находя слов.

Придя в себя, они разразились мрачными причитаниями:

– Какое зло причинил ты нам, приносящий несчастье! Куда бы ты ни шел и где бы ты ни находился, тебя преследуют боги, и ты навлекаешь беду на себя самого и смерть на других! Всего один лишь раз преследование богов обернулось для нас добром. Зачем же ты снова превратил нас в людей? Мы просили тебя об этом? Нас ты спросил?

Для чего нам образ и подобие божие в лице, если и лицо, и душа у нас отмечены огненным клеймом рабства?

Мы забыли обо всем. Для нас не было ни прошлого, ни будущего. Только сегодня. Мы не знали, что существует смерть. И если бы вдруг нас зарезал хозяин или задрал волк, это случилось бы один раз, и мы не осознали бы, что это конец. А теперь мы будем умирать каждый день понемногу – и мы это понимаем!

Ты выщипал у нас свиную щетину и соскоблил с кожи грязь, но наполнил наши души еще худшей грязью и свиной щетиной: чужой ложью и обманом, нашим горем и мучениями!

Преврати нас снова в свиней! И отпусти в горы и лесные чащи, чтобы мы могли бегать стадом с горы на гору, переплывать разлившиеся реки весной, питаться кореньями, камышом и диким сельдереем, выкапывать носами луковицы, корнеплоды и кротов. Без оков, без господ и, стало быть, без богов! И без идей, которые выгодны людоедам. А волки? Еще неизвестно, поймают ли они нас. Теперь же мы во власти двуногих волков.

Плача, они обнимали колени Одиссея и просили вернуть им толстую кожу, четыре ноги, хвост, кабаньи клыки – и бесчувственность! Я слышал все это, но ничего не понимал. Новоявленный человек, как видишь! Я ощупывал свое тело спереди и сзади, и оно казалось мне удивительным и неестественным. Сжав обеими ладонями голову, я тряс ее, как дети трясут копилку около уха, чтобы угадать, сколько в ней монет. Я встряхивал ее, чтобы заставить мозг работать.

После я уразумел, что нет ничего легче, чем правильно думать и правильно говорить. Ведь все уже за тебя придумано: боги, господа, истины, законы (писаные и неписаные), мифы, наручники или кнут в руках: ты либо раб, либо господин! Те, как видно, были прирожденными рабами. Я же был прирожденным господином. Я, царствовавший над свиньями, буду царствовать и над людьми. Я, родившийся четвероногим и ползавший на брюхе, всегда буду стоять прямо; и все будут ползать передо мною на брюхе и ходить на четвереньках. В свинарнике я был самцом, и кормила меня волшебница; среди людей я снова буду самцом, а кормить меня будут сами люди. В свинарнике предо мною трепетали и желали меня свиньи; люди же будут трепетать предо мною и не желать меня!

Кирка сосчитала нас и обнаружила, что один лишний. Одиссей отделил своих, и остался я, самый большой из всех.

– Кто ты такой? – спросила меня волшебница.

– Буби.

– Хорошо!

Она проводила Одиссея и его товарищей. Погода улучшилась, и они поспешили уехать. Кирка дала ему в изобилии продовольствия и руль. А потом слегла. Занемогла, подобно Федре. От любви. Ко мне.

Мне отвели лучшую комнату во дворце. Ее нереиды старались изо всех сил, чтобы у меня ни в чем не было недостатка. И подобно тому как товарищи Одиссея, став свиньями, забыли свою прежнюю жизнь, человеческую, так и я, став человеком, забыл свою прежнюю жизнь, свинскую.

На третий день она позвала меня к себе в комнату. Чтобы я ее вылечил… Отдала мне ключи от своих сокровищ и посвятила в тайны своего искусства. Обтерла мне ноги своими волосами и рассыпала по полу самые дорогие цветы, чтобы я ступал по ним. Она предпочитала быть моей рабыней, чем царицей, очарованной мною, чем чаровницей!

– Теперь, – говорила она мне, – я поняла свое бессмертие. Если ты откажешься от меня, я уже не смогу причинить тебе зла – ты постиг мое искусство; я не смогу даже умереть, ибо я бессмертна. Но я поднимусь на утес, брошусь в море и стану горгоной. Я буду искать тебя по всему свету. Буду останавливать корабли и спрашивать: «Любит ли меня мой Буби?» И если они будут отвечать мне: «Он тебя любит!», я буду отпускать их; если же они будут говорить мне: «Он не любит тебя», я буду их топить.

Я счастливо прожил с нею несколько лет. Царь, Волшебник и Бог. Могучий, прекрасный, мудрый и бессовестный.

Но постепенно остров стал мне тесен. Он не вмещал меня. Мне захотелось иметь крылья. Занять собою все пространство, все времена; от земли до звезд и от Сегодня до Всегда. Я буду менять обличье, язык; менять место и время. Но навсегда останусь Свиньей.

Я стану родоначальником нового типа сверхчеловеков-авантюристов: диктаторов. Я приколочу гвоздями землю, чтобы она не вертелась; только так она сможет процветать. Никто не будет ни думать, ни говорить, ни желать. Думать, говорить и желать буду только Я…

Я узнал, что ты поручила продать царство; и поспешил вернуть его тебе – и его, и еще столько же! Я превращу его в рай. С помощью страха и убийств. А потом пойдем дальше.

А теперь за работу! Завтра же я освобожу тебя от женихов. Я не стану убивать их. Они нужны мне, и я нужен им. Они станут нашими лучшими друзьями. Я только выгоню их. Они сами попросят у меня позволения уйти!

На площади собралось множество людей. Всем хотелось знать, что происходит. И что за фрукт этот дикарь!

Одиссей (так я буду называть его отныне) послал к женихам Долия. «Наша высокочтимая госпожа повелевает вам завтра в десять прибыть в большой зал в парадной форме и при мечах. Она окажет вам честь беседою с вами».

Затем он велел Долию влезть на одну из башен Больших Ворот и крикнуть народу: «Ступайте по домам, а завтра после полудня соберитесь снова. Узнаете важные новости».

С раннего утра архонты ожидали в зале, недоуменно переглядываясь. Во дворе выстроилась охрана.

В десять часов и одну минуту сошли вниз и мы со всей помпой, какая подобает царям. Когда мы вошли (Одиссей, хорошо причесанный, побритый, надушенный, держал в руке дубину), архонты приветствовали царицу-невесту. Но глазами ощупывали «чужеземца».

Эвримах, смелый на язык, сердито крикнул:

– Это еще кто? Зачем ты привела его?

И Одиссей ответил своим громовым голосом:

– Я ваш царь Одиссей. И привела меня не царица, а боги.

Подняв кулак, огромный и тяжелый, как чугунное ядро, он продолжал:

– Отныне будет править вот этот кулак! Все, что вы успели съесть и выпить в моем доме, – на здоровье! А теперь сматывайтесь отсюда. По-хорошему. Я желаю вам добра. Расстанемся друзьями. Но если…

– Откуда ты нас выгоняешь? Ведь это наш дом. Теперь правим мы, цари. Власть одного превратилась во власть пятидесяти.

Да и кто поверит, что ты Одиссей! Ты совсем не похож на него! Вот, погляди на монету. Одно дело он, другое – ты.

Одиссей громко рассмеялся и стал похож на тигра, сжимающего челюстями морду быка.

– Двенадцать лет прошло! Я объехал всю землю и все моря; спускался в Аид и поднимался на Олимп. И вы хотите, чтобы я не изменился? Вы же знаете, что два года я был мраморным. А когда боги пожелали воскресить меня и мрамор начал размягчаться, то мои черты, естественно, немного изменились.

А теперь – нравлюсь я тебе или не нравлюсь, признаешь ты меня или не признаешь – повелеваю я. Поворачивай первый!

Эвримах, стоявший с правой стороны стола, вынул меч… Одиссей спокойно протянул руку и схватил его за шиворот. Поднял и смел им со стола, как тряпкой, цветочные вазы, кубки и тарелки, и они разбились вдребезги. Поднялся сильный шум. Все архонты сбились в кучу у противоположного конца стола и обнажили мечи.

А Одиссей, высоко подняв Эвримаха, бросил его в них, как мяч, и тот чуть было не напоролся на острия их мечей.

– Уйдете вы или нет?

И стал размахивать над головой огромной дубиной, как детишки размахивают привязанным ниткой за лапку майским жуком, чтобы он жужжал.

– Да я вас всех одним махом уложу.

Тогда они, один за другим вкладывая клинки в ножны, стали собираться уходить.

Но Одиссей сказал им:

– Не так. Дайте руку, дружба и любовь!

– Увести нам телохранителей?

– Пусть остаются здесь. А вам я дам для охраны своих. Можете приказывать им вязать, бить, вешать. От моего имени. Каждый из вас снова станет хозяином, судьей и палачом. Но благодаря моей силе. А эта сила, будучи сосредоточенной в руках одного, будет действовать быстро в случае нового восстания. Но нового восстания не будет. Страх перед царем парализует всех…

Когда Священный Дворец опустел, Одиссей растворил Большие Ворота и, стоя на самой блестящей колеснице покойного, в окружении огромного войска выехал на площадь.

– Царь Итаки, Джанте, Кефаллинии, Лефкаса, Петаласа и Румелии, Одиссей Первый, Завоеватель, говорит с вами.

Узнаете меня? Боги вернули меня Моему народу. Отныне это солнце будет освещать прекраснейший из миров и счастливейших из смертных. В моем государстве оно никогда не будет заходить. Потому что я осуществлю мечту стольких поколений, мечту о Великой Итаке.

Вы должны трудиться молча, не рассуждая, и спать беззаботно, ничего не боясь. Я буду решать и бодрствовать за вас. Вы должны любить своих господ, которых вам ниспослали боги, как они почитают богов, давших им Меня господином.

Чем больше вы будете работать, тем свободнее будете себя чувствовать. Родина же станет могущественнее. И это солнце не устанет писать на небесах своим огненным пером о чуде третьей итакийской цивилизации.

А теперь ступайте по домам, как послушные детишки. И пойте.

Все расходились опустив головы, с невыносимой печалью в душе. Отныне солнце будет сиять не для них!

Перепрыгивая через три ступеньки, он поднялся по лестнице на женскую половину и вошел ко мне в комнату. Сдвинув брови к переносице, наклонился ко мне и спросил:

– Где ты прячешь деньги?

– Что? – Я вскочила. – Как ты сказал?

– Деньги.

– Я дала тебе царство, имя Одиссея и самое себя. Деньги дашь мне ты!

– Я это сделаю. Опустошу казну один раз и наполню девять раз.

– За десять лет?

– За несколько месяцев. Лопатой. Я раздену всех… Сейчас мне нужны деньги, чтобы создать большую армию и полицию, явную и тайную. Я не буду ждать, пока разразится несчастье, чтобы противостоять ему. Я нанесу удар прежде, чем оно произойдет. Деревни и города я заполоню ушами. Мне надо знать, что делается в каждой башке.

Я буду брать детей из колыбелей и учить их предавать своих родителей и убивать братьев. Я заполню пустынные острова и тюрьмы свободными людьми, чтобы на воле остались лишь рабы. Я мог бы превратить их в свиней. Но мне нужны не свиные отбивные; мне нужны труд и деньги.

Я буду править с такой жестокостью, что если бы в один прекрасный день боги пожелали вознести меня на Олимп, никто другой не смог бы править миром, не будучи в десять раз более жестоким.

– Ты мудр. Мудрее даже старого Нестора.

– Как ты думаешь, сколько мне лет?

– Сорок – сорок два.

– Только двенадцатый год!

– Что?

– Шесть лет человек и пять – свинья. Но пять лет свинских – это тридцать человеческих!

– Мой Буби!

– Разумеется, в Истории будет записано, что я – бог и потомок богов!