Текст книги "Чёрный занавес"
Автор книги: Корнелл Вулрич
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)
Глава 9
Дверь приоткрывается
На его мысленном счету было три доллара и семьдесят центов против пяти долларов, которые могли обозначать благополучие, когда, шагая по своему обычному маршруту, он заметил, что толпа на Тиллари-стрит стала быстро редеть. Он стал вести счет дням и часам по грошам, которые требовались ему, чтобы удовлетворять каждодневные потребности. Сейчас у него в кармане лишь жалкие тридцать центов, и не осталось ничего, что можно было бы продать или заложить. На эту сумму при самых скромных запросах он проживет всего день.
Он был на полпути к проезду, пересекавшему Тиллари-стрит и соединявшему Уатт-стрит и Джордан-стрит. Толпа людей устремлялась за угол по направлению к Уатт-стрит. Минутой раньше оттуда донеслись сирены пожарных машин и крики. Первыми, путаясь под ногами у взрослых, туда с воплями ринулись дети, за ними взрослые – кто бегом, кто вразвалку. Со стороны это напоминало панику, но для местного населения пожар был поводом для развлечения. Броуновское движение людей на Тиллари-стрит превратилось в целеустремленный поток.
Таунсенд не собирался поддаваться стадному чувству и сворачивать с привычной дороги. Что ему пожар или любое стихийное бедствие, которое не помогает ему решить задачу, ставшую навязчивой идеей. Однако, заметив, что улица опустела и продолжать путь бессмысленно, он медленно двинулся в арьергарде процессии, но держался особняком, стараясь не смешиваться с зеваками.
На расстоянии двух кварталов от Уатт-стрит были видны клубы серо-синего дыма. Но подойти к пожару ближе чем за квартал, оказалось невозможно. Любопытствующих с Тиллари-стрит и других прилегающих улиц удерживали канаты ограждения; на пути у людской реки словно выросла плотина и превратила ее в плотное, почти неподвижное болото, заполнившее всю улицу.
Таунсенд подошел ближе, но не стал втискиваться в толпу, остановившись поодаль. Как раз напротив стоял дом, в котором при всем желании нельзя было найти ничего примечательного. Дом как дом – один из тех, что тянулись в ряд слева и справа вдоль улицы. Из окон, как и из окон других домов, высовывались зрители, жаждущие острых ощущений. Но из одного верхнего окошка этого дома выглядывал ребенок, чистивший апельсин. Кто-то, видимо, толкнул мальчика, апельсин полетел вниз и, задев плечо Таунсенда, шмякнулся на землю у его ног.
От неожиданности Фрэнк отпрянул назад и резко поднял голову. Его возмущенное лицо с минуту было задрано вверх и привлекло чей-то взгляд.
Внезапно раздался пронзительный вопль, перекрывший глухой шум запруженной людьми улицы, – взволнованный женский крик:
– Дэн!
Прошлое наконец решило впустить Таунсенда.
Глава 10
Отсроченное вознаграждение
Фрэнк моментально обернулся и стал оглядывать окна ряд за рядом и заметил в одном из окон второго этажа темную брешь, пустое место там, где среди прочих должно было быть лицо крикнувшей женщины. Ее лицо исчезло оттуда еще до того, как его взгляд упал на окно. Таунсенд был уверен, что не ошибся, ибо через мгновение другие лица заполнили свободное место, и снова все окна вокруг выглядели одинаково, как близнецы.
Таунсенд знал, что крик был обращен к нему, инстинктивно это чувствовал. Окликнули именно его, а не того, кто стоял справа или слева; в этом его убеждал не слух, а какое-то шестое чувство. Быть может, назвавшая его по имени женщина спускалась сейчас по лестнице.
Он стоял, застыв на месте, словно врос в мостовую. Боялся еще раз оказаться у разбитого корыта. Горькая ирония поднималась со дна души. Его, без сомнения, узнали, и разгадка все это время таилась рядом, в одном квартале от Тиллари-стрит, где он слонялся целыми днями; в доме, который сотни раз видел, минуя этот злосчастный проезд к Уатт-стрит.
Секунды никогда не казались ему такими длинными. Он не мог справиться с внутренней дрожью. Кем окажется эта пока неизвестная ему женщина? Чем все обернется дальше? Окликнули именно его, это ясно, но кто окликнул – друг или враг?
Как разговаривать с ней? Как угадать, каких слов она ждет? Голос разума наставлял его: «Оставайся хладнокровным. В любом случае не теряй головы. Следи за собой, ибо каждый жест, каждое слово может иметь значение. Сам говори поменьше. Лучше вообще помолчи, не то брякнешь что-нибудь невпопад. Представь себе, что ты слепой, идущий по натянутой проволоке».
Прошла, наверное, минута. Может быть, полторы. Но, казалось, его окликнули с час назад. Он ухватился за отполированный сотнями рук поручень лестницы, ведущей к подъезду дома, но поручень тоже вибрировал, и Таунсенд, как крепко ни сжимал его, не мог устоять в полной неподвижности.
Вдруг из подъезда, словно ядро из пушки, вылетела худенькая фигурка. Фрэнк не успел окинуть ее взглядом – сначала перед ним возникли только ее глаза. Весь ее облик вырисовывался, развертывался как бы концентрическими кругами, в центре которых находились эти глядящие на него в упор глаза.
Карие глаза.
Светло-карие глаза.
Полные слез светло-карие глаза.
Женщина достала носовой платок, глаза на мгновение исчезли, и ему удалось увидеть ее всю целиком, но это мало о чем сказало.
Перед ним стояла молодая женщина. Стройная и не очень высокая, может, чуть выше среднего роста.
Чистая и легкая прядь ее волос почти касалась уха Таунсенда. Мягкие каштановые волосы свободно спадали на плечи. Она выбежала на улицу в чем была, с непокрытой головой. Ее нельзя было назвать красавицей, но и дурнушкой она не была. Неправильность черт лица возмещалась живостью и теплотой его выражения.
Она была… Вот именно, кем она была?!
Платок исчез у нее в кармане, дальнейшее изучение ее внешности пришлось прекратить.
– Дэнни, я думала, что больше никогда тебя не увижу, – были ее первые слова.
Она обняла его и старалась теснее к нему прижаться – в этом не было сомнений. Значит, его звали Дэнни, и под этим именем он останется в прошлом – в прошлом, которое стало теперь настоящим. Почему-то он подумал, что имя Дэн ему ужасно не нравится.
– Ты идиот, – продолжала она. – Безмозглый идиот! Что ты делаешь здесь, где любой тебя может узнать? Или совсем разучился соображать?
– Смотрю на пожар, – спокойно ответил Таунсенд.
Сказано не слишком много и не слишком мало. Ему теперь придется начать новую жизнь. И в его новую жизнь войдет эта женщина, кем бы она ни была.
Она повернула голову в одну сторону, в другую. Оглянулась назад, проверив, нет ли кого-нибудь сзади. Она определенно была обеспокоена, и причиной ее тревоги определенно был Таунсенд.
– Что с тобой случилось? Неужели ты забыл, что толпа – самое опасное место для тебя? Ты не можешь быть уверен, что тут нет одного из тех, кто рыщет в поисках таких, как ты?
«Одного из тех… Таких, как ты…» Она что-то знает, но что именно? Все или малую часть? Прямо или косвенно?
Надо придумать что-нибудь нейтральное. Надо ответить ей. Нельзя же молча стоять столбом – это не менее опасно, чем неосторожно сказанное слово. Он поднял глаза, посмотрел на окно, из которого раздался ее крик, перевел взгляд на нее:
– У тебя просто орлиное зрение.
– Я узнала бы тебя с любого расстояния, – сказала она тоном, в котором слышались злость и отчаяние; ее лицо помрачнело, словно на него легла тень тягостных воспоминаний.
– Я в этом уверен, – ровным голосом сказал Таунсенд, не рискуя задавать вопросы.
– Ну и что же ты собираешься делать? Торчать вот так у всех на виду, пока кто-нибудь из них не появится и не схватит тебя? – Она потянула его за рукав к подъезду, ее голос звенел от волнения. – Или хочешь погибнуть? Пойдем! Зайди хотя бы в подъезд.
Они вошли в узкий холл и после яркого полудня очутились в полутьме. Остановились у стены, устремив глаза друг на друга. Таунсенд стоял спиной к улице. Он решился сделать пару шагов по проволоке и воспользоваться возможностью хоть что-нибудь выяснить:
– Кажется, ты в самом деле очень озабочена моей судьбой?
Рука женщины взлетела вверх и прикрыла ему рот. Его вопрос, видимо, причинил ей боль. Она не смогла удержать гнев и, сжав кулачки, стала колотить его по груди. Удары, впрочем, были слабые и не достигали цели. А может быть, ее отчаяние еще было не столь велико.
– Сатана! Дьявол! Ну почему я тебя так люблю?
Внезапно кулаки ее разжались, и она уткнулась лицом ему в грудь. Всего на одно мгновение. Затем ее взгляд снова устремился на него.
– О Дэнни! Зачем ты мне встретился? Зачем я вообще тебя узнала?
«Боже, в какую историю я попал? – в ужасе думал Таунсенд. – Что я сделал этой девочке?»
– Ты нехороший, – продолжала она. – И ты никогда не станешь хорошим… – Услышав чьи-то шаги на лестнице, она шепнула: – Быстрее! Пойдем отсюда, здесь люди ходят, кто-нибудь может наткнуться на тебя!
Они укрылись под лестницей и молча дожидались, пока закроется дверь на улицу. Женщина выглянула, убедилась, что все спокойно, и снова взглянула на Фрэнка с тревогой:
– Где ты сейчас скрываешься, Дэнни?
В ее словах слышался скрытый упрек, но не враждебность.
– Я снял меблированную комнату здесь за углом, на Тиллари-стрит, – сказал он, решив не упускать шанса еще немного продвинуться по проволоке.
– Так скорее возвращайся туда, ради Бога! Смотри, толпа начинает расходиться. Если смешаться с ней, можно улизнуть. Я поднимусь за своими вещами и последую за тобой.
– Я обожду тебя здесь, – предложил он.
– Нет! Нет, Дэнни! – Она и слушать его не хотела. – Я боюсь. Пожалуйста, скорей возвращайся к себе. Ты нарываешься на большие неприятности, оставаясь здесь.
Кивком Таунсенд указал на лестницу.
– Кто живет наверху? – спросил он.
Из ответа на такой общий вопрос можно было бы узнать, что это за место, чья квартира там находится, что эта женщина там делает. Может быть, и она здесь живет.
Тогда можно было бы узнать и… Но тут он заметил, что на стене нет ни звонков, ни списка жильцов – ничего, что могло бы рассказать о ней.
Ее ответ не открыл многого, но Таунсенд все же узнал о месте, где нашел свою знакомую:
– Жуткая компания, да еще кошачий выводок в придачу! Я за пять минут соберусь. А чтобы они ни о чем не догадались, скажу, что уезжаю насовсем. Но ты иди, не жди меня здесь.
Он пошел на маленькую хитрость и попытался забросить сеть, куда она должна была попасться. В сложившихся обстоятельствах, увы, другого выхода не было.
– Ладно, – проговорил он, соглашаясь. – А твои вещи в квартире пятнадцать на втором этаже?
– Дэнни, я сама возьму, а ты дождись меня. И больше не бросай.
Она слегка подняла голову в ожидании поцелуя. Он слегка прикоснулся губами к ее рту, не чувствуя угрызений совести. В прошлом они, очевидно, обменивались более крепкими поцелуями.
– Дэнни, будь осторожен, когда пойдешь к себе. – Она задержала его еще на несколько секунд. – Надвинь шляпу ниже.
Она поправила ему головной убор и отпустила.
Таунсенд пошел к двери на улицу. За спиной послышался легкий перестук каблучков.
Кто же она такая? Она определенно знала о каком-то преступлении, которое он совершил, но была ли его непосредственной соучастницей или знала обо всем лишь с его слов?
Вопросы, вопросы, ничего, кроме вопросов. Они проносились в мозгу, как долларовые бумажки в счетчике купюр.
Он повернул за угол на Тиллари-стрит и, даже не оглянувшись на здание, где ее оставил, направился к себе. Он шел таким легким и бодрым шагом впервые с тех пор, как оказался на Тиллари-стрит. Догонял и обгонял шедших впереди прохожих, не ощущая никакой душевной тяжести и колебаний – с этим, похоже, навсегда покончено. Тиллари-стрит дала ему больше того, что можно было ожидать. Он надеялся поймать всего лишь случайный взгляд, услышать хотя бы одно нужное слово, а получил слезы сочувствия, пальцы на губах, поцелуй, о котором не просил.
Ждать пришлось долго, но его терпение было вознаграждено сторицей.
Глава 11
Попавший в жернова
Близилась ночь, уже давно стемнело. Таунсенд зажег газовый рожок – это было единственно возможное проявление гостеприимства, которое он мог себе позволить, – и теперь пламя, этакий золотой ангелок на булавочной головке, плясал на стене в ожидании гостьи. А ее все не было, хотя со времени их расставания прошло три часа. Нет, четыре. А идти-то самую малость. Что же случилось? Опять провал, опять ложная тревога? Или еще хуже? Не было ли это ловушкой, в которую он должен угодить? Тогда почему охота занимает так много времени? Эта мысль мелькнула и ушла, и он не стал ее развивать именно потому, что прошло слишком много времени, чтобы его схватить. Охота давно бы закончилась, никто не стал бы тратить время понапрасну.
Он ходил взад и вперед по мягко прогибающимся под его ногами доскам пола. Старался занять себя делами, никак не связанными с ее визитом, – отворачивал и снова заворачивал водопроводный кран, чтобы отвлечь себя от нудного ожидания. Нельзя же то и дело подходить к окну и выглядывать вниз на улицу, а потом идти к двери и отворять ее, словно женщина была струей воздуха, которую сквозняк мог занести в комнату.
В голове то и дело вспыхивали подозрения: «Откуда мне знать, кто она такая? В прошлом я наверняка ее чем-то обидел. Но откуда мне знать об этом? Возможно, из всех людей на свете ей надо меньше всего доверять. Не исключено, что она может воспользоваться случаем и отомстить мне. Она выглядела обеспокоенной моей судьбой, но на женщин едва ли можно полагаться. Сейчас они готовы тебе все простить, а через миг вытаскивают нож из-за пазухи. А может быть, это всего лишь приманка? Может быть, она где-то рядом, возле дома и начинает…»
Но внимание! Не ее ли шаги слышны на лестнице? Он одним прыжком оказался у двери, прислонил голову к косяку и прислушался, положив руку на ключ, чтобы при необходимости быстро запереть дверь. За дверью послышалось шуршание шелка.
– Дэн!
Первым его порывом было распахнуть дверь. Но внутренний голос подсказал: «Пусть она назовет свое имя. Используй эту возможность, чтобы выяснить, кто она».
– Кто там? – негромко спросил он.
– Это я.
Гостья легко обошла капкан, возможно даже не подумав о подвохе.
Он поморщился от разочарования, повернул ключ и открыл дверь.
Она вошла. В глазах горели желтые искорки ревности.
– И многих девушек ты принимал за закрытой дверью?
Таунсенд знал, что в разговорах с ней ему придется много лгать, но сейчас, захлопнув дверь, с легким сердцем сказал ей истинную правду:
– Если не считать хозяина, ты первая, кто навестил меня с тех пор, как я тут обосновался.
– Не смеши меня, – ответила она, давая понять, что не слишком ему верит. – Ты никогда не останешься в одиночестве, где бы ни оказался. Будто я тебя не знаю. Подожди, не запирай дверь, я оставила на лестнице свои вещи.
Она вернулась с небольшим потертым чемоданом и двумя или тремя бумажными пакетами.
Кем же они, в конце концов, приходились друг другу? Пытаясь разобраться в ситуации, Таунсенд старался не вспоминать имя Вирджиния. Просто стоял и молча наблюдал за женщиной.
– Отсюда я могу сразу отправиться на вокзал, – сказала она. – Утром успею на шестичасовой поезд, который идет туда.
Он мысленно задал вопрос: «Шестичасовой поезд, который идет куда?», а вслух спросил:
– А сколько времени надо туда добираться?
– Поезд будет на месте в семь десять, – ответила она. – Будто сам не знаешь.
Час десять минут пути. В одном часе и десяти минутах от города находится пункт «икс». Но в каком направлении по компасу? Выбор весьма большой: сто восемьдесят градусов – весь север, включая восток и запад. Отпадает только юг – там море.
Он не решался прямо спросить, как называется то место, но мог задать косвенный вопрос, чтобы узнать название, но позже, без нее. Он мысленно сформулировал этот вопрос – насчет ее поезда – и приберег на будущее. Сейчас нельзя спрашивать – нет повода. Слишком не к месту прозвучит вопрос. Всему свое время.
Женщина тем временем разглядывала комнату.
– О, Дэнни, что за убожество! Как тебе не стыдно?
Он поднял одну бровь, словно спрашивая: «А чего ты ожидала?»
– Дай мне посмотреть на тебя, – попросила она, потянув его к свету газового рожка.
Он не сопротивлялся и стоял не двигаясь.
Она провела пальцами по его лицу, будто вновь узнавая его на ощупь. Похоже, что-то ей не понравилось.
– Дэнни, ты другой. Ты изменился. Не пойму, в чем дело.
Таунсенд не нашелся что ответить.
Женщина присела на кровать в явной растерянности, она не могла объяснить себе причину его холодности и замкнутости. Он увидел обращенный на него недоуменный и печальный взгляд.
– Ты ведешь себя так, словно… скрываешь что-то. Что случилось, Дэнни? Ты как будто все время начеку или боишься совершить ошибку.
«Так и есть, – горько подумал он. – Если бы ты знала, как ты права».
Она занялась принесенными пакетами. В первом была провизия. Из второго была извлечена портативная газовая плитка.
– Я хочу, чтобы ты пока сидел здесь и – ни шагу на улицу. Тебе ни в коем случае нельзя выходить. Надо избегать любого риска, как, например, сегодня. Обещай мне, что подобное больше не повторится.
Стоя спиной к нему, она доставала из пакетов продукты и размещала их в настенном шкафчике – единственном в комнате месте, куда их можно было сложить. На стене плясала ее тень, будто зловещее знамение судьбы. Но тут с улицы донесся звук автомобильной сирены и рассеял его мрачное видение.
– Они никогда не отстанут, – продолжала она болтать. – Имей это в виду. Тишина обманчива, именно тогда и надо быть особенно настороже.
«Они? Кто такие они?»
Ее сумочка лежала на кровати, как раз возле него. На ней не было ничего такого, что послужило бы лишней подсказкой. Он незаметно перевернул сумочку на другую сторону. В ту пору очень модными были украшения на сумочках в виде крупных инициалов владелицы, но здесь их не оказалось.
Она подошла, села рядом и принялась теребить уголок его воротничка.
– Что собираешься делать? Ты думал об этом, Дэнни?
– Если бы я знал… – ответил он уклончиво.
– Ведь игра проиграна, не так ли? Почему ты не предусмотрел такого исхода?
– Я и не надеялся быть в барыше.
Так можно сказать о чем угодно, и фраза не могла вызвать подозрений.
– Я-то определенно не буду в барыше, – грустно усмехнулась она и, склонив голову, прижалась щекой к его груди. Подбородком он касался ее мягких волос и, в задумчивости глядя куда-то поверх ее головы, внимательно прислушивался к полушепоту женщины: – Но вот что странно: я бы не поменялась местами ни с одной из своих подруг, чьи парни всегда с ними и им не надо бояться, что кто-то придет и заберет любимого человека. Все равно я хочу быть только с тобой, Дэнни, хотя в любой момент могу навсегда тебя потерять. Мне нужно всего лишь, чтобы ты был поблизости и иногда стучал ко мне в дверь, и больше ничего.
– Не беспокойся, не надо, – медленно произнес Таунсенд. – Мы найдем выход. – Он должен был поддерживать этот разговор, обещавший подвести его к новым откровениям и открытиям.
– Интересно, разнюхали они что-нибудь здесь? – продолжала она.
Слово «здесь» навело его на мысль, что это место находится где-то поблизости. Он даже предположил, что речь шла о квартире на Уатт-стрит.
– Ты думаешь, они могли?
– Не знаю, – с сомнением произнесла она. – Не знаю. Когда я случайно упомянула твое имя, к счастью, лишь моя сестра это слышала, она купала на кухне своего малыша. Я готова была откусить себе язык, но слово вылетело, ничего не поделать.
Нет, не Уатт-стрит, она была на квартире у своей сестры. Замужней сестры. Она съездила туда и затратила на дорогу – лишь в одном направлении, в одном из ста восьмидесяти возможных направлений, – час десять минут.
– Сестра была так занята ребенком, что даже не повернула головы. Но позже, когда мы снова оказалась с ней вместе, она с подозрением взглянула на меня и спросила: «Мне послышалось или ты вправду упоминала Дэнни?» – Помолчав с минуту, молодая женщина с тревогой добавила: – Только бы она мне поверила.
Похоже, тема была исчерпана. Она пошевелилась:
– Уже поздно. Я не хочу утром опоздать на поезд.
Таунсенд протянул руку за голову и завернул вентиль газового рожка. Теперь комнату освещали только отблески уличных фонарей. Бледный отраженный свет и их шепот, еще более тихий, чем до этой минуты. Упомянув о поезде, она дала ему зацепку, которую он ждал, чтобы задать свой второй вопрос, вертевшийся на языке.
– С какой платформы отходит поезд? – спросил он самым безразличным тоном.
В ответ снова прозвучал упрек, но зато он узнал то, что хотел.
– Неужели ты мог забыть? Ты ведь столько раз сам ездил туда! Поезд отходит с семнадцатого пути, второй туннель.
Чтобы решить любое уравнение, нужно при одном неизвестном знать два известных члена. Теперь он их знал. Поезд находится в пути один час и десять минут и отходит в шесть утра по семнадцатому пути из второго туннеля. Теперь можно определить и название пункта назначения.
Больше она не думала ни о поездах, ни о путях и платформах. Он тоже старался не думать об этом.
– Ты целуешь меня так, словно мысли твои где-то далеко.
Действительно, он поцеловал ее так, будто находился в часе и десяти минутах езды от нее. Он мысленно вернулся в свою комнату и поцеловал ее снова.
– А на этот раз?
– Больше не заставляй меня выпрашивать у тебя поцелуи.
Он лихорадочно соображал, как бы узнать ее имя. В конце почти каждой фразы, обращенной к ней, вместо имени возникало неловкое молчание.
Он решил пойти на небольшую уловку, чтобы добиться своего. Вопрос вполне соответствовал обстоятельствам. Чуть слышно он прошептал ей в ухо:
– Если бы ты захотела поменять свое имя, какое бы ты выбрала?
Но хитрость сработала в другом направлении, и Таунсенд узнал не ее имя, а свое собственное.
– На такой вопрос ответить проще простого. Миссис Дэниэл Ниринг.
Итак, он – Дэн Ниринг. Таунсенд получил еще один ключик к прошлому.
– Но оно будет длиннее, чем твое нынешнее, – не сдавался он.
– Всего на одну букву. – И она стала считать вслух, на что он и надеялся: – Слушай, Д-и-л-о-н – пять букв. Н-и-р-и-н-г – шесть. – Потом вдруг рассердилась: – Чем мы, в конце концов, занимаемся! Считаем буквы!
– Просто беседуем, – попытался он отшутиться. – Ведь мы так долго не разговаривали друг с другом. Мне это очень нравится.
– Да, конечно, беседовать приятно, – неохотно согласилась она. – Однако, кроме разговоров, существуют и другие занятия.
– Как же можно без разговоров? – спросил он после некоторого молчания.
– Что касается меня, то мне больше не нужно никаких слов.
Когда он наутро проснулся, рука его обнимала пустоту. Но она собиралась вернуться – об этом сообщала оставленная записка:
«Дэнни, дорогой! Я должна успеть на шестичасовой поезд, и у меня не хватило духу разбудить тебя. Увидимся в следующий четверг, а до тех пор постарайся, пожалуйста, быть осторожным. Рут».
Ее зовут Рут Дилон. До того места, куда она отправилась, езды час и десять минут.
Поезд, которым она туда добирается, отходит с семнадцатого пути из второго туннеля. Он наконец узнал ее имя, но чувствовал себя так, словно попал в жернова.