Текст книги "Чёрный занавес"

Автор книги: Корнелл Вулрич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Глава 5
Всегда удастся избежать беды

Фрэнку пришлось прибегнуть к массе уловок, чтобы скрыть от Вирджинии потерю работы. По чеку он получил деньги не за полную неделю, и ему пришлось доложить некоторую сумму из своих небольших сбережений, дабы все выглядело правдоподобно.

Второй раз подобный трюк, разумеется, не пройдет: во-первых, у него не так много средств, а во-вторых, в следующий раз пришлось бы не докладывать часть недельного заработка, а положить в конверт всю сумму. Но в понедельник он отправится на поиски нового места и, возможно, к следующему выходному принесет целиком и полностью заработанные деньги.

В понедельник он приступил к поискам работы. Продолжил поиски во вторник. Потом в среду, в четверг, в пятницу. Он действовал тем методом, каким ищущие работу почти никогда не пользуются. Его не волновал размер жалованья; он не пытался найти должность, соответствующую его опыту и способностям. Главным для него было местонахождение конторы – подальше от той опасной зоны, где находилось учреждение, откуда он уволился, и от остановок тех автобусов, которыми он туда добирался. Рассматривались предложения лишь той работы, что находилась достаточно далеко от очерченного им круга, а еще лучше – на другом конце города, хотя поиски приводили порой в мрачные и грязные трущобы.

Вскоре Фрэнку стало ясно, что он попал в заколдованный круг. Чтобы получить работу, нужны рекомендации, а он не хотел обращаться за ними на прежнее место, не хотел, чтобы там узнали, куда он устроился. Разумеется, он получил бы прекрасную характеристику, но не решался о ней просить. Поэтому несколько вакансий уплыло у него из-под носа. Приближался уик-энд, и ему не оставалось ничего иного, как посвятить Вирджинию в свои проблемы, взвалить на нее бремя, которое он хотел бы нести один.

Вернувшись домой в субботу, в день, когда он должен был бы получить жалованье, Фрэнк решил все выложить жене начистоту, но по ее лицу догадался, что случилась беда.

– Фрэнк, а где сегодняшний чек? – первым делом спросила Вирджиния. – Ты не доставал его из почтового ящика, когда уходил?

– Нет…

– Значит, он затерялся где-то на почте, – заявила она. – Чек не пришел и по старому адресу. Я только что там была, хотела выяснить…

– Ты была там? – Таунсенд с трудом выдавил из себя слова, он словно оцепенел в ожидании еще более страшного сообщения.

– Сегодня утром, убираясь, я нашла в ящике стола конверт от чека за прошлую неделю. Я уже было собралась выбросить его, когда заметила на нем наш старый адрес. Ты мне не говорил, что ходил туда за чеком. На всякий случай я сама решила пойти и проверить, не пришел ли по ошибке чек снова по старому адресу…

Она замолчала, заметив, как он изменился в лице.

– И ты дала новой консьержке наш нынешний адрес?

– Ну конечно. Я даже написала его на бумажке, чтобы она не забыла.

«Всегда удастся избежать беды», – пронеслось у него в мозгу.

Глава 6
Снова на Тиллари-стрит

Он забылся сном, едва голова коснулась подушки. Впрочем, нет, это был не сон, а лишь дремота, отягощенная кошмаром. Изнуряющим кошмаром, хотя Фрэнк не видел ни монстров, ни мистических существ. И людей не видел. Ничего, кроме пары шагающих ног и кромки тротуара, по которому ноги шли.

Они шли и шли вперед, шли на него, шагали перед глазами. И тротуар, по которому они вышагивали мерно и монотонно, катился, как лента транспортера, куда-то назад. В полусне Фрэнк словно все время куда-то отступал, а ноги наступали, тупо и беспощадно.

Они шли и шли на него, и носки ботинок устремлялись прямо к его лицу.

Эти шагающие ноги, которые никогда не бежали, а только шли, монотонно и размеренно, внушали больше ужаса, нежели все кошмарные порождения больного мозга. Эти неизвестно кому принадлежащие ноги казались средоточием жестокости и свирепости.

Они виделись так отчетливо, конкретно и реально, как и бегущая под ними лента тротуара. В черных тяжелых ботинках чувствовалась концентрированная угроза, она таилась в толстой подошве и в грубой коже, на которой различались даже вмятинки, а на ее блестящей поверхности играли отблески света, когда ноги поднимались и опускались, поднимались и опускались с размеренностью механизма. Таунсенд слышал скрип кожи, звук, бьющий по нервам при каждом тяжелом шаге. Скрип-топ, скрип-топ, скрип-топ. Такой жесткий скрип раздается порой в ночной тишине, когда кто-то издали идет навстречу по каменной мостовой.

Над ботинками болтались брюки неброского цвета – серые или бурые, на которых был отчетливо виден рисунок ткани. На этих ногах все казалось преувеличенным (не в размерах, а в деталях), словно они виделись сквозь увеличительное стекло, которым был этот странный сон. Брючные манжеты взлетали вверх и снова падали на башмаки при каждом сгибании невидимых коленей.

Но взгляд притягивали именно ботинки. Они не спотыкались, не сбивались с шага. Они словно знали, что можно не спешить, что никто и ничто от них не уйдет. И продолжали шагать настойчиво и неутомимо.

Медленно и упрямо они приближались к наблюдавшим за ними глазам, подходили все ближе и ближе, занимая все поле зрения. И выхода не было. Нельзя было ни свернуть, ни посторониться, чтобы дать им пройти, – сон тек по узкому туннелю. Они все время оказывались перед глазами, словно Таунсенд поймал их в видоискатель и сам не давал им выйти за рамку. При каждом шаге щель между подошвой и тротуаром то раскрывалась, то смыкалась, напоминая теперь голодную пасть, которая готова поймать, схватить, загрызть, проглотить бессильного что-либо сделать Таунсенда.

В тот самый момент, когда ноги готовы были своим последним шагом его раздавить, внезапно вспыхнул ослепительный свет, и Таунсенд проснулся.

Он медленно приходил в себя. И вдруг вспомнил, откуда взялась эта страшная живая картина. Пара ног на подставке в будке чистильщика обуви. Их образ застрял в подсознании и так страшно проявился сегодня ночью. Он слышал о подобном: могут присниться вещи, почему-либо оставшиеся в памяти, – и не сразу, а спустя дни или недели. А может, этот кошмар безжалостного ночного преследования – знамение? Может, ищейки рыщут по его следу все это время?

Или это предвестие того, что они уже где-то поблизости? Крадутся в ночи по соседней улице, все ближе и ближе? Шаг за шагом, шаг за шагом, пока он беспомощно корчится от страха в постели?

Таунсенд взял со столика сигарету, ночью всегда лежавшую наготове, и чиркнул спичкой. Пламя выхватило лицо Вирджинии на соседней кровати. На секунду высветился золотистый овал и снова утонул во мраке. Сквозь тьму до него доносилось ее тихое, мерное дыхание. Слава Богу, подумалось ему, что хоть один из них может мирно спать этой ночью. Три года были для нее сплошной бессонницей, пока он… Где он спал все это время? Как он спал, что ему снилось? Теперь пришла его очередь ночных бдений, а Вирджиния заслужила покой.

С ночного неба на него через окно смотрела яркая звезда, и в ее мерцании чудилось что-то насмешливое и враждебное.

Он загасил сигарету, улегся, но тут же повернулся на другой бок. Кошмар прогнал сон. Фрэнк еще раз повернулся, и еще раз, и еще. Ложился и так и эдак, но сон не шел.

Наконец он почувствовал, что лежать невмоготу, и, кроме того, снова захотелось курить. Он сел и на ощупь отыскал шлепанцы. У него не было халата, поэтому он натянул штаны, направился к двери, бесшумно открыл ее и так же бесшумно притворил за собой. Оказавшись в соседней комнате, зажег настольную лампу – чтобы не споткнуться обо что-нибудь и не разбудить Вирджинию – и принялся мерить комнату шагами.

«Сколько еще это будет продолжаться? – спрашивал он себя. – Что мне делать? Все равно рано или поздно придется что-то предпринять. Но я не могу…»

Он остановился возле окна и выглянул наружу.

Внезапно сигарета выпала у него изо рта.

Он отскочил к стене и мгновенно выключил свет. Затем осторожно приблизился к окну, прижимаясь к стене, и оттуда выглянул на улицу, устремив взгляд на нечто, как ему только что показалось, странное.

Напротив стоял человек и разглядывал окна их квартиры. Он стоял в стенной нише, и тень скрывала его фигуру. Не было ли это оптическим обманом? Закругленный край тени образует контур, сверху похожий на плечо стоящего человека, а ниже воспроизводит форму бедра.

Пока Фрэнк напряженно вглядывался, в нише произошло легкое движение, и силуэт изменил форму. Округлые плечи и бедра вдались вглубь и слились с абсолютной чернотой, которой и следует быть в этом месте, но которой секунду назад точно не было.

Но можно ли считать, что глаза обманули Фрэнка и мираж он принял за реальность, если видение исчезло? Ведь если бы фигура только привиделась, видение осталось бы на месте.

Нужно бежать отсюда. Нужно бежать отсюда как можно скорее. Его последнее убежище раскрыто. Он приближается. Он будет здесь. Через пятнадцать минут. Через полчаса. Он придет за ним.

Фрэнк подошел на цыпочках к входной двери и прислушался. Откуда-то донеслась приглушенная невнятная речь, словно влюбленный пастушок прощался со своей пастушкой и никак не мог с ней расстаться. Но Таунсенд знал, что это вовсе не влюбленный пастушок. Это не любовный лепет, это насилие, это ненависть, а может, даже смерть. Оно было там не одно, были и другие. Они – везде. Они собрались вместе. Они готовы к нападению. В любую минуту.

Таунсенд обернулся и взглянул на дверь спальни, за которой находилась та, кого он любил больше всего в жизни. «Нужно вызволять ее отсюда, – в смятении размышлял он. – Не хочу впутывать ее в это дело. Не хочу, чтобы все происходило перед ее глазами. Пусть случится что угодно, но не при ней».

Он вбежал в спальню, склонился над лежащей Вирджинией и нащупал ее плечо, перетянутое бретелькой. Мягко сжал плечо и потряс, стараясь не испугать жену.

– Вирджиния, ты слышишь меня? Не пугайся. – Она села на постели. До него донесся слабый запах ее волос. – Нам нужно уходить. Прямо сейчас. Нет, не зажигай свет; возможно, за нами наблюдают, они могут увидеть нас через заднее окно.

Она уже стояла на ногах, шелковая тень рядом с ним.

– Они? Кто «они»?

– Вот твое пальто, бери. Надевай туфли на босу ногу. У нас нет времени…

– Постой. – В ее голосе звучали слезы. – Не пугай меня.

Он нащупал губами ее губы и поцеловал.

– Ты меня любишь?

– Как ты можешь спрашивать? – раздался ее испуганный шепот.

– Тогда доверься мне и делай так, как я говорю. Не задавай вопросов. Я и сам не знаю ответов. Только знаю, что поступаю правильно. Готова? Пошли.

Он снова подошел к входной двери, таща за собой Вирджинию с растрепанными волосами, с припухшим от сна лицом, запрятанным в лисий воротник.

Стояла напряженная тишина. Такая напряженная, что казалось, вот-вот прогремит взрыв.

– Боюсь, нам не удастся улизнуть этим путем… – прошептал он ей в ухо.

Внезапно тишина и вправду взорвалась грохотом, будто у них под носом прозвучала очередь холостых выстрелов. В дверь стучали не кулаком, а чем-то более весомым. Дверь сотрясалась от ударов, готовая вот-вот рухнуть. Закачалась лампочка под потолком, зазвенела посуда на столе. Штурм двери напоминал настоящее землетрясение. Это было насилие в самой страшной форме. Это была катастрофа. Это был конец.

Слишком поздно. Вирджиния окажется в самом средоточии ужаса. Перед ней развернется драма, свидетелем которой не должен, ни в коем случае не должен быть человек, которого по-настоящему любишь.

Вирджиния в ужасе прижалась к мужу. После тяжелого, прерывистого вздоха она с трудом вымолвила:

– Кто… Что это?

– Это то, чего я хотел избежать, – с горечью ответил он.

Насилие родило ответное насилие. Он схватил за ножку деревянный стул и в гневе замахнулся, готовый нанести удар ломившимся в дверь гостям.

– Хотели заставить тебя страдать? Пусть только войдут!

– Нет, Фрэнк, нет! – крикнула она, схватив его за руку выше локтя и уцепившись другой рукой за стул. – Не надо этого! Ради меня, Фрэнк!

Взглянув в ее искаженное страхом лицо, он увидел, что его ярость сильнее напугала Вирджинию, чем неистовство нападающих. Ее страх перевернул в нем душу, осадил ослепляющий гнев. Пусть все провалится в преисподнюю, но сейчас его единственная забота – вывести ее отсюда в безопасное место.

Обняв Вирджинию за плечи и прикрывая всем своим телом, он отвел ее от двери. Словно пара неопытных танцоров, полуобнявшись, они метались в поисках несуществующего запасного выхода. Три шага к окнам на улицу – и рывок назад; три шага к окнам спальни, выходящим во двор, – и снова назад, пока до них не донеслось тяжелое и звучное шарканье подошв по цементному полу.

– Должен быть какой-то способ выбраться. Должен быть…

На лице у Фрэнка появилось страдальческое выражение, словно он уже оплакивал Вирджинию, но он не плакал.

Три шага в сторону кухни… На этот раз он не остановился, а всего лишь на миг задержался и продолжал идти: его осенило. Он быстро открыл деревянную заслонку, похожую на дверцу буфета и прикрывавшую проход к кухонному лифту.

– Ты, кажется, говорила, что у нашего и соседнего здания общий подвал. Я попробую вывести тебя через него.

Она прижала руки к груди, будто хотела то ли подбодрить его, то ли помолиться. Их жестикуляция напоминала диалог людей возле ревущего водопада.

Он вынул заслонку, благо она не была прибита, а свободно ходила на петлях.

– Я придержу канат, чтобы спуск не был таким быстрым.

Она пролезла, скрючившись, в узкое окошко шахты и уперлась головой в низкий потолок клети. Чтобы удержать клеть от быстрого спуска, Фрэнк намотал веревку на руку. Клеть раскачивалась. Вирджиния выглядела нелепо в рыжем меховом воротнике.

– Фрэнк, ты спустишься вслед за мной? Ты ведь не останешься?

– Сразу после того, как ты окажешься в подвале. Жди меня там.

Он не был уверен, что у него останется время для спуска. От входной двери отлетали щепки, было слышно, как скрипят гвозди, державшие дверные петли.

– Пригни голову, дорогая, чтобы не удариться о стенку шахты.

Блоки заскрипели, но Фрэнк продолжал травить канат, врезавшийся в руку. Лицо Вирджинии исчезло внизу, и все это выглядело как страшная пародия на погребение заживо. К счастью, шахта была неглубокой. Он как мог старался сделать спуск плавным и скоро услышал мягкий стук клети о пол. Просунул голову в отверстие и глянул вниз, опасаясь, что ей не удастся выбраться из тесной клети. В шахте стояла кромешная тьма, но натяжение веревки ослабло, и Фрэнк понял, что клеть освободилась. Он быстро ее поднял, неловко забрался в нее вперед ногами, держа руками канат, а отпустив его, камнем свалился вниз. Грохот выбитой двери слился с грохотом его падения. Клеть приземлилась, и Таунсенд, сжав зубы, едва сдержал стон от резкой боли в ушибленном бедре.

Вирджиния ждала, открыв входную дверцу лифта. Выбираясь на четвереньках из клети, Фрэнк едва не полетел головой вниз, ибо дно подвала находилось на два или три фута ниже платформы подъемника.

Таунсенд зажег спичку, чтобы найти дорогу в кромешной темноте. Стукнулся коленом о детскую коляску, которая откатилась от удара. Еще через мгновение он с размаху всадил носок ботинка в кучу угля, сваленного в углу, и больно ушиб пальцы.

С жутким чувством нереальности происходящего оба прислушивались к быстрым шагам у себя над головой. Шаги раздавались по всей квартире, то в одной комнате, то в другой. Тонкое перекрытие лишь слегка приглушало топот многих ног. Судя по шуму, в их квартире металось в поисках человек шесть, не меньше.

– Они вот-вот все поймут, – с горечью шептал Таунсенд. – Твоя постель еще не успела остыть. Они окажутся здесь через считанные минуты. Давай, милая, выбираться отсюда побыстрее.

– Что случилось, Фрэнк? Что происходит?

В тихом голосе Вирджинии звучали страх и недоумение.

Они отыскали пожарный выход в соседнее здание. К счастью, засов был с их стороны. Таунсенд открыл дверь. Прямо перед ними оказались цементные ступеньки лестницы, уходящей куда-то вбок. Сверху падал слабый свет одинокой лампочки. Они стали подниматься; Таунсенд шел впереди. Комната консьержа находилась в их доме, поэтому им не грозила случайная встреча с привратником. Оба здания имели общий подвал, одну топку, один паровой котел. Благодаря скупости застройщика, а может, и недостатку средств у них и появился реальный шанс спастись.

На самом верху лестницы путь преградила еще одна дверь. Фрэнк приоткрыл ее и прислушался, нет ли кого-либо в вестибюле или на площадках верхних этажей. Тишина. Преследователи сюда пока не добрались. Держась за руки, супруги двинулись дальше, словно два призрака, – мужчина без шляпы и воротничка и напуганная молодая женщина без чулок и в пальто с лисьим воротником.

У выхода из дома высоко на стене горела слабая дежурная лампочка. Фрэнк отпустил руку жены, подкрался к лампе, просунул пальцы в крупные ячейки защитной проволочной сетки и выкрутил лампочку из патрона. Они снова оказались в темноте. Ориентироваться можно было лишь по слабому свету, проникавшему с улицы через стекло над входной дверью. Взмахом руки он подозвал Вирджинию – она должна была увидеть его силуэт в слабом свете окошечка над дверью. Через несколько мгновений она оказалась рядом.

– Иди вперед. Так ты меньше рискуешь. Ведь тебя они никогда не видели. Не оборачивайся в сторону нашего подъезда и вообще не верти головой. Просто иди к углу дома, словно по делу.

Таунсенд, продолжая обнимать ее за плечи, открыл наружную дверь. Он вытянул шею и осмотрел пространство, отделявшее их от соседнего подъезда. Никакого движения, ничего вызывающего подозрение. Он слегка подтолкнул жену вперед и отпустил руки, как это делают родители, когда учат маленького ребенка ходить.

– Ну, вперед, дорогая. Помни, что я тебе сказал. Быстрее, дорога каждая минута.

Вирджиния не решилась возражать и лишь горестно вздохнула. Он остался один, а она негромко застучала каблучками по тротуару. Ее походка была неуверенной и боязливой – так обычно идут женщины, спешащие домой поздней ночью и без провожатого.

Фрэнк ждал за дверью сколько мог, потому что она подверглась бы большой опасности, если бы увидели, как он следует за ней по пятам. Наверное, она уже на полпути к перекрестку. Никто не шел за ней, не попытался остановить вопросом. Не раздалось ни оклика, не слышалось ни звука. Вот-вот преследователи смогут обнаружить, каким образом они бежали. Просто невероятно, что им до сих пор не удалось это обнаружить, – ведь иным путем из их квартиры не выберешься.

Он вздохнул перед решающим шагом, приоткрыл дверь и боком протиснулся в щель. Ему хватило секунды, чтобы окинуть взглядом противоположную сторону улицы с прямоугольными зданиями, слегка освещенными светом из окон его собственного жилища. Он двинулся за Вирджинией быстрым шагом. От страха, что вот-вот его остановят, он шел, напряженно и неестественно выпрямив спину, и едва сдерживался, чтобы не обернуться и не посмотреть назад. Однако на улице было так темно, что уже на расстоянии нескольких метров его бы никто не заметил и не узнал. Уличный фонарь, единственный до самого перекрестка, бросал тусклый свет на мостовую, оставляя тротуары во мгле.

Перед тем как свернуть за угол, Таунсенд, не выдержав, бросил взгляд назад. За спиной остался их дом, столь внезапно подвергшийся осаде и нападению. Даже отсюда Фрэнк видел на темном фасаде светящиеся окна их квартиры. Они были единственным признаком нарушенного в этот час покоя, если не считать проснувшихся от грохота соседей.

Таунсенд свернул за угол, и настоящее стало прошлым, а прошлое настоящим.

Неподалеку стояло такси без водителя, и там уже сидела Вирджиния. Светилась витрина ночной закусочной, где, видимо, коротал время шофер. Таунсенд подошел к машине со стороны мостовой, чтобы его не было видно из бара. Вирджиния жестом пригласила его сесть рядом. Дверца машины была открыта, но Фрэнк ее захлопнул.

– Нет, Вирджиния, я не поеду с тобой. Дорогая, уезжай из города, возвращайся к матери. Живи там, пока я сам не дам о себе знать. Лишь в таком случае, что бы со мной ни случилось, я буду уверен, что с тобой все в порядке. Они вряд ли будут искать тебя. Ведь ты – миссис Вирджиния Таунсенд, муж которой исчез три года назад, и ты его с тех пор не видела. Ради твоего же благополучия не пытайся разыскать меня. Придет день, и мы снова встретимся. И что бы ты ни услышала, чем бы все ни обернулось, надейся на лучшее, как всегда это делала.

– Фрэнк, позволь мне остаться с тобой! Я не трусиха и ничего не боюсь. Я же твоя жена! У нас семья!

Таунсенд высвободил руку, за которую Вирджиния ухватилась через открытое окно машины. Он был мягок, но непреклонен.

– Дорогая, если человек проваливается в люк канализации или падает в выгребную яму, он не потянет за собой того, кого любит. Давай пока попрощаемся, и сделай все, как я сказал.

Их губы встретились в крепком, почти яростном поцелуе. Слезы, катившиеся из-под ее ресниц, увлажнили щеку Фрэнка. С трудом он оторвался от жены.

– Я ухожу. Когда отойду на достаточное расстояние, посигналь водителю. Прощай, дорогая.

Он растворился в безликом мраке ночи, но душа его рвалась на части, и какая-то часть осталась с Вирджинией. Через несколько минут он услышал резкий сигнал клаксона. Звук, который все слышат по сотне раз в день и не обращают на него никакого внимания. Таунсенд никогда бы не подумал, что этот ничем не примечательный звук может так больно ранить.

Он оглянулся, но увидел лишь два габаритных огонька – это было все, что осталось от его брака.

Не потеряй он вот так жену, он, пожалуй, не осознал бы, насколько ее любит. Он снова оглянулся. Но теперь и габаритные огни машины исчезли из виду. Остался только он, ночь и его прошлое.

Таунсенд шел, переходя улицы на перекрестках строго по прямой, словно двигаясь по рельсам. Он почувствовал себя свободнее, когда пройденное расстояние внушило ему некоторое ощущение безопасности, пусть временное. Он достал было сигарету и, не останавливаясь, сунул в рот, но, подняв глаза, быстро ее выбросил, даже не попытавшись зажечь.

Навстречу ему вышагивал полицейский, медленно и внимательно оглядывающий улицу.

Только не выказать страха, не съежиться непроизвольно, когда придется проходить мимо этого случайного патрульного. Тот уже близко. Вот они поравнялись. Их взгляды встретились.

– Довольно прохладно, не так ли? – услышал Таунсенд собственный голос.

– Да, насквозь пробирает. Прямо скажем, не на шутку, – ответил полисмен, не останавливаясь.

Шаги удалялись. Но Фрэнк долго не мог избавиться от острого чувства опасности, которая была рядом, но, к счастью, миновала. Одна нечаянная неосторожность, слишком быстрый шаг или взгляд назад, и…

Он шел сквозь ночь, шел к ее завершению, и, когда небо посветлело, в голове у него медленно, но верно стал созревать план будущих действий. Раз он не чувствует себя в безопасности в настоящем, значит, надо вернуться в прошлое и выяснить, что ему грозит. Вернуться в прошлое, которое превратило его в то, чем он стал, и пусть оно либо даст Таунсенду свободу, либо окончательно его поглотит. Назад в прошлое – если только удастся туда попасть.

В прошлое можно проникнуть через узкую щель, что вроде тайной норки, через которую можно войти в заколдованный сад, как в его любимых детских сказках. И эта щель находится на Тиллари-стрит. Если он доберется до волшебной щели, то сможет ее раздвинуть, расширить до пределов целого мира. Его мира.

Тиллари-стрит. Тиллари-стрит. Часть карниза обвалилась и сбила его с ног, и прошлое стало настоящим на Тиллари-стрит.

Местонахождение улицы и она сама как таковая не помогут ему. Путь в прошлое лежит только через разум, через воспоминания, через разум и воспоминания других людей. Как луч маяка, прорезающий туман, воспоминания других людей позволят ему осветить самые темные закоулки своего разума.

Что обнаружит он на Тиллари-стрит? Не оказался ли он в тот злополучный день на этой улице случайно, просто по дороге из одного места в другое? Имела ли улица какое-то значение в его жизни тогда и как она приобрела решающее значение теперь? Может, он постоянно бывал там или где-то рядом, играла ли эта улица в прошлом какую-то роль в его каждодневных привычках? Есть лишь один способ это выяснить. Нужно отправиться туда и сделаться завсегдатаем тех мест, призраком из прошлого, пока улица не даст ответов на все вопросы.

Ночь заканчивалась. Стало светло, но еще сильнее похолодало. Ветер, такой же бездомный и одинокий, как он сам, продувал из конца в конец этот серый, подернутый туманом и еще не проснувшийся город. Таунсенд поднял воротник и направил стопы к Тиллари-стрит – к своему вчера.

Там должны найтись люди, которые его знали. Он будет прогуливаться по улице каждый день по часу; сначала по одной, потом по другой стороне. Он будет ходить и ходить, пока в чьих-нибудь глазах не сверкнет огонек узнавания, пока чей-нибудь голос не произнесет обращенное к нему приветствие, пока кто-нибудь не остановится, чтобы обменяться с ним несколькими словами.

Табличка в начале улицы была похожа на все другие таблички. Первый луч солнца брызнул из-за ступенчатой линии крыш и словно в нерешительности задрожал на синей эмали и белых буквах. «ТИЛЛАРИ-СТРИТ. Одностороннее движение».

Обратно, в заточение, из которого он выбрался. Человек, пытающийся найти свое другое, потерянное «я».