Текст книги "Я вышла замуж за покойника"

Автор книги: Корнелл Вулрич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– На ключи. Теперь отведешь ее домой и… – сказал он.

– Нет, – горячо зашептала она. – Нет! Только с тобой! А ты куда? Что собираешься делать?

– Не понимаешь? – строго проговорил Билл. – Хочу, чтобы тебя там не было. Вернусь туда один. Должен. Надо посмотреть, не осталось ли там чего связанного с тобой. Ты должна мне помочь. Патрис, что ему от тебя было нужно? Не хочу знать, из-за чего, сейчас не время, только скажи, что?

– Денег, – коротко ответила она.

Патрис увидела, как он судорожно вцепился в край дверцы, словно собирался ее оторвать.

– Наличными или чеком?

– Чеком, – испуганно ответила она. – Только раз, примерно месяц назад.

Теперь он задавал конкретные вопросы.

– Когда чек вернулся, уничтожила его?

– Я его не получила. Он намеренно оставил чек у себя. Наверно, где-то спрятал.

По тому, как Билл напрягся и судорожно вздохнул, Патрис поняла, что ее последние слова напугали его больше, чем все сказанное до того.

– Вот это да! – воскликнул он. – Надо во что бы то ни стало отыскать этот чек. Пусть даже на это уйдет вся ночь. – Наклонился к ней. – Что еще? Какие-нибудь письма?

– Никаких, – поспешно заявила она. – За всю жизнь не написала ему ни строчки. Рядом с ним валяется пять долларов, но мне они не нужны.

– Лучше тоже забрать. Больше ничего? Уверена? Думай, Патрис. Думай как следует.

– Погоди; в тот вечер на танцах… – испуганно пролепетала она, – он, кажется, записал номер моего телефона. Нашего телефона. В маленькую черную записную книжку, которую носил с собой. – Она заколебалась. – И еще одна вещь.

– Что? Не бойся, говори. Так что? – торопил ее Билл.

– Билл… сегодня вечером он заставил меня оформить с ним брак. В Гастингсе.

На этот раз его рука стукнула по двери будто молотом.

– Рад, что он… – со злостью процедил он, не закончив фразы. – Подписалась собственной фамилией?

– Нашей семьи, – призналась Патрис. – Он меня вынудил. Ради этого он все и затеял. Через пару дней судья пришлет ему свидетельство. По этому адресу.

– Ладно, с этим успеется, – поморщился Билл. – Завтра съезжу и все улажу. Деньги творят чудеса.

Похоже, он на что-то решился.

– Поезжай домой, Патрис, – последовал приказ. – Возвращайся домой.

Она в страхе схватила его за руку:

– Нет… Что ты собираешься делать?

– Вернусь обратно. Надо.

Она попыталась его удержать.

– Нет, Билл, нет. Кто-нибудь зайдет. Тебя увидят. Билл, – умоляла она, – ради меня… не ходи туда.

– Неужели не понимаешь, Патрис? Твоего имени не должно там быть. Там, наверху, мертвый человек. Нельзя, чтобы нашли какую-нибудь связь с тобой. Ты его не знаешь, никогда не видела. Я должен забрать те вещи – чек, записную книжку. Надо от них избавиться. Еще лучше, если бы я только смог убрать оттуда его самого, бросить где-нибудь подальше отсюда, чтобы не так скоро опознали. Его, возможно, вообще могли бы не опознать. Он нездешний, вряд ли кто станет интересоваться его внезапным исчезновением. Перелетная птица – появился и пропал. Если же найдут в комнате, сразу установят, кто он такой, а это потянет за собой многое другое.

Патрис увидела, что Билл разглядывает машину, будто прикидывая, годится ли она в качестве гроба.

– Я тебе помогу, Билл, – вдруг решительно заявила она. – Помогу… во всем. – Увидела, что он смотрит на нее с сомнением. – Ну позволь мне, Билл. Позволь. Это малая толика… какой я могу искупить все мной содеянное.

– Ладно, – согласился он. – Во всяком случае, без машины мне не обойтись. – Он втиснулся в машину. – Дай-ка на минутку баранку. Покажу, что мне нужно.

Продвинув машину немного вперед, остановился. Поставил ее так, что за линию домов выступал лишь капот, остальная часть оставалась в тени переулка.

– Погляди со своего места, – начал объяснять Билл. – Видишь ту дверь?

– Не вижу. Правда, представляю, где она расположена, – ответила Патрис.

– Это я и имею в виду. Когда выйду и закурю сигарету, подгонишь машину прямо туда. Пока остаешься здесь. Если увидишь что-то подозрительное, не стой. Поезжай вперед не разворачиваясь. Прямо домой.

«Нет, – упрямо думала она, – никуда не уеду. Не сбегу, не оставлю тебя одного». Но ему этого Патрис не стала говорить.

Билл вышел из машины, постоял немного, осторожно огляделся вокруг.

– Ладно, – наконец сказал он. – Все спокойно. Пожалуй, можно идти. – Подбадривающе потрепал ее по руке. – Не бойся, Патрис. Может, нам повезет. Ведь мы с тобой новички в этих делах.

– Может, повезет, – до смерти напуганная, повторила она.

Билл решительно двинулся своей обычной так нравившейся ей походкой. Не прячась, не пригибаясь. Почему это так важно для нее именно сейчас, подумала она. Во всяком случае то, что они собираются делать, не кажется ей таким страшным.

Билл вошел в дом, где лежал покойник.

Глава 41

Казалось, Билл пробыл там вечность. Никогда еще время не тянулось так медленно.

Кошка, которая испугала ее раньше, вернулась. Патрис смотрела, как животное медленно, опасливо крадется к месту, с которого ее спугнули. Кошку было видно, пока она перебегала дорогу. Потом ее поглотила тень от домов.

Ты можешь задушить крысу, позавидовала женщина кошке, и тебя за это только похвалят. А ведь твоя крыса лишь кусает, крови не пьет.

Блеснула короткая вспышка.

Поразительно, как отчетливо видно пламя спички. Крошечное, почти мгновенное и такое живое. Словно светящаяся желтая бабочка, прикрепленная на секунду с распростертыми крыльями к черному бархату и тут же снова отпущенная на волю.

Патрис немедленно нажала на стартер, свернула за угол и бесшумно подкатила к условленному месту. В ночной тиши коротко проурчал мотор и прошуршали шины.

Билл, не дожидаясь, бросил сигарету и снова скрылся за дверью.

Она не знала, куда он собирался… собирался погрузить то, что вынесет. Спереди или сзади. Патрис дотянулась до задней дверцы и оставила ее открытой. Затем она уставилась прямо перед собой, не в состоянии двинуть шеей.

Слышала, как открылась дверь, но была не в силах повернуть головы. Пыталась заставить себя, но никак не могла взглянуть в ту сторону.

Слышала хруст медленных тяжелых шагов по тротуару – его шагов – и сопровождающий их более мягкий звук, вроде как по земле что-то тащили.

И вдруг услышала нетерпеливый голос Билла (показалось, прямо над ухом):

– Переднюю дверцу. Переднюю.

Ей было не повернуть головы. Но руки, по крайней мере, двигались. Не глядя потянулась к дверце, открыла ее. Слышала, как, будто в носике закипающего чайника, булькает в горле.

Кто-то буднично уселся рядом, скрипнув кожей сиденья. Толкнул локтем в бок.

Мышцы расслабились. Патрис стремительно повернулась.

Прямо перед глазами – его лицо. Нет, не Билла. Широко открытые насмешливые глаза. Эта страшная голова качнулась в ее сторону, и Патрис оказалась с ней лицом к лицу. Даже после смерти Стивен не отпускал ее…

Из горла женщины вырвался сдавленный крик ужаса.

– Ну-ка, перестань! – раздался из-за покойника голос Билла. – Садись сзади. Я буду за рулем. Он рядом со мной.

Звук его голоса подействовал успокаивающе.

– Я не хотела, – невнятно пробормотала Патрис.

Не помня себя, хватаясь за машину, она перебралась на заднее сиденье.

Билл, видно, понимал, что с ней происходит, но даже не обернулся.

– Говорил тебе, езжай домой, – спокойно напомнил он.

– Все в порядке, – заверила она дребезжащим, как на заигранной пластинке, голосом. – Все в порядке. Поезжай.

Хлопнула дверца, и они тронулись.

Билл, держа одну руку на баранке, медленно тронул машину. Другой рукой он надвинул шляпу на маячившее рядом лицо.

Не оборачиваясь, Билл постарался найти для нее ободряющие слова.

– Слышишь меня?

– Да, – еле слышно откликнулась Патрис.

– Постарайся не пугаться. Не думай о нем. Пока нам везет. Чек с записной книжкой были у него. Смотри на все это так: у нас должно получиться. И не иначе. Тем самым и мне поможешь. Понимаешь, твое нервное напряжение передается мне.

– Я в полном порядке, – дрожащим голосом заверила Патрис. – Успокоюсь. Буду держать себя в руках. Поехали.

Дальше ехали молча. Да и как иначе в такой-то поездке?

Она отводила глаза. Смотрела в сторону, сколько могла; когда уставала, смотрела в потолок. Или на пол прямо перед собой. Куда угодно, только не вперед, не туда, где, знала она, одновременно покачиваются две головы.

Старалась следовать совету Билла не думать. «Мы возвращаемся с танцев, – внушала она себе. – Он везет меня домой из „Кантри-клуба“, только и всего. На мне то черное платье с золотыми кружочками. Видишь? То самое черное платье с золотыми кружочками. Мы поссорились, поэтому я… я сижу сзади, а он впереди один».

Патрис вытерла холодный влажный лоб.

«Он везет меня из кино, – представляла она. – Мы смотрели… смотрели… смотрели…»

Неожиданно она произнесла вслух:

– Как называется картина, которую мы сейчас смотрели?

– Молодец, – отозвался Билл. – То, что надо. Хорошая мысль. Сейчас назову. А ты думай дальше. – Поразмышляв, он предложил: – Марк Стивенс в «Хотелось бы знать, кто ее сейчас целует». – Они вместе смотрели эту картину днем, тысячу лет назад (в прошлый четверг). – Рассказывай с самого начала. Запнешься, помогу.

Было трудно дышать, на лбу все время выступал пот.

«Он писал песни, – вспоминала она про себя, – повел свою молочную сестру в… варьете и услышал, как одну из его песен поют со сцены».

Машина повернула, и обе головы качнулись. Одна почти упала на плечо водителю. Кто-то невидимый их раздвинул.

Патрис поспешно зажмурилась.

– Когда… вступает мелодия песни, давшей название фильму? – запинаясь, спросила она. – Это та, в начале, которую они слышали с балкона?

Машина встала под светофором. Рядом, колесо в колесо, остановилось такси.

– Нет, она… – начал Билл, взглянув на такси. – Это была… – Он снова повернулся к такси, глядя на него отсутствующим взглядом, как смотрят на предмет, когда вспоминают что-то не относящееся к нему. – Это была «Привет, крошка». Под нее еще танцевали, помнишь? А заглавная песня появляется в конце. Вспомни, он еще никак не мог найти слова.

Светофор переключили. Такси сразу рванулось вперед. Патрис прикусила зубами руку. «Не могу. Больше не могу, – пронеслось в голове. Хотелось крикнуть: – Открой дверь! Выпусти меня! Я не такая смелая! Думала, что смогу, но не… Будь что будет, только выпусти меня скорей!»

Паника, такое состояние называется паникой.

Она впилась зубами в руку. Панический страх отхлынул.

Теперь они ехали быстрее. Но не настолько быстро, чтобы вызвать подозрение или привлечь случайный взгляд. Наконец достигли пригородов, поехали вдоль проходящей справа железнодорожной ветки. Теперь можно было ехать побыстрее.

Потребовалось время, прежде чем Патрис осознала, что главная опасность миновала. Они находились уже за пределами Колфилда, по крайней мере покинули его плотно застроенную центральную часть. И к счастью, ничего не случилось. Ничего непредвиденного. Не задели никакой машины. Не подошел ни один полицейский, чтобы сделать замечание, заглянуть в машину. Пока ни одного происшествия. Но что происходило в душе…

Патрис казалось, что внутри у нее все высохло, съежилось, а на сердце появились неизгладимые старческие морщины.

«В эту ночь умер не только он, – думала она. – В этой машине, где-то по пути, умерла я. Так что все было напрасно. Лучше бы остаться там, остаться живой, взять на себя всю вину, сполна принять кару».

Теперь они ехали по открытой местности. Позади остались последние сооружения – расположенная, как подобает, за городской чертой фабрика картонных коробок, труба заброшенной пивоварни. Дорога начала подниматься вверх. Создавалось впечатление, что цепь железнодорожных вагонов все глубже уходит под землю. Аккуратное дорожное покрытие, по которому ехали ближе к городу, кончилось. Начался крутой подъем по заросшему сорняками и кустарником склону.

Билл без видимой причины вдруг затормозил. Съехал двумя колесами на обочину ближе к железнодорожным путям и остановился. Машина встала на самом краю обрыва, который начинался почти сразу за дверцей.

– Зачем здесь? – шепотом спросила она.

– Слушай. – Билл показал вниз. – Слышишь?

Там будто давили орехи. Толстый слой орехов, по которым едут машины и давят их.

– Не хочу, чтобы он оставался в городе, – сказал Билл.

Он вышел из машины и стал осторожно спускаться по склону. Наконец он остановился, поднял что-то с земли – должно быть, камень – и бросил вниз. Повернув голову, прислушался. Постояв немного, поднялся наверх.

– Идет товарный состав. Из города, – сказал он. – По внутреннему пути, что прямо под нами. Видел фонарь на одном из вагонов. Состав очень длинный – думаю, порожняк – и движется очень медленно, еле ползет. Бросил камень, он ударился в крышу.

Патрис уже обо всем догадалась. По коже поползли мурашки.

Наклонившись над телом, Билл принялся обшаривать карманы. Оторвал что-то от внутреннего кармана пиджака. Ярлык или что там.

– Они не всегда выезжают сразу, как пассажирские. Может остановиться у большого шлагбаума впереди – знаешь, где. Локомотив, должно быть, как раз подъезжает к нему…

Патрис с трудом подавила отвращение – решила на этот раз попытаться помочь, хотя понимала, что здесь будет еще хуже, чем там, в дверях.

– Мне… тебе по… – спросила она, собираясь выйти вместе с ним из машины.

– Нет, – ответил Билл, – не надо. Оставайся здесь и следи за дорогой. Склон крутой, и когда по нему что-нибудь докатится до определенного места, то дальше просто полетит вниз. Ниже отвесная стена, обрыв. – С этими словами он как можно шире открыл переднюю дверцу. – Как на дороге?

Патрис посмотрела назад. Потом вперед. Впереди дорога шла вверх, что улучшало видимость.

– Пусто, – объявила она. – Ни одного движущегося огня.

Билл наклонился, протянул куда-то руку… Перед ней возникли две головы и две пары плеч. Через минуту на переднем сиденье никого не осталось.

Она отвернулась, изо всех сил стараясь смотреть на дорогу.

«Никогда больше не смогу сидеть в этой машине на переднем сиденье, – мелькнуло в голове. – Будут удивляться, но я не сяду под любым предлогом, буду всегда помнить, кто здесь был сегодня ночью».

Билл тяжело спускался по склону – приходилось удерживать двойной вес. Один раз оба вдруг исчезли из виду, – видно, Билл споткнулся… У нее перехватило дыхание, но чем она могла помочь?

Но Билл удержался на ногах.

Потом, когда их было видно только выше пояса, он наклонился, как будто укладывая что-то перед собой, и, когда выпрямился, оказалось, что он один.

Стоял и ждал.

Это было авантюрой, игрой наобум. Хвостовой вагон мог уже проехать и… тогда никакой другой поезд не увезет этот груз. Останется пустой путь, и, как только рассветет, станет видно, что на нем лежит труп.

Однако Билл угадал. Звук раздавленных орехов стал постепенно замирать. Вагоны один за другим вздрогнули раз, потом другой и встали.

Ее спутник наклонился снова.

Патрис вскинула руки, затыкая уши, но опоздала. Звук долетел до нее.

Это был гулкий удар. Будто сбросили тяжелый мешок. Только мешок от такого удара лопается. Этот не лопнул.

Она, закрыв глаза руками, уткнулась головой в колени.

Когда подняла глаза, Билл уже стоял перед ней. Он держал себя в руках, но было видно, что его вот-вот стошнит.

– Попал, – сообщил он. – Упал прямо посередине крыши. Мне было видно даже в темноте. Только вот шляпа улетела.

Ей хотелось закричать: «Не надо! Не говори! Не хочу знать! И без того слишком много знаю!» Но сдержалась. Да и он замолчал.

Не дожидаясь, когда тронется поезд, Билл сел в машину и взялся за руль.

– Тронется, – сказал он. – Должен тронуться. Он уже на выходе. Не стоять же ему всю ночь.

Вывел машину на дорогу и развернулся в сторону Колфилда. Никогда еще на дороге не было так пустынно.

Билл включил дальний свет. Тихо спросил:

– Хочешь пересесть ко мне?

– Нет, – ответила она сдавленным голосом. – Не могу! Только не туда.

Он, казалось, понял. Сочувственно добавил:

– Просто хотел, чтобы тебе не было одиноко.

– Теперь, где бы ни сидела, всегда буду совсем одна, – тихо проговорила она. – И ты тоже. Будем в одиночестве даже вместе.

Глава 42

Дернув тормозами, машина встала. Билл вышел и сел рядом с Патрис. Несколько долгих мгновений они сидели неподвижно. Она – спрятав лицо у него на груди, словно пытаясь укрыться от этой ночи, от всего, что произошло. Он – положив руку ей на голову, как бы успокаивая и оберегая.

Сидели не двигаясь. Молчали.

Теперь я должна ему все сказать, с ужасом думала она. Настало время. Но хватит ли сил?

Патрис наконец подняла голову и открыла глаза. Билл остановил машину за углом, не доезжая до их дома. (Его дома. Как она может теперь называть дом своим? Как сможет войти туда после всего случившегося нынешней ночью?) Остановился не у дверей, а за углом, не на виду. Сделал это, чтобы дать ей возможность рассказать ему.

Билл достал сигарету, раскурил и взглядом предложил ей. Патрис покачала головой. Тогда он выбросил сигарету в окно.

Его лицо было так близко, что она чувствовала свежий запах табака. «Больше никогда не будем так близко друг к другу, – подумала она, – никогда, после всего того, что я наделала и что сейчас скажу».

– Билл, – прошептала она.

Это был слабый, жалкий шепот. Так ничего не получится. Надо ведь сказать такие трудные слова.

– Да, Патрис? – тихо отозвался он.

– Не зови меня так. – Стараясь говорить как можно тверже, Патрис в отчаянии повернулась к нему. – Билл, я должна кое-что тебе сказать. Не знаю, как начать, не знаю, как… Но ради Бога выслушай меня, ты никогда не хотел меня выслушать!

– Ш-ш, Патрис. – Билл, будто успокаивая капризного ребенка, погладил ее по волосам. Еще и еще…

Она застонала как от боли:

– Не надо… не надо…

– Я знаю, – задумчиво произнес он. – Знаю, что тебе так мучительно, так трудно сказать. Что ты не Патрис. Не жена Хью. Так?

Она хотела заглянуть ему в глаза, но его отсутствующий взгляд был устремлен куда-то вдаль, за ветровое стекло.

– Это я уже знаю, – продолжал Билл. – Всегда знал. Узнал в первые же недели, как ты появилась здесь. – Он ласково прильнул щекой к ее волосам. – Так что не надо переживать, Патрис. Не сокрушайся. Не ищи слов.

Патрис горько всхлипнула.

– Отнял у меня последнюю возможность искупить вину, – с безысходным отчаянием вымолвила она. – Даже это.

– Тебе не в чем себя винить, Патрис.

– Всякий раз, когда ты так меня зовешь, это ложь. Я не могу вернуться с тобой в дом. Никогда больше. Опоздала на два года, но по крайней мере теперь дай мне рассказать. О Господи, дай мне высказать! Патрис Хаззард погибла в поезде, вместе с твоим братом. Меня бросил негодяй, которого звали…

Билл закрыл ей рот ладонью, как тогда, в квартире Джорджсона. Но мягче, нежнее.

– Не хочу знать, – сказал он. – Не хочу слышать. Неужели не понимаешь, Патрис? – Он отнял руку, но она, как он того и хотел, молчала. Так было лучше. – Неужели не понимаешь меня?

Билл беспомощно оглянулся вокруг, как бы пытаясь найти что-то такое, что могло бы ее убедить. Чего он никак не мог найти. Снова посмотрел на нее. Тихо заговорил, изливая душу:

– Какая мне разница, что когда-то была другая Патрис, не похожая на тебя? Девушка, которую я в жизни не видел. Допустим, их две. На свете живут тысячи Мэри, тысячи Джейн. Но для мужчины, который любит Мэри, в целом мире существует только его Мэри и никто больше. То же самое и со мной. Однажды в мою жизнь вошла девушка по имени Патрис. И она единственная для меня в целом мире. Я люблю не имя, люблю девушку. Кого же мне любить? Если имя дали в церкви, значит, люби; а если она взяла его сама, значит, не люби?

– Но она же украла имя, взяла от умершей. А до того лежала в объятиях другого и явилась в твой дом с ребенком…

– Нет, не так, совсем не так, – с ласковым упрямством повторял он. – Ты все еще не понимаешь, не хочешь понять. Она, эта девушка, стала существовать только с того момента, когда я ее увидел, когда во мне зажглась любовь. До этого ее не существовало. Ее породила моя любовь. Уйдет любовь – не станет и ее. Да, да, именно так, потому что она и есть моя любовь. До этого не было ничего. Пустота. С любовью всегда так бывает. Ее не знаешь заранее. А люблю я именно тебя. Такую, какой я тебя увидел. Ту самую, которая в данный момент в моих объятиях. Которую я сейчас целую… еще… и еще. Не имя на свидетельстве о рождении. Не имя на парижском свидетельстве о браке. Не кучу костей, которые достали из-под обломков вагона и где-то рядом зарыли. Для меня имя любимой – Патрис. Моя любовь другого имени не знает и не хочет знать.

Не дав ей опомниться, Билл исступленно прижал ее к себе. Его губы отыскали ее рот. Целовал, приговаривая между поцелуями:

– Ты – Патрис. Всегда будешь Патрис. Будешь только Патрис. Я даю тебе это имя. Сохрани его для меня. Навсегда.

Слившись в одно целое, они долго лежали так. Их слила в одно любовь. Обвенчали кровь и ненависть.

Потом Патрис тихо прошептала:

– Значит, ты знал и ни разу…

– Не сразу, не мгновенно, – мягко перебил он ее. – В жизни так не бывает. Медленно, постепенно. Кажется, я стал подозревать тебя через неделю-другую после твоего появления. Не помню, когда появилась уверенность. Думаю, в тот день, когда покупал авторучку.

– Должно быть, ненавидел меня тогда, – прошептала женщина.

– Нет, не тебя. Себя, за то что опустился до такой низости. (И все равно было никак не удержаться, как бы я ни сопротивлялся!) И знаешь, что со мной стало? Я страшно испугался. Приходить в ужас надо было тебе, а испугался я. Подумал, что ты испугаешься и тогда я тебя потеряю. Я был уверен, что никогда тебя не выдам – страшно боялся тебя потерять. Знаешь, мне тысячу раз хотелось тебе сказать, но я опасался, что ты сбежишь. Твоя тайна давила меня больше, чем тебя.

– Но вначале. Почему ты ничего не сказал сразу? Уверена, что сначала ты не оправдывал меня.

– Нет, конечно нет, – подтвердил Билл. – Моей первой реакцией, как и следовало ожидать, были возмущение, неприязнь. Правда, я немного сомневался. Кроме того, все это затрагивало жизнь слишком многих людей. Прежде всего матери. Я не мог рисковать хотя бы ради нее. Сразу после утраты Хью. Это могло ее убить. В равной мере нельзя было посеять у нее сомнения, это бы разрушило ее счастье. Потом мне хотелось узнать, какова цель этой игры. Думал, что если не буду тебя трогать, оставлю в покое… Так вот, я дал тебе волю, а никакой игры не обнаружил. Ты оставалась самой собой. С каждым днем мне становилось все труднее относиться к тебе с недоверием, хотелось смотреть на тебя, думать о тебе, восхищаться тобой. Потом тот случай с завещанием…

– Ты уже знал и все равно не остановил их…

– В этом не было ничего опасного. Там черным по белому было внесено имя Патрис Хаззард. В случае необходимости было очень легко поломать все завещание или, я бы сказал, ограничить его буквальным толкованием. Доказать, что ты и Патрис Хаззард не одно и то же лицо, и потому не ты фигурируешь в завещании. Закон – это не безнадежно влюбленный парень; закон придает значение имени. Я аккуратно, не выдавая себя, расспросил нашего адвоката, и его разъяснения окончательно меня успокоили. Но этот случай раз и навсегда убедил меня, что здесь не было никакой игры, никаких скрытых мотивов. Хочу сказать, что ты не помышляла ни о каких деньгах. Патрис, испуг и искреннее отвращение, написанные на твоем лице в тот вечер, когда я пришел тебе сказать, что завещание подписано, не могла бы изобразить ни одна самая искусная актриса. Лицо, белое как полотно, до смерти испуганные глаза, будто ищущие, куда бежать. Руки как лед. Это была не игра, а выражение неподдельного отчаяния. И тут я получил ответ. В тот вечер я понял, чего ты действительно хочешь, что заставило тебя пойти на все это: желание покоя, безопасности, защищенности. Как только я нашел ответ, все эти чувства я заметил на твоем лице. Я видел их сотни раз за день. Особенно когда ты глядела на малыша. Всякий раз, когда говорила: «Я иду к себе». В том, как ты это произносила: «К себе». Я читал их в твоих глазах, когда ты всего лишь смотрела на занавески на окнах, ласково расправляя их. Мне почти слышалось, как ты говоришь: «Они мои, я здесь живу». И всякий раз, когда я был этому свидетелем, со мной что-то происходило. Я любил тебя все больше. Мне хотелось, чтобы тебе все это принадлежало по праву, навсегда; чтобы никто и ничто не могли у тебя этого отнять… – Билл заговорил еще тише, чуть слышно. – Рядом со мной. Как моя жена. Я все еще хочу, чтобы так было. А теперь во сто раз больше, чем прежде. Ответишь мне сейчас? Скажешь ли, что согласна?

В глазах Патрис расплывалось его лицо…

– Поехали домой, Билл, – устало, со счастливой улыбкой промолвила она. – Отвези Патрис в свой дом.