Текст книги "Нас предала Родина"
Автор книги: Константин Семенов
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
Над площадью у драмтеатра гремела музыка АBBA. Поющие фонтаны выбрасывали в ночное небо разноцветные, искрящиеся в лучах прожекторов, струи. Площадь была пуста, не считая развалившегося на скамейке человека в старинных летных очках и таком же допотопном шлеме. Человек размахивал воображаемой дирижерской палочкой и, повинуясь ей, тугие струи то поднимались до самого неба, то падали вниз.
– Мани, мани, мани, – пел человек, – мани, мани! Привет, Борис! Видал, как у меня получается? Не то, что у твоего тезки!
– Какого еще тезки? – не понял Борис.
– Ай, ай, ай! – пропел летчик-дирижер. – Как какого? Самого знаменитого! Забыл, как он оркестром дирижировал? То оркестром, то страной, то оркестром, то страной. Мани, мани, мани!
Борис почувствовал раздражение.
– А, ну правильно – у нас всегда только президент виноват! Дороги плохие – президент, подъезды грязные – президент, на головы бомбы валятся – тоже президент. А остальные – так, ни при чем!
Человек взмахнул руками, и фонтаны выбросили в небо ярчайшую желто-зеленую струю. Борис зажмурился.
– Язвить изволите? Ну, ну, давай. Надеюсь, ты видишь разницу между грязными подъездами и бомбами?
– Вижу! – зло буркнул Борис. – Но, не принципиальную! Что – если президент сказал, можно спокойно сбрасывать бомбы на головы ни в чем неповинных людей? Выполняй приказ и не о чем не думай? Забудь про совесть, забудь про все – за тебя есть кому подумать!
Человек в шлеме досадливо взмахнул руками, обрывая мелодию, снял очки.
– О! Какие мы высокие слова знаем! А с чего ты взял, что «спокойно»? Думаешь, если просидел три ночи в коридоре, имеешь право судить? Не маловато ли? Что ты можешь знать про чужую совесть, что ты вообще можешь знать? Ты не прав, Борис. Не суди!
– Скажи это тем, кого накрыло! – скрипнул зубами Борис. – Скажи тем, кого даже похоронить некому! Не суди… Чего тут судить? Легко сидеть в кресле на недосягаемой высоте и сбрасывать бомбы куда попало, лишь бы отчитаться! И ты еще оправдываешь?
– Никого я не оправдываю, Боря! Я только говорю: не суди! Повторяю: ты не можешь знать всего, всех обстоятель…
– Да что тут знать? – взвился Борис. – И так все ясно! Что молчишь?
– Жду, когда прекратится истерика, – жестко объявил человек. – Чего знать? Да мало ли.… Может, например, они и не знают, что здесь есть люди? Мирные…
– Как? Не может такого быть!
– Ох, Боря, Боря, – тяжело вздохнул дирижер. – Чего только не может быть в нашей стране! Я понимаю тебя, наверное, на твоем месте так говорил бы каждый, но.… Повторяю: ты не можешь знать всего. Извини, но ты даже не можешь знать, как сам бы поступил на их месте. Не суди, Борис, не суди! Лучше подумай, не пора ли вам убираться отсюда.
– Да я и сам уже думаю. Последний этаж, мало ли чего.… Но ты все-таки не прав, никого я не с….
– Хватит, Борис! В тебе сейчас нет ничего кроме обиды и злости, ты не можешь здраво рассуждать. Потом поговорим!
Человек надел очки, взмахнул руками, и фонтан ожил, взметнув в звездное небо сине-бело-красную струю.
– Мани, мани, мани!..
Глава десятая
Экстрим-лото
Утром Борис нашел на балконе два металлических шарика. Маленькие, не более полсантиметра в диаметре, темного цвета и совсем не страшные. Неужели, правда, кассетная? Или как там – шариковая? Борис повертел шарики в руке, посмотрел на стекло с белым «английским флагом». А если бы в окно?
Не успел он закрыть за собой дверь, как тишину вспорол взрыв. Явно недалеко: ощутимо ударило по барабанным перепонкам. И только потом раздался знакомый, затихающий вдали вой. Борис машинально посмотрел на улицу: в стороне трампарка поднимался черный столб дыма.
Еще один взрыв прогремел через полчаса, когда ели на кухне умопомрачительно вкусную нутрию – чуть аппетит не отбил. Ирина повернулась к окну, всмотрелась.
– Похоже, недалеко.
Пока жена прибиралась на кухне, Борис обнаружил в сумке подмену: место канистры занимали его новые сапоги. Вздохнул, вытащил и спрятал их в кладовке. В сумку запихал канистру с водой, закрыл замок, вернулся на кухню. Ирина молча застыла у окна. Он подошел сзади, обнял за плечи, прижался.
– Ира, надо отсюда уходить. Если даже какая мелочь попадет на крышу…
– Я только что хотела тебе это сказать, – Ирина благодарно потерлась щекой об его руку. – Сейчас я Светлане позвоню, она тут рядом живет, помнишь? На первом этаже.
Через десять минут все было решено, но уйти сразу не вышло. Сначала совсем неожиданно пришел отец, Борис даже не поверил, услышав из-за двери его голос. Отец зарос седой бородой, но выглядел бодро, как будто и не прошел пешком через полгорода.
Опять сели пить чай, долго делились новостями. У отца новостей было больше. Во-первых, их тоже бомбили, но зато у них была вода, и ночевали они в почти настоящем бомбоубежище. Во-вторых, он только что прошел немалое расстояние и многое видел. Идти через Бароновский мост не рискнул, хоть так было и ближе. Прошел через Еврейскую слободку. Рассказывал, что видел много разбитых домов, особенно в районе Трека. Такое впечатление, что пытались накрыть телецентр. На въезде в микрорайон творилось вообще что-то невообразимое: куча машин, людей, дым, крики. Ближе подходить отец не стал. Славик тут же помчался в комнату включать телевизор. Через минуту оттуда раздался его громкий крик:
– Пап, мам, быстрее!
Что это была площадь перед вторым микрорайоном, Борис догадался не сразу. Даже не смотря на то, что в кадре с первых же минут мелькнули знакомые дома. И дело было не в забывчивости, просто таким это место он не видел еще никогда. Площадь заполнили боль, кровь и ужас.
Строго говоря, это была не площадь, а просто широкий перекресток, кольцо.
В то утро, как раз когда Борис уходил с балкона, машин на площади оказалось немало: народ покидал город. Самолеты, впервые прилетевшие не ночью, ударили точно и выскочить удалось немногим. Площадь быстро заполнилась огнем – горели машины, горел разлитый бензин, плавился асфальт. Быстро образовалась пробка – кто пытался помочь раненым, кто вытаскивал убитых, кто спешно разворачивался. Скоро подъехали неизменные журналисты.
Никто не ожидал второго налета. На этот раз летчики немного промахнулись: ракета рванула на обочине.
Но и этого было достаточно.
На экране мелькали машины разбитые, машины сгоревшие, машины догорающие. Дым и копоть мешали разглядеть подробности, может, это было и к лучшему. Потому что подробностями этими были люди, вернее то, что от них осталось. Обугленные, сгоревшие, разорванные на части. И склонившаяся перед одной из таких «подробностей» окровавленная женщина, поднявшая к черному небу обезумевшие глаза. И ее страшный нечеловеческий вой:
– Ва-а-ааа! Ва-аааа!!
В самом конце комментатор хриплым голосом сообщил, что число погибших пока неизвестно, но счет, похоже, идет на десятки. И совершенно точно известно, что во время второго налета погибла иностранная журналистка. Синтия, фамилии Борис не разобрал.
Как обычно в таких случаях репортаж крутили, не останавливаясь по нескольку раз, но снова смотреть этот ужас они не стали. «Не суди!» – буркнул под нос Борис и выключил телевизор.
А потом пришел Аланбек, и в кухне сразу стало тесно.
Аланбек осторожно опустил свои сто килограммов на хлипкий стульчик, отхлебнул предложенного чая, поинтересовался делами. Ирина и Борис смотрели на него выжидательно и Славик, глядя на родителей, тоже замолчал. Даже не попросил, как обычно, показать пистолет. Аланбек обвел их немного раскосыми глазами, усмехнулся и полез в карман.
В конце лета Борис занял ему деньги. Все равно те лежали мертвым грузом, а Алан обещал неплохие проценты. Половину он отдал вовремя, но потом торговля накрылась медным тазом, и долг завис. Ирина и Борис напоминали, ругались, просили – все без толку. Аланбек денег не отдавал, только обещал и обещал. Отношения постепенно портились, и к концу ноября Борис уже почти был уверен, что денег им больше не видать. Ирина еще надеялась.
И оказалась права. Аланбек принес почти все – тысячу с небольшим долларов.
Вообще-то он не заслуживал подобных подозрений. Это был странный человек, и интересы у него тоже были странные. То он приобрел дельтаплан, мечтая о полетах над городом, то основал мастерскую по выпуску супермодной мебели. Полеты, едва начавшись, завершились неудачным приземлением, погнутыми трубками и сломанной ногой, а мастерская… Мастерская сначала работала довольно успешно. Увы, покупателей оказалось не так уж много. Большинство крутили головами и просили что-нибудь «побогаче». Аланбек злился, называл их «болотом» и выпускать кровати с финтифлюшками не желал. Мастерская прогорела. После этого он вообще забросил все дела, и только мечтал, провожая сестру в очередной «челночный» рейс. Последние его проекты своей экстравагантностью поражали даже Бориса. Впрочем, дальше проектов Аланбек не продвигался.
Они часто собирались вместе. Аланбек готовил свой фирменный плов, открывалась запотевшая бутылка водки, и можно было до хрипоты обсуждать пути развития цивилизации, общечеловеческие ценности, национальные особенности и прочие жизненно важные темы. Иногда ездили в гаражи. И опять те же самые споры, шашлык, и стрельба по бутылкам из пистолета. Как-то Ирина тоже решила попробовать. Аланбек показал куда нажимать, снял с предохранителя. Ира, держа пистолет двумя руками, старательно прицелилась и вдруг повернулась всем корпусом к Аланбеку: решила что-то переспросить. Черный кружок глянул Алану прямо в лоб, и время замедлилось. Ира только еще начала задавать вопрос, а Аланбек уже исчез и тут же, в одно мгновение, оказался на полу. Почти телепортировал. Еще через секунду Борис вырвал у жены пистолет и обессилено прислонился к столу. Водка пришлась как нельзя кстати.
В 93-м Аланбек здорово помог, когда к отцу Бориса заявились непрошенные гости. Двое чеченцев, размахивая какой-то бумажкой, доказывали ошарашенному отцу, что именно в этом доме жили их родители до выселения, и тому следует немедленно освободить их родовое гнездо. Отца, родившегося в этом доме задолго до 44-го года, они не слушали. Конечно, и без Аланбека было кому помочь, но рядом оказался именно он. Лжевладельцы признали свою ошибку и скрылись в неизвестном направлении. Наверное, пошли искать других, у которых не было Аланбека.
Ранней весной 94-го у Ирининой подруги умерла мама. Тогда-то Борис с удивлением узнал, что мастерская по изготовлению гробов на улице Шерипова по-прежнему работает, и цены, в связи с оттоком русских, нисколько не упали. Работала и администрация кладбища. Мужик, назвавшийся директором, дышал густым перегаром, но щеки надувал так же старательно, как и раньше. Деньги тоже считать не разучился.
Трудности начались во время похорон. Автобус к могиле не проехал, пришлось идти пешком. И тут оказалось, что некому нести тяжеленный деревянный крест. Борису он оказался не под силу, остальные мужчины сами еле ходили из-за весьма солидного возраста, а еще ведь и гроб нести. Рабочие помочь согласились, но заломили совершенно баснословную цену. Услышав такое, Аланбек крякнул, взвалил крест на могучее плечо и двинулся вперед. Так и шли – чеченец с православным крестом на плечах впереди, все остальные сзади. Картина еще та! «А чего, – сказал потом, улыбаясь, Аланбек, – вы же не виноваты, что заблуждаетесь. Но кресты могли бы и полегче делать».
И вот сейчас он принес деньги. Еле успел и явно этому обрадовался. Поинтересовался: «Что, уже не ждали? Решили, кинул чечен? Ладно, шучу, шучу. В гости заходите, «чайку» выпьем».
Наконец все разошлись. Отец в одну сторону, Аланбек в другую. Через час собрались и они.
Почти.
Уже в дверях выяснилось, что Славик потерял шапку. Божился, что обыскал все, наверное, ее кто-то специально спрятал. Пришлось подключаться Ирине. Пока они копошились в комнате, Борис примерил на плечо сумку, подогнал ремень. Сумка показалась подозрительно легкой. Расстегнул замок и тяжело вздохнул: на месте канистры самодовольно поблескивали коричневой кожей итальянские военные сапоги. «И когда она только успела?» – удивился Борис. Минута – и статус-кво был восстановлен: место в сумке вновь заняла канистра с водой, а сапоги отправились под диван.
Шапка нашлась в совершенно естественном месте – под столом. Славик удивлялся, уверял, что он не причем. Это она сама!
Дверь на четвертом этаже приоткрылась, стоило сделать к ней шаг.
– Уходите? – укоризненно нахмурилась соседка. – Уезжать решили?
– Куда сейчас уедешь? – примирительно сказала Ирина. – Мы к знакомым на первый этаж, вот передайте, пожалуйста, адрес, если кто зайдет. А вы не собираетесь? Страшно же, вдруг ракета в крышу попадет?
Оттаявшая было соседка сразу зашипела:
– Какая ракета? Да ты что такое говоришь? У меня мать всю войну прошла! Вы что думаете, наши не знают, кого бомбить? Пусть чечены боятся, а нам что? Мы – люди честные!
– До свидания! – сказал Борис и потянул Иру за рукав.
На улице шел снег. Крупные мягкие хлопья тихо сыпались с темно-свинцового неба, укрывшего приговоренный город. Снег на глазах укрывал белым маскхалатом все вокруг: деревья, крыши домов, бетонную ограду школьного двора, разбитые вдрызг дороги, грязные тротуары. Даже гигантская, расползшаяся на полквартала мусорная куча стала похожа просто на большой снежный холм. По мусорке бродили мокрые недовольные собаки, копошились стайки голубей, ворон и грачей.
Людей на улице почти не было.
Впрочем, двое взрослых – мужчина в надвинутой на самый лоб вязаной шапке и женщина в черном пуховом шарфе – встречи с людьми совсем не искали, наоборот, они явно выбирали, как можно более пустынную дорогу. Они не верили внезапно окружившей их идиллии, и даже в их спинах угадывались настороженность.
Только мальчик вел себя, как обычно. Вырвавшись из тесного пространства и увидев снежную сказку, он немного ошалел. Сверкая ярким школьным рюкзачком, носился туда-сюда вокруг родителей, лепил снежки и запускал их в грачей. Грачи недовольно отскакивали, взлетали; мальчик смеялся и негромко кричал: «Ага! Получили, грачи проклятые? Нечего бомбы кидать!»
– Славик! – не выдержал Борис. – Тише ты! Весь микрорайон соберешь!
Славик повернулся и, не сдержав щенячьего восторга, пульнул снежком в отца. Борис нахмурился, Ирина улыбнулась и погрозила пальцем.
Прошли совершено пустой двор, второй решили обогнуть и пошли вдоль школы. Школьный двор, стадион, детский сад – все было белое-белое, тихое и заброшенное. Пятиэтажки, еле видимые сквозь усилившийся снегопад, обреченно глядели на них заклеенными крест-накрест глазницами окон.
Но не все.
В доме, выходящим прямо на школу, привычных белых крестов на окнах почти не было. Стекол в окнах не было тоже. Стекла, припорошенные снегом, осколками валялись на дорожке. Чуть дальше, рядом с наклоненным к самой земле фонарем, чернела воронка, больше похожая на небольшую канаву. На след от бомбы она походила мало: будто что-то тяжелое прилетело с востока и, не взорвавшись, зарылось в землю, оставив глубокий шрам.
Славик дернулся было к канаве, и тут же был пойман Борисом за шиворот.
– Стоять!
– Пап, смотри – там блестит что-то! Давай посмотрим!
– Я тебе посмотрю! Взорваться хочешь?
Больше ничего подобного не видели. Еще пара домов, поворот во двор и вот он – конец пути. Последний двор третьего микрорайона, дальше, за дорогой, мутной стеной белеют девятиэтажки – это уже шестой микрорайон.
Дверь на первом этаже открылась, и на них обрушились непривычный уже шум и суета. Встречали трое: Светлана, яркая жизнерадостная женщина лет сорока пяти, ее сын Константин, студент Нефтяного института, и незнакомый шестилетний мальчишка.
– Здрасти, здрасти! Проходите, раздевайтесь! Костя, помоги. Какие вы мокрые! Боря, а тебя с бородкой не узнать – чистый моджахед!
– А это кто у нас такой? Как тебя звать?
– Это у нас Вова, мой племянник. Вова, бери Славика, идите в комнату. Ира, вы голодные?
Ирина взяла принесенный с собой большой пакет, и женщины скрылись на кухне. Борис прошел в квартиру, огляделся: две комнаты, плотно заставленные мебелью, цветы на подоконнике. Однако, разместиться здесь будет не просто – тесновато. Сел на диван, включил телевизор: Дудаев в камуфляжной форме пугал телезрителей рассказами о зверствах российских военных. «Изнасиловали… зарезали… выпустили кишки». Тонкий рот генерала под щегольскими усиками кривился, глаза лихорадочно блестели.
– Что, опять стращает? – спросила, расставляя чашки, Светлана. – Господи, ужасы какие! Врет ведь поди… Боря, да приглуши ты его!
Борис нехотя встал, уменьшил громкость; генерал, понятное дело, этого не заметил. «Чтоб победить, каждый из наших воинов должен убить десять агрессоров! Мы это можем! Все поражаются феномену чеченского народа, его изучают во всех лабораториях мира! Мы отстоим независимость! Пусть в живых останется десятая часть народа, но они будут жить в свободной стране, а не стоять на коленях!»
– Ну, понесло, понесло! Как просто – десятая часть, остальных на кладбище! – поразилась Светлана.
– Да это же обычное кавказское преувеличение.
– Ничего себе – преувеличение! Он – президент, его тысячи слушают! – не поддержала его Света и передразнила: – «Во всех лабораториях мира!»
Где-то далеко прогремел взрыв, Борис откинулся на спинку, закрыл глаза. Тихо бубнил что-то телевизор голосом президента непризнанной республики, звенела посуда на кухне, весело перекрикивались в соседней комнате дети.
В это время части Западной группировки обошли Самашки с севера, прошли по почти незаселенному гребню Сунжеского хребта и подступили к окраинам Грозного. Кольцо смыкалось.
А в Грозном шел снег.
– Боря, ты что, спать сюда пришел? Просыпайся, чай готов.
Борис открыл глаза: все уже были в сборе. На столе появились хлеб, масло, печенье, чай и большое блюдо свежеиспеченных горячих оладий. «Пир во время чумы», – подумал Борис, увидел стоящую перед собой чашку с почти черным чаем и потянулся за сахаром.
– Я тебе уже положила.
– И положила, и размешала! – усмехнулась Светлана. – Ох, и разбаловала ты его, Ира!
– Так на Кавказе живем! – улыбнулась Ирина, и провела пальцами по мягкой бородке мужа. – Хозяин!
– Хозяин! – передразнила Светлана, а в глазах зависть. – Счастливые вы…
Вдалеке возник звук, быстро, очень быстро приблизился, превращаясь в тяжелый, низкий свист. В пару секунд, показавшихся часами, достиг апогея, заглушая все вокруг, и исчез вдали – там ощутимо грохнуло. По гладкой поверхности чая пробежали круги.
– Ага, счастливые, – выдохнула Ира.
– Это, наверное, гаубица, – блеснул эрудицией Славик. – Правда, папа?
Снег прекратился, потом пошел опять, снова прекратился. За окнами стемнело.
– Чем займемся? – спросила Светлана. – Может, в лото сыграем?
– В лото? – вытаращил глаза Борис.
– В лото! А ты что предлагаешь – сидеть и выстрелы считать?
– В лото! – закричал Вовик. – В лото!
– В лото! – загорелись глаза у Славика.
– А что? – улыбнулась Ирина. – Я – за!
– Сумасшедший дом! – покачал головой Борис. – Покурить где можно?
Посуду убрали быстро, оживившиеся дети бегали туда—сюда, таскали чашки, тарелки, смеялись. Борис стоял у окна, выпускал дым в форточку, смотрел на горящие глаза сына. Затея уже не казалась ему такой уж нелепой.
– Готовы? – спросил Славик, вытащил из мешка бочонок и с важным видом объявил: – Двадцать шесть!
– Есть! – объявил Вовик, протягивая руку за бочонком.
– Тридцать один! – вытащил Славик очередной бочонок.
– Есть! – аж подпрыгнул от радости Вова. – Давай сюда!
Славик, довольный как жук, поставил бочонок на свою карточку, отмахнулся от Вовкиной руки.
– Моя бабушка живет в доме с номером тридцать один, а тебе и так везет, как утопленнику. Пуговицей обойдешься! «Барабанные палочки!»
Борис закрыл красной пуговицей первую цифру, толкнул в бок Ирину, кивая на Славика: тот сосредоточенно тряс мешок.
– А я в первом доме живу, – объявил Вова, – с мамой и бабушкой. Рядом с Сунжей.
– Вова, не выдумывай, – подал голос Костя. – Мог бы уже и запомнить свой адрес.
– Тринадцать! Чертова дюжина!
– Есть! Нет! Нет, есть! Я помню! Улица Субботников, дом номер… номер…
– Сорок четыре! – объявил Славик. – Вот потеряешься, станут адрес спрашивать – а ты не знаешь.
Где-то за Старой Сунжей раздался глухой хлопок, воздух прорезал стремительно приближающийся низкий свист, пронесся над домом и ушел в сторону центра. Через секунду там рвануло. Мигнул свет.
Ирина нервно вздохнула и, заполняя возникшую тишину, спросила:
– Света, а где твоя сестра живет? Что это за «первый» дом?
– Пятьдесят шесть! – чуть тише объявил Славик.
– Дом с магазином перед Беликовским мостом знаешь? – спросила Светлана. – Вот там. Представляешь, ей рожать совсем скоро! Даже не знаю…
Вдалеке возник знакомый вой «грачей», все настороженно притихли. Шум не приближался и не удалялся – самолеты явно шли над окраинами. Далекие взрывы прозвучали, как облегчение: гул самолетов после них стал удаляться и скоро затих совсем.
Тишину нарушил шум с потолка: как будто, топая пятками, пробежал маленький ребенок. Борис и Ирина удивленно подняли головы вверх.
– А, это Юлька бегает, – усмехнулась Светлана. – Дочка соседа сверху, он на телецентре работает. Она у них неугомонная, бывает и ночью топает.
– Двадцать восемь! – опомнившись, вытащил бочонок Славик. – Шестьдесят девять! Как это называется? «Туда-сюда»?
– «Квартира», – спокойно объявил Костя.
Вовик досадливо засопел, Славик нахмурился.
– Семьдесят восемь! Тридцать шесть!
Гул самолетов вернулся с той же стороны. Приблизился – все притихли. Отдалился – Славик неуверенно полез в мешок. Снова приблизился, опять притих. Четыре гулких разрыва – как удары гигантского барабана – и опять тишина.
Телевизор несколько раз моргнул, изображение исчезло.
– Что-то они разлетались сегодня, – с досадой сказал Борис.
– Не в вышку ли попали? – кивнул на шипящий помехами экран Костя. – Сейчас за Толиком приедут.
– Это Юлькин отец, – объяснила Светлана. – Он на телецентре один из спецов, похоже, остался. Как только что-нибудь – сразу за ним едут.
– Восемьдесят три!
– Если вышку завалили, ничего они не сделают!
– Сделают, дядя Боря, сделают! Вот посмотрите.
– Пятьдесят девять! У меня тоже «квартира»!
– Света, много у вас в доме людей осталось?
– «Дед»! То есть, девяносто!
– В нашем подъезде не меньше трети квартир. Чеченцы многие уехали, только кто-нибудь охранять остался. Что в других подъездах не знаю точно.
– Девятка!
– Тетя, он подглядывает!
– Сам ты подглядываешь! Восемнадцать!
– Вот, опять у меня нет! Он специально!
– Тише, Вова! Никто ничего специально не делает – это игра.
– Тсс! Опять самолет?
– Показалось.
– Четырнадцать! Сорок один!
– Да, нет, прислушайтесь – точно самолет!
– Папа, да ну его, далеко ведь! Сорок два!
– О! Взрыв! Слышали?
– Восемнадцать! Пап, не мешай!
– Есть, тетя, у меня есть!
– Самоле…
– Пятьдесят пять! Ура! Я выиграл!!
