Текст книги "Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей"

Автор книги: Константин Вронский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

10

Фаддей сжал в руке ее черную ленту. Он нашел бант на берегу реки, в камешках, сразу после ухода Полины. Впрочем, бывший студиозус не был до конца уверен, ее ли это ленточка. Хотя чья же иначе? Цветочек, даже невзирая на свое прозвание, явно не носит благоухающие розами ленты.

Он должен увидеть ее вновь! И время для сего свидания обязательно сыщется. Завтра поутру, на рассвете, они выходили. Если он не увидит ее сегодня ночью, то уж не встретит более никогда.

Мишель, Цветочек и Дижу уже валялись по кроватям. А Фаддей спать не мог. Все стоял у окна, вцепившись руками в подоконник, вжимаясь разгоряченным лицом в прохладное стекло. Ему надобно решиться. Слишком многое зависит от его решения. Он может все выиграть или все проиграть. И времени у него на это не так уж много.

Фаддей всегда задавался вопросом, а есть ли на свете женщина, предназначенная именно ему. Такой ему Мари казалась. Поэтому-то после ее смерти Булгарин даже верить в то перестал, что когда-нибудь повстречается с женщиной, способной околдовать его сердце.

Глаза Полины словно ожог в памяти бывшего студиозуса оставили. А ведь и был-то всего лишь взгляд дружеский. А может, нечто большее?

Стой, Фаддей, нельзя так очаровываться!

То, что Полина говорила с ним, могло многое значить, а могло и вовсе ничего.

Но как же доверительно она вела себя с ним! Чего стоит история о золотой клетке! Булгарину тогда весьма по сердцу пришлось, как презирала она собственный мирок «благородных» и тосковала по жизни вольной. Как и он сам. А эти губы! Целовать их, да может ли быть что-то более великолепное в жизни. Интересно, целовал ли ее уже кто-нибудь? Фаддей, не теряйся в мечтах! Но ведь должен же он хоть что-то предпринять!

Эх, если б сие так просто все было, месье Булгарин!

Он ведь головой рискнет, если из казармы нос на улицу посредь ночи высунет! И что Полина подумает, коли его пред собой увидит? А он, он-то что ей скажет?

Мари, Полина – имена, что песня чудесная. Полина пробудила в нем притупившиеся от времени болезненные воспоминания об умершей возлюбленной. А что если он в ней только Мари видеть желает, свой сон оживший?

Нет! Там, на речном берегу он ведь о Мари ни разу не подумал. Это здесь к круженью мыслей воспоминание примешалось. А на берегу он лишь ее пред собой и видел – Полину. И именно ее история Фаддея заинтересовала.

А что она в нем разглядела? Возможно, ей только поболтать хотелось. Ведь это так волнующе – посудачить ни о чем с простым наполеоновским солдатиком. Верным кандидатом в смертники! Но что ежели в разговор Полина всю свою личную боль вложила?

Нет, он обязан выбраться из казармы и со всех ног к ней бежать! Где они с Антуанеттой остановились, Полина тогда во время прогулки сказывала.

– Эй, Булгарин! – крикнул Цветочек. – Ты чего маешься? – Он привстал на локте. – Хватит с окном целоваться…

– Да ладно тебе, он о своей прекрасной баронессе мечтает, – проворчал Мишель, даже не открывая глаз. – Это она ему голову вскружила?

– Мда-а-а, – многозначительно протянул Цветочек. – Это многое объясняет! Если б не знал я Булгарина, точно бы подумал: этот парень влюблен! Булгарин влюблен по самые уши!

– Замолчи, парень! – прошипел Фаддей. – Ты что, Дижу разбудить собираешься?

– Ох, да не сплю я, – отозвался Рудольф.

– Булгарин влюбился! Булгарин влюбился!

– Ну и ладно! – сплюнул Фаддей. —Доволен? Теперь все всё знают! Ну и?.. Я к ней отправляюсь!

– Понятненько! – пропел Цветочек. – Так ведь и мы с тобой пойдем!

– Я тебя убью!

– Ладно, ладно тебе, Булгарин, – с трудом поднялся с лежака Мишель. – Ну, понравилась она тебе. Это я понимаю. Уверен, эта баронесса – прелестное создание… – и внезапно отвесил звонкую затрещину Фаддею. – Приди в себя, мальчишка! – укоризненно произнес Мишель, схватив Фаддея за плечи и с силой встряхивая. – Забудь ты ее! Ну, не для тебя она! Не для тебя! Выброси чушь из головы! Нельзя тебе к ней, караульные охраняют казарму. Да и вообще, везде патрули ходят. Они тебя за дезертира примут, сам знаешь, что будет… Кроме того, – Мишель тяжело вздохнул и нахмурился, – кроме того, даже не надейся на то, что такая мамзель захочет иметь с тобой дело! Очухайся ты, наконец!

– Я и не утверждаю, что она захочет иметь со мной дело, – возразил Фаддей, потирая щеку. – Я как раз и хотел спросить ее об этом! За спрос денег не берут!

– Она – баронесса, Булгарин! – ничуть не смягчился Мишель. – Для нее такие, как ты, – просто грязь придорожная! Да она прикажет слугам гнать тебя взашей! И будет права!

– Но ты же ее совсем не знаешь! – обиженно выкрикнул Фаддей.

– А ты ее знаешь, да? – взорвался Мишель. – Ты перебросился с девицей парой ничего не значащих слов и навоображал уже бог весть что! Скажи-ка, ты все еще играешь в куклы?

Мишель грузно рухнул на лежак. Оставив Фаддея стоять в центре комнаты, точнехонько посередке меж его койкой и дверью.

Точно так же себя чувствует игрок, мучительно решающий для себя, бросить ли ему все на кон, чтобы выиграть златые горы или проиграть последнее.

– Ты мне только одно скажи, Булгарин, – негромкий голос Дижу вспугнул тишину. – Тебе не кажется странным, что очаровательная, богатая баронесса исключительно тобой заинтересовалась? Нет, на тебя взглянуть приятно, ты у нас парень видный, но она-то могла бы и большего пожелать! По-моему, баронесса просто забавлялась со скуки.

– К счастью, твоего мнения никто и не спрашивает, – раздраженно отозвался Фаддей.

А ему еще нравился когда-то мизантроп Дижу!

– Да ты пойми, – Дижу скинул с себя одеяло, повел могучими плечами. – Сословия разные задолго до тебя придумали. Не знаю, кем ты был до того, как в студиозусы подался, но сейчас ты – простой солдат, понимаешь? Меня удивляет, что ты настолько потерял голову.

– А меня удивляет, почему ты никак не заткнешься, – выкрикнул Фаддей.

– Ну, что ж, тогда ступай к ней, ничего не имею против, – пожал плечами Дижу. – Возможно, она и обрадуется тому, что ты скрасишь ее одиночество этой ночью!

– Замолчи!

Фаддей сделал шажок к Дижу и угрожающе помахал у него перед носом пальцем. Дижу наблюдал за Булгариным с самым невинным видом.

– Фаддей! Если ей что-то и надобно от тебя, то лишь одно! Только не говори, что ты сам не возжелал ее в мечтах!

Фаддей ухватил Дижу за ухо и потянул.

– Что я там возжелал и о чем думал, тебя не касается! – презрительно процедил он сквозь зубы. – Это твоя беда, Дижу, только твоя беда, что ты уверился в том, что все люди живут и думают, как ты, столь же ничтожно и грязно. Но, к счастью, ты заблуждаешься в своей вере!

И тут сильные пальцы Дижу намертво сомкнулись на запястье Фаддея. Словно железные клешни. Презрительно глядя в глаза Булгарина, Рудольф отвел руку Фаддея в сторону, будто паутину стряхнул.

– Значит, твоя баронесса – святая, а я – презренный злодей, да? – спросил Дижу, поднимаясь на ноги и нависая над Фаддеем. – Послушай, Булгарин! – нараспев произнес он. – Мне-то все равно. По мне, ты можешь бежать куда угодно, и пускай тебя пристрелят к чертовой матери. Можешь спать со своей баронессой или просто читать стихи. Меня все это не касается. Но кое-что я тебе все же скажу: если ты сейчас выйдешь за двери, ты для меня что умер! Твоя баронесса – одна из тех, кто приказывал бить меня, из тех, кому ты должен сказать спасибо за шрам на роже. Именно их ты должен поблагодарить за то, что тебя превратили в пушечное мясо. А теперь ступай к чертовой матери. Я же лучше маршала Даву в задницу поцелую, чем с тобой хоть словом переброшусь!

Дижу отвернулся от товарища и бросился на кровать. Фаддей отвел глаза – на покрытую шрамами спину Рудольфа он до сих пор без содрогания смотреть не мог.

Она ранила больнее затрещин Мишеля.

«Вот и все, – подумал Фаддей. – Теперь я и в самом деле уйду!»

Но ноги не хотели слушаться своего хозяина.

За какого ж дурака они все его здесь держат? Неужели из-за них он должен упустить самое главное в своей жизни? Не может же он разорваться? Частичка его сердца уже принадлежала Дижу, Мишелю и даже Цветочку, но другую все равно «украла» Полина.

Фаддей не хотел терять дружбу с Дижу. Его симпатия куда важнее шаткой надежды на любовь женщины.

Как же обидно.

С сердито-обиженным видом Фаддей стащил с ног сапоги и бросил их в стену.

– Ну, наконец-то!

Кажется, это Мишель проворчал.

– А ты меня в задницу поцелуй! – огрызнулся Булгарин.

– Может, ты еще и встретишь ее, – жалобно пискнул из-под одеяла Цветочек.

– Ага, встречу! – хмыкнул Фаддей, снимая лосины. – Может, это вообще все сон, а мы на самом деле какашки слепого крота!

– Ха! – хихикнул Цветочек. – Тогда это многое объясняет. Например, почему ноги у Мишеля всегда воняют… Да, Булгарин, ты прав. Все это только сон, а мы – какашки слепого крота!

Фаддей рухнул на лежак.

Дижу молчал. Слишком уж сильно они друг с другом поцапались. И как, как Рудольф с ним говорил!

С ненавистью и неприкрытой горечью. Господи, до чего ж все плохо-то!

…Наступали июньские жаркие дни. Войска Наполеона нескончаемыми колоннами безостановочно двигались к русским границам.

Наполеон был абсолютно уверен в победе. Находясь в Дрездене, он заявлял своим штабным офицерам:

– Я иду на Москву и со всем покончу в одно или два сражения. Император Александр еще на коленях будет просить у меня мира. Мне еще доведется обезоружить Россию…

Основные силы французов под руководством самого Наполеона сосредоточились вблизи от Ковно. Им предстояло наступление сначала на Витебск, затем на Смоленск, а там и вожделенный приз – Москва. Южнее стояла восьмидесятитысячная армия под командованием Евгения Богарнэ, Наполеонова пасынка. У Новограда и Пултуска находилось семидесятипятитысячное войско под руководством брата императора Иеронима Бонапарта. Ему было приказано действовать против Второй русской армии Багратиона, державшей фронт на протяжении ста верст.

Одиннадцатого июня вечером триста французских солдат высадились на русский берег Немана, у местечка Понемунь близ Ковно. Казаки, несшие пограничную охрану, открыли стрельбу. Французы, оттеснив казачий отряд, начали наводить понтонные мосты через реку.

Утром следующего дня войска Наполеона ступили на русскую землю.

Фаддей торопливо что-то царапал на листе бумаги, уложенном на барабан.

– И что ты там пишешь? – не мог не высунуться любопытный Цветочек.

Булгарин досадливо прикрыл записи обшлагом:

– Неважно, дурень. Но это точно не понравилось бы ни нашему собственному маленькому капралу, ни маршалу Даву и уж тем паче Наполеону.

«Это точно, что Наполеону не понравится, – мелькнуло в голове у Фаддея. – Хорошо, что по-русски Корсиканец не соображает».

Он записывал то, что запел народ в первые же дни, и записи эти поражали самого Фаддея.

 
«Мы поставили ему столы – пушки медные,
Как скатерть постелили ему – гренадерушков,
Закусочку ему положили – ядра чугунные,
Поилице ему нальем – зелен порох…»
 

Эх, да что-то не спешат генералы русские исполнять слова песни народной. Господи, неужто отвернулся ты от земли русской?

Короткая летняя ночь кончалась. Небо быстро светлело, на восточной стороне все шире и шире расплывалась заря. Из лесу потянуло предутренней прохладой, остро пахнуло ландышем. И над речкой, что вилась серебристой лентой среди зеленых лугов, поднимался легкий парок.

И Фаддею вдруг показалось, что никогда в жизни он еще не видел такого чудесного утра. Поэтическая душа его была тронута.

– Смотри, Цветочек, как красиво тут! – негромко и взволнованно сказал он. – Разве не чудовищно, что мы осквернить эту землю хотим?

– Так то не мы, – хмыкнул Цветочек. – Это месье Наполеону надобно, а наше-то дело маленькое. Куда прикажут, туда и идем…

Часть вторая
ВАРВАРСКОЕ ИСКУССТВО ЦИВИЛИЗАЦИЙ
Лето 1812 года

1

К чертовой матери!

Господи, неужто на небе так ни облачка не покажется, неся с собой надежду крошечную на маломальское облегчение?

Капитан Жильярд вновь опустил руку, коей прикрывал от солнца воспаленные глаза. Обвел взглядом поля, вдоль которых маршировал сейчас их батальон. Мда, а цветики-то полевые и то сникли под палящими лучами. Эх, дождичек бы!

Капитан не видел пока никакой угрозы в бескрайних далях этой земли, напротив, она казалась ему прекрасной. Цель? А, кстати, что было целью этого похода? Ну, да, конечно, битва. Ну, а дальше? Почему маршалы так и не дали никаких точных распоряжений? Капитана не покидало чувство, что пора бы уж, давным-давно пора состояться сей решающей битве.

Что-то совсем не заладилось по плану маршалов. Не нужно быть хваленым наполеоновским стратегом, чтобы понять: для битвы не хватает самого главного… врагов. Чем больше врагов, тем больше чести. Например, павшим героям. А вот без врагов как-то и трудновато даже.

Русские не показывались. Да бывало ли так в истории? Ну, хотя бы раз? Война, которая не состоялась, не получилась, потому что одной из сторон было лень воевать! Да, наверное, такое только в России возможно, в этом гигантском царстве-государстве, где легко может затеряться даже шестисоттысячная неприятельская армия.

И такую игру русские вполне могли вести с ними вплоть до Дня Святого Лентяя, если у них не пропадет охота. Просто сбегут от армии неприятеля, дескать, не во вред ей и в пустоте побегать. Может, и трусовато все это со стороны русских, зато весьма неглупо. Да, господа стратеги, великие и непобедимые маршалы на такое не рассчитывали. В войсках начиналось пока негромкое, но все равно опасное роптание, и не только потому, что не хватало провианта и с водой туго. Нет, здесь даже величайшие балаболы чувствовали, что русские водят их за нос. Даже старые рубаки постепенно падали духом.

А это означало падение дисциплины. А без нее бой не выиграешь, еще никто за тысячи лет не выигрывал. Чтобы достать хоть какой-то провиант для войск, ежедневно приходилось посылать за фуражом маленькие отряды. Если уж правде в глаза открыто и смело поглядеть, вздохнул капитан Жильярд, мародеров они посылали, разорявших поселения и без того нищих пейзан. И все до последнего отбирали. И поскольку местные людишки оказались мастерами схоронов припаса, чуть ли не все крушить приходилось. А каково маршировать по возделанным полям, безжалостно их вытаптывая? Господи, не мсти ты нам за это, мы – всего лишь жалкие марионетки корсиканского кукловода, господи!

Он – командир, он привык воевать, но и ему тошно каждый день маршировать по огромным горам пепла, в которые за сутки до того превратились деревянные домишки. И ветер, ветер безжалостно гонит этот пепел по всему белому свету…

Нет, добром это не кончится. То, что пока народ безмолвствует, еще ничего не значит. В один из далеко не прекрасных дней русские за все звонкой монетой рассчитаются. Весьма скоро отплатят, когда солнце, голод и жажда доконают непобедимую французскую армию.

Нет, нужна решающая битва. А русских нет, нет противника для этой самой битвы…

Вторая русская армия продвигалась в минском направлении. Однако едва передовые части успели переправиться через Неман, как Багратион получил известие, что войска маршала Даву приближаются к Минску. А в тылу появились неприятельские разъезды, настигали войска Иеронима Бонапарта. Маленькая армия Багратиона оказалась в кольце, и кольцо это неумолимо сжималось.

План окружения и уничтожения Второй армии был разработан самим Наполеоном. Брат его Иероним, король Вестфальский, имея войск в два раза больше, чем Багратион, не смог вполне самостоятельно решить задачу. Он не обладал военным дарованием своего кровного родственника, медлил, допускал просто непростительные ошибки. Доверить ему одному действия против талантливого русского генерала было очень рискованно. И чревато опасными последствиями.

Находясь в Вильно, Наполеон вызвал лучшего своего полководца, маршала Даву.

– Король Вестфальский не оправдывает моих надежд, он не исполнил ничего из того, что ему было приказано, – не скрывая раздражения, сказал император. – Допустить соединение русских армий ни в коем случае нельзя. Вам ясно? Возьмите на себя Багратиона… Он – достойный во всех отношениях противник вашей доблести… Когда-то он был правой рукой старика Суворова.

– Я имел честь видеть его в действии, – неторопливо протянул Даву. – Князь Багратион храбр, но горяч…

– Следовательно, можно надеяться, – перебил Наполеон, – что вы сумеете навязать ему сражение… Посмотрите, маршал, – император махнул маленькой ручкой на разложенную перед ним карту, – как благоприятствуют вам условия… Ваш корпус немедленно занимает Минск. Дороги перерезаются. Войска короля Вестфальского теснят противника с тыла и фланга. Здесь леса, болота… Багратион вынужден будет капитулировать или погибнуть. В его армии четыре или пять дивизий, не больше. Вы располагаете по крайней мере втрое превосходящими силами.

– Но я могу отвечать только за действия своего корпуса, Ваше Величество, – вздохнул маршал. – А войска короля Вестфальского…

– А я подчиняю их вашему начальству, – нетерпеливо отмахнулся от возражений Наполеон. – Моим именем прикажете Его Величеству исполнить все ваши приказания. Хотя нет, я сам напишу ему. Корпус Понятовского тоже будет находиться в вашем распоряжении… Ну, что на это скажете?

– Ваше повеление будет выполнено, сир, – слегка наклонил свою лысую голову маршал.

– Отлично! Я даже не сомневаюсь в успехе, когда за дело принимаетесь вы!

А через несколько дней, узнав, что Даву занял Минск, император торжественно объявил приближенным:

– Багратион у меня в руках! Он никогда уже более не увидится с Барклаем!

Но торжествовал он преждевременно. Искусно маневрируя, Багратион вывел армию из окружения и повернул на юго-восток.

…Проклятье! Что это там такое впереди? Что-то сбило порядок колонны на марше. Хочется надеяться, совсем не то, чего так долго ждал он, капитан Жильярд…

Капитан сплюнул, пытаясь выхаркнуть набившуюся в глотку пыль.

– А ну, стой! – прохрипел он, чувствуя пренеприятное покалывание в горле.

Замерли на месте взмокшие от пота солдаты, маршировавшие до сих пор по три в ряд. Капитан вытащил подзорную трубу, навел окуляр. Так и есть, оправдались все его смутные опасения! Проклятье! Солдат из второй колонны упал.

– Лейтенант Фабье, ко мне! – рявкнул Жильярд, все еще до конца не владея своим голосом. – Кто тот человек?

Высокий стройный лейтенант вышел из колонны и доложил:

– Да какой-то простофиля из второго отряда, месье капитан!

– Капрал Биду! – приказным тоном прокричал Жильярд, хоть покалывание в горле причиняло уже просто невыносимую боль. – Осмотрите его!

– Так точно, месье капитан!

И пока маленький капрал осматривал упавшего, капитан Жильярд вновь обратился к Фабье, впрочем, тон его стал более доверительным.

– Как все это произошло, Фабье?

– Как, как… Молниеносно, – вздохнул лейтенант. – Упал, как пустой мешок без костей. Но ясно было, что он первым не выдержит этого перехода. Бедняга, сплошные кожа да кости!

Тем временем капрал стянул с валявшегося без памяти «простофили» кивер и расстегнул голубой мундир. Бисеринки пота выступили на бледном лице солдата.

– Готов, – хмыкнул Биду.

– Ерунду-то не болтайте, капрал! – возмутился Жильярд, хотя был того же мнения, что и его подчиненный. – Приведите его в чувство!

Биду приложил палец к шее бедняги. По выражению лица капрала было понятно, что сердчишко несчастного бьется на последнем издыхании. Наконец Биду решительно схватил солдата за воротник, рыкнул ему что-то на ухо и отвесил несколько звонких пощечин.

Внезапно солдат открыл налитые кровью глаза, изогнулся – по телу его прошла страшная судорога – и закричал так, что Жильярд заметил, как вздрагивают окружающие его солдаты доблестной и неустрашимой армии. Это был отчаянный визг свиньи, оказавшейся под ножом мясника. Глаза солдата закатились.

– Оставьте его в покое, капрал! – возмущенно выкрикнул Жильярд и зашелся надсадным кашлем.

Биду решил по-отечески нежно уговорить солдата подняться на ноги, но тот начал биться в придорожной пыли. И рыдать.

– Я хочу домой! – выл он, цепляясь за маленького капрала. – Я хочу домой! Я больше так не могу! Отпустите меня домой!

Капитан Жильярд нервно оглянулся. Откуда только силы у бедняги взялись? Силы отчаяния. Долго ведь и впрямь не протянет.

– Дайте ему выпить, капрал! – потребовал Жильярд, надо показать его людям, что он все еще хозяин положения.

Биду порылся в ранце несчастного.

– Его фляга пуста, месье капитан, – крикнул капрал. – И в моей тоже пусто.

– Надо бережнее расходовать воду, – прохрипел Жильярд. – Позор! Взрослые люди, а ведут себя, как дети малые!

Пока он пытался откашляться, лейтенант Фабье молча наклонился над солдатом, пытаясь напоить его из своей фляги.

– Браво, лейтенант! – обрадовался Жильярд. – Вы просто мягкосердный самаритянин, затерянный в полях России. Какая прекрасная и трогательная картина!

И тут он увидел, как от первого дивизиона, шагавшего чуть впереди, отделился всадник на белой лошади и поскакал прямо в их сторону, поднимая облака серой пыли.

Черные густые усы Жильярда нервно задрожали.

Сегодня маршал Даву велел оседлать на марше белую кобылу. А его-то здесь как раз совсем и не нужно. Лучше если со всем будет покончено до того, как он сюда пригарцует.

– Биду, поднимите несчастного и уложите в телегу с фуражом, да быстрее, быстрее!

Слишком поздно.

– Почему батальон встал, капитан? – крикнул маршал, останавливая нервно пофыркивающую лошадь.

– Почему, почему, – еле слышно фыркнул Жильярд. – У нас небольшой казус, месье маршал! – отозвался он уже во весь голос, садня криком горло.

Да, а маршалу-то тоже несладко. На лысеющей голове остатки рыжеватых волос сделались темны от пота и пыли, а две прядки, словно рожки дьявола, торчали из-под треуголки.

– А ну, посторонись! – рявкнул Даву солдатам.

И те покорно расступились, а ведь только что прикрывали своего несчастного товарища. Попробуй, ослушайся самого маршала.

– Так! Значит, у вас казус! Я так понимаю, тот жалкий болван и есть ваш казус, капитан? – в голосе Даву послышалась угроза.

– Вы правильно все понимаете, – досадливо скрипнув зубами, отозвался Жильярд.

– Ну, и в чем суть сего казуса? – рык Даву был столь громок, что у капитана засаднило в горле. Это ж какую глотку надо иметь, чтоб так кричать.

– Он совершенно выбился из сил, месье, – вместо капитана отозвался лейтенант Фабье.

– А я вас спрашивал, лейтенант? – обернулся Даву к Фабье. – Неужели наш непобедимый солдат может лишиться сил? А вы знаете хоть кого-то в Великой Армии, кто бы сейчас не устал, лейтенант Сама-Важность?

И вновь глянул на солдата. Жильярду даже показалось, что на губах взбешенного маршала выступила пена.

– А ну, встать, когда с тобой офицер разговаривает!

Солдат вздрогнул. И вновь принялся подвывать тихонько. Его глаза заплыли, слишком пересохшие для хотя бы одной слезы.

– Встать! – рявкнул Даву еще раз.

– Я хочу домой, – прорыдал несчастный. – Я хочу домой! – И, дрожа всем телом, попытался приподняться.

Лейтенант Фабье рванулся к нему, собираясь подхватить солдата за плечи.

– Отставить, лейтенант! Он и без вас должен справиться, – приказал маршал.

Солдат старался удержаться за ружье. От жалкого его вида в горле Жильярда стоял колючий пыльный комок. Неужели этот корсиканский выкормыш собрался окончательно доконать бедолагу?

А маршал рванул коня.

– Солдаты, если вы поверили глупой болтовне, – выкрикнул он в лицо инфантерцев, – что ваш батальон отошлют домой, если вы тут слабость свою показывать начнете, то знайте: вы глубоко ошибаетесь, «доблестные воины»! Вам здесь лишь между Россией и преисподней выбирать! Для вас есть только одна дорога, что приведет к родному очагу, и дорога сия зовется победой! Все остальное выкиньте из ваших дурных голов, пока я не велел расстрелять всех вас! – и каждого по отдельности прожег взглядом. – Тебя, тебя и тебя! Понятно?

– Так точно, господин маршал! – неохотно гаркнули солдаты в ответ.

– Не слышу!

– Так точно, господин маршал! – повторили солдаты чуть громче, но еще более мрачно и зловеще.

Внезапно Даву вновь обернулся к Жильярду.

– Вы мне ответите за этого дурака, капитан! Завтра после отбоя доставите его ко мне!

– Боюсь, что капитан не будет этого делать, – усмехнулся лейтенант Фабье.

– Да, и почему же нет, лейтенант Самый-Тут-Умный? – в бешенстве процедил маршал.

– Потому что сей «дурак» мертв, господин маршал, – еще презрительнее отозвался Фабье.

Жильярд рванулся к солдату. Тот лежал в пыли, как деревянная кукла, которой какой-то совсем уж недобрый ребенок поломал все руки и ноги. Капрал Биду приложился ухом к груди несчастного, жадно вслушиваясь, а вдруг все-таки забьется сердце, но потом молча прикрыл мертвому глаза. На мгновение даже Даву растерялся, не зная, что сказать. Словно монумент, сидел на белой кобыле и смотрел на погибшего. Может, все еще считал произошедшее бездарной комедью и ждал, когда же негодный актеришка пошевелится?

Жильярд искоса посматривал на своих людей. Э-э, да они никак белее русского снега сделались! Смерть, такая нелепая смерть. Они стояли, будто в сомнабулическом сне. Да и он сам не лучше себя чувствовал, впервые увидев погибших на поле боя.

Они ведь этого тихонького простофилю все как один своим товарищем считали. А товарищ для солдата кто? Верно, кусочек надежды, кроха родного дома, и все это сейчас у его людей отняли.

А Даву все так же неподвижно сидел на белоснежной кобыле и глядел на мертвого. Неужто в зобу дыханье сперло? Ведь явно не жалеет о том, что какой-то неизвестный солдатишко погиб. Нет, скорее всего, великий маршал сейчас судорожно решает, как ему еще над ними покуражиться.

И тут жутковатую тишину разорвал крик:

– И как тебя только гнев господень не поразит, мерзавец!

Жизнь вновь вернулась в маршала, дернувшего головой как взбешенный бычок. Глаза Даву в тот момент полыхали расплавленным металлом, в этом Жильярд был готов поклясться хоть перед священником.

– Кто это сказал? – спросил маршал на удивление спокойным тоном. – Кто это сказал, я спрашиваю?

Нет ответа.

– Кто это сказал?! – прорычал Даву уже в полную мощь, и солдаты вздрогнули.

Но все равно лишь молча косились в ответ.

И тут Жильярд понял, что ему знаком этот солдатский голос. Да если б он его и не слышал никогда, все равно б догадался: Дижу, дезертир. Конечно, с чего бы ему любить маршала после приснопамятной экзекуции! А кроме того, только Дижу настолько безумен, что может решиться на оскорбление великого маршала великого императора.

Ну, вот, еще один мертвец, и все в один день! Нет, это уж слишком!

Даву дал шпоры кобыле, та взвилась в испуге. Исполненный ненависти взгляд маршала буравил ряды.

– Кто это сказал? Какой бляжий выродок? Я жду!

Солдаты молча сносили взгляды и крики Даву, гордо, непроницаемо. Ни один из них не шелохнулся. Никто и не думал выдавать товарища.

Было ясно, что Даву так просто не отступит, не в маршальских принципах было отступать. Ну, вот…

– Кто из вас выдаст мне имя негодяя, – внезапно выкрикнул маршал, – того я еще сегодня определю в штаб. Клянусь!

Ого, что удумал дьявол! Искушает! Да еще как! То, что пообещал маршал, разве что с раем солдатским уравнять можно! Спасение жизни, возможность не сделаться обычным пушечным мясом! «Вот, что дарю Тебе, коли поклонишься мне!» Выдержат ли пред лицом искуса солдатики?

Друзей у Дижу не было. Сейчас непременно кто-нибудь удумает подножку ему подставить. Доблестные воины всегда знали, что он презирает их. Ведь непременно с ним сейчас за это презрение поквитаются.

И в самом деле на некоторых лицах уже читалась определенная нерешимость. Тридцать сребреников манили. Но пока все молчали упрямо.

Ну, сейчас маршал судилище устроит. Даву соскочил с кобылы, выхватил пистоль из седельной сумки и ткнул в голову ближайшего солдата. Так, Булгарин, этот поляк из второго отряда.

– Ты! – в голосе маршала появились визгливые нотки, верный признак неконтролируемого бешенства. – Ты назовешь мне имя негодяя или умрешь! Считаю до трех. Р-раз…

«Крепкий парень! – мелькнуло в голове у Жильярда. – Интересно, сдуется? Ведь мерзавец отступать не будет!»

Булгарин замер, глядя мимо маршала в бесконечные дали. И лишь бледнел лицом.

– Два, – произнес Даву, взводя курок пистолета. Боже мой, Булгарин! Ведь лейтенант Фабье, старый руссоист, еще в казармах в Пруссии восторженно рассказывал ему, что Фаддей дружит с Дижу, единственный из всех. Ведь Булгарин тогда даже экзекуцию сорвал! Но что-то между ними потом произошло и с тех пор ни словом друг с другом не обмолвились. Неужели Булгарин сейчас Дижу выдаст? Фаддей слегка приоткрыл рот. И вздохнул, не произнеся ни слова.

Черт побери все на свете! Что за молодец-парень!

Жильярд выхватил свой пистоль из-за пояса и приставил к виску… маршала Даву.

– Месье маршал, спокойствие! Сейчас вы осторожно уберете ваш пистоль прочь. Иначе я лишу блестящего стратега его драгоценной головы, – негромко проговорил Жильярд. – Я тоже считаю до трех!

Маршал сначала даже не отреагировал, попытался сыграть неустрашимого.

– Это вы, капитан, сейчас же уберете оружие прочь. Вы что же, совсем обезумели? Я ваш маршал и могу устроить вам множество неприятностей.

– Маршал! Ваш пистолет! – резко выкрикнул Жильярд.

– Капитан! – взвизгнул Даву. – Сегодня же я велю разжаловать вас, уж это я вам обещаю.

Жильярд видел, как у Булгарина, которому пистолетное дуло упиралось прямо в переносье, дрожат от страха крепко сжатые губы.

– Боюсь, не успеете, месье маршал. Вы не имеете права убивать ни в чем не повинного солдата, – проговорил капитан резко. – Учтите, у меня не дрогнет рука спустить курок. Причем я-то как раз буду вправе. Мой долг защищать моих людей от несправедливости.

С огромным трудом маршалу удалось овладеть собой. В груди Даву что-то разъяренно клокотало и булькало.

– Капитан! Вы разве не слышали, что ваш солдат оскорбил меня?

– Очень даже хорошо слышал, мой маршал! Безобразие, но это еще не повод расстреливать невиновного.

– Вы что же, хотите превратить поход Великой Армии в поход висельников и негодяев?

– Нет, не хочу. Но я не могу допустить убийство.

Даву, как бешеный пес, оскалил желтые зубы. Пес, который не может смириться с тем, что наглый котяра поставил ему шах и мат. Кажется, маршал сейчас взорвется.

– Мой маршал! Я вовсе не пророк божий, – торопливо проговорил Жильярд. – Но одно знаю точно: есть только два пути покончить с безобразием. Или вы уберете оружие, и я тотчас уберу свое. Или же вы прямо сейчас пристрелите сего солдата, и тогда я пристрелю вас. Сто девятнадцать человек засвидетельствуют потом перед императором, что прав был я, а не его прославленный, но такой мертвый маршал. Так что вы решите, месье?

Жильярд чувствовал, как пот струится по его спине, да что там, даже ноги в сапогах и то взмокли. Безумие, совершенное безумие!