Текст книги "Эскадрилья ведет бой"

Автор книги: Константин Сухов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Над Вислой-рекой

За время Львовской операции полк наш несколько раз менял дислокацию. Ничего удивительного в этом нет. Напротив – это вполне закономерно: идет наступление, наземные войска напористо теснят противника к пределам Германии.

На сей раз «сели» на площадке, с трех сторон окруженной густым лесом, а с четвертой к ней подступило поросшее диким кустарником болото. Главная наша задача – прикрывать наведение переправ через Вислу в районах Тарнобжег и Баранув.

С высоты в широкие «окна» четко просматривается земля. «Привязываемся» к ориентирам, наблюдаем за происходящим внизу, не прекращая наблюдения за воздушным пространством. Дороги, сходящиеся у Тарнобжега, кажутся пустынными. Верно: Днем движение здесь сведено до минимума. Зато по ночам «топает» по ним пехота, катят грузовики, подтягиваются к передовой танковые резервы.

Еще одно «окно». Снизу его будто большой синеватой газовой косынкой прикрыли. Очертания ориентиров нечеткие. Дымится сожженная деревня. Темными трещинами кажутся траншеи, вокруг которых то и дело зажигаются желто-оранжевые огоньки – рвутся снаряды.

Летим еще несколько минут – ив образовавшийся просвет глянул освещенный солнцем сказочный город на высокой горе, старинная крепость со средневековым замком, стрельчатые башни…

Но на полетной карте отчетливо обозначено: «Сандомир». И незачем спорить с реальностью: город красив, и каждый дом, каждый камень там представляют большую культурную и историческую ценность.

В том городе сейчас засел враг. Сандомир надо взять, очистить его от гитлеровцев, да так, чтобы не причинить древнему городу вреда.

Радостная весть ожидала нас на новом месте базирования: услышали сообщение, что нашими войсками освобожден от врага Львов. В ознаменование этого события наш 6-й, «Утинский» гвардейский истребительный авиакорпус получил наименование Львовского. Что тут было! Ребята кричали «ура», поздравляли друг друга и… требовали от командира БАО прибавки к «наркомовским», чтобы достойно отметить такое важное событие.

В этот день в столице нашей Родины гремели, озаряли небо победные салюты и в честь тех, кто освободил от врага старинный Львов, и в честь освободителей Перемышля, Станислава, Белостока, Даугавпилса, Шяуляя.

На следующий день, 28 июля, войска 1-го Украинского фронта освободили город Ярослав, затем форсировали Вислу и стали сразу же расширять захваченный плацдарм, именующийся в сводках сандомирским.

Чаще стали поднимать в воздух экипажи, несущие на аэродроме боевое дежурство в готовности номер один.

На передовой, у самых переправ, установлены радиолокационные станции типа РУС-2, операторы которых ведут неусыпное наблюдение за воздухом. Как только заискрятся на экранах отметки от целей, идущих направлением на восток, на аэродром немедленно поступает приказ командира корпуса или командира дивизии поднять столько-то истребителей для оказания противодействия врагу.

Оба – и генерал Утин, и полковник Покрышкин – оборудовали свои командные пункты тоже у самых переправ. А вот аэродром от них теперь далековато, и радиус полета – как в район Тарнобжега, так и на Баранув – «тянулся» до 140 километров. Поэтому продолжительность патрулирования над полем боя ограничивается пятнадцатью – двадцатью минутами. И если бой завяжется в конце патрулирования, хватит ли горючего дойти домой?

А местность болотистая, лесистая. Вынужденная посадка ничего хорошего не сулит…

По состоянию на 1 августа враг сосредоточил на нашем участке фронта 380 самолетов, базирующихся на аэродромах Бриг, Ченстохов, Олау и Оппельн, из них 200 – бомбардировщики. В Кракове, по данным разведки, сосредоточено 100 истребителей.

Три недели стоим в Лисьих Ямах. И все это время ведем напряженные бои – над переправами, над захваченным у противника плацдармом на виду у старинного города Сандомир.

1 августа повел четверку. В паре со мной идет Кудинов, с Голубевым – Иван Руденко. Промеряем по карте расстояние до указанного нам пункта Седлец – 130 километров! Быстро произвели расчеты – и в кабину. Взлетели.

Пробили облачность, подходим в район прикрытия переправ на высоте 4 тысячи метров. Облачность около пяти баллов. Земля просматривается лишь в «окна».

Вдруг со станции наведения майор Бычков передает:

– Сухов, над плацдармом ходит «рама» – корректирует огонь своей артиллерии. Сейчас она пошла с юга на север. Высота – восемьсот – тысяча метров…

– Понял! – отвечаю и «ныряю» в одно из «окон». Следом идет пара Голубева. Скорость нарастает – слышен свист: километров 800 в час будет!

План строю такой: снизившись, пойти над самой землей, чтобы на ее фоне противник не сразу заметил. Сам же – весь внимание. И «раму» заметил в момент, когда оказался почти на одной с ней высоте. Не спускаю с вражеского корректировщика глаз: цель малоразмерная, изворотливая. Глазом не успеешь моргнуть – может увернуться. Решил ударить по гондоле.

Несколько секунд – истребитель уже над самой землей. Выравниваю самолет, иду на сближение. Остается метров триста, уже приготовился к открытию огня. И тут «переигрываю» первоначальное решение: «А не лучше ли ударить по мотору: над нашей ведь территорией ходит – подобью самолет, уйти он не сможет и сядет где-нибудь вблизи наших позиций. Ребята и возьмут летчиков в плен, эти уж точно кое-что знают. Разведчики ведь…»

Вот в прицеле уже правый мотор. Вращается винт, взблескивает на солнце круг, мешает поточнее прицелиться. Пора! Метров сто остается до «Фокке-Вульфа-189». Нажимаю гашетки.

Ясно вижу: попал! Сверкнули искры, брызнули огнем Разрывы.

Проносясь над «рамой», успел заметить, как она перевернулась и колом, почти отвесно, пошла к земле.

Бычков бодрым голосом сообщает:

– Готова!.. Падает…

Но наши восторги были преждевременными: «рама» у самой земли вдруг выровнялась и на бреющем стала уходить на запад.

Отстав, Кудинов подвернул на «воскресшую» цель и стал атаковать ее. От «фокке-вульфа» навстречу ему несутся трассы – стрелок яростно отбивается от истребителя. Он и меня брал в прицел, да только не успел пристреляться. Командую Голубеву:

– Прикройте, но не снижайтесь! Сверху могут быть «худые».

Мы вдвоем с Кудиновым строим «ножницы»: он с одной стороны атакует, я – с другой. Затем разворачиваемся – и повторяем атаку.

Живучая ведь! Уже по нескольку атак выполнили, уже и стрелок не стреляет – поразили его все же, а «рама» тянет и тянет к своим. Километров пятьдесят ее гнали, да никак добить не могли: один мотор только работает, вот-вот плюхнется, но уходит…

Кудинов выполняет последний заход, атакует. Трасса как бы вонзается в самолет. Тот словно бы сделал просадку и, пропахав по земле метров двести, замер.

Мы с Кудиновым поднялись вверх. Вторая пара пристроилась – и четверка взяла курс на свой аэродром. Тревожно: хватит ли горючего? Включаю передатчик и сообщаю майору Бычкову:

– Лежит «на животе» в пяти километрах западнее Сташува.

– Молодцы!.. Сейчас поеду. Да, кто сбил?

– Мы с Кудиновым!

– Поздравляю! Приходим домой.

– Ну что, Коля? Твоя последняя была атака – так что трофей твой! – говорю Кудинову.

– Нет, командир: это твоя четырнадцатая победа. Я только помогал тебе добить «раму»!..

Спорим, доказываем друг другу, чей это трофей. Наконец, вмешалось начальство.

– Кудинов прав: твоя, Сухов, работа. Тебе его засчитываем. А на следующий день пришел в полк майор Бычков.

– Нашел «раму», – стал он рассказывать. – Диву даюсь, что за фокус: вся изрешечена, почти триста пробоин насчитали. Но не в том дело. Сидят фрицы в кабине в одних трусах – жарко им было! И все трое – мертвые.

– Раздеты – это понятно: жарко было под колпаком на солнцепеке, – высказываю я свою версию. – Вначале был убит стрелок. Затем – штурман. А летчик, очевидно, был тяжело ранен, да не пожелал садиться на нашей территории – думал удрать. Но не вышло: все-таки сел. Да тут же и дух испустил.

– Не отрицаю: могло и так быть, – соглашается Бычков.

Корю себя за то, что, приняв решение, в последнюю минуту «переиграл» его. Нет, ни в коем случае нельзя вот так, «на ходу», менять план атаки. Наметил вначале ударить по гондоле, надо было так и поступать!

С той поры, приняв решение, никогда его не менял.

Что касается Кудинова, то он вскоре лично сбил два вражеских самолета, обеспечил другим летчикам, с которыми летал в качестве ведомого, возможность пополнить боевой счет.

А я и по сей день чувствую себя перед Николаем должником.

На следующий день, 2 августа, взлетает восьмерка… Иду с Жигаловым второй парой. Группу прикрытия возглавляет Андрей Труд. В конце патрулирования с радиостанции наведения «Уран-3» капитан Вишневецкий передает:

– В районе Ясляны на высоте триста метров десять «фоккеров» стали в круг и штурмуют наши позиции.

Мы находимся на высоте 4 – 4, 5 тысячи метров. Облачность баллов пять. В разрывы облаков земля просматривается плохо: мешает сильная дымка. И не удивительно, что ведущий отвечает:

– Не вижу!

Сам поражаюсь, как это мне, находясь метров на 200 – 300 выше него, удалось четко увидеть «карусель». Доложил – и сразу же получил команду:

– Атакуй, прикрою!

В паре с Жигаловым через одно из «окон» ринулись вниз – и на тысячеметровой высоте увидели группу вражеских истребителей, штурмующих наши войска.

«Уран-3» волнуется, требует:

– Быстрее атакуйте! Быстрее!..

Обернулся (движение это стало привычным перед выполнением атаки) – ведомый не отстает! А пары ноль-пятого не вижу. Искать, запрашивать некогда. Тем более, что он сказал: «Прикрою!» Но тут четверка Труда «вываливается» из облака – и теперь можно действовать наверняка. Атакую «фоккеров» с ходу, войдя внутрь «круга» – их боевого порядка.

Вот один из них после штурмовки выходит с набором высоты с тем, чтобы занять свое место в боевом порядке. Но он уже у меня в прицеле. Не успел вражеский пилот опомниться, как у него перед глазами заплясали огненные фонтанчики. Гитлеровец инстинктивно попытался уйти под трассу, однако уже поздно: судьба его решена!..

Как «фокке-вульф» падал, как на земле взметнулся взрыв, не видел. Услышал только возглас Жигалова:

– Готов, «фока»!

Сам же сближаюсь в эти мгновения со вторым ФВ-190. Но он заметил это и, выполняя «змейку», снижается, прижимается к земле и пытается уйти на запад.

Заходящее солнце слепит глаза. «Фоккер» все время «дергает» хвостом и пытается держать нос «на солнце»: так трудно взять его в прицел – гитлеровский летчик это хорошо знает.

Взмыть немного и ударить его сверху вниз нельзя: можно поразить наших пехотинцев. Выход один – бить снизу вверх. И все же на какое-то мгновение удается поймать темный силуэт на фоне яркого, цвета плавящейся меди пятна. Нажимаю гашетки – и сноп огня рванулся вперед, настиг разбойника!

Уже отвернув и выйдя из атаки, замечаю на земле костер. В наушниках громкий торопливо захлебывающийся голос Жигалова:

– Есть, порядок! – и тут же: – Командир, сзади «фоккер»!

Резко бросаю истребитель влево – и тотчас справа проносится «лобатый», буквально осыпаемый огненными шариками. Следом за ним несется мой ведомый. От «фоккера» тянется белый дым: значит, Жигалов хорошо попал – никуда теперь врагу не деться!

– Хватит, Виктор! Пошли домой…

Радиообмен весьма активный: ребята дерутся. Слышен возбужденный голос Ивана Вахненко:

– Горит!

Оказывается, он тоже подловил «фоккера» и свалил его. Осматриваю пространство: где же остальные «фокке-вульфы»? Исчезли!

Прекратили штурмовку – и врассыпную.

Вишневецкий со станции наведения от имени командования передает нам благодарность. Подтверждает падение четырех «фоккеров», дает команду «тридцать три».

Да, пора домой: солнце уже почти скрылось за горизонтом, земля темнеет, а до аэродрома еще путь длиной 130 километров! Трудно будет садиться в сумерках.

Беру своей парой курс на восток. Осматриваюсь – ищу группу. Сзади справа, чуть выше нас, идет четверка. Кто?.. Слышен голос Труда:

– «Ноль-пятый»! Это ты впереди слева?

Выходит, мою пару он принимает за командирскую. И впрямь – где же ведущий с Вахненко? Ведь ноль-пятый уверил меня, что прикроет атаку. Странно! Быть может, что-то случилось?..

Сели. В полку результаты боя уже известны: с «Урана-3» сюда уже сообщили о нашем успехе.

На командном пункте все в сборе, кроме ведущего «ноль-пятого». Он садился последним и задерживается на стоянке.

Комдив с улыбкой встречает нас. Рад и начальник штаба, стоящий рядом с Покрышкиным.

– Почему задержались? Вы что – ночники? Скажите спасибо Датскому и заведующей столовой: та все тарелки привезла и Все наличное масло отдала, чтобы можно было срочно плошки Зажечь.

Молчим. Но видим, как лицо комдива проясняется, светлеет.

– Кто сколько сбил? – спрашивает он.

За группу пока что никто ему не докладывал: это должен был сделать ведущий. Молчит и Труд. И отвечает теперь каждый За себя.

– Свалил одного «фоккера», – говорит Вахненко, поймав а себе взгляд полковника.

– Тоже одного зажег, – сообщает Жигалов. И тут же добавляет: – Но не видел, как он падал.

– Упал, упал! – подтверждаю и называю место падения вражеского стервятника.

– Ну, а ты сколько сбил?

– Два, товарищ комдив.

– Отличился, значит?

Покрышкин перевел взор на Андрея Труда. Тот, улыбаясь развел руками:

– Моя группа не дралась – была в прикрытии… Отворилась дверь. В землянку вошел ноль-пятый и Копылов

– Товарищ полковник! – выпрямился он и вскинул руку к виску. – Группа вела бой с десятью «фокке-вульфами». Подробности доложить пока не могу. Станция наведения подтверждает падение четырех «фоккеров». Двух сбил я…

Все враз переглянулись, и на лице каждого можно было прочесть недоумение: арифметика – наука точная! И четыре – это лишь два плюс два…

Покрышкин, побагровев, приказал Копылову:

– Немедленно доложи расход боекомплектов по каждому самолету, проверь фотоконтроль. Копылов же докладывает:

– Вахненко и Жигалов израсходовали половину боекомплекта, Сухов – весь. В группе Труда весь боекомплект цел. Кассеты фотоконтроля на обработке.

Покрышкин пристально смотрит то на инженера, то на нашего «ноль-пятого»:

– Доложены результаты лишь по семи самолетам…

– О восьмом разрешите доложить отдельно, – нарушил неловкое молчание Копылов.

– Нет, докладывай сейчас!.. У нас не должно быть тайн от летчиков, которые дерутся вместе. Они должны все знать, доверять один другому!..

Понимаем: неудобно инженеру при нас докладывать комдиву о действиях «ноль-пятого».

Труд просит разрешения у комдива выйти из землянки.

Покрышкин будто и не слышит его. Сурово требует:

– Копылов, почему молчишь?!

Инженер виновато моргнул глазами, помешкал секунду – другую и тихо начал:

– На ноль-пятом израсходовано семь патронов крупного калибра. Работал только один пулемет. Остальной боекомплект цел.

– Пленка с ноль-пятого тоже на обработке?

– Нет: фотокинопулемет не был заряжен.

И тут комдив взорвался:

– Что ж это такое? Семью патронами сбил два «фоккера»! Ты что же – решил чужие победы присвоить себе? Мало своих? Датский! Ответишь головой, если эти два «фоккера» будут записаны на личный счет этого м… Проверь – и представь мне все материалы фотоконтроля и личные рапорты экипажей об этом бое. Наведи порядок: каждый самолет должен ходить на боевое задание с исправной аппаратурой фотоконтроля. А вам всем (Покрышки повернулся к летчикам) через час представить рапорта с точным описанием атак. Сравню их с данными фотоконтроля…

Комдив не выносил фальши, не допускал очковтирательства, презирал нечистоплотных людей. Он убежден был, что летчик, да еще истребитель, который ведет схватку один на один с противником, должен обладать высочайшими моральными ценностями. Он виделся ему не только бойцом, а еще и полномочным представителем своего народа, ведущего справедливую, честную, прямую, бескомпромиссную борьбу за утверждение справедливости на земле.

Стоим в раздумье. Обескураженные и растерянные. Неловко и обидно как-то: дожили – по чьей-то вине попали на подозрение. Нечестность и непорядочность одного обернулись недоверием ко всем. Впрочем, комдив принял правильное решение: проверить – и удостовериться, кто прав, а кто виноват…

А мысль идет дальше: «Что произошло с ноль-пятым? Ведь он здорово дрался на Кубани и на Украине. И вдруг стал „мудрить“. Недаром говорят, что слава портит человека. Мы прежде равнялись на него, старались брать с него пример. Учились у него. А как нам быть теперь?

…Бегут дни, как близнецы, похожие один на другой. Сидим однажды перед рассветом в кабинах в готовности номер один. Небо на востоке едва только начало сереть. Еще и сон не прошел – дремлется: очень устал за последние дни. Но чутко прислушиваюсь к радиообмену: наушники надеты. Правда, один немного сдвинут, чтобы можно было словом-другим переброситься с механиком. Иван Михайлович ветошью еще и еще раз Дотирает стекла, удаляет с крыльев капельки росы, выступившей за ночь на остывшем металле. Машина блестит, и он любуется «пятитидесяткой». Ухаживает он за ней очень тщательно, готовит

К вылету с какой-то одержимостью, внимательно осматривает все узлы

– Как за любимой ухаживаешь?.. Смеется:

– Куда уж мне! Возраст не тот…

– Да хватит, Михалыч! Все равно сейчас забрызгаю на взлете

– Та що це ты кажеш! Треба, щоб машина чиста була и справна!

А тут как раз взвилась вверх ракета: на взлет! Иван Михайлович раскрутил стартер. Двигатель запущен. Даю оборотыы, отпускаю тормоза. Истребитель тронулся с места, побежал быстрее, быстрее…

Путь туда же – в район переправ. Курс – на Тарнобжег.

 
Переправа, переправа,
Берег левый, берег правый.
Снег шершавый, кромка льда…
Кому память, кому слава,
Кому темная вода, —
Ни приметы, ни следа…
 

Как же здорово сказано! С чувством, со смыслом, с душой… Не в этих ли местах бывал поэт и, вдохновленный увиденным, написал эти волнующие строки?!

Возвратились через полтора часа. Уже светло, и солнце косыми лучами пытается согреть землю. Еще тепло, но дыхание осени явственно чувствуется по ночам. Кое-где в лесу уже и листья в багрянец да в золото окрасились.

Зарулили, иду докладывать…

…Со вчерашнего дня наша задача в основном сведена к прикрытию наземных войск, ведущих теперь не наступательные, а оборонительные бои – тяжелые и напряженные.

Противник, собрав мощный кулак, силами 3-й и 16-й танковых дивизий 11 августа перешел в контрнаступление с целью отбросить наши войска на восточный берег Вислы и тем ликвидировать сандомирский плацдарм.

На участок западнее Сандомира командование начинает посылать не только штурмовую и бомбардировочную, но и истребительную авиацию для оказания помощи нашим войскам, дерущимся с противником.

…Рано утром 18 августа, выполнив боевое задание, берем курс уже не на обжитый аэродром, а на прифронтовую площадку у села Мокшишув. До Вислы отсюда километров двенадцать.

Весь день летаем на прикрытие войск, намертво ставших на сандомирском плацдарме и оказывающих яростное сопротивление неприятелю. Уже ясно: контрнаступление гитлеровцев сорвано.

В полдень штурмовики наносили удар по вражеским танкам, пытавшимся смять наших пехотинцев на одном из оборонительных участков в районе Кихары.

Положение там сложилось критическое, и тогда наше командование бросило штурмовую авиацию. Одна из групп, которую вел младший лейтенант Иван Драченко, была атакована «фокке-вульфами» и «мессершмиттами».

Какая-то станция наведения тревожным девичьим голосом тонким фальцетом бросила в эфир фразу:

– Помогите Драченко!.. Помогите Драченко!..

– Сейчас, красавица, поможем, – ответил Иван Руденко. Голос комдива:

– Сухов, атакуй «фоккеров», отсеки их от «илов»!

– Понял! – коротко отвечаю. – Шестерка уже сориентирована.

Пикируем. Хорошо видно, как у штурмовиков на практике действует «карусель», как пилоты бьют из пушек по танкам, а воздушные стрелки отбивают атаки «фоккеров» и «мессер-шмиттов».

Вражеские истребители увлеклись, пытаясь воздействовать на «Ильюшиных», и не замечают нас. Выходя из атаки вверх, они попадают под наши трассы. В считанные мгновения два «фокке-ра» и один «мессер» окутываются пламенем и падают. Остальные враз, как распуганные воробьи, разлетаются в стороны и устремляются на северо-запад.

Покрышкин подбадривает:

– Молодцы! Кто сработал?

– Вахненко, Гурченко, Руденко… Тот же девичий голос пропищал:

– Спасибо, ребята!

– А как тебя зовут, красавица? – Иван Руденко верен себе.

– Лиля.

– Приходи вечером, Лилечка, на танцы.

– А клуб ваш где?

– Рядом с вашим, – продолжал Иван рассыпаться бисером.

– Прекратите болтовню, женихи! – решительно пресек «сватовство» Покрышкин. – Сухов! Слева впереди видишь разрывы снарядов?

Глянул вперед – и по курсу левее заметил на земле пляску темных фонтанчиков.

– Вижу! – отвечаю комдиву.

– Там пехота противника штурмует наших на высотке. Пройдись…

– Понял!

Пара за парой пикируем. Комдив нацеливает нас:

– Левее, левее… Вот так – хорошо!

Три захода выполнили, весь боекомплект израсходовали. Заставили гитлеровскую пехоту залечь, а потом и вовсе отказаться от попытки сбросить наших с той высотки.

А вечером радостное сообщение: наши войска штурмом овладели Сандомиром. По этому случаю состоялся митинг: ведь мы отныне, как сказано в приказе Верховного Главнокомандующего, будем именоваться 16-м гвардейским Сандомирским полком.

Итак, мы – сандомирцы!

«Обмыли» за ужином такую хорошую весть, выпили с ребятами наши «наркомовские» за новые успехи, за окончательную Победу. Торопимся: в открытые окна врывается пение труб, начинаются танцы. Играют ребята из БАО. Человек пятнадцать «духовиков» по вечерам будоражат нашу молодую кровь. Как жаль, что не научился хорошо танцевать! Кое-как умею «переставлять ноги» под мажорную музыку. Потоптались немного – и пошли отдыхать: рано утром лететь на боевое задание.

Летали весь день. А вечером снова праздник, да еще какой!

Поздновато, правда, пришла эта добрая весть – уже затемно. Вначале она даже ошеломила всех: неужто? Ничего подобного до сей поры не было. А тут вдруг сообщают: Александру Ивановичу Покрышкину присвоено звание трижды Героя!

Выходит, первый в стране – это наш командир, наш учитель и наставник!

Проверяем и перепроверяем эту весть: не розыгрыш ли? Летчики народ такой, что и пошутить могут. Но оказалось – правда!

Жил Александр Иванович в отдельном домике невдалеке от фольварка, в котором располагался летный состав. Собрались штабные работники, высыпали пилоты. И всем полком помчались поздравлять своего командира.

Подходим к домику, а там уже дивизионное начальство. Каждый норовит обнять «именинника», пожать ему руку, сказать что-то теплое, идущее от самого сердца – он этого заслужил. Стараемся и мы свои чувства выразить.

Утром – митинг в полку по такому поводу. Полковник Покрышкин стоит смущенный, улыбается, благодарит за приветствия и поздравления. Выступил он тоже, доброе слово сказал, подчеркнул, что в этом – и наша заслуга, и не только летчиков, но и техников, механиков, мотористов, специалистов всех служб.

А на следующий день полк захлестнула волна корреспондентов. Примчалась фронтовая группа кинооператоров во главе с Михаилом Ашурковым. Были здесь оператор Валентин Орлянкин, режиссер Яков Авдеенко. Из армейской газеты «прилетели» специальные корреспонденты Анатолий Хорунжий и Владимир Степаненко. Ехали и ехали «труженики пера» до самого вечера, потом с утра следующего дня и до ночи принимал и размещал гостей командир БАО, а наш замполит майор Василенко совсем уже закрутился и полушутя произнес:

– Давайте, ребята, лучше пресс-конференцию устроим… Еще через несколько дней в полк приехал корреспондент «Комсомольской правды» Юрий Жуков. Он долго жил с нами в одном общежитии, присматривался к каждому, изучал жизнь и боевую работу авиаторов. Почти через двадцать лет выйдет в свет его книга «Один „миг“ из тысячи», в которой он опишет нашу жизнь – опишет правдиво, со знанием дела да так образно, будто сам сидел в кабине и вел бои.

Вот так и стали мы объектом «атак» корреспондентов и фотокорреспондентов. Каждого интересует, что да как, каждому надо объяснить ситуацию, растолковать подробности, назвать отличившихся в бою. И отказать неудобно, и много говорить с ними неловко: ребята заметят, скажут, что бахвалишься…

«Киношники» аппаратуру на аэродроме установили, съемки ведут. Валентин Орлянкин начальству досаждает – просит, чтобы «устроили» ему воздушные съемки: очень уж заманчиво бои заснять!..

А вездесущие фотокорры и у самолетов мотаются, и на стоянке заставляют кого-то позировать, и стремятся интересный кадр «схватить» на взлете.

Прилетишь домой, спешишь доложить ведущему или на КП, торопишься – корреспондент тут как тут, будто из-под земли вырос.

– Не могу сейчас, – говорю. – Позднее поговорим. А он свое:

– Одну только минуточку, еще один маленький вопросик…

Вечером хочешь скорее поужинать – на танцы торопишься: оркестр уже играет. А тут корреспондент знаки тебе подает: пойдем, браток, потолкуем.

Тут вальс душу надвое кроит, а журналист тебя пытает – как в атаку заходил, с какой дистанции огонь открыл…

Настойчивый народ, корреспонденты! Мы понимали: работа у них такая – делать быстро, оперативно, заботиться о достоверности фактов.

Теперь жалеем, что убегали, увиливали от встреч с ними…

А несколько дней спустя в полк пришла весть, потрясшая весь личный состав. В районе села Майдан, что в 20 километрах юго-восточнее города Рава-Русская, совершил вынужденную посадку молодой летчик. Для ремонта и перегонки самолета к месту посадки были посланы замкомэск старший лейтенант Михаил Лиховид, техник Краснянский и механик по вооружению сержант Фонкевич.

Во время подготовки самолета к вылету экипаж был окружен конной бандой буржуазных националистов, насчитывавшей около шестидесяти человек.

Авиаторам пришлось вступить в бой. Мужественные патриоты отстреливались до последнего патрона. Но силы были слишком неравны.

Озверевшие бандиты схватили тяжело раненных авиаторов, подвергли их нечеловеческим пыткам и истязаниям, а затем облили бензином и заживо сожгли.

Погибли наши прекрасные боевые товарищи. Михаил Лиховид известен был как умелый, мужественный воздушный боец. В воздушных боях он сбил лично 16 вражеских самолетов, а 6 уничтожил на аэродромах. Звание Героя Советского Союза ему присвоили уже посмертно.

9 сентября. Вечереет. Зашли в столовую, а во дворе оркестр Уже играет. Быстро с едой расправляемся, торопимся: в окно видны танцующие пары. Много девчат появилось: в Джикове развернуто несколько госпиталей, и вот врачи, медсестры, девчонки из обслуживающего персонала пришли к нам в гости.

С Жердевым вышли мы из столовой, когда «Брызги шампанского» уже затихли. С крыльца увидели своих эскадрильских Ребят, обосновавшихся стайкой возле танцплощадки, и направились к ним. Снова заиграла музыка. Над городком поплыл вальс.

Подошел к стройной миловидной девушке в офицерской форме:

– Товарищ старший лейтенант, разрешите пригласить вас на танго?

– Что ж, лейтенант, можно, – ободряюще улыбнулась она.

Девушку звали Лида. Танцевала она отменно. Движения легкие, четкие. И сама симпатичная, славная. Разговорились и, как видно, понравились друг другу. В конце танцев осмелел и предложил Лиде проводить ее «к месту дислокации».

– Пожалуйста! – снова улыбнулась девушка. Проводил ее. Пригласил и завтра заглянуть на часок.

– Не получится: раненых очень много – буду занята.

– Тогда послезавтра приходите. Буду ждать…

– Приду…

Но так и не появилась. Проходит вечер, другой. Забеспокоился я: уж не случилось ли чего? Мою тревогу заметил Вахненко, похлопал по плечу:

– Что, брат, влюбился? Это хорошо. Девушка прекрасная. Только тебе посмелее бы нужно быть. В бою не робеешь, а тут крылышки опустил: не пришла! Да в таком случае надо самому идти к ней. Стесняешься один – пойдем вдвоем!..

Воспрянул я духом:

– Согласен, пошли!

И не зря. Сошлись тогда, в Джикове, наши жизненные пути, чтобы никогда уже не разойтись: вскоре после войны мы с Лидой Тихоновской поженились…

Линия фронта стабилизировалась. Шло накапливание сил перед решительным штурмом вражеского логова.

Возвратились из командировки Покрышкин, Голубев, Жердев, Труд. Они пригнали новые наши самолеты Ла-7 и спарку УЛа-5 – подарок новосибирцев.

Стали наши летчики переучиваться, осваивать первоклассный советский истребитель. Уже многие вылетали на нем. Работаем с аэродрома Стале. Там есть бетонная взлетно-посадочная полоса, которую отступавший противник не успел разрушить.

Но линия фронта близко. Частенько прилетают сюда «подарочки» от фашистов – тяжелые снаряды, посылаемые орудийной установкой большой мощности – «Бертой».

И тем не менее группа летчиков ежедневно отправляется из Джикова в Стале на автомашинах, чтобы совершать тренировочные полеты. Протяженность пути – километров пятьдесят. Поездки доставляют истинное удовольствие уже потому, что совершаем как бы экскурсию близ «своего» города – Сандомира.

Для меня такие поездки особенно желательны, так как путь лежит через Велевес, а там моя невеста – Лида. Порой, получив разрешение командира, пользуюсь «транзитом» и доезжаю с ребятами до Велевеса, а к вечеру, возвращаясь, они забирают меня домой.

…1 ноября весь полк потрясла трагическая гибель Героя Советского Союза капитана Александра Клубова. Отважный воздушный боец, сразивший 31 вражеский самолет лично и 19 в группе, сложил свою голову не в схватке с врагом, не в сражении, а на глазах товарищей во время облета новой машины. На посадке колесо попало в небольшую воронку, присыпанную на бетоне землей и размытую дождем. Истребитель скапотировал – и летчика придавило бортом кабины опрокинувшейся машины. Клубов умер на руках у своего учителя и командира, и эта нелепая утрата явилась как для Покрышкина, так и для всех нас глубоким личным горем.

Хоронил Клубова весь полк. Моему звену было поручено пролететь над траурной процессией и дать прощальный салют.

Выполнив горку, я, Жигалов, Березкин и Руденко дали троекратный залп.

Возвратившись на аэродром, долго не могли прийти в себя, мы не скрывали своих слез и никак не могли, не хотели верить, что нет среди нас этого чудесного человека, отважного бойца.

Клубова похоронили в Тарнобжеге, затем его останки перезахоронены были во Львове, в сквере перед зданием университета, а потом перенесены на Холм Славы.

Позже на его надмогильной плите камнерезу пришлось перед словами «Герой Советского Союза» высечь слово «Дважды»: второй Золотой Звезды Александр Федорович Клубов был удостоен посмертно – через полтора месяца после окончания войны.

Много лет прошло, а Сашу Клубова однополчане не забыли. Встретимся, всегда вспоминаем своих боевых друзей. Помним все – и лица товарищей своих, и их привычки, особенности характера, голоса.