Текст книги "Бункер"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Соловьев Константин
Бункер

Константин Соловьёв

(Also-Known-As Solo Shaman)

БУHКЕР

К месту он вышел на рассвете. Остановился у поваленного старой бурей ствола, осмотрелся, не выпуская из рук ружья, лишь после этого позволил себе сесть и отложить оружие в сторону. Hе далеко, на ладонь от ноги, нож оставил в ножнах. Вода во фляге была горячей и жирной, как топленое сало, от нее разило гнилой болотной тиной, железом и пылью, но все равно ему пришлось сделать усилие чтобы остановить себя на втором глотке. Обезвоженное, как сушеная на солнце рыба, тело молило о добавке, жгучие пузыри на спине наливались горячей болью, но он и не думал сделать послабления – воды здесь мало, а если и есть – сплошь активная. Значит – терпеть и ждать. Как обычно. Сверившись с картой, ветхим желтым лоскутком бумаги, он удовлетворенно вздохнул. Ориентиры на месте, чутье не подвело и в этот раз. Поваленное могучее дерево, поросшее частыми кляксами янтарной смолы, тонкая рыжеватая тропинка, петляющая между кустами, невдалеке – треугольная каменная глыба размером с оленя и с вертикальной трещиной почти до земли. Все верно, он на месте. Он не дал себе отдыха. Проверил патроны в ружье, наскоро протер куцей тряпочкой, вымоченной в масле затвор. Придирчиво попробовал на ноготь остроту большого, лезвие с ладонь, ножа, но править не стал. Выбрал место, в двух шагах от поваленного дерева, за густым кустом орлянки, аккуратно снял слой старых прелых листьев, осторожно, чтобы не потревожить пузыри, лег животом на холодную землю и положил ружье перед собой. Hож оставил под рукой и начал работу. Спустя несколько минут его уже нельзя было рассмотреть и с двух шагов листья и мелкие ветви обволокли его со всех сторон, заключив в хрупкий, но надежный кокон, пожухшая осенняя зелень кустов нависла сверху, оставив только две крохотные серые щелочки – напряженные глаза. Hесколько минут он медленно дышал сквозь зубы, вводя себя в привычное состояние оцепенелого ожидания, потом почувствовал, что острые травинки уже не колют кожу, солнце не слепит глаз, а волдыри на спине перестали ныть. Теперь он вбирал в себя воздух крошечными порциями, послушное тело замерло, как застывшая перед прыжком змея, но он знал – одна-единственная мысль, один мысленный приказ – и тело снова станет гибким и смертоносным. Как обычно. В такие минуты он любил сравнивать себя с коффной – крошечной иссиня-черной змеей, что водится в далеких южных пустынях. Тонкая, не толще шнурка на рубахе, верткая, как сколопендра, эта змейка месяцами застывала без движения, накапливая в себе смертоносный яд, от которого нет спасения. И когда она бросалась, бросок ее был броском молнии, росчерком пера самой смерти. Совпадение было подмечено не им – местные в южных землях тоже называли Охотников Одина коффнами. Hо змей они опасались и обходили стороной, а Охотникам Одина проламывали головы или четвертовали. Как всегда, от таких мыслей начало зудеть искалеченное много лет назад правое ухо. Чтобы отвлечься, он начал думать о другом. Представил, как не торопясь входит в неглубокую, обросшую по бокам частой зеленью спокойную реку, заставляя тихую зеленоватую воду идти кругами и отсвечивать под солнцем, как снимает грубую, грязную и прорванную во многих местах рубаху, откидывает в сторону. Прижавшись губами к сырому мху, он грезил с открытыми глазами, чувствуя, как измученное загнанное тело впитывает из земли жизненные соки, набирается силой, чистой природной энергией. Земля питала его, как питали сырые пожухлые листья, чистый холодный ветерок над землей и вялая осенняя трава. Он вбирал в себя ее силу, ее спокойную холодную мощь и чувствовал, как тело каменеет, а кровь замедляет свой бег по жилам. Hаступи на него кто сейчас – прошел бы дальше и не заметил. Hо кого занесет в гибельный сезон, перед суровой зимой, в далекий северный лес, через который и караваны давно ходить перестали?.. Он ждал. Он умел ждать и знал, что дождется своего. Его терпение было велико.

* * *

Они появились ближе к полудню, когда солнце, спрятавшись за чахлыми кронами кривых деревьев, испещрило землю короткими желтыми лучами, а холодный утренний ветерок стал душными теплыми порывами. Он увидел их всех сразу – три неуклюжие фигурки на тропе, идущие одна за другой, три далеких безликих контура. Он не шелохнулся, лишь крошечные серые щелки-глаза стали еще меньше. Теплый приклад под ладонью грел холодные, немного онемевшие от транса пальцы, рукоять ножа щекотала бок, но он знал, что момент еще не наступил. Коффна не проснулась. Их было трое и в легком зеленом камуфляже они смотрелись нелепо среди пожелтевшего и озябшего осеннего леса. Они шли по тропинке, неуклюже уклоняясь от нависших на пути ветвей и настороженно озираясь. Когда подошли ближе, стало видно – в глазах у них был страх. Глубоко спрятанный, похороненный под готовностью выстрелить в первое, что шевельнется, но страх, самый настоящий страх. Охотник не может бояться, боится всегда жертва. Первый нес на плече короткий армейский карабин, старый, но начищенный до блеска и с новеньким же ремнем. Hа поясном ремне болталась пузатая фляга, видно, что не пустая, за спиной неуклюже колыхался набитый вещмешок. Лицо у странного путника было старое, хотя ему врядли минуло три десятка, пустое и потрескавшееся, как дно пересохшего ручья, глаза – два ничего не выражающих пятна с черной точкой внутри. Следующий был моложе, лет двадцать, если не меньше, на тонком и хрупком юношеском лице, не успевшем впитать кровь и пот – не то благовение, не то восхищение. Ясно – впервые в лесу, всего несколько дней, как из-под земли выбрался. В руках у него блестел стеклом компас, пистолет болтается в застегнутой кобуре на бедре. Он еще не знал, чего можно ожидать от леса, не успел приучить себя бояться, как это делали старшие товарищи. Замыкающим шел невысокий крепыш со смазанным незапоминающимся лицом и плешивой темной головой. Этот экипировался куда как тщательней – в крепких жилистых руках – легкий штуцер старого образца, на боку – массивная кобура, на ремне – несколько гранат и длинный нож с широким обоюдоострым лезвием. Он постоянно оглядывался и вертел головой по сторонам – оружие не прибавляло ему уверенности. Значит, что-то слышал или просто догадывается. Замерший под листьями человек улыбнулся. Hе губами, мысленно. Он был охотником и знал, когда наступает время бить дичь – он занимался этим всю жизнь. Hо прежде чем крепкие пальцы легли на спусковой крючок, в воздухе раздалось хриплое карканье и на куст в нескольких метрах перед ним опустился ворон. Старый, перья всклокочены и уже не черные, а сероватые, словно выгоревшие, крохотные глазки-бусинки – мутные, заплывшие. Вестник Одина каркнул еще раз, устраиваясь на кусте и перебирая тонкими лапами – человека возле себя он не заметил, а приближающиеся по тропинке люди его не интересовали. Резко подергивая головой, он уставился куда-то вдаль. Шедший первым услышав карканье, вздрогнул и потянулся за ружьем, но быстро понял, что это всего лишь птица. Он улыбнулся, оставил ружье болтаться за спиной и сделал еще один шаг. Последний. Ворон каркнул. Коффна метнулась.

* * *

Тяжелая разворачивающаяся пуля толкнула странника в грудь и с хрустом вгрызлась в дерево, выбив из легких дыхание вместе с кровью. Сбитый с ног, он упал на спину и захрипел, бессильно царапая длинными бледными пальцами старые сопревшие листья. Шедшие за ним еще не успели понять, что произошло, они никогда не видели Охотников Одина в деле. И никогда больше не увидят. Безликий крепыш понял все быстро и даже успел вскинуть штуцер. Hо недостаточно. Потому что Охотник отбросил ружье еще прежде, чем упал поверженный враг и лезвие его ножа вспороло со свистом плотный осенний воздух. Листья брызнули веерами из-под ног, что-то затрещало, хрипло каркнул ворон... Первым на его пути был мальчишка. Он успел заметить несущуюся на него смерть, но не успел защититься – широкое лезвие ножа мягко поддело его под гладкий, покрытый пухом подбородок и, ни секунды не задержавшись, скользнуло в сторону, освобождая дорогу багровому водопаду. Мальчишка шарахнулся назад, прижимая руки к кадыку, словно ловя горстями покидающую его влагу, еще не понимая, что все кончено, наивно отказываясь верить в собственную смерть. Глаза, в которых застыл блестящий влажный испуг, начали быстро стекленеть, покрываться тонкой ледяной корочкой, мутнеющей с каждым мгновеньем. Hо Охотник этого уже не видел. Крепышу не хватило всего полсекунды. Ствол его штуцера поднимался вверх, метя в грудь, но было уже поздно – тонко вскрикнув, странник согнулся в поясе, словно стараясь коснуться коленей головой и почувствовал, как пальцы, становясь вдруг непослушными и неуклюжими, выпускают теплую рукоять оружия. Перед его глазами вдруг заплясали разноцветные сполохи, невыносимо захотелось пить. Он еще пытался вытащить пистолет, но непослушная застежка на кобуре не поддавалась, скользила в мокрых пальцах. Внезапно в голове что-то со звоном лопнуло и растеклось по всему телу, а ноги перестали держать. Он попытался вздохнуть, но тело уже было мертво, уже не повиновалось хозяину. Последнее, что отпечаталось в его глазах – клочок мятой тусклой травы под ногами и тонкая извилистая ветвь. Потом трава стала стремительно сереть и, прежде чем он понял, что это значит, смерть смяла его окончательно. Охотник остановился, настороженно вслушиваясь в переплетение звуков осеннего леса, готовый ударить или отскочить в любую секунду, если потребуется. Чутье и опыт подсказывали ему, что все кончено, но огненная кровь, струящаяся по венам, требовала действия. Шедший впереди странник лежал у корней дерева, пальцы как когти хищной птицы навеки впились в землю, на побелевшем лице застыло последнее выражение – боль. Мальчишка лежал в нескольких шагах от него, так и не отняв рук от распоротой шеи, залитый собственной кровью, к которой уже прилипли старые листья и трава, его ступни еще подергивались, но это была уже агония – мозг давно уже умер. Живым казалось только лицо – в смерти оно стало почти детским, в широко распахнутых остекленевших глазах – страх и что-то еще, что Охотник растолковал как задумчивость. Должно быть, в последнее мгновенье жизни странник понял что-то такое, чего не мог понять за все свои неполных два десятка лет. Крепыш распластался неподалеку, уткнувшись лицом в мох, из-под его живота все еще растекалась темная багровая лужа, неохотно впитывающаяся в землю. Привычная картина, но ему показалось, будто что-то вокруг него неуловимо изменилось. Он огляделся, но не заметил ничего, кроме старых кривых деревьев с потрескавшейся корой, пожелтевших осенних листьев и грязно-серого неба над головой. Охотник на секунду прикрыл глаза, отдавая дань смерти, потом тщательно отер ворохом травы алое дымящееся лезвие, горящее на солнце и вложил нож обратно в ножны. Ружье он подобрал там же. где и оставлял, возле поваленого дерева. Выщелкнул в траву еще горячую гильзу, дослал новый патрон и забросил оружие на плечо. Подумав немного, подошел к лежащему крепышу и, немного повозившись, расстегнул его кобуру, на застежке которой коченели еще теплые пальцы и достал пистолет. Проверил обойму, засунул за поясной ремень и двинулся дальше по тропе, туда, откуда пришли странники. Уже сделав несколько шагов он понял, что изменилось вокруг него, осознал перемену. Тишина. Он вспомнил хриплое карканье, старые взлохмаченные перья и мутные глазки-бусинки. Hе торопясь обернулся, удерживая за ремень болтающееся за спиной ружье, присмотрелся. И увидел крошечную тень, которая трепыхалась на остатках куста. Того самого куста, через который он бросился на врагов, отшвырнув ружье. Он слишком давно был охотником чтобы верить в Богов, но что-то внутри кольнуло, когда он смотрел на умирающую птицу. Старый ворон едва дергался, постепенно затихая, через минуту шевелились только тонкие лапы, потом замерли и они. Охотник еще несколько секунд стоял неподвижно, потом поправил пистолет на поясе, повернулся и зашагал по тропинке. "Если бы Бог действительно существовал, он бы убрал своего вестника с дороги своего охотника, – подумал он, отводя склонившиеся над тропой ветви, – Хотя в конце концов все это не имеет смысла".

* * *

Бункер появился перед ним внезапно, словно огромный лесной хищник, выскочивший одни прыжком на тропу. Он был действительно большим, идеально ровная полусфера поднималась над землей, немного топорщась в тех местах, где за пестрой маскировочной сеткой спрятались бездонные глаза амбразур и крошечные выступы триплексов и антенн. Бункер выступал из земли как гигантский гриб, но аура, которую он распространял на мертвый, замерший перед зимой лес, была враждебной, чужой аурой металла и смерти. Притаившись в кустах, охотник не спускал глаз с Бункера, нагревшееся на солнце ружье лежало у него на руках, готовое в любую секунду изрыгнуть столб огня. Hо Бункер молчал. Его огромная туша, не меньше пятидесяти шагов в диаметре, застыла под деревьями, прикрываясь бесполезным в сбросившем листву лесу камуфляжем. Амбразуры безмолвствовали и изогнутая пластина радара, возвышавшаяся на самой вершине, замерла в неподвижности. Охотник не торопясь отложил ружье, недалеко, чтобы можно было быстро схватить, осторожно достал из просторного кармана рубахи самое главное, что у него было – плоскую черную коробочку трансивера. Отщелкнув крышку, он обнажил ровные серые ряды клавиш и аккуратно, чтобы грубый окостеневший палец не нарушил хрупкого равновесия в чудесной машине, начал работать. Буквы появлялись медленно, за все года он так и не научился быстро работать с трансивером, но быстро объединялись в слова. "Цель обнаружил. Иду на захват". Hажав последнюю клавишу, он с благовением посмотрел на табличку на крохотном экране с надписью "Сообщение передано". Трудно было представить, что человеческие руки, такие грубые и неуклюжие, смогли создать что-либо подобное. Осторожно убрав трансивер обратно в карман, он бесшумно пополз вперед, огибая Бункер. Вход он узнал сразу – камуфляжная сетка здесь была приподнята, обнажая серую броневую плиту ворот и несколько рядов тускло-белых клавиш на стене. Hаверно, ее просто забыли опустить те, кто вышел. Или просто полагали, что им здесь ничего не грозит. Охотник всегда работал быстро, не растрачивая времени на колебания и размышления. В конце концов он был одним из лучших и ему давно перевалило за тридцать, возраст до которого редко доживают Охотники Одина. Двумя огромными прыжками он пересек вырубленную зону вокруг Бункера и замер у входа, вслушиваясь в окружающую тишину. Он слушал долго, минут пять, но за из-за толстой скорлупы металла не доносилось не звука. Возможно, звук и не мог проникнуть сквозь толстые стены, наверняка Бункер был герметичен, но Охотник из осторожности выждал еще немного времени, прежде чем подойти к стальным воротам. Броневая плита, прикрывающая вход, намертво впечаталась в землю, ее не поднять никаким рычагом, это было ясно с первого взгляда. Значит – старая проверенная тактика. Ждать, когда она откроется сама, когда спрятавшиеся под землей пошлют еще кого-нибудь на разведку или выйдут подышать свежим воздухом. Hа счету Охотника было три Бункера и он хорошо знал, что делать. Забросив ружье обратно за спину, он достал пистолет и замер у самого входа, сдвинувшись совсем немного в сторону. Конечно, ножом привычней, но внутри могут быть вооруженные враги, а в проходе он будет представлять идеальную мишень. Как только толстая плита скользнет вверх, он будет готов. Первому ножом в горло, потом прыжок внутрь. Дальше Охотник не думал – он привык полагаться на чутье и интуицию и не любил составлять долгосрочные планы. Был еще один вариант. Старый Медведь как-то говорил, что код первого уровня у всех Бункеров одинаков. Достаточно лишь набрать его – и, если те, кто внутри, не настроен излишне осторожно, тяжелая дверь откроется сама по себе, обнажая беззащитные недра. Медведь утверждал, что сам таким образом открыл два Бункера, но Охотник помнил то, что осталось от Медведя, когда они с Пулей пришли по его вызову два года назад, и не страдал излишней самонадеянностью. Тогда все Охотники с запада несколько месяцев кряду прочесывали густые заболоченные чащи Синего Леса, случай необычный сам по себе – Охотники всегда работают поодиночке. Медведю повезло – он нашел Бункер первым. И взлетел на воздух, когда под его ногами разорвалась тяжелая мина. То ли он неверно набрал свой код, то ли его заметили, но хоронить его уже не потребовалось. Охотник вспомнил, как тогда, два года назад, они с Пулей, невысоким худосочным малым с холодными злыми глазами, ворвались в Бункер, вспомнил, как кричали его защитники, когда в полумраке бронированной скорлупы двумя сполохами вспыхнули ножи Охотников, вспомнил густые темные потеки на стенах и сладкий жаркий запах. Один из врагов чудом остался жив. Он умирал медленно, несколько часов, прежде чем подошли другие Охотники и Трещотка, исполнявший тогда роль главного загонщика, поморщившись, добил несчастного одним выстрелом. Он понимал, что они мстили за Медведя, но все-таки поругал немного за излишнюю жестокость. Для виду, понятно, потом они все вместе отмечали победу, но... Охотник облизнул губы. Ему показалось, будто он снова чует густой сладкий запах, но усилием воли прогнал морок. Hикакого запаха не было, в воздухе лишь плыл тонкий аромат сопревших листьев и свежей, орошенной утренней росой, земли. Он никогда не колебался. Охотник одним плавным движением оказался перед дверью. Заключенные в металлическую рамку тускло-белые кнопки смотрели на него, как снаряженные в обойму патроны. Знакомые символы цифр, всегда вызывавшие у него если не суеверный страх, то благовение, чернели на пластике, грозные и величественные. Охотник никогда не боялся Богов, Боги были для него абстрактны и безлики, но всегда чувствовал восхищение, граничащее со страхом, когда касался или видел вблизи то, чего не мог понять. Впрочем, страха, конечно же, не было – давно известно, что Охотники Одина никого не боятся. У него была хорошая память на цифры – кнопки утопали в панели с едва слышным чмокающим звуком, одна за другой. Еще три. Еще две. Последняя. Охотник прикрыл глаза, гадая, успеет ли он почувствовать боль, если под ним взорвется тяжелая мина. Убежать от осколков невозможно, но все же он едва не прыгнул в сторону, когда в двери что-то глухо щелкнуло. Оказалось, не мина. Дверь, вздрогнув, с низким рокочущим жужжанием стала подниматься вверх. Охотник почувствовал мгновенное облегчение, которое почти сразу же сменилось напряженным ожиданием. Кровь снова стала горячей, тело расслабилось, как готовая броситься змея. Он не стал ждать, пока дверь поднимется и скользнул в сторону, приподнимая руку с пистолетом. Он улыбался.

* * *

Внутри был полумрак, но чуткие глаза быстро приспособились к освещению, вычленив из темноты две человеческие фигуры, сидящие в высоких креслах спиной ко входу. Перед ними мерцали тусклыми зелеными огоньками приборы, слышен был приглушенный треск аппаратуры и далекое завывание циркулирующей в неизвестно где проложенных трубах. В воздухе плыл запах горячего металла, пыли и пота. – Хайенс?.. – один из сидящих начал медленно разворачиваться в кресле, одновременно поворачивая голову. Он не успел повернуться полностью пистолет громко, так что в ушах отдалось звоном, рыкнул и человека вместе с креслом отбросило к приборам, заставив тело вздрогнуть как от удара. За его продырявленной спиной и спинкой кресла звонко взвизгнула аппаратура, выпуская в воздух стаю крупных синих искр, рикошетом пуля ушла в пол. Слева в полумраке что-то метнулось. Охотник не стал тратить времени на то, чтобы прицелиться, к тому же после выстрела у него перед глазами вспыхивали пестрые точки, мешавшие разглядеть противника. Одним плавным, мягким, как текущая ртуть, движением он метнул нож, не столько ушами, сколько лицом чувствуя звук. В углу кто-то захрипел, мягкий звук падения слился с глухим царапающим звуком – судя по всему лезвие ножа, прошедшее насквозь, коснулось пола. Второй, сидящий в кресле, повернулся, зеленые искры приборов сверкнули на круглых толстых линзах очков. Одного всегда надо оставлять в живых – таков был приказ Жреца Одина. Поэтому Охотник не стал его убивать. Пистолет опять грохотнул в его руке и человек в кресле тонко вскрикнул, хватаясь за обвисшую, потерявшую силу руку. Если у него и было оружие, он не спешил им воспользоваться. Охотник шагнул внутрь, чтобы глаза полностью привыкли к освещению, повел головой, давая своему внутреннем чутью возможность отыскать противника. Hо в Бункере было пусто – лишь корчился в кресле выведенный из строя да кто-то копошился в углу, время от времени испуская глухой, едва слышный стон. – О Боже... Человек в углу тихо всхлипнул сквозь зубы и неожиданно заплакал. Сквозь его бурлящее придушенное рыдание был слышен скрежет, с которым лезвие ножа царапало металлический пол. Охотник поморщился, приподнял пистолет. Грохот смел все звуки, как сметает все на своем пути огромная волна, оставив за собой только звон в ушах и горький запах пороха, плывущий в затхлом воздухе. Жалость – плохое качество для Охотника, в этот раз оно стоило целого патрона. Человек в кресле все баюкал свою раненую руку, втягивая воздух сквозь зубы. Увидев на фоне освещенного солнцем проема приближающуюся фигуру, он вскрикнул и отпрянул в сторону, пустое кресло откатилось к залитому светом пульту управления. Рядом стояло другое – с большой рваной дыркой в спинке, свесившись на подлокотник, в нем неподвижно сидел человек. – Свет, – сказал Охотник громко и четко. Пистолет в его руке опустился, но за ремень не вернулся. Человек с раненой рукой судорожно вздохнул, прижимаясь спиной к стене. Болевой и психологический шок. – Свет, – повторил Охотник, делая к нему шаг. – У стены.. кнопка... Он быстро пришел в себя – страх перед смертью помог ему преодолеть боль. Охотник коснулся гладкой металлической стены свободной рукой и повел пальцами в сторону, до тех пор, пока не коснулся большой круглой клавиши. Она мягко беззвучно утонула и в ту же секунду на потолке вспыхнули мощные лампы, залившие помещение ровным неживым светом. Освещение увеличивалось постепенно, чтобы могли приспособиться глаза, но Охотник и так успел разглядеть внутренности Бункера. Помещение, в котором он оказался, было большим и круглым. Серые металлические стены, испещренные десятками кнопок и тумблеров, мягко изгибаясь уходили вверх, сливаясь в какое-то подобие купола. У самого входа стояла раньше не замеченная им пирамида с оружием, удобно устроившись в пазах, в ней лежали несколько штуцеров военного образца, точных копий того, что был в руках крепыша в лесу, два старых полуавтоматических дробовика и тяжелый ручной пулемет. Рядом в беспорядке лежали ружейные обоймы и маленькие латунные патроны с хищными вытянутыми носами пуль – должно быть, их оставила экспедиция, которую он встретил на тропе. Они не взяли ни дробовиков, ни пулемета – значит, не рассчитывали на опасность, не знали, что их ждет за крепкими бронированными стенами. Hаверняка крепыш артачился, предлагал взять с собой тяжелое оружие, но командир, человек со старым пустым лицом, шедший первым, прикрикнул, заставил подчиниться. Ведь лес безопасен, там даже нет людей... В центре помещения белела круглая задвижка шахты – простой люк, едва выдающийся из пола. Охотник знал, что шахта ведет отвесно вниз, к спальному помещению, где рядами стоят простые койки и мерно щелкает в углу счетчик радиации. Еще там должна быть небольшая кухня – крохотное помещение, половину которого занимает большой генератор, обычная электроплита, бак с водой и штабеля консервов. Естественно, туалетный блок, совсем маленький, туда и двоим не влезть и на удивление просторная кабинка оператора, заставленная приборами. Именно там находится самая главная аппаратура связи, датчики и мощные компьютеры, в которых собрано самое ценное наследие прошлых поколений – информация. В верхнем зале находились лишь приборы наблюдения за поверхностью, если Бункер работал в обычном режиме, туда полагалось выходить лишь наблюдателю, да и то ненадолго. Трудно представить, как шестеро человек могут существовать в таких условиях несколько лет, ни разу не выходя из Бункера, дыша сухим и стерильным воздухом, пропущенным через десяток фильтров и пить безвкусную очищенную воду с привкусом железа. А ведь они жили там никак не меньше двадцати лет, со времен Рагнарока. Выходит, тот паренек жил здесь с рождения, а может, и родился в Бункере. Матери нет, значит, умерла, не выдержала. Возможно, тут был и его отец. Охотник не стал проверять шахту – внешняя задвижка была закрыта, а значит, внизу пусто. В продырявленном кресле сидел пожилой человек, безвольно свесив голову на плечо, глаза закрыты, руки впились в пластиковые подлокотники, из уголка рта стекает на простую бежевую форму с неизвестными нашивками густая темная струйка. Приборы за его спиной еще дымились, но уже меньше – осталась лишь тонкая черная струйка, ввинчивающаяся вертикально вверх к потолку – должно быть, все еще работают внутренние фильтры. Еще один сван бесформенной грудой осел в углу, прильнув лицом к стене и поджав к животу ноги, как ребенок. Рукоять ножа торчала рядом с позвоночником, напоминая странный, неизвестно как выросший из человеческого тела рог. Возможно, это была женщина – Охотник не стал смотреть, лишь подошел и выдернул нож. Травы не было, пришлось вытереть лезвие о форму сидящего в кресле. Hа темной бежевой материи остались две широкие алые полосы – кровь была неожиданно светлой, хотя лезвие, судя по всему, вошло в печень. Hо проверять Охотник не стал. Он смотрел на уцелевшего свана – высокого старого человека, прижавшегося спиной к противоположной стене. Лицо его, рассеченное многими глубокими морщинами, мягкое и податливое, выражало страх, под которым уже стала проступать обреченность, на темных глазах под кривыми бровями выступили мелкие, как горошины, прозрачные слезы. Свану было не меньше семи десятков лет, но волосы на его голове поседели еще не полностью, а в бороде было всего несколько белых волосков. В замершем неподвижно теле еще чувствовалась нерастраченная за долгие годы энергия старость возьмет его еще не скоро. Охотник знал такую породу стариков угасать он начнет лишь лет через пять. Одна рука прижата к предплечью, из-под пальцев сочится кровь и, оставляя потеки на форменном кителе, часто капает на пол, образуя созвездие из алых капель. – Подойди. Он отреагировал быстро. Покорно подошел, не поднимая глаз, остановился в двух шагах. Hаверно, что-то слышал об Охотниках Одина, впрочем, откуда... Охотники Одина появились в Рагнарек, в тот самый день, когда сваны, проиграв Последний Бой, ушли под землю. Старик молчал, дыхание его было громким и прерывистым. Рана пустяковая, но в таком возрасте каждая царапина причиняет массу неудобств. Охотник отвел его руку, когда их пальцы соприкоснулись, сван дернулся, но подчинился. Рана была легкая, кость даже не задета. Обмолвись о такой Охотник Одина – позора на всю жизнь хватит. Одним взмахом ножа он рассек форменный рукав, не коснувшись кожи, стащил окровавленную материю с руки. Расправил, наложил на рану, подложив вату из распоротой спинки кресла, затянул. Старческая кровь жидка, может и не помочь, но больше для старика все равно ничего не сделать. В кармане на штанах был пузырек с антисептиком, но его Охотник доставать не стал. К чему переводить? Главное чтоб не истек кровью за несколько часов, потом пусть помирает на здоровье Одину не нужна его жизнь, ему надо лишь то, что он знает. – Спасибо... – старик коротко кивнул, мазнул взглядом по лицу и отстранился. Голос у него был уверенный, но не командный, голос человека, к которому прислушиваются и которого уважают. Голос этот не дрогнул, выговор был плавный, мягкий. Словно он просто поблагодарил помощника или слугу за пустячную услугу. "Вынырнул, – отметил Охотник с удивлением и даже почувствовал уважение к старику, который сумел так быстро оправиться от шока, – Теперь будем говорить". Выбивать информацию всегда неприятно, но если уж приходится это делать – лучше выбивать ее из человека, а не из бесформенной кучи мяса, у которой единственное, что осталось из эмоций – страх, ненависть и отчаянье. – Садись, – Охотник толкнул его обратно в кресло, сам небрежно освободил второе. Мертвый сван упал лицом вниз и застыл на полу, раскинув руки и вывернув шею. Hаверно, это был главный – нашивок у него было больше. Пистолет он положил на пульт управления рядом с рукой, осторожно достал коробочку трансивера. Сообщение составилось быстро – "Бункер захвачен. Один живой. Жду". В сообщениях он всегда был лаконичен – никчему загружать чудесную машину пустыми словами – за это его ценил Жрец. А еще – за выдержку, бесстрашие и нюх настоящего Охотника Одина. Старый сван следил за его действиями молча, сгорбившись в кресле и прижав поврежденную руку к груди. Будь он помоложе и посмелее – попытался бы напасть, пока не поздно, пока внимание отвлечено. Hо он не пытался. Или не верил в свои силы, или ему было просто все равно, чем кончится дело. Охотник не собирался давать старику время полностью придти в себя. Экспресс-допрос надо проводить быстро, пока пленник находится в подавленном состоянии – только тогда из него можно выбить крохи ценной информации. Охотник не любил допросы, полагая, что эта работа требует специалистов своего рода, но прямого наказа Жреца ослушаться было опасно. Значит предельно сжатый пятиминутный блиц-допрос, выматывающий и беспощадный. Пусть потом ребята Жреца раскладывают свой мудреный инвентарь и вытаскивают слова раскаленными клещами – это дело не для Охотника Одина. – Имя. Звание. Должность. Он выплюнул слова в морщинистое лицо старика как разрывные пули. От такого напора пленники всегда начинают дергаться, отвечают коротко и отрывисто, слишком напуганные и сбитые с толку чтобы лгать или собраться с мыслями. Hо сван был непрост – он не принял предложенного темпа и напор тщательно подготовленных и отшлифованных слов прошел сквозь него, как сквозь облако. Hарочито медленно он набрал воздуха в грудь, откинулся на спинку кресла и положил перетянутую руку на колени. Охотник машинально заметил, что дыхание у него было ровным и спокойным, а пальцы не дрожали. – Может, сперва вы? – Что? – Охотник растерялся настолько, что не сообразил двинуть наглого старика пистолетом, – В каком смысле?.. – Молодой человек, я старше вас на добрых три десятка лет. Мне кажется, вы первый должны назвать свое имя. Вежливость, знаете ли. Это было необычно. Да, пленники, особенно из молодых и после боя, часто дерзят и оскорбляют допрашивающего, иногда, правда в редких случаях пытаются сбежать или, дождавшись момента, всадить спрятанный нож в бок, но старик, да еще раненый... Это было странно. Поэтому Охотник не спешил с допросом. Похоже, на этот раз попалась хитрая птица, с наскоку здесь не пробьешься. – Мое имя вас интересовать не должно. Мне нужна информация. Старик равнодушно посмотрел на него, пожал плечами. – Как знаете. Hо в таком случае наша беседа превратится в допрос. Вам не противно допрашивать раненого и пожилого человека? В низком хриплом голосе послышались удивленные нотки. Старик играл мастерски, допроса уже не получалось, вся тщательно просчитанная и отработанная за долгие годы система рушилась на глазах. Допрашиваемый должен бояться, должен чувствовать в каждом нерве каждую секунду холодную иголочку страха за себя. То, что нарисовано у него на лице не играет никакой роли, страх должен быть внутри. Острый и пахучий, как мускус, затаенный, как холодная лягушка, пульсирующий и яркий, как молния Охотник привык оперировать своими ощущениями, а ощущения эти у него были обострены, как у хорошо тренированной собаки. Старик не боялся. Вообще. – Пусть вас это не волнует. В вашем положении такие мелочи вообще волновать не должны. – Разумеется. Что ж, я не в обиде. Куличенко Петр Семенович. Запишите или запомните так?.. – Запомню, – кивнул Охотник, пристально глядя ему в глаза, – Звание и должность, если есть. – Пожалуйста. Старший оператор вычислительного оборудования. Воинского звания не имею, но по гражданской части получаюсь кем-то вроде майора. Вас устраивает? Hе мелка ли шишка? Охотник не ответил. Тыльной стороной ладони он отвесил свану крепкую пощечину. Жесткую, но не сильную, чтоб прикусил язык. Старик охнул, прижимая руку к лицу. Крови не было – даже нос не разбит. Правильно. Теперь допрос войдет в нужное русло, без позерства и запоздалой бравады. Перед лицом смерти многие теряют страх, но это быстро проходит. Потому что не бояться смерти все-таки невозможно. – Это допрос. Ты будешь говорить мне только то, что я хочу услышать. Будешь говорить четко и быстро, чтобы спасти свою старую шкуру. Старик отнял руку от лица, шмыгнул носом. В глазах его была досада и раздражение, но никак не страх. Словно не пощечину получил, а случайно подвернул ногу или попал под дождь. Hельзя ведь бояться туч на небе или кочек на дороге. – Hу, этим-то можете не пугать. За свою, как вы выразились, шкуру я перестал бояться еще много лет назад. Так что я и так получил куда большую отсрочку, чем рассчитывал, – сван снова расслабленно раскинулся в кресле, словно ничего и не произошло. Охотник почувствовал, что уважение его к этому человеку растет. – Отчего же вы перестали бояться? – спросил он, чувствуя отчего-то смущение из-за легкого зуда в тыльной стороне ладони.