Текст книги "Корсары Ивана Грозного"

Автор книги: Константин Бадигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

– Пока до божьего суда дойдет, – чуть заметная усмешка тронула губы Вяземского, – Малюта Скугатов все жилы из человека успеет вытянуть. Да и сковогоду он не хуже сатаны умеет калить.

Царь Иван захлебнулся смехом:

– Правду говоришь, Гриша охулки на руку не положит. Однако клятва великое дело. Ты не мне, богу клянешься… Скажи, Афоня, скоро ли мастера корабли построят, что в Вологде заложены?

– Шесть к будущему году обещают, великий госудагь.

– Следи за ними, Афоня. Отличные должны быть корабли. И лес добротный, и постройка крепкая. Каждый гвоздь пусть оловом покроют, дабы не ржавел… Для нашего царского обихода строятся. – Царь посмотрел на Вяземского. – Может быть, и в заморье с тобой на них поплывем, в гости к Елизавете.

– Как за своим глазом смотгю за твоими когаблями, великий госудагь. Да и мастега неплохие, Аникей Стгоганов из Холмогог пгислал.

– Боюсь, погубят меня враги. Не успеешь ты, Афоня, корабли построить, – сказал царь, в голосе его послышалась тоска.

Афанасий Вяземский посмотрел в глаза государю.

– Остались ли у тебя вгаги, великий госудагь? Тгетий год Малюта и днем и ночью изводит.

– Боже милостивый, сколь казнил я людей, а измены не убавилось… – Потрогал четки и продолжал: – Три дня назад я в Москву вернулся. Хотел ливонские города Лужу и Режицу воевать, да не пришлось.

– Что так?

– В Ржанский ям Скуратов прискакал, бледен, лица нет. Двух лошадей насмерть загнал. Иван Козлов на дыбе признался, что меня бояре выдать королю Жигимонду хотят. Он со многим войском у наших рубежей поджидает. Заговор. Опять заговор! Ты видишь, Афоня, кто неправду творит?

– Может, лишнего наговогил? – спросил Вяземский. – Бывает, не выдегживает Малютиных пыток человек.

Царь Иван хотел ответить, но вдруг повернул голову и сжал в руках свой жезл.

В тишине послышались шаркающие шаги. Кто-то приближался к двери.

Афанасий Вяземский встал со скамьи и схватился за длинный нож, торчавший за поясом.

Дверь скрипнула и отворилась. В комнату вошел Скуратов в черной одежде опричника.

– А-а, Гриша! – радостно вскричал царь Иван.

Малюта поклонился царю и поцеловал ему руку. Кивнул Вяземскому. Встал на колени и долго крестился на иконы.

Царь терпеливо ждал.

– Великий государь, – поднявшись, тихо сказал Скуратов. – Я открыл еще одну измену… Мои люди вызнали, что твой воевода боярин Ивашка Федоров назвал гостей будто бы на охоту. В лесном доме гости пировали и на тебя, государь, говорили скаредные речи.

– Откуда вызнал?

– Мои люди узнали про охоту поздно. Гости разъехались. Тогда они нагрянули в тот дом и выкрали старика именем Неждан. Он служил у боярина Федорова не то дворецким, не то ловчим.

– Что сказал Неждан?

– Старик все мне поведал. Бояре да князья, что в доме пировали, присудили прогонить тебя с царства, государь. А двоюродного братца твоего князя Володимира Старицкого на твое место. Челобитную грамоту ему писали, звали на престол.

Крупные капли пота выступили на лице царя Ивана, он часто задышал.

– Кто был на охоте из моих бояр?

– Неждан имен не назвал. Он человек новый, с литовской стороны. Лучину под ногти загонял, не помогло. Заладил одно: знаю-де только воеводу Ивана Петровича Федорова. Воевода Федоров мыслит-де ко князю Володимиру и хочет посадить его на царское место. Другого боярина Неждан обличье приметил: по бороде и по осанке выходит – князь Иван Федорович Мстиславский.

– Забавно, – сказал Вяземский, – где смута или заговор, князь Иван Мстиславский всегда тут.

– Забавно? – Малюта повернул к нему сивую бороду. – Молчал бы уж… Поведал еще Неждан, что челобитную князю Старицкому повез в Москву тот самый боярин.

– Выходит, у князя Ивашки Мстиславского грамота? – спросил царь.

– Выходит так, великий государь. Князя Ивана Мстиславского надо допросить.

– Нет, Гриша, не дам тебе Мстиславского, он мне добром скажет. – Царь Иван забегал по горнице. – Теперь-то я доберусь до вас, други! Всех под корень, кто челобитную подписал! Детей и жен передушу. Только бы мне ту грамоту добыть… – Царь круто остановился. – А теперь, Гриша, иди пока. Спасибо за верную службу и впредь круши врагов моих без жалости… Иди.

Малюта Скуратов, кланяясь, пятясь задом к двери, вышел.

Царь отставил жезл в сторону, сразу успокоился.

– Посиди-ка здесь, Афоня, а я подремлю… С тобой покойнее. Царица пуглива, кричит по ночам, стонет… да и, признаться, надоела изрядно.

Царь зевнул, поудобнее устроился на мягком сиденье и снова закрыл глаза.

Глава шестая. КОРОЛЬ ПОЛЬСКИЙ, КНЯЗЬ ЛИТОВСКИЙ И РУССКИЙ

Король Сигизмунд-Август вместе с войском долго дожидался призыва московских бояр. Устав от лагерной жизни в Радошкевичах, он решил отдохнуть в замке виленского воеводы Николая Радзивилла Рыжего, брата своей первой жены, польской королевы Варвары. Он любил разговаривать со своим шурином, человеком прямым и честным. После встречи с воеводой у короля обычно наступал период бурной деятельности. Он призывал к себе канцлера, заставлял его рассказывать о делах государства, читал бумаги, не откладывая, принимал решения, диктовал письма – словом, на короткий срок превращался из короля «завтра», как его называли придворные, в деятельного человека.

Разгульная жизнь заметно отразилась на облике короля: длинное морщинистое лицо отливало желтизной. Глаза глубоко провалились. Волос на дынеобразной голове почти не было. Левая рука и правая нога плохо повиновались. Король ходил медленно, шаркая по полу. Густые усы и длинная борода, посеребренные сединой, украшали его.

Находясь в замке Радзивилла, король не подпускал к себе сенаторов, назначенных для присмотра за его поведением, завтракал, обедал и ужинал в обществе шурина или приглашал кого-нибудь из литовской знати.

Король только вчера приехал в замок. Вечером шел противный дождь, за окнами бушевал ветер. Ночью ударил мороз. Проснувшись утром, он увидел вместо черных голых деревьев, уныло торчавших из земли, сверкавший на солнце, разукрашенный инеем сад.

Настроение у короля после сна было бодрое, праздничное. Рассевшись в мягком кресле у камина, он слушал своего шурина.

Радзивилл Николай Юрьевич Рыжий принадлежал к знаменитому литовскому роду, одному из самых богатых и могущественных. После смерти своего двоюродного брата Радзивилла Николая Ивановича Черного он стал покровителем протестантской церкви в Литве. С мнением Николая Радзивилла считались многие знатные дворяне.

– Ваше величество, – говорил виленский воевода, – вчера из Стокгольма приехал мой племянник. Он рассказывал много интересного про шведские дела… Московит, как вы знаете, добился своего. Он заключил с королем Ириком вечный мир, назвал Ирика своим братом и уступил ему Эстонию, обещал помощь в войне с вашим величеством…

– Продолжай, пан Никола.

– Московит обещал помирить Швецию с Данией и ганзейскими городами, а если ему не удастся добиться мира, обещал объявить Дании войну.

– Да, да. А что получит за все это московский царь?

– Должен был получить вашу сестру Катерину, ваше величество… Московский посол приехал в Стокгольм с многочисленной свитой, он привез договорную грамоту и должен был сопровождать герцогиню до русской границы.

– Как?

Король Сигизмунд долго сидел с выпученными глазами. Краска залила его лицо, жила на лбу вздулась.

– Он хотел обесчестить мою сестру? – наконец произнес король, вытирая платком пот со лба.

– Я думаю, он хочет жениться на вашей сестре, ваше величество, стать вашим родственником и заявить себя наследником Литвы… Я прошу вас не волноваться. – Воевода протянул королю золотую чашу с вином.

– Как? – кипел Сигизмунд. – Но ведь она замужем, у нее муж жив и здоров. А великий князь Иван женился второй раз на дочери кабардинского князя!

– Ваше величество, успокойтесь. Ваша сестра уже вне опасности. Она стала королевой Швеции. Поздравляю вас! Однако этот упрямый московит по-прежнему хочет жениться на ней.

– Отправьте гонца с нашим поздравлением в Стокгольм. И клянусь, – сказал Сигизмунд, подняв кулак, – приложить все свои силы, дабы уничтожить московита, врага всего христианского мира.

– Ваше величество, я пользуюсь предоставленным мне правом говорить вам все в этом замке и еще раз хочу напомнить о самом главном. Восточным моремnote 20Note20
  Балтийское море.


[Закрыть] должны владеть мы. Ливония должна быть нашей. Московита нельзя допускать к берегам… Ливония числом укрепленных мест превосходит Прусскую землю, а наше государство особенно в них нуждается, потому что с севера и востока окружено дикими, варварскими народами. Если вам, ваше величество, будет принадлежать Ливония, вам будет принадлежать и владычество над морем.

Виленский воевода ближе подошел к королю. Он знал, что слух у него слабоват.

– Но главная причина, ваше величество, заставляющая нас бороться за Ливонию, состоит в том, что, отвергнутая нами, эта славная страна со своими удобными гаванями, крепостями и торговыми городами перейдет к опасному соседу. Но если, ваше величество, необходимо выгнать московитов из Ливонии, то почему мы должны снова оставить ее яблоком раздора? Мы должны взять ее себе, – повторял виленский воевода. – Вместе с московитами надо изгнать и шведов, могущество которых тоже опасно. Но прежде следует покончить с Москвою… Ваше величество, мы здесь, в Вильне, считаем вас литовцем и надеемся, что вы не забудете, как важно для Литвы обладать Восточным морем.

Виленский воевода, окончив свою большую речь, внимательно глядел на короля, стараясь понять, как он воспринял его слова.

Король смотрел на пляску огней в камине. Сухие березовые дрова весело и дружно потрескивали, ярко вспыхивали, когда загоралась береста.

– Благодарю, мой дорогой Николай. Ты всегда так хорошо объясняешь. Я все понял. Конечно же, я литовец, и судьба Литвы меня всегда тревожит. Мне обидно, что не могу делать так, как хочу. Мелкие шляхтичи стоят выше короля. Шляхтичи заглядывают мне под одеяло и считают, сколько я выпил глотков вина. Во главе государства стоит не король, а сейм. Правильно сказал обо мне московский князь: «Повелеваем всеми, а не повелевает». Печально, но это так. Мне запрещено послать хотя бы одного вооруженного шляхтича за рубежи нашего государства.

Король, продолжая смотреть на огонь, тяжело вздохнул.

– Ты ведь знаешь, что имения короля сравнены со шляхетскими, я плачу подати одинаково со всеми и нас судит один и тот же суд… Я связан по рукам и ногам. Поэтому я предпочитаю общество женщин и часто подписываю бумаги не читая. Наплевать! Раз все равно я ничего не могу сделать. Дорогой Никола, – помолчав, продолжал король, – помнишь, в этой комнате я предложил руку и сердце твоей сестре Варваре? Она ответила мне согласием. Прекрасная женщина… Боже мой, как я был счастлив! Я готов был отдать корону за поцелуй, за одно ее слово!

Король Сигизмунд замолчал.

– Ваше величество, вы оправдали ее доверие, вы проявили железную твердость, ваше величество. Вы рыцарь… Я слышал, – вкрадчиво говорил воевода, – готовится сейм, на котором хотят нас, Литву, объединить навечно с Польшей. Вы согласны с подобной унией?.. Говорят, что Литва будет лишена всякой самостоятельности. Такое объединение противно нам, литовцам. Это не только мое мнение, ваше величество.

Король Сигизмунд попал в тяжелое положение. Сенаторы, приставленные к королю, неустанно старались внушить ему о необходимости унии. Он понимал, что скоро придет время и он должен будет узаконить объединение.

– Все зависит от вас, литовцев, – сказал после долгого раздумья король, – вы должны сами решить свою судьбу. А что я могу?.. Слово последнего шляхтича на сейме стоит больше, чем мое. Конечно, дорогой Никола, сердцем я буду с вами.

Король сделал несколько глотков из золотой чаши и снова вытер глаза платком.

– Ах, Варвара, Варвара, – произнес он растроганно.

Король мог долго молчать. Николай Радзивилл кашлянул, пытаясь вывести его из задумчивости.

– Дорогой Никола, это ты? – Король неосмысленным взглядом уставился на виленского воеводу. – Ах, да, ведь я в твоем замке! Мы, кажется, говорили о городе Нарве… Московский князь захватил его в свои руки. Что я хотел сказать? Московский князь… Мои придворные смеются над ним. Они говорят, что московит дал слишком большие выгоды английским купцам. Они обвели его вокруг пальца. Подумать только, англичане не платят таможенных пошлин, он ничего не оставил на пользу своему государству. Дурак! Он потерял последние остатки своего ума.

– Московский князь вовсе не дурак, ваше величество. Он изверг, кровопийца, иногда помешанный, но не дурак. Я удивляюсь порой его прозорливости и чуткости в политике… Выгоды, предоставленные англичанам, давно окупились. Вы ведь знаете, император Максимилианnote 21Note21
  Император Римской империи.


[Закрыть] строго запретил своим подданным продавать московитам оружие, панцири, порох, серу, селитру… Как известно, в наше время воевать без пороха невозможно. Судьба послала московскому князю англичан, приплывших в Северное море, и надо отдать должное, он сумел превосходно использовать этот случай. Он разрешил плавать в северные гавани только английским купцам, а торговать им он разрешил беспошлинно по всей стране. Теперь у него в изобилии есть все необходимое для войны: оружие и порох. Много английских мастеров состоит у него на службе. Сейчас англичане покупают оружие и другие военные товары в Гамбурге и везут их в Нарву, а другие английские купцы доставляют вооружение в северный порт Холмогоры прямо из Лондона.

Если московский князь захватит всю Ливонию, то большая вина ляжет на англичан, они научили московитов многим полезным делам, поддерживают их оружием и провиантом. Выходит, ваше величество, не англичане обвели московского князя вокруг пальца, а он их. А главное, всех нас, своих соседей… Собственно говоря, англичан не очень-то трогают наши дела в Восточном море. Московский князь понял сие отлично, в этом заключается его прозорливость. Пройдет еще немало времени, и князь перестанет добиваться дружбы иноземцев. Они сами будут заискивать перед ним.

– Я никогда не дам московиту утвердиться в Нарве! – притопнул ногой Сигизмунд. – Я буду писать королям, я натравлю на него всю Европу…

После этих слов он как-то сразу замолчал, поник головой и долго сидел понурившись.

– Ваше величество, английская королева Елизавета, несмотря на ваше письмо…

– Глупая баба, – очнулся Сигизмунд. – Совсем потеряла голову. Она называет московита русским императором. Позор… Я хочу написать ей немедля. Возьми перо, мой дорогой Никола.

Король погладил свою жидкую бородку и стал смотреть в окно. На дереве, стряхивая с веток иней, возились две синички.

– Я готов, ваше величество.

– Ах, да, мы собрались писать письмо английской королеве… Скажи, Никола, сколько лет этой засидевшейся в девках невесте?

– Тридцать пять лет, ваше величество, – подумав, ответил воевода.

– Ну видишь, совсем мало. Ха-ха… Послушай, Никола, а что едят эти птички зимой? Смотри, они веселы! – Король кивнул на синичек, еще погладил бороду и откашлялся: – «Превысочайшей, премогущественнейшей, наипревосходнейшей государыне Елизавете, божьей милостью королеве английской, французской и ирландской, оборонительнице христианской веры, – начал король, закрыв глаза. – Мы видим, что благодаря плаванию в Нарву москаль, не только враг короны нашей, но и всех свободных народов, много преуспел в образовании и в вооружении. И не только в этом. Он получает от вашего величества мастеровых, которые не перестают выделывать ему новое оружие. Кроме того, следует обратить величайшее внимание на то, что знакомство с нашими самыми сокровенными делами скоро доставит ему возможность, зная, чего у нас нет, изготовить погибель всем нам. Не считаем возможным продолжение свободного плавания в Нарву, пока сей город находится в руках московита…»

Король остановился, куда-то ушел мыслью.

– Ваши последние слова, ваше величество, – решил напомнить воевода, – «не считаем возможным продолжение свободного плавания в Нарву, пока сей город находится в руках московита».

– Да, я помню, но мне не хочется думать об этом… Незабвенная и любимая королева Варвара… – почти не изменяя голоса, произнес король. – В этом доме я всегда вспоминаю тебя, счастливые дни, проведенные вместе… Ты не забыл, дорогой Никола, как польские шляхтичи пытались нас разъединить. Ведь моя Варвара была литовка!

– Ваше величество, мы помним, как выступил на сейме воевода Иван Пельчинский. Он сказал: «Я скорей соглашусь видеть на польском престоле султана турецкого, чем Варвару Радзивилл». А потом все члены сейма встали со своих мест и пали перед вами на колени. Они умоляли вас развестись с Варварой и жениться на другой. Но вы, ваше величество, остались непреклонны. «Я дал клятву быть верным жене и не нарушу ее, пока господь будет хранить меня на сем свете. Для меня дороже честное слово, чем все государства в мире». Вы проявили твердость, ваше величество, и Варвара была коронована и провозглашена королевой польского государства. Я никогда не забуду ваших слов.

Виленский воевода растрогался и поднес к губам бледную и вялую руку короля.

– Ах, мое счастье продолжалось всего лишь год! – печально сказал король. – Ее отравили, да, да, я уверен в этом. Было бы лучше получить на сейме отказ. О-о, тогда я отказался бы от польского королевства и стал только великим князем литовским, как мой… прапрадед Ягайла.

– Мы сделали бы вас королем, ваше величество.

Сигизмунд замолчал и стал вспоминать, как на маскараде в нижнем королевском замке он увидел первый раз молодую вдову Варвару Гаштольд, сестру Радзивилла Рыжего. Ему и ей было по двадцать шесть лет. Он в тот же вечер влюбился в нее и через полгода тайком обвенчался. На первое время он скрыл жену в Дубинском замке, расположенном среди дремучего соснового леса. Но как ни скрывал Сигизмунд женитьбу, о ней узнали. В Польше она произвела удручающее впечатление. Поляки боялись, что после этого брака Литва может отделиться от Польшиnote 22Note22
  Польша и Литва до Люблинского сейма 1569 года соединялись практически только личной унией, то есть общностью короля.


[Закрыть].

«Как я был молод тогда, – думал король. – Я мог танцевать весь вечер и всю ночь. А теперь мне трудно ходить. Если бы они не отравили ее, быть может, все повернулось бы по-другому. Ах, моя незабвенная Варвара…»

Сигизмунд поднес к глазам платок.

– Ваше величество, – Николай Радзивилл хотел отвести короля от грустных мыслей, – вечером прискакал гонец с важными вестями из Гданьска, от пана Канарского. Я не хотел вас тогда тревожить, но, может быть, сейчас…

– Важные вести… Давай посмотрим, Никола, чем нас порадует пан морской председатель.

По знаку воеводы слуги привели в кабинет гонца.

– Ваше величество!.. – упал он на колени.

– Не теряй времени, – сказал король, – говори, с чем послан.

Гонец поднялся с колен, откашлялся.

– Ваше величество, – отчетливо и громко начал он. – В начале сентября десять английских кораблей, пользуясь туманом, пришли в Нарву. Ни шведские, ни ревельские каперы не заметили их. Наш человек в Нарве, английский купец Гоман, сообщил список товаров, привезенных на этих кораблях. Пан Канарский считает, что вашему величеству будет интересно ознакомиться с этим списком.

На лице короля выразилось живейшее любопытство.

– Какие товары получили московиты? – спросил он.

Посланец развернул свиток бумаги.

– Пятьсот штук меди, двести средних пушек, – медленно и внятно стал он перечислять, – пятьсот малых пушек, одну тысячу шестьсот штук олова, две тысячи ящиков с другим огнестрельным оружием…

– Ого! Ты слышишь, пан Никола, две тысячи ящиков с огнестрельным оружием…

– Слышу, ваше величество. Список товаров хорошо подтверждает мои слова.

– Читай дальше.

– Тысячу свертков ножей отборных, пять тысяч сабель, две тысячи бочек серы, две тысячи бочек селитры, тысяча малых бочек пороха… Дальше в списке идут другие товары, ваше величество.

– Читай.

– Десять бочек мальвазии, шесть бочек мускателя, две бочки аликантаnote 23Note23
  Мальвазия, мускатель, аликант – сорта вин.


[Закрыть], десять бочек длинного изюма, две бочки лимонов, два ящика с лекарствами, сто штук наволок на постели.

– Это для великокняжеского обихода, – засмеялся король. – Довольно читать, нам стало совсем ясно. Откуда привезли англичане эти товары?

– Из города Любека, ваше величество.

– Как? – взорвался король. – Они прошли вдоль всего берега и их никто не заметил? Десять кораблей? Это возмутительно!

– Ты можешь идти, – сказал Радзивилл гонцу.

– Как нагло ведут себя ганзейские города! – продолжал возмущаться король. – И хуже всех Любек. Ими управляют отъявленные негодяи или глупцы. За золото они готовы забыть все. Неужели им непонятно, что как только они вооружат московита, он тут же поставит их на колени…

– Где вы будете обедать, ваше величество? – взглянув на большие бронзовые часы, спросил виленский воевода. – И кого пригласить сегодня к столу?

– Ах, уже обед, как хорошо! Я проголодался. Чем ты угостишь меня, пан Никола, будут ли мои любимые петушиные гребешки в красном вине?.. Я хочу обедать здесь, за столом, кроме тебя, мне был бы приятен пан литовский гетман. Ничего, потерпи, мой дорогой. Пан Хоткевич вовсе не плохой человек, – добавил король, увидев кислое выражение на лице Радзивилла.

– Я повинуюсь, ваше величество. – И Радзивилл хлопнул в ладоши.

В кабинет вошел старый дворецкий, седой, с длинными усами и розовым лицом. Он низко поклонился королю, подложил несколько поленьев в камин. Хозяин замка подал ему незаметный знак, старик тут же вышел, а вернувшись, стал готовить стол для обеда.

Вскоре за окном послышался конский топот. Прискакал литовский гетман Ян Хоткевич, окруженный многими слугами. Он вошел в кабинет шумный, подрумяненный морозом.

Король оживился, поднялся с кресла, протянул свою руку для поцелуя. Много лет литовский гетман сражался с войсками царя Ивана, ему приходилось нести всю тяжесть походов. Король Сигизмунд доверял литовскому гетману, храброму и умному человеку.

Стол был накрыт, и король пригласил главных литовских сановников к обеду.

Разговор вертелся около недавнего сообщения о товарах, полученных московским князем в Нарве.

Король выпил кубок душистого мускателя и немного повеселел.

– Однако, – сказал Хоткевич, – вы не думайте, ваше величество, что сила московского князя держится на привозном оружии… Он не терял времени даром. У него есть свои, русские, отличные мастера. А главное – высокий дух, храбрость его воинов. Я писал вашему величеству о недавних битвах за крепость Улу… Вы помните?

– Рассказывай, пан воевода.

– Выполняя ваш приказ, я осадил московскую крепость Улу. Стоял над ней всякими средствами… Наши ратные люди и десятники трусили. Я велел им идти на приступ ночью, чтобы они не могли видеть, как товарищей их будут убивать. Но и это не помогло. Некоторые ротмистры кое-как волоклись, но простые люди попрятались в лесу, по рвам, по берегу речному… Я собственные руки окровавил, заставляя их подняться на приступ. Но храбрость московитов и робость наших не давали ходу. Несколько московитов выскочили из крепости и, к стыду нашему, зажгли приметnote 24Note24
  Мокрый хворост или жерди, которыми закладывают крепостной ров.


[Закрыть], а наши не только не защитили его, но и ни разу выстрелить не посмели, а потом побежали… Я подъехал к пушкам и увидел, что не только в передних окопах, но и во вторых, и в третьих не оказалось пехоты, кроме нескольких ротмистров. Я принужден был спешить четыре конные роты и заставить стеречь пушки, ибо на пехоту не было никакой надежды.

Король помрачнел.

– Если бы не ты, пан гетман, я подумал, что мне рассказывает изменник… Но почему это так?.. Наверно, московский князь запугал своих воинов и они предпочитают умереть от руки врага в пылу боя, нежели от руки палача.

– Я хотел бы, ваше величество, чтобы и вы так запугали своих воинов, – печально сказал гетман.

– Нет, это не трусость, – вмешался Радзивилл. – В ваших войсках, пан гетман, простые ратники, русские и православные. Они не хотят проливать кровь своих соплеменников и единоверцев.

– Может быть, вы и правы, пан воевода, вы всегда лучше знаете, даже когда сидите в Вильне, а я воюю с московитами. Кстати, все ульские крепостные пушки сделаны в Москве. И пушки, заметьте, стреляли очень метко… Но вы совершенно правы, ваше величество, – с поклоном сказал Ян Хоткевич королю, – подвоз в Нарву военного снаряжения умножает силы московского царя, и было бы желательно пресечь все пути к этому…

– Недавно мы, по примеру шведов и датчан, создали свой каперский флотnote 25Note25
  Каперский, корсарский флот, состоящий из кораблей, принадлежавших частным лицам, сражающийся по решению своего правительства с вражескими кораблями.


[Закрыть]. Я назначил адмиралом опытного немца Михаила Фигенау и дал кораблям белый флаг со своим гербом. К сожалению, бургомистр Гданьска Георг Клеефельд оказался негодяем. Он препятствует нашим славным корсарам входить в гавань. Кораблям негде укрыться от непогоды и негде пополнить свои запасы… Но я доберусь, я научу мерзких ратманов выполнять мои приказы. А пока, – король вздохнул, – дело идет плохо. Корабли стоят дорого, очень дорого. Я хотел бы построить четыре больших корабля, но денег нет… Пан гетман, – вдруг вспомнил он, – ты мне говорил, что в Московском государстве готовится смута. Бояре недовольны великим князем. Мы посылали письма к вельможам… Ты говорил еще, что бояре готовы выдать нам московского князя, если я с войском подойду к рубежам. Однако я напрасно ждал в Радошковичах…

– Русские вельможи очень недовольны порядками в государстве, ваше величество. Дело еще не закончено. Но много недовольных погибли от руки великого князя. Он карает и правых и виноватых. Заговор раскрыт, но смута на этом не закончится… Московит ослаблен Ливонской войной. Я надеюсь, что ему скоро придется уступить свое место двоюродному брату… Что слышно, ваше величество, о походе на Астрахань турецкого султана?

– В будущем году поход состоится. Крымский хан поможет султану.

– О-о, превосходно! Я сообщу эту новость кому следует в Москву. Вы разрешаете, ваше величество?

– Да, да, делай как лучше, пан гетман. – Король зевнул, после сытного обеда его клонило ко сну. – Хотел тебя спросить: что ты слышал о русском купце Анике Строганове? Мне говорили, что он очень богат. Правда ли это?

– Богат! Таких, как он, нет во всем мире: семейство Фугеррой бедняки в сравнении с ним. Рядом со Строгановым остальные русские купцы – карлики, едва видимые у его ног. Принадлежащие ему где-то на востоке земли больше датского государства, больше всей Ливонии. Он содержит свое собственное войско. Его люди добывают бесчисленное множество мехов в далекой Сибири.

– Странно, что московский князь терпит возле себя такого богатого человека.

– Великий князь, ваше величество, понимает, что, уничтожив Строганова, он срубил бы сук, на котором сидит. Аника Строганов добывает медь и железо, у него отличные мастера. В придачу ко всему, он крупный судовладелец.

– Жаль, что такие люди появились у московского князя, а не у нас.

– Род Строгановых, ваше величество, известен в Московском государстве еще в четырнадцатом веке… А сейчас с открытием русской торговли в Нарве Строгановы разбогатели еще больше.

– Хорошо, спасибо тебе, пан гетман… А теперь выпьем. – Король поднял кубок. – Я пью за успехи нашего оружия на море, за то, чтобы Нарва превратилась в огромную мышеловку для тех, кто повезет свои товары московитам.

– А я, ваше величество, – воскликнул виленский воевода Радзивилл, – пью за нового московского князя Владимира Андреевича Старицкого!

– Ты прав, мой дорогой. Это самое главное… А теперь, друзья мои, не грех отдохнуть. Проводи меня в постель, пан воевода.