Текст книги "Корсары Ивана Грозного"
Автор книги: Константин Бадигин
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
Глава тридцать восьмая. «БОГ ДАРОВАЛ ИМ ХРАБРОСТЬ И ЗАПАМЯТОВАНИЕ СМЕРТИ…»
Хан Девлет-Гирей, чувствуя у себя за спиной грозную силу, побоялся остаться на прежнем месте и снова переправился через Пахру, теперь уже в обратном направлении, и встал неподалеку от лагеря воеводы Воротынского.
К русской крепости подступиться теперь было не так-то легко. В ров, идущий под стенами, из которого брали землю и засыпали плетни, ратники набили острые дубовые колья. Большой полк Воротынского стоял в крепости, остальные полки расположились неподалеку, укрытые в лесу.
В среду 30 июля пушки Гуляй-города снова заговорили. На этот раз дело свершилось большое.
Татарскими войсками предводительствовал сам Дивей-мурза. Среди его воинов находились и ногайцы мурзы Теребердея. Первым бросились на Гуляй-город спешенные ногайцы. Подбадривая себя дикими криками, стреляя на бегу из луков, они разъяренной толпой устремились к стенам. От множества летящих стрел рябило в глазах.
Подпустив врага поближе, пушкари, укрытые за стенами, открыли сильную пальбу. Ошеломленные огневым ударом, потеряв многих убитыми, нападающие остановились. В это время из крепости полетели смертоносные стрелы. Ногайцы стали подбадривать себя криками.
– Алла-а-ла, алла-а! – раздавалось со всех сторон.
Татарские десятники, размахивая саблями, побежали к плетнёвому забору. За ними устремились воины в разноцветных халатах.
В русской крепости ударил большой барабан, призывно заиграли трубы.
Из-за леса на татар вылетел передовой полк на отборных конях. Воевода Андрей Хованский и Дмитрий Хворостинин первыми врубились в толпу противников.
Когда в бой вступило остальное войско Дивей-мурзы, из леса, с разных сторон появились русские полки, сидевшие в засаде.
В самый разгар сражения был убит мурза Теребердей. Ногайцы, не выдержав натиска, смешались и пустились в бегство. За ними в погоню бросился передовой полк. Правый, левый и сторожевой полки устремились на крымские орды. Из крепости через вылазные ворота вырвались на подмогу две сотни суздальцев и молча бросились в самую середину свалки, где бешено рубился сам Дивей-мурза.
До вечера шла жестокая сеча. Много было убитых и раненых с обеих сторон; бой находился в самом разгаре, трудно было сказать, кто победит. И вдруг татары покачнулись и побежали, русские полки погнались за противником.
Снова загремел огромный крепостной барабан воеводы Воротынского, теперь он призывал прекратить преследование. Помчались гонцы с приказом войскам: вернуться в крепость. Михаил Иванович не мог понять, почему отступили татары, и боялся военной хитрости противника. Может, думал он, крымский полководец хочет завлечь русские полки подальше от крепости?
После боя в шатре боярина Воротынского собрались воеводы обсудить сегодняшнее дело. Привели «языка», с окровавленным лицом, связанного, и стали допрашивать.
– Долго ли выстоит Дивей-мурза? – спросил пленника Воротынский.
– Почему спрашиваешь об этом у меня, спроси его самого, он тоже твой пленник.
– Дивей-мурза в плену? – недоверчиво сказал воевода.
Пленный криво усмехнулся.
– Своими глазами видел я, Ахмет, слуга его. Высокий батыр ему руки вязал.
Воевода не поверил. Пленить командующего – великое, почетное дело. Воротынский дал приказ всем воинам провести своих пленников мимо своего шатра.
– Если покажешь Дивей-мурзу – отпущу на волю, – сказал он Ахмету.
– Спасибо, господин, – поклонился татарин. – Я отомщу проклятому мурзе, обидел он меня.
Вскоре пришли первые воины со своими пленниками. Ахмет стоял рядом с воеводами и заглядывал в лицо каждому.
Воин Матвейка Жук из города Каширы привел напоказ пузатого черноволосого турка с бабьим, безбородым лицом. Он был одет простым воином.
Турок обернулся к Воротынскому и пискливым голосом что-то сказал на своем языке.
– Что он балабочит? – с добродушной усмешкой спросил воевода.
– Турок говорит, – перевел Ахмет, – что будто бы он не простой воин, а знатный вельможа турецкого султана и за него заплатят хороший выкуп.
– А зачем он в одежде простого воина?
Турок долго объяснял.
– Он говорит, – перевел Ахмет, – что светлейший султан Селим повелел ему наблюдать, как воюют татарские воины… А потом, когда Девлет-Гирей возьмет Москву, он, паша Магомет, станет наместником султана на Русской земле. На Москве и улицы расписаны. Какому мурзе какая улица.
Воевода Воротынский усмехнулся.
– Ну-ка, ребята, – обернулся он к воинам, собравшимся у шатра, – снимите наместнику портки да всыпьте сотню хороших палок! Пусть запомнит турок, как наместником на Русской земле быть… До смерти не забейте, – добавил он, – чтобы выкуп не пропал.
Воины с хохотом поволокли в сторону упиравшегося пузатого турка.
– Вот Дивей-мурза! – вдруг громко сказал Ахмет, указав пальцем на прячущего глаза высокого сухопарого татарина.
Воротынский велел ввести его в шатер.
– Ты ли Дивей-мурза? – спросил.
– Нет, я мурза невеликий.
– Негоже тебе, мурза, скрывать свое лицо. Так делают подлые рабы и трусы, – сказал князь Хворостинин.
– Эй вы, мужичье! – вспыхнул пленник и гордо поднял голову. – Вам ли, жалким холопам, тягаться с нашим господином, крымским царем. Вот погодите, он еще сосчитает ваши головы в Бахчисарае!
– Вот как! – спокойно сказал Воротынский. – Ты попал в плен как неразумный юноша, а грозишься?
– Если бы крымский царь был взят в плен вместо меня, я освободил бы его, а вас, мужиков, всех бы пленными согнал в Крым.
Дмитрий Хворостинин, выхватив меч, бросился на Дивей-мурзу. Татарин побледнел, но не шевельнулся.
– Остановись! – крикнул Воротынский. – Он царский пленник, никто не смеет поднять на него руку.
Тяжело дыша, Хворостинин бросил меч в ножны.
– Скажи, Дивей-мурза, как бы ты мог взять нас в плен? Ведь мы оружные?
– Выморил бы голодом в этой крепости, – не задумываясь, ответил татарин. – Через неделю я взял бы вас голыми руками.
– Держать почетно, охранять строго, – приказал Воротынский.
Дивей-мурзу увели.
В словах крымского вельможи была правда. И хлеба, и мяса, и другого харча в городе припасено в обрез. Если бы ордынцы догадались окружить город и взять в осаду, русские недолго бы продержались.
* * *
В роскошном ханском шатре царило беспокойство.
Девлет-Гирей, лежа на подушках, с нетерпением ждал победных вестей от Дивей-мурзы. Ему было жарко, пот крупными каплями выступал на круглом отечном лице. Боли в животе от походной жизни усилились: хан то и дело засовывал левую руку под халат.
Стараясь сохранить невозмутимое безразличие, он чутко прислушивался к каждому звуку, доносившемуся снаружи. После прошлогоднего похода на Москву он стал носить звание «победителя русской столицы» и очень важничал.
У шатра раздался конский топот.
Кто-то подъехал, спрыгнул с коня. Наконец-то гонец, с победой. Девлет-Гирей напыжился, важно посмотрел на окружающих.
Сотник Мустафа, раздвинув цветные ковры, закрывавшие вход, появился на пороге.
Увидев его перекошенное страхом лицо, Девлет-Гирей побледнел.
– Великий царь, – вскрикнул сотник, – русские убили Теребердея, взяли в плен Дивей-мурзу! Твои войска бегут.
– Ты лжешь, собака! – прохрипел хан. Он схватил было меч, но раздумал, снял с ноги зеленую, расшитую золотом туфлю и обрушил на лицо гонца град яростных ударов.
Сотник рухнул на землю у ног Девлет-Гирея.
Узнав о пленении своего родственника Дивей-мурзы, хан долго не мог опомниться. Вскоре стало известно, что командующий жив и находится в русском Гуляй-городе.
Вечером все мурзы собрались в ханском шатре.
– Повелеваю вам, – выслушав вести, сказал хан, – завтра взять проклятый Гуляй-город, освободить Дивей-мурзу, а всех неверных – на цепь и в Крым. Я пришел сюда быть царем и государем всея Руси.
Вельможи подождали, пока хан поостынет, и стали почтительно давать советы.
Всех пугал срок.
– Великий повелитель, – склонил седую голову любимый паша мурза Сулеш, – просим тебя не торопиться. Надо все разузнать, осмотреть, найти слабые места русских. А уж потом мы ударим наверняка.
– О сладкорукий! Надо бы выманить русских из крепости, – сказал другой, – в открытом месте мы их сомнем… Или сжечь крепость.
– Вся сила русских в Гуляй-городе, – добавил третий, – он сделан из сырого дерева и не горит.
– Согласен подождать, – выслушав своих военачальников, важно сказал хан. – Бой перенести на субботу. Как победить врага, ваше дело, на то у вас пока есть головы. Посоветуйтесь между собой, сделайте как лучше. Но крепость должна быть взята в субботу. Стыдно вам, воины, русских много меньше… Хитрую собаку, воеводу Воротынского, привести ко мне на аркане, только так можно смыть позор. Дивей-мурзу взяли в плен! – опять взорвался хан. – Приказываю отрубить головы всем, кто охранял его.
Ханские вельможи, низко кланяясь, вышли из шатра.
* * *
В пятницу второго августа в ставке Воротынского появились перебежчики. Это были русские мужики, взятые в плен татарами под Рязанью. Они рассказали, что Девлет-Гирей в субботу готовится одним ударом разгромить Гуляй-город. Одних турецких янычар будет семь тысяч. Улан Ахмамет, заменивший Дивей-мурзу, приказал в ночь на субботу выдернуть во рву около одной из стен крепости колья, сделать подкоп и разобрать стену.
В заключение рязанцы попросились в полк к Воротынскому воевать против татар. Обласкав мужиков, воевода, оставшись один, долго думал.
– Призвать князя Шуйского! – приказал он.
В шатре появился воевода сторожевого полка.
– Сколько людей осталось в твоем полку? – спросил Воротынский.
– У меня восемьсот сорок два воина, а у воеводы Василия Ивановича Колычева – шестьсот восемьдесят два.
Воротынский заглянул в свои списки.
– Вот что, Иван Петрович, пусть твои люди днем спят, а ночью вокруг Гуляй-города дозор держат. Хан мыслит подкопом взять крепость. Понял, друже?
– Как не понять, Михаил Иванович, – отозвался Шуйский, – да только не взять хану крепости.
Нарядному воеводе Коркодинову Воротынский приказал изготовить пушки к бою.
Ночью ратники сторожевого полка выследили татарских лазутчиков и окружили их. Многие были убиты, другие спаслись бегством. Ханская затея не удалась.
В шатре Воротынского долго горел огонь. На совет собрались воеводы всех полков. Выслушав своих помощников, Михаил Иванович дал им приказы. Оставшись один, улегся на постель из медвежьих шкур, но заснуть не мог. Его мучили сомнения.
Русское государство в XVI веке.
«…Завтра решится судьба России, – думал Михаил Иванович, ворочаясь на жестком ложе, – и многое зависит от меня… Я должен и буду защищать престол царя Ивана. Но можно ли ему верить? Не пустой ли звук его обещание отменить опричнину? Что, если он после победы снова начнет пытать и казнить неповинных людей, разорять Русь?..»
– О, как я ненавижу его! – вырвалось вслух.
Михаил Иванович отбросил покрывало и сел. Хан Девлет-Гирей хвалился привести его на веревке в свое царство. Не посланный ли это богом случай избавиться от злодея? Но тогда татары должны одержать победу… «Если мы будем разбиты здесь, у реки Лопасни, что ждет Русскую землю? Оправится ли она или будет долгие годы платить дань и кланяться язычникам? Быть снова рабами? Боже милостивый! Казань и Астрахань отдать татарам! Опять потоками польется русская кровь. А Москва?» Князь вспомнил прошлогодний набег Девлет-Гирея, вспомнил обращенную в прах и пепел Москву. Выдержит ли родная земля, окруженная со всех сторон врагами, новое испытание?
Он поднял глаза на икону Николая-угодника, и показалось, что большие, чуть прищуренные глаза любимого святого смотрят не по-обычному строго.
– Прости меня, святой боже, за презренные мысли! Москва осталась одна, беззащитная. Пока бьется мое сердце, я буду стоять за отечество. Царь Иван смертен: потешится, да и на кладбище, а Русской земле жить вечно… Победа, только победа! Стоять насмерть за все, что можно любить в жизни: за родную землю, за народ русский, за православную веру, за свой дом, за детей, за матерей и жен своих…
Воротынский опустился на колени.
– Приведи мой ум в ясность, дай твердость руке, – просил он у бога, – не пущу язычника на отчизну. Скорее Ока назад потечет, чем мы отступим.
В полночь войска, стоявшие в крепости, были подняты на ноги. Им велено огня не зажигать, не шуметь, разговаривать шепотом. Пусть думают враги, что русские спят.
Сотня Степана Гурьева заняла участок стены слева от вылазных ворот.
Мореходы стали готовиться к бою, зарядили свои пищали, точили боевые топоры с длинными рукоятками. Отец Феодор с крестом в руках обходил отважных воинов. Готовясь к смертному бою, многие исповедовались, и монах-кормщик отпускал им грехи.
Неожиданно мореходов сменили стрельцы; сотне Степана Гурьева приказано быть наготове к вылазке вместе с войсками передового полка.
Не успели мореходы отойди от ворот, как началось движение. Из крепости выходил большой полк. Михаил Воротынский выехал на своем любимце – сером жеребце, окруженный воеводами. В темноте чуть отсвечивали драгоценные доспехи.
– Братья мои, государи, – повернувшись в седле, сказал Воротынский ратникам, – будем биться насмерть, не отдадим врагу свою землю на позорище!
– Не отдадим Москвы врагу! – раздалось в ответ. – Где ляжет твоя голова, князь, там и мы свои головы сложим…
Воротынский обнял своего товарища Ивана Шереметева, остающегося в крепости, и нарядного воеводу князя Ивана Коркодинова.
– Блюдите город, братья! Не силой нынче воюем, хитростью. Не ошибитесь, не дайте врагу ненароком разломать стены!
Большой полк бесшумным непрерывным потоком устремился к лесной чаще, находившейся в сотне шагов. Через полчаса у стен крепости не было видно ни одного человека. Ворота снова накрепко закрыли.
Пушкари и затинщики давно изготовили пушки и пищали. Главный зелейный мастер к каждой пушке принес по восемь больших кувшинов пороха. В шатре главного воеводы остался князь Шереметев. Через каждые полчаса дозорные сообщали ему о действиях врага.
С рассветом завыли татарские трубы. Крымчаки внезапно появились из леса и, выпустив тучу стрел, с дикими криками ринулись на крепость. Они бесстрашно прыгали в ров на колья, лезли к стенам, заполняя своими телами ров. Когда их головы и руки показались над стенами, стрельцы заработали топорами, секирами и рогатинами. Ратники, стоявшие сзади на возвышенности, стреляли из луков.
Прошел час. Еще час. Небо на востоке окровавилось. Время подходило к восходу солнца.
Большой медный барабан, стоявший у шатра главного воеводы, ударил два раза. Не успело затихнуть гулкое эхо, как Гуляй-город окутался дымом пушек и пищалей. Ядра и дробь ударили по врагам, упорно наползавшим на крепость из леса. Стреляла первая половина всех крепостных пушек. Огневой удар оглушил нападающих. Многие свалились на землю замертво. Войска противника приостановились, смешались. В это время загремел второй залп. А в тылу врага послышались крики и звон оружия. Воевода Воротынский незаметно провел свои полки в обход по ложбине и ударил в спину крымским ордам. Завязалась яростная схватка. Сила мускулов и мужество решали дело. Крики и звон оружия спугнули птиц, они беспокойно кружились над лесом.
Теперь татары все свои силы направили на большой полк Михаила Воротынского. Прошло два часа, и русские стали сдавать, слишком много было воинов у крымского хана.
И тогда из Гуляй-города послышались тягучие призывы полковых труб. Вылазные ворота открылись, передовой полк под командованием Дмитрия Хворостинина вырвался из крепости и ринулся на врага. Воины большого полка обрадовались подмоге и бились с новыми силами, словно в оседавшее тесто добавили свежих дрожжей.
Кипел отчаянный бой. Ратники передового полка бились доблестно, не щадя жизни. Благодаря своему высокому росту, воевода Хворостинин, сидя на коне, хорошо видел, что делается на поле битвы. Грозная сеча продолжалась долго. Кровь ручьями стекала в реку…
Теснимые с двух сторон, татары не выдержали и побежали.
Девлет-Гирей, лежа на подушках в своем шатре, слушал донесение о вылазке большого полка воеводы Воротынского и радостно потирал руки, заранее празднуя победу. Цель достигнута, русские вышли из крепости.
В это время сотня Степана Гурьева пробивалась к ханскому шатру. Сотник задумал взять в плен крымского владыку.
Одноглазый мурза Сулеш, задыхаясь, прибежал в шатер к Девлет-Гирею:
– О сладкорукий, лошади готовы, надо бежать, русские близко! Твоя охрана рубится с ними. – Шрам на лице мурзы сделался лиловым.
Забыв про боли в животе, хан заметался по шатру. Полы зеленого халата распахнулись, обнажив тонкие дрожавшие ноги.
Мурза Сулеш подхватил безоружного владыку под руку и вывел его к лошади. Двое слуг подсадили Девлет-Гирея в седло. Бескровное лицо хана еще больше побледнело – он услышал яростные вопли и звон оружия. «Не я, а московский царь Иван поведет меня на веревке», – пронеслось в голове. Не помня себя от страха, хан полоснул коня плетью… Для прикрытия бегства он оставил немногих, а сам, нигде не отдыхая, ночью прискакал к Оке и поспешно переправился через Сенькин перелаз. Боясь погони, хан оставил на переправе сильный заслон.
Сотня Степана Гурьева, изрубив ханскую стражу, прорвалась к заповедному шатру. Он был пуст. На узорчатом ковре валялись брошенные ханские знамена, оружие, три золоченых шлема и кольчуги. Забившись под богатые одежды, плакали от страха две русские девочки-невольницы.
Думая, что Девлет-Гирей спрятался, Степан Гурьев стал искать по всему шатру. Откинув стенной ковер, он увидел князя Янгурчей-Ази, оружного, в чешуйчатых латах. Князь вихрем обрушился на Степана с боевым топором. Метил в голову, но промахнулся, и удар пришелся в плечо. Мореходы бросились на князя, зарубили. Истекавшего кровью Степана Гурьева положили на мягкие ханские подушки его товарищи русские корсары: Дементий Денежкин, Федор Шубин и Иван Твердяков.
И отец Феодор, пробившийся к ханскому шатру вместе со Степаном, не отходил от него.
Бой окончился полным разгромом крымских орд. Но победа досталась дорогой ценой: три четверти русских ратников полегли близ сельца Молоди.
Оставшиеся в живых хоронили павших. Помахивая кадилами, молились над усопшими попы. Синеватый ладанный дым поднимался к небесам.
К вечеру у ханского шатра остановились два всадника – плечистый парень и молодая женщина.
– Где сотня Степана Гурьева? – спросил парень у дозорного.
– Здесь.
– Где Степан Гурьев?
– В шатре лежит, раненый.
Молодая женщина, это была Анфиса, спрыгнула с коня и бросилась в шатер. У изголовья Степана горела свеча. Деревенский лекарь-ведун, старик с всклокоченными седыми волосами, накладывал на рану чистые тряпки, пропитанные зеленой пахучей мазью. В жаровне переливались огнями раскаленные угли. Кипела какая-то жидкость в глиняном горшке, распространяя резкий запах.
– Что с ним? – крикнула Анфиса, пораженная бледным, неживым лицом раненого.
– Много крови вышло, еле унял. Топор басурманский заговоренный… А ты родня, что ли, ему?
– Жена!
Степан Гурьев открыл глаза и посмотрел на Анфису. Не поверил себе.
– Анфиса! Откуда? Жива? – еле слышно лепетал он, но Анфиса услышала.
– Степушка, как я ждала тебя!.. – Анфиса бросилась к мужу. Она хотела рассказать все, что выстрадала без него, но лекарь успел схватить ее за руку.
– Нельзя, бабонька! Слаб твой Степан. Видишь, глаза закрыл, сил в нем нисколько нет… Оставайся с ним, выходишь, а сейчас и тронуть не моги.
Степан снова открыл глаза.
– Анфиса, – позвал он, чуть шевельнув рукой.
Она поняла и вложила свою маленькую руку в его холодную ладонь.
Раненый улыбнулся и закрыл глаза.
Князь Михаил Иванович Воротынский послал гонцов на быстроходных конях серпуховскому осадному воеводе. Остатки крымских орд должны перехватывать, преследовать и уничтожать осадные стрельцы и казаки заокских и украинских городов. На врага нападали сидящие в засадах сторожи и станицы…
Обессиленные тяжким боем, русские полки расположились за сельцом Молоди, по обочинам большой серпуховской дороги. Наутро приказано всем выступить в Серпухов и дальше по своим местам. Люди расположились у костров. На версты тянулись обозы. Паслись стреноженные лошади.
Сидели люди у горевших костров… Едва ли осталась четверть тех, что встретились грудью с ордами крымского хана. Много раненых лежало на телегах. Последним на отдых встал с остатками своей дружины ротмистр Георгий Фаренсбах. Немцы дрались храбро, неделю не снимая тяжелой брони.
Вскоре прискакали гонцы с новыми вестями: на Оке разгромлены остатки вражеской силы.
На рассвете барабанный бой и завывание труб разбудили ратников.
– Воевода Воротынский! Воевода Воротынский! – неслось со всех сторон.
Ратники вскакивали с земли, помогали вставать раненым.
Из сельца Молоди поднимался в гору воевода Воротынский на сером тяжелом коне.
Дружным радостным ревом встретило воинство славного вождя. Бросали вверх шапки и шлемы и кричали до хрипоты. Многие вскочили на коней и приветствовали победителя, подняв шлемы на пики.
Впереди князя скакали на белых лошадях два знаменосца. В руках одного царский стяг – на зеленом полотнище черный двуглавый орел. Другой держал знамя с ликом Иисуса Христа. За князем, чуть поодаль, ехали воевода полка правой руки князь Николай Одоевский и воевода полка левой руки князь Репнин. Третьим был полюбившийся Воротынскому за беззаветную храбрость высокий воевода Дмитрий Хворостинин.
– Победителю!
– Спасителю нашему!
– Спасибо за Русскую землю!
Князь Воротынский остановил коня. Воины лавой стали сбегаться со всех сторон, окружили воеводу плотной толпой.
Михаил Иванович снял шлем, седые кудри упали на плечи.
– Крымский хан утек яко пес, – громко сказал он. – Спасибо вам, русские люди. Своим бесстрашием вы спасли свою Землю. Вы спасли отцов и матерей, жен и детей своих от плена и смерти, а православную церковь от надругательства. Бог даровал вам храбрость и запамятование смерти… Вы не дали вновь опозорить и сжечь город Москву. Царь Иван Васильевич обещал после победы отринуть опричнину, и разделенная земля Русская вновь станет единой. Гонцы с победной вестью посланы государю, будем ждать царской милости.
Раздались радостные громкие возгласы. Снова полетели кверху шлемы и шапки.
Михаил Иванович, позвякивая оружием, низко поклонился воинам, еще раз сказал спасибо. Он пришпорил коня и под торжествующие вопли боевых полков поскакал к Оке по серпуховской дороге.
Впереди, как и прежде, ехали на белых конях знаменосцы, а позади воеводы. Вслед за воеводами – охранная княжеская сотня на отборных серых конях со шлемами, поднятыми на пиках.
Клубы серой пыли скрыли от глаз ратников славного воеводу. Крики стихли. Опять стали слышны стоны раненых.
А когда взошло солнце, загремели барабаны, заиграли трубы.
Сотники отдали приказ готовиться к походу в Серпухов, Тарусу, Каширу, Коломну, где кому приказано стоять царским повелением.
– На теплые полати теперя, – радостно говорили ратники, – ко щам да к женам!..