Текст книги "Матушка Готель"
Автор книги: Константин Подгорный
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Сам королевский дворец был небольшим; только пара невысоких башен по стенам да одна наиболее высокая внутри затеняли собой благородного вида резиденцию всего в несколько этажей. Справа от площади был разбит садик и устроен небольшой фонтан, почему-то без воды. Сестра Элоиза, высокая и статная, в черной рясе, при этом с совершенно не покрытой головой, раскидала по плечам свои рыжие локоны и, подойдя к Готель, взяла её под локоть:
– Пойдем, дорогая, – сказала она, будто близкой подруге, и они прошли в сад.
Девушка ступала по зеленому газону, полностью уверенная, что все происходящее с ней – это просто сон. Сказочный и прекрасный, но всё же сон.
– Взгляни-ка, – привлекла она внимание спутницы, – вон там, со своей трехлетней племянницей сестра короля, Констанция де Франс, – и настоятельница показала взглядом на молодую девушку, играющую с ребенком у каменной скамейки, – на ней твоё платье.
Готель присмотрелась внимательнее, и действительно; может быть два или три месяца тому назад она сшила его, украшенное цветами пóнизу.
– А там, справа, у розового куста, – повернулась сестра Элоиза, – дочь бургундского герцога, Сибилла, в скором времени королева Сицилии. И на ней тоже, твое платье.
– Я сшила его…, – наморщила лоб девушка.
– На прошлой неделе, – опередила её настоятельница.
– С кружевами в рукавах, – все еще не веря своим глазам, пробормотала себе под нос Готель.
– Пойдем же, нас уже ждут, – прервала её "сон" сестра Элоиза и, взяв девушку за руку, повела обратно к дворцу.
Преодолев с десяток ступеней и тяжелые, дубовые двери, они вошли в здание дворца. Один каменный зал сменялся другим, но настоятельница, как будто точно знала куда шла.
– О! Рожéр! – воскликнула она издалека одинокому сеньору, оказавшемуся в креслах одного из залов, – как я рада видеть вас, ваше величество!
Сеньор, озарившись монаршей улыбкой, поднялся навстречу. Он был высоким и плотным, и, наверное, даже полным, хотя его невероятно величественная осанка, кажется, могла бы скрыть любые минусы его фигуры. Он имел такое же не полное, но тяжелое лицо, и все эта масса благоухала нескрываемым добродушием и участием.
– Элоиза, матушка моя, к чему такая официальность, для вас просто Рожер! Sei adorabile, mia cara, come sempre [2]2
Вы очаровательны, дорогая, как всегда (ит.)
[Закрыть], – приблизился мужчина и с тактом поцеловал у ней руку. – Позвольте же узнать, дорогая, что это за милое создание рядом с вами? – незамедлительно заметил он, на что сестра Элоиза обошла девушку и тепло обняла её за плечи:
– А это – та таинственная Готель.
– Неужели вы, мадмуазель, – растаял Рожер, – вами восхищается весь Париж! А теперь, и мое славное королевство, – провозгласил монарх и поцеловал у девушки руку.
– Дитя моё, – в свою очередь отозвалась настоятельница, – позволь представить тебя Рожеру Второму, королю Сицилии.
Готель присела в реверансе:
– Приятно с вами познакомиться, сир, – тихо сказала гостья и учтиво опустила глаза.
– Я имел смелость, – не теряя времени, продолжил Рожер, – просить аббатису доставить вас сюда, чтобы просить вас о любезности: сшить подвенечное платье моей невесте, Сибилле, которая, кстати сказать, в вас просто влюблена. А вот на помине и она, – и король устремил свой взор дальше, к дверям зала, где появилась девушка в платье "с кружевами в рукавах".
Приблизившись, она также присела в легком реверансе:
– Доброе утро, ваше величество, – улыбнулась Сибилла, с любопытством косясь на с иголочки одетую гостью. Это была невысокая, светло-русая девушка двадцати двух лет. С осиной талией и тонкими руками, с сохранившейся детской мимикой над, как ей, видимо, казалось, взрослыми манерами. Сибилла являлась дивным эталоном принцесс детских сказок. И, вероятно, именно этим волшебным образом, она и сводила с ума "своего короля".
– Доброе утро, дитя, – умилился сему солнцу Рожер.
– Доброе утро, матушка, – обратилась Сибилла к сестре Элоизе.
– Доброе утро, дитя моё, – ответила та.
– Позвольте я, – вмешался король, – представлю вáм, моя дражайшая Сибилла, ту самую Готель! Прекрасную и, как выяснилось, очаровательную Готель из монастыря Аржантёй, великую мастерицу портного дела!
– О, Бог мой! Мадмуазель! Для меня большая честь и радость познакомиться с вами! – прощебетала девушка и ненадолго повисла у гостьи на шее, – в моем гардеробе более дюжины ваших платьев, вы настоящая волшебница!
– Спасибо большое, ваше высочество, мне очень приятно узнать, что мой труд при дворе так высоко ценят, – немного смутившись, улыбнулась Готель.
– Кстати, я совсем недавно, – обратился Рожер к невесте, – просил мадмуазель сшить для вас подвенечное платье.
– О, ваше величество, это самый лучший подарок для меня. Я вам премного благодарна, – всплеснула руками та и, сделав книксен, поцеловала его руку.
Наступила небольшая пауза, которую прервала сестра Элоиза:
– Милая Сибилла, может быть, вы покажете Готель дворец, – предложила она, – я бы хотела разделить с их величеством несколько минут.
– Конечно, матушка, – с удовольствием откликнулась девушка и посмотрела на гостью, – если мадмуазель не возражает.
– О, я с радостью, – закивала головой Готель. "Уж не за подвенечным ли платьем вы пожаловали в Париж", уходя, слышался разговор настоятельницы и короля, "о нет, моя дорогая. Папа просил меня помочь его возвращению в Рим", отвечал тот.
Ступая многочисленными коридорами и залами дворца, Сибилла какое-то время держалась солидно и важно, не выходя из своего высокого образа, однако её восхищение славной портнихой и искренне детское любопытство с каждой минутой все больше пролезали наружу:
– А где вы живете в Париже? – выпытывала она.
– Я живу не в Париже, а в монастыре Аржантёй, – ровно отвечала Готель, – сестра Элоиза, спасительница моя, три года назад дала мне приют в этом чудесном месте.
– Аржантёй! Бог мой, как далеко! – Сибилла стукнула себя по лбу и сдула щеки, – вы непременно должны оставаться в Париже, вы встретите здесь массу интересных людей!
– А вы живете во дворце? – перехватила Готель.
– К сожалению, нет, – опечалилась девушка, – я здесь с моей maman [3]3
Мама (фр.)
[Закрыть], герцогиней бургундской, Матильдой Майеннской. Мы приехали из Бургундии, – пояснила она с не важным жестом. Наконец, девушки вышли в сад, и на лице Сибиллы вновь засияла улыбка:
– Констанс! – выкрикнула она, высоко вытянув шею, – Констанс! Ты посмотри кто у нас в гостях!
На её зов откликнулась привлекательная девушка с волосами сочного каштанового цвета и с крохотными, почти незаметными веснушками на лице; которая, хоть и говорила о себе высоко, в саду вела себя таким же ребенком, как и Сибилла, притом была еще на два года младше, хотя и выглядела взрослее своей подруги; пока родителей не было в королевстве, она была центром всеобщего внимания, и не терпела никакого превосходства над собой; и, разумеется, до сего дня, на ней было лучшее платье в Париже, сшитое когда-либо её гостьей, "с цветами понизу".
– Это Готель из монастыря нашей аббатисы, – издалека поспешила похвастать Сибилла, – и ты только посмотри, в каком она платье!
– Рада, наконец, познакомиться с вами, дорогая, – приветствовала гостью девушка, приблизившись неторопливыми шагами и раздавливая между двумя ладошками головку розового цветка.
– Позвольте представить вам, мадмуазель: графиня Булони, Констанция де Франс, – добавив в голос торжественности, договорила Сибилла.
– Приятно познакомиться, миледи, – вежливо склонила голову Готель и присела в легком реверансе.
– Известно ли вам, мадмуазель, что превосходить своим нарядом королевских особ – неслыханная дерзость, – строго проговорила Констанция, но потом, взглянув на, смешавшуюся, было, девушку, светло и радостно ей улыбнулась, – но не вам, дорогая. В конце концов, это ваша плоть.
– Я имела смелость, – влезла Сибилла, – просить мадмуазель остаться у нас ненадолго.
– О, вы окажете нам этим огромное удовольствие, – согласилась графиня, убрав с лица прядь каштановых волос.
– Я, право, не знаю, как воспримет это предложение моя настоятельница, а мне бы не хотелось расстроить её ожиданий.
– Оставайтесь, дорогая, – умоляла Сибилла.
– Оставайтесь, будет весело, – хитро прищурила глаза графиня и, дернув Сибиллу за кружевной рукав, побежала по зеленому газону прочь, – твой фант, сестрица, – крикнула она подруге, рассмеявшись и обежав розовый куст.
О, если бы Готель могла летать, сейчас бы она взлетела до небес.
– Не стоит отказывать королю, – серьезно заметила сестра Элоиза и, поправив черные волосы Готель, положила руку ей на плечо, – останься, сшей платье.
– А когда я увижу вас, матушка?
– Увидишь, когда захочешь.
– Но кто же вернет меня в Аржантёй, – заволновалась девушка.
– Ты во дворце, Готель, – заглянула ей в глаза настоятельница, – стоит только пожелать.
– Но мой…, – заикнулась, было, Готель и, прикрыв пальцами рот, затихла.
– Самородок? – уточнила настоятельница, – его никто не тронет.
Готель нежно обняла сестру Элоизу:
– Ах, матушка, – вздохнула она, – спасибо вам за бесконечную любовь вашу. Храни вас Бог и все ваши Святые.
Она прошла за экипажем до самых ворот и еще стояла там какое-то время. И лишь оглянувшись на дворец и сад, и обретенный ею Париж, именно такой, о котором она когда-то мечтала, Готель поняла, что вернется она в монастырь или нет, совсем не в этом дело, а в том, что страница её жизни неожиданным образом перевернулась.
Первая ночь во дворце прошла почти бессонно; слишком многое изменилось за один день. Слишком много одеял и подушек было на слишком большой кровати. Готель стащила все их на пол и перестелила постель одной подушкой и одним одеялом. Она открыла окно, и ночной воздух свежий и прохладный наполнил её огромную комнату. Внизу плескала Сена и отражала в себе огни, рассыпанные по другому берегу не засыпающего Парижа. Готель легла на постель и, вслушиваясь в мерную песнь сверчков и звуки проплывающих редко лодок, вспоминала свою узкую келью в монастыре. В этой спальне их уместилась бы дюжина.
Наутро Париж ворвался в комнату шумом улиц, и Готель, уснувшая лишь глубокой ночью, проявила нечеловеческое усилие, заставив себя открыть глаза и подняться с постели. Было уже светло, и девушка стала быстро одеваться, чтобы не опоздать к завтраку, но когда вышла из комнаты, в коридорах никого не было, а дворец казался совершенно пустым. Она несколько раз прошла коридорами в поисках столовой, и при этом так никого и не встретила. Пара стражников, обняв свои копья, дремали в углу одного из залов, и, проходя мимо, девушка поднялась на цыпочки, чтобы их не потревожить. По прошествии получаса скитаний, отчаявшись найти кого-либо живого в этом сонном царстве и решив, что её не иначе как бросили, девушка села на столь же одинокую скамейку в конце коридора и, скрестив на коленях руки, пустила слезу.
И буквально в ту же минуту совсем рядом открылись двери, откуда послышался смех, сливающийся из мужского и женского голосов. "Куда же вы, мой друг?" – как надув губки, зазвучал женский, а затем оттуда выскочил молодой мужчина и несомый своей радостью, едва не налетел на, подошедшую к дверям, Готель.
– Доброе утро, мадмуазель, – сказал человек, попытавшись привести в порядок сбитое дыхание, и приставил к своим губам указательный палец, – простите, если я ошибаюсь, но вы – та таинственная Готель из монастыря Аржантёй.
– Доброе утро, месье, – согласно кивнула девушка и расцвела духом оттого, что нашла хоть кого-то в этом необитаемом месте.
– Почту за честь, прекрасная мадмуазель, пригласить вас к нашему скромному завтраку, – сказал незнакомец и подал ей руку. Готель не очень разбиралась в мужской моде, но его одеяние и здоровый цвет лица под короткими золотистыми кудрями, и все его жесты, исполненные с легкой грацией, вероятно, пользовались особым успехом у придворных девушек. Готель присела в реверансе и вложила в его открытую руку свою.
В сервированной к завтраку комнате сидела графиня, вычесывающая с ночи волосы какой-то удивительно хорошенькой серебряной щеткой.
– Доброе утро, миледи, – поздоровалась с ней девушка.
– Доброе вам утро, Готель, – обернулась к ней Констанция, – надеюсь, вы хорошо спали, дорогая. По себе знаю, как это трудно на новом месте.
– Ночной Париж совсем не такой, как днем, – заметила Готель, усаживаясь на стул, любезно отставленный ей незнакомцем.
Молодой человек обошел девушку сзади, так же сел за стол и, поправив на себе костюм, откашлялся, привлекая внимание графини.
– Дорогая моя, позвольте представить вам, горячо любимого, Генриха де Труа, совсем недавно вернувшегося к нам из крестового похода, который, судя по всему, не принес никаких успехов папскому двору, – улыбнулась в довершении графиня.
– Вы ошибаетесь, моя прекрасная Констанс, я привез из Дамаска совершенно дивный сорт садовых роз, который удивительно хорошо принялся у меня в Шампани, – не отрывая взгляда от гостьи, с сентиментальной улыбкой ответил Генрих.
– Я так боялась опоздать, но, кажется, что кроме нас, никого во дворце больше нет, – пряча смущенный взгляд в десерт, предположила Готель.
– Мой брат с супругой, очевидно, боясь косого взгляда Евгения и Рожера, откладывают свое возвращение, – откликнулась Констанция все так же иронично, – нас было бы на двое больше.
– А Сибилла?
– Сибилла скоро выйдет замуж, – вытаскивая из хвоста отделившийся волос, задумчиво проговорила графиня, – а пока она может мирно спать в своих покоях. Дворцовая жизнь, к её счастью, спокойна и безмятежна.
– Долго ли вы пробудете в Париже? – поинтересовался Генрих.
– Мне лишь нужно сшить платье для их высочества, и я вернусь в Аржантёй.
– О! – возразил тот, – я бы на вашем месте так не торопился, моя дорогая. Будьте уверены, к вечеру здесь будет предостаточно людей с правого и левого берега, которые захотят с вами познакомиться.
И он был прав. Уже к полудню во дворец прибыл хозяин портной лавки острова; через два часа появился хозяин магазинчика с левого берега; потом еще несколько человек, но которых так и не пустили. Хозяева же магазинов терпеливо ждали приема во дворе, в то время как Готель снимала первые мерки с их высочества:
– Ой, мадмуазель, не стоит верить всему, что говорят политики. Его отец всеми правдами старается распространить своё влияние в королевстве, потому он и жужжит над графиней ежечасно, – заметила Сибилла, подняв за спиной свои светлые волосы и терпеливо не шевелясь, пока её мерили.
– Мне он показался довольно милым, ваше высочество, – облизывая нитку, делилась Готель.
– Возможно. Генрих мил, и щедр! Но, поверьте мне, моя дорогая, вы не успеете оглянуться, как останетесь одна одинёшенька, где-нибудь в Шампани, с дюжиной детей на воспитании. Молодые сеньоры, вроде него, сейчас помешаны на современной литературе, а сами понятия не имеют об ответственности, кроме как о нескольких весьма докучных приемах обольщения, вычитанных ими где-то в куртуазных романах! Так что, позвольте мне дать вам совет, милая Готель. Молодость слишком быстротечна, а жизнь коротка. Не будьте беспечны, не подавайтесь на мелочи, и пользуйтесь её дарами, если судьба к вам благоволит. Пользуйтесь. Пользуйтесь, и не стойте! – договорила с волнением Сибилла и, повернув голову через плечо к застывшей позади Готель, сердечно вздохнула и чуть слышно прошептала, – прошу вас, не стойте.
– Простите, ваше высочество, – очнулась портниха, – позвольте мне еще несколько минут.
Еще перед обедом Готель вышла во двор и пообщалась с пришедшими к ней гостями. Старый мастер с острова – Морис Бертьé и совсем молодой портной с левого берега – Клемáн Сен-Клéр наперебой хвастали своими лавками, куда, по их мнению, ходили за нарядами самые важные особы Парижа; на что девушка, в силу своей мягкости, заверила обоих, что в самое ближайшее время сошьет для их лавок несколько вечерних платьев. Насилу вырвавшись из рук коммерсантов, Готель влетела во дворец, как ужаленная, и бросилась со сбитым дыханием на первую попавшуюся скамейку. Она вдруг почувствовала, что скучает монастырю, по его умиротворению; и по тихим лесным прогулкам, и узким кельям, в которых нет ежеминутного риска попасть на страстную дискуссию или светский спор. Ей неутолимо захотелось шить, утонуть в этом процессе с головой, что, возможно, отвлекло бы её хоть ненадолго от раутов и успокоило душу.
Готель пробыла у себя до заката. Она шила пока свет за окном давал такую возможность, а потом, полежав всего несколько минут на кровати, вышла в пустынный коридор. "Зачем нужен такой большой дом всего для нескольких человек, которых здесь и так никогда не найдешь", – думала она. Она неторопливо прошла по дворцу и вышла в сад, но на улице было также пусто и безлюдно. Готель села на каменную скамейку и, услышав, как заурчало у неё в желудке, с досадой вспомнила, что пропустила обед. Девушка обошла здание дворца сзади и обнаружила дверь, где непрерывно заходили и выходили слуги; она даже отыскала дворцовую кухню, только там ей ничего не дали. Какая-то, немая девочка лет шести в сером платье по самую щиколотку, проводила её обратно во дворец, в ту самую комнату, где утром она общалась с Генрихом и Констанцией, и, проглотив голодную слюну, Готель послушно села за стол ожидать какого-либо дальнейшего развития.
Просидев на одном месте около часа в полном одиночестве, она, было, встала, но тут двери с противоположной стороны распахнулись и несколько поварят, каждый со своей тарелкой, стройной вереницей прошли мимо стола. В одной тарелке лежал пшеничный хлеб, в другой ржаной, чуть дальше лепешки, а в мисках поменьше травы и специи. Оставив всё это на столе, прислуга снова бесследно исчезла. Убедившись, что ничего волнующего больше не происходит, Готель взяла с тарелки кусок пшеничного багета и, стараясь не выходить из образа местной буржуазии, принялась степенно пережевывать каждый кусочек этого действительно вкусного, горячего хлеба. И доедая второй кусок, ей даже показалось, это был самый вкусный хлеб, который она ела в своей жизни. Монастырский хлеб был из муки более грубого помола, чем этот, размышляла она, рассматривая пористую фактуру мякиша, но тут, двери напротив снова распахнулись, и те же поварята, с теми же невозмутимыми лицами вынесли новую группу тарелок. Теперь здесь появились курица с сарацинским зерном, кусочек бараньей грудки с бобами в соусе, треска с овощами, а также сыры, яйца, виноградный, апельсиновый и даже яблочный соки. Готель замерла, пока процессия снова не исчезла и, неторопливо дожевав кусочек хлеба, который также на какое-то время затаился у неё во рту, пришла в панику от размаха и изобилия блюд, которые она никогда не сможет съесть. В голове обозначилась только одна мысль – бежать и спасаться; она же просила лишь немного еды, чтобы хотя бы вторую ночь спокойно лечь спать. "И не есть нельзя, – рассудила Готель, – я ведь сама просила. Надо съесть хоть что-то, столько людей готовили и старались. К тому же, это же всё невероятно дорого!" Придя к такому заключению, она положила себе кусочек курицы, посчитав, что это менее дорого и более ей понятно, в отличие от баранины или рыбы, которая, кстати, со своими огромными глазами и торчащими зубами, выглядела просто угрожающе. Початая курица также выглядела не очень красиво, и Готель подумала, что если съест пусть даже одно блюдо из предложенных, то, возможно, что это хоть как-то реабилитирует её в глазах двора. Потому она взяла еще кусочек и, доев его, обессиленная откинулась на спинку стула. Оставалась почти половина, плюс сарацинское зерно, которое Готель раньше не пробовала, но которое было предательски сытное. Сок спасал. Промочив горло, девушка снова брала маленький кусочек курицы и устало его жевала. Наконец, поняв, что на большее её не хватит, она встала из-за стола и, держась обеими руками за живот и с трудом передвигая ноги, пошла в свою комнату. Она не сидела у раскрытого окна и не смотрела на мерцающий в реке город. Она упала на кровать и очень скоро заснула.
Все следующее утро Готель не выходила из комнаты. Она шила платье для Сибиллы. А еще, она боялась, что ей определенно сделают выволочку за вечернюю трапезу. Но к обеду, в надежде на пустынное постоянство этого загадочного места, она все-таки решила спуститься в сад, и села на скамейку у розового куста, закрыв глаза и повернув лицо к солнцу.
– Доброго вам дня, Готель, – услышала она уже в следующий момент и открыла глаза. Констанция и совсем молодой сеньор стояли прямо перед ней.
Готель встала со скамейки:
– Доброго вам дня, миледи, – поприветствовала она графиню, – доброго вам дня, сеньор, – обратилась она к молодому человеку.
На вид ему было не более пятнадцати лет, но держался он уверенно и смело. Его кожа была покрыта южным загаром, он носил темные волосы и какой-то сложный, сосредоточенный взгляд.
– Этот молодой сеньор, – заговорила Констанция, – Раймунд Пятый, новый граф Тулузы, маркиз Прованса и герцог Нарбонны.
– Приятно с вами познакомиться, милорд, – присела в реверансе Готель.
– Граф просто очарован вашей красотой, дорогая, – с укоризной заметила Констанция.
– Это правда, мадмуазель. Увидев вас, я решил, что Париж пленил мою подданную, – сыпал комплиментами юноша, – так скажите же, не мучая мою душу, что вы еще верны Провансу.
– О, милорд, – улыбнулась та, – я никогда не была в Провансе. Я родилась в Турине.
– Но это невозможно! – вспыхнул граф, – вы непременно должны скрасить Марсель своим появлением! И вы увидите, как прекрасен рассвет, украшенный мачтами входящих кораблей.
– О, мой молодой друг, – натянуто засмеялась графиня, – так вы никогда не наладите отношения с Парижем. Особенно, если будете переманивать лучших его людей.
Граф несколько унял свой южный темперамент, но так и не отпускал девушку взглядом. Скоро в саду появилась Сибилла и сообщила, что подают обед.
Готель была удивлена тому, как второстепенно относилась знать к достаточно праздничному характеру бытующих здесь трапез. Они лениво валяли в тарелках свои шампиньоны с топленым сыром, при этом, не интересуясь некоторыми блюдами вовсе. Принятие пищи сводилось к прикрытому трапезой подковерному общению и служило плацдармом для выяснения межгосударственных интересов, а в последствие и источником светских сплетен. Готель в очередной раз оглядела общество, в котором ей довелось находиться: рядом сидел Рожер Второй – король Сицилийского королевства, дальше по кругу его молодая невеста – Сибилла, её матушка – Матильда Майеннская, герцогиня бургундская, а также Раймунд Пятый, только что получивший сразу три титула на юге Франции, и для молодого возраста которого такое перевоплощение стало настоящим испытанием. И еще, здесь, конечно же, была Констанция – сестра короля Людовика Седьмого, который, не желая признавать своего поражения в альянсе с германцами, все еще оставался со своей супругой в Иерусалиме.
– А где же Генрих? – в какой-то момент решила поддержать разговор Готель.
– Похоже, он вернулся в Шампань к своим делам, – откликнулась Констанция, – кстати, как продвигаются дела с платьем нашей дорогой Сибиллы.
– Оно готово, – ответила девушка, разламывая руками свежий багет.
Наступила тишина. Тишина страшно знакомая, однажды Готель её уже слышала, когда появилась в красном платье перед табором. У девушки почти остановилось сердце и ей показалось, еще немного и она услышит журчание Фульды, но тут заговорил Раймунд:
– Какое платье?
– Мое подвенечное платье готово, – обомлела от счастья Сибилла.
– Господи, – иронично выдохнул себе в тарелку Раймунд.
– Вы слышали, ваше величество? – не находила себе места невеста.
– Я, честно говоря, очень удивлен и, простите за дерзость, смущен скоростью вашей работы, мадмуазель, – обратился король к Готель, – но, клянусь всеми святыми за этим столом, что если оно также прекрасно, как быстро ваше мастерство, я жалую вам у себя дом в благодарность.
– О, ваше величество, – смущенно оглядела окружающих девушка, – я не могу принять такого дорогого подарка, к тому же, уже вечером я возвращаюсь в Аржантёй.
– Послушайте, дитя моё, – наклонился к Готель Рожер, – никогда не отказывайтесь от того, чего заслуживаете. Особенно, если вам благоволит король.
Готель почтительно улыбнулась и согласно склонила голову. Послышался резкий звон, что в свою очередь стало следствием того, что Раймунд бросил в тарелку свои столовые приборы (отчего Констанция вздрогнула, закрыв глаза) и покинул зал.
Закончив обед, Готель и Сибилла, шурша юбками по коридорам дворца, отправились смотреть платье.
– Похоже, Раймунд расстроен вашим успехом у короля, – заметила Сибилла, и Готель подумала, что если останется в Париже, еще на один день, то Франция долго не протянет:
– Я бы хотела отбыть через час, – решительно сказала девушка.
– Как вам угодно, мадмуазель, – переступила порог комнаты Сибилла, – но на вашем месте, я бы дала юному графу шанс. Боже, какое оно красивое! – взяв в руки свое новое платье, воскликнула она и тот час бросилась обнимать и целовать новую подругу.
– Ваше высочество, ваше высочество, – смеялась, спасаясь от поцелуев Готель.
– Простите, – послышался голос сзади. Девушки затихли и обернулись к дверям.
На пороге стоял Раймунд:
– Простите за вторжение, я лишь хотел извиниться за свою горячность за обедом.
– Я сообщу их величеству о вашей работе, – тихо сказала Сибилла и, проходя мимо графа, сделала легкий книксен, – милорд.
– Ваше высочество, – откланялся тот.
Готель стояла, молча, ровно, внимательно глядя на графа. Раймунд, стараясь перебороть нарастающее смущение, тоже какое-то время стоял, молча, но затем, не свойственно для себя потерянным голосом, произнес:
– Мадмуазель, могу ли я вас просить остаться в Париже еще ненадолго?
– Мне пора возвращаться в монастырь, кроме того, мне не хотелось бы злоупотреблять гостеприимством графини, – ответила девушка.
– Но когда же я увижу вас снова? – после очередной паузы с обидой пятилетнего ребенка проговорил Раймунд.
– Увидите, когда захотите, милорд, – важно ответила Готель, – вы во дворце, стоит только пожелать.
Через час экипаж в Аржантёй был готов. Шестеро королевских стражников верхом, ожидая отправления, смирно переминались на одном месте, иногда неслышно переговаривались и посмеивались о чем-то своем.
– Обнимите за меня сестру Элоизу, – наказывала Констанция.
– Непременно, миледи, – закивала Готель, – и позвольте поблагодарить вас за чудесную возможность посетить ваш дворец.
– О, какие пустяки, дорогая, помните, вам всегда здесь будут рады, – тепло сказала графиня, обняв и поцеловав девушку.
В этот момент из дверей дворца появилась Сибилла, она сбежала по ступеням и бросилась к экипажу:
– Готель! Моя дорогая, прекрасная Готель, возьмите, – залепетала она и протянула Готель какой-то сверток бумаги, похожий на документ, – я прошу прощения, моя дорогая, их величество сейчас отдыхают от обеда, но передают вам эту дарственную на владение домом в их королевстве, – почти задыхаясь, то ли от счастья, то ли от волнения, говорила Сибилла. – Вероятнее всего, я скоро уеду с матушкой в Бургундию и мы не увидимся с вами более в Париже, но я умоляю вас приехать к нам на Сицилию через год.
– Я очень бы этого хотела, – со всем сердцем отвечала Готель, – я постараюсь, я очень постараюсь, ваше высочество! – кричала она, когда экипаж уже тронулся, – и передайте тысячу благодарностей их величеству!
Уже подъезжая к монастырю, Готель замечала знакомые тропинки, привычный запах ветра и песни птиц, просыпающихся за окном её кельи каждое утро. Она была рада, наконец, вернуться туда, где её знали и ждали. Едва экипаж остановился, она вбежала в монастырь, оглядываясь по сторонам в поисках настоятельницы; заглянула в библиотеку и побежала в её комнату, но встретила её уже в коридоре. Готель припала на колени, поцеловала сестре Элоизе руку, а затем вскочила на ноги и принялась обнимать её и целовать её рыжие кудри:
– Матушка моя, какое счастье видеть вас снова!
– Здравствуй, дитя моё, – улыбнулась та, – как прошло твое второе свидание с Парижем?
– О, сестрица, так много впечатлений, что я удивлена, как выдержала моя душа.
Они прошли в комнату настоятельницы, где Готель поведала о своих дворцовых приключениях. О дружбе с Сибиллой, о "странном" молодом графе и своенравной Констанции.
– Хозяева портных лавок, просто умоляли сшить им несколько платьев, – светилась под впечатлением Готель.
Но затем улыбка с её лица сошла и, выдержав мгновение, словно решаясь признаться в том, что откладывала как могла, она сказала:
– Их величество, король Сицилии – Рожер, жаловал мне дом своем королевстве.
Готель почему-то думала, что настоятельница непременно рассердится, а потому сказав об этом, затихла и смиренно ждала поругания.
– И почему же это тебя так гнетёт, дорогая? – не придавая тому особого значения, как о самом себе разумеющемся проговорила сестра Элоиза и поднялась немного приоткрыть окно.
– Но это же так дорого, матушка, – взмолилась ей вслед Готель.
– Не для короля, душа моя, – ответила та, и комнату наполнила вечерняя прохлада и монотонные песни цикад.
– Но, даже имея дом, я ведь никогда не смогу туда поехать, – погасшим голосом проговорила девушка и, глубоко вздохнув, сама себе чуть слышно добавила, – Сибилла звала меня.
Сестра Элоиза коснулась черных как смоль волос Готель, взяла её за руку и повела за собой. Они подошли к широкому комоду из темного дерева; настоятельница, сняла с пояса ключ, открыла дверцу одного из шкафчиков и вынула оттуда небольшую серебряную шкатулку; она протянула её девушке и показала взглядом, чтобы та её открыла. Готель послушно исполнила её просьбу и увидела, что шкатулочка эта была доверху наполнена золотыми и серебряными монетами, драгоценными камнями, кольцами, браслетами и прочими украшениями.
– Ух! – восхищенно взмахнула ресницами девушка, – откуда это у вас? – спросила она, улыбнувшись.
– Это твоё, – сказала настоятельница.
– Но это не моё, матушка, – запротестовала Готель, отталкивая шкатулку, – у меня никогда не было таких денег.
– Готель. Ты много работала, живя в монастыре, а все это – те самые деньги и подарки, которыми люди платили за твой труд. Я лишь взяла на себя смелость сохранить их, пока ты не решишь, зачем тебе нужны такие средства.
– Но мне не нужны эти деньги, – поставила она обратно на комод шкатулку, – я делала это в благодарность за вашу щедрость и любовь, и я бы хотела, чтобы так оставалось и впредь, – мучаясь сердцем, ответила Готель и, как капризный ребенок, села обратно на гостевой стул.
– Знаю, дитя моё, – взяла её за руки настоятельница, – но уже сейчас за пределами монастыря тебя ждет целый мир. Сибилла. Помнишь? Там есть люди, которым интересно то, что ты делаешь.
