Текст книги "Стрельцы"
Автор книги: Константин Масальский
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 41 страниц)
Описанное в сей главе происшествие в Троицком монастыре разнообразно рассказано многими нашими и иностранными писателями. Штелин и Сегюр относят его к первому возмущению стрельцов, Галем ко второму, которое было после казни Хованских; то же сказано в некоторых учебных русских книгах. Но Петр Великий и царица Наталья Кирилловна во время первого бунта, по свидетельству современных летописцев Медведева и Матвеева, находились в Москве. Во второй бунт весь царский дом из села Воздвиженского уехал в Троицкий монастырь Но означенное происшествие и тогда не могло случиться. Из наших летописей видно, что стрельцы после казни Хованских произвели возмущение в Москве и приходили, правда, в монастырь, но для того только, чтобы просить помилования; потому что там собралось многочисленное войско для защиты царского дома. Посему всего вероятнее, что происшествие это случилось в 1689 году, при Шакловитом; тогда Петр Великий с родительницею, супругою и сестрою поспешно спасся из Преображенского от стрельцов в Троицкий монастырь ночью (см. Полное собрание законов Российской империи, том III, стр. 36 и 68). Злодеи, следовательно, могли его тогда преследовать и ворваться в монастырь, предупредив войско, которое вскоре прибыло для защиты царя.
[Закрыть]
Ты, Творец, Господь всесильный,
Без которого и влас
Не погибнет мой единый.
Ты меня от смерти спас!
Д е р ж а в и н.
– Вот уж и монастырь перед нами! – кричал Лысков следовавшим за ним стрельцам. – Скорее, ребята! К воротам!
Подъехав к монастырской стене, Лысков начал стучаться в ворота.
– Кто там? – закричал привратник.
– Налеты, – отвечал Лысков. – Его царское величество приказал нам приехать за ним сюда из Преображенского. Здесь, чаю, нет еще никого из наших товарищей. Потешные-то еще не бывали?
– Не пришли еще. Вы первые приехали. Да точно ли вы налеты? Мне велено их одних да потешных впустить в монастырь, и то спросив прежде – как бишь это? Слово-то такое мудреное! – Похоже на пароль, помнится.
– Пароль, что ли?
– Да, да, оно и есть. Ну-ка скажи это слово.
– Вера и верность. Ну, отворяй же скорее ворота.
– Сейчас, сейчас!
Ворота, заскрипев на тяжелых петлях, растворились, и Лысков въехал со стрельцами за монастырскую ограду.
Царь Петр Алексеевич с матерью его, царицею Натальею Кирилловною, находился в это время в церкви и стоял с нею близ алтаря. Стрельцы, обнажив сабли, рассыпались в разные стороны для поисков. Двое из них вошли в церковь. Юный царь, оглянувшись и увидев двух злодеев, быстро приближавшихся к нему с обнаженными саблями, схватил родительницу свою за руку и ввел ее в алтарь. Стрельцы вбежали за ним туда же.
– Чего хотите вы? – закричал Петр, устремив на злодеев сверкающий взор. – Вы забыли, что я царь ваш!
Оба стрельца, невольно содрогнувшись, остановились.
Царь Петр Алексеевич между тем, поддерживая одною рукою трепещущую свою родительницу, другою оперся об алтарь.
– У него оружия нет! – шепнул наконец один из стрельцов. – Я подойду к нему.
– Нет, нет! – сказал шепотом другой, удержав товарища за руку. – Он стоит у алтаря. Подождем, когда он выйдет из церкви; ему уйти отсюда некуда.
В это время послышался конский топот, и оба злодея, вздрогнув, побежали вон из церкви. Опасность была близка, но невидимая десница всемогущего Бога сохранила Его помазанника и там, где, казалось, нельзя было ожидать ниоткуда помощи и спасения.
– За мной, товарищи! Смерть злодеям! – воскликнул Бурмистров, въезжая во весь опор с налетами в монастырские ворота. Лысков, услышав конский топот, с помощию нескольких стрельцов выломил небольшую калитку и выбежал за ограду. Все стрельцы, оставшиеся в монастыре, были изрублены налетами. Двое из них и Бурмистров бросились в погоню за Лысковым, оставив лошадей своих у калитки; потому что она была так низка, что и человеку можно было пройти чрез нее не иначе, как согнувшись. Вскоре нагнал он Лыскова и пятерых стрельцов, которые с ним бежали. Они остановились, увидев погоню, и приготовились к обороне.
– Сдайся! – закричал Лыскову Василий.
Лысков выстрелил в Бурмистрова из пистолета и закричал стрельцам:
– Рубите его!
Пуля со свистом пронеслась мимо, и Лысков бросился на Василья с поднятою саблею; но один из налетов предупредил злодея, снес ему голову и в то же время упал, проколотый саблею одного из стрельцов. На оставшегося налета напали вдруг двое, а на Бурмистрова трое. Налету удалось скоро разрубить голову одному из противников; потом ранил он другого и бросился на помощь к Василью. Раненый между тем приполз к трупу Лыскова, вытащил из-за пояса его пистолет и, выстрелив в налета, убил его; но вскоре сам потерял последние сила и с истекшею кровью лишился жизни. Между тем Василий дрался как лев с тремя врагами. Одному разрубил он голову, другого тяжело ранил; но третий ему самому нанес удар в левую руку и бросился в лес, увидев бежавших к ним от монастыря двух человек.
Василий, чувствуя, что силы его слабеют, правою рукою поднял с земли свою саблю и, опираясь на нее, пошел к монастырю. Вскоре голова у него закружилась, и он упал без чувств на землю.
Через несколько часов Бурмистров пришел в чувство. Открыв глаза, увидел он, что перед ним стоит приятель его купец Лаптев и что он сам лежит на постеле в опрятной избе. Изба эта находилась за оградою, неподалеку от главных монастырских ворот.
– Слава Богу! – сказал Лаптев. – Наконец он очнулся! Мы, Василий Петрович, думали, что ты совсем умер. Как бы не подняли мы тебя да не перевязали твоей раны, ты бы, верно, кровью изошел!
– Благодарю вас! – сказал слабым голосом Бурмистров. – Как попал ты сюда, Андрей Матвеевич, с Андреем Петровичем?
– Сегодня на рассвете услышали мы в Москве, что царь Петр Алексеевич ночью уехал наскоро из Преображенского в монастырь и разослал во все стороны гонцов с указом, чтобы всякий, кто любит его, спешил к монастырю для защиты царя против стрельцов-злодеев. Я с Андреем Петровичем и побежал в Гостиный двор, собрал около себя народ и закричал: «Друзья любезные! злодеи стрельцы хотят убить нашего царя-батюшку. Он теперь в Троицком монастыре: поспешим туда и положим за него свои головы!» – «В монастырь!» – крикнули все в один голос. «Кому надобно саблю, ружье, пику, – закричал я, – тот беги в мою оружейную лавку и выбирай, что кому надобно». Посмотрел бы ты, Василий Петрович, как мы из Москвы-то сюда скакали на извозчичьих телегах: земля дрожала! На каждую телегу набралось человек по десяти. Слышь ты, сотни четыре народу-то из Гостиного двора да из купеческих рядов с нами сюда приехали.
В это время послышался громкий звук барабанов. Андрей, взглянув в окно, увидел, что Преображенские и Семеновские потешные и Бутырский полк с распущенными знаменами, скорым шагом шли к монастырским воротам. Перед полками ехали верхом генерал Гордон и полковник Лефор.
– Ба! – воскликнул Андрей. – Это, кажется, выступает капитан Лыков перед ротою… он и есть!
– Как это полки-то так скоро сюда поспели? – спросил Лаптев, подойдя к окну.
– Видно, на крестьянских подводах прискакали, – отвечал Андрей.
– Этакое войско – молодец к молодцу! – продолжал Лаптев. – Сердце радуется! А это что за обоз там приехал?.. вон, вон, Андрей Петрович, полевее-то! Никак все крестьяне. Ба! да все с топорами, косами и вилами. Эк их сколько высыпало. Кто это впереди-то идет? Господи Боже мой! священник, кажется… так и есть! Видишь, крест у него в руке сияет.
Когда толпа крестьян, предводимая священником, приблизилась, то Андрей воскликнул:
– Да это отец Павел идет перед ними. Он, точно он. А это, видно, все крестьяне села Погорелова!
Андрей и Лаптев долго еще смотрели в окно. Со всех сторон беспрестанно спешили к монастырю стольники, стряпчие, дворяне, дьяки, жильцы, дети боярские, копейщики, рейтары. Все бояре, преданные царю Петру Алексеевичу, также прибыли в монастырь. Вскоре в монастырских стенах сделалось от бесчисленного множества народа тесно, и многие из приезжавших останавливались под открытым небом, за оградою монастыря.
Лаптев, оставив с Бурмистровым Андрея, вышел из избы в намерении отыскать отца Павла и спросить его: не приехала ли с ним Варвара Ивановна? С трудом отыскал он его в бесчисленной толпе народа и узнал, что и Варвара Ивановна, и Мавра Савишна с Ольгою, и Наталья с матерью хотели непременно ехать к монастырю и что он с великим трудом отговорил их от этого намерения.
Они не успели еще кончить начатого разговора, как потешные, Бутырский полк, налеты и все прибывшие в монастырь для защиты государя начали выходить один за другим на поле. Полки построились в ряд, и вмиг разнеслась везде весть, что царь скоро выедет к войску и народу. В самом деле, Петр на белом коне, в прапорщичьем мундире, вскоре выехал из ворот в сопровождении бояр, генерала Гордона и полковника Лефора. Земля задрожала от восклицаний восхищенного народа. Это изъявление любви подданных глубоко тронуло царя. Он снял шляпу, начал приветливо кланяться на все стороны, и на глазах его навернулись слезы.
Бурмистров, услышав крик народа, попросил Андрея узнать причину крика. Тот вышел из избы, вмешался в толпу, увидел вдали царя и вместе со всеми начал кричать во всю голову «ура!».
В это самое время прошла поспешно мимо его женщина в крестьянском кафтане и с косою на плече. За нею следовало человек семь крестьян, вооруженных ружьями.
– Здорово, Андрей Петрович! – сказал один из них.
– Ба! Сидоров! Как ты здесь очутился?
– Мавра Савишна изволила сюда приехать с твоею сестрицею, с матушкою, хозяюшкою Андрея Матвеевича и с Ольгой Андреевной. Они остались вон там, в той избушке.
– Куда же вы идете?
– Не знаю. Госпожа приказала нам идти за нею.
Андрей, нагнав Семирамиду Ласточкина Гнезда, которая ушла довольно далеко вперед с прочими ее крестьянами, спросил ее:
– Куда это ты спешишь, Мавра Савишна?
– Хочу голову свою положить за царя-батюшку! Жив ли он, наше солнышко? Не уходили ли его разбойники стрельцы? В пору ли я поспела?
– Вон он, на белой лошади.
– Слава Богу! – воскликнула Мавра Савишна и, оборотясь лицом к монастырю, несколько раз перекрестилась. – А матушка-то его, царица Наталья Кирилловна, жива ли, супруга-то его, нашего батюшки? Сохранил ли их Господь?
– Они в монастыре.
– А где же стрельцы-то разбойники? Да мне только до них добраться, я их, окаянных!
– Нет, здесь стрельцам уже не место, Мавра Савишна.
– Кажись, что не место. Да нет ли где хоть одного какого забеглого? Я бы ему косой голову снесла! Да вот, кажется, идут разбойники. Погляди-ка, Андрей Петрович, глаза-то у тебя помоложе. Вон, вон! Видишь ли? Да их никак много, проклятых!
Андрей, посмотрев в ту сторону, куда Мавра Савишна ему указывала, увидел в самом деле вдали приближавшийся отряд стрельцов.
– Что это значит? – сказал Андрей. – Они, видно, с ума сошли: да их здесь шапками закидают.
– Ванюха! – закричала Мавра Савишна Сидорову. – Ступай к ним навстречу. Ступайте и вы все с Ванюхой! – сказала она прочим крестьянам. – Всех этих мошенников перестреляйте.
– Народу-то у нас маловато, матушка Мавра Савишна, – возразил Сидоров, почесывая затылок. – Стрельцов-то сотни две сюда идут; а нас всего семеро: нам с ними не сладить!
– Не робей, Ванюха, сладим с мошенниками. Коли станут они, злодеи, вас одолевать, так я сама к вам кинусь на подмогу.
– Нет, матушка Мавра Савишна, побереги ты себя. Уж лучше мы одни пойдем на драку. Скличу я побольше добрых людей, да и кинемся все гурьбой на злодеев.
Сказав это, Сидоров вмешался в толпу и закричал:
– Братцы! разбойники стрельцы сюда идут, – проводим незваных гостей!
Толпа зашумела и заволновалась; несколько сот вооруженных людей побежало навстречу приближавшемуся отряду стрельцов. Начальник их, ехавший верхом впереди, не вынимая сабли, поскакал к толпе и закричал:
– Бог помощь, добрые люди! Мы стрельцы Сухаревского полка и спешим в монастырь для защиты царя Петра Алексеевича!
– Обманываешь разбойник! – закричало множество голосов. – Тащи его с лошади! Стреляй в него!
– Господи Боже мой! – воскликнул купец Лаптев, рассмотрев лицо начальника отряда, – да это никак ты, Иван Борисович!
– Андрей Матвеевич! – сказал стрелец, спрыгнув с лошади и бросясь на шею Лаптеву. – Господь привел меня опять с тобою увидеться!
Они крепко обнялись. Между тем несколько человек окружило их, и многие прицелились в стрельца из ружей.
– Не троньте его, добрые люди! – закричал Лаптев. – Это пятидесятник Иван Борисович Борисов. За него и за всех стрельцов Сухаревского полка я вам порука! Этим полком правил пятисотенный Василий Петрович Бурмистров.
– Коли так, пусть их идут сюда! – закричала толпа.
– А где второй отец мой, Василий Петрович? – спросил Борисов Лаптева.
– Он лежит раненый, вон в той избушке.
– Раненый? Пойдем, ради Бога, к нему скорее!
Дорогою Лаптев узнал от Борисова, что Сухаревский полк шел к Москве по приказу Шакловитого; что на дороге встретился гонец с царским повелением, чтобы всякий, кто любит царя, спешил защищать его против мятежников, и что весь полк пошел тотчас же к монастырю.
– Я с своею полсотнею опередил всех прочих моих товарищей, – прибавил Борисов. – Скоро и весь полк наш придет сюда.
– Доброе дело, Иван Борисович, доброе дело! Ну вот мы уж и к избушке подходим. То-то Василий Петрович обрадуется, как тебя увидит. Он часто поминал тебя, Иван Борисович!
Они вошли в хижину. Бурмистров сидел в задумчивости на скамье, с подвязанною рукою.
– Вот я к тебе нежданного гостя привел, Василий Петрович, – сказал Лаптев.
Бурмистров, при всей своей слабости, вскочил со скамьи, увидев Борисова, а этот со слезами радости бросился в объятия Василья. Долго обнимались они, не говоря ни слова. Наконец Лаптев, приметив, что перевязка на руке Бурмистрова развязалась, посадил его на скамью и вместе с Борисовым насилу уговорил его, чтоб он лег успокоиться. Лаптев только что успел перевязать ему снова рану, как отворилась дверь, и вошли неожиданно Наталья с ее матерью и братом, отец Павел, Мавра Савишна с Ольгою, Варвара Ивановна и капитан Лыков.
– Здравия желаю, пятисотенный! – воскликнул Лыков. – Я слышал, что тебя один из этих мошенников стрельцов царапнул саблею. Ну что рука твоя?
– Кровь унялась; теперь мне лучше.
– Признаюсь, мне на тебя завидно: приятно пролить кровь свою за царя!.. Поди-ка поздравь жениха, любезная моя дочка! – продолжал он, взяв за руку Наталью и подведя ее к Бурмистрову. – Не стыдись, Наталья Петровна, не красней! Ведь я твой посаженный отец: ты должна меня слушаться. Поцелуй-ка жениха да пожелай ему здоровья. Ой вы, девушки! Ведь хочется смерть самой подойти, а нет, при людях, видишь, стыдно.
– Что это, господин капитан, – сказала старушка Смирнова, – как можно девушке до свадьбы с мужчиной поцеловаться!
– Не слушай господина капитана, Наталья Петровна, – прибавила Мавра Савишна. – Этакой греховодник, прости Господи! Ведь голову срезал девушке, да и нас всех пристыдил.
– Велик стыд с женихом поцеловаться! Это у нас, на Руси, грехом почитается, а в иностранных землях так все походя целуются! – возразил капитан и принудил закрасневшуюся Наталью поцеловаться с женихом своим.
– Ну посмотри, что он завтра же выздоровеет! – примолвил Лыков. – Что, пятисотенный? Ты, я чаю, и рану свою забыл?
– Желательно, чтобы Россия сравнялась скорее в просвещении с иностранными землями, – сказал Андрей, взглянув украдкою на Ольгу. С первого на нее взгляда, еще в селе Погорелове, она ему так понравилась, что он твердо решился к ней свататься.
Наступил вечер. Около монастыря запылали в разных местах костры, и пустынные окрестности огласились шумным говором бесчисленной толпы и веселыми песнями. По просьбе Бурмистрова Лыков растворил окно, и все бывшие в хижине внимательно начали слушать песню, которую пел хор песенников, собравшихся в кружок неподалеку от хижины. Запевало затягивал, а прочие певцы подхватывали. Они пели:
З а п е в а л о
Волга, матушка-река,
Ты быстра и глубока,
Х о р
Ты куда струи катишь,
К морю ль синему бежишь?
З а п е в а л о
Как по той ли по реке
Лебедь белая плывет.
Х о р
На крутом на бережке
Лебедь коршун стережет.
З а п е в а л о
Поднимался он, злодей,
Закружился он над ней.
Х о р
Остры когти распускал,
На лебедушку напал
З а п е в а л о
Остры когти вор навел,
Грудь лебяжью вор пронзил.
Х о р
Где ни взялся млад орел!
По поднебесью летит.
З а п е в а л о
Не каленая стрела
Кровь злодейску пролила:
Х о р
Вора млад-орел убил
И лебедку защитил.
З а п е в а л о
Не лебедка то плыла,
Не она беды ждала;
Х о р
То не коршун нападал;
То не клад-орел спасал.
З а п е в а л о
А сторонушке родной
Зла хотел злодей лихой,
Х о р
А спасал ее наш царь,
Млад надежа-государь!
– Лихо пропели! – сказал Лыков стоявшему подле него Лаптеву. – Ба! да у тебя никак слезы на глазах, Андрей Матвеевич! Что это с тобой сделалось?
– Смерть люблю слушать, коли хорошо поют, господин капитан, – отвечал Лаптев, утирая слезы. – Запевало-то знатный, этакой голос, – ну так, слышь ты, за ретивое и задевает.
XIНа зорки очи прозорливых
Туманы дымные падут.
Начнут плести друг другу сети
И в них, как в безднах, пропадут.
Г л и н к а.
Вскоре дошел слух в Москву о собравшемся в Троицкий монастырь бесчисленном множестве народа. Царевна София немедленно призвала к себе для совещания князя Голицына и Шакловитого.
– По моему мнению, – сказал Голицын, – твоему царскому величеству всего лучше удалиться на время в Польшу. Все верные слуги твои последовали бы за тобою… Я слышал, что полковник Циклер подал подробный донос царю.
– И это ты, князь, мне советуешь! – воскликнула с гневом царевна. – Мне бежать в Польшу?.. Никогда! Это бы значило подтвердить донос презренного Циклера! Я в душе чувствую себя правою и ничего не опасаюсь. Младший брат мне не страшен; другой брат мой такой же царь, как и он. Ты забыл, князь, что я еще правительница!
– Беспрекословным исполнением воли твоей я докажу тебе, государыня, что мое усердие к тебе никогда не изменится, хотя бы мне грозила опасность вдесятеро более настоящей. Я рад пожертвовать жизнию за твое царское величество!
– На тебя одну возлагаем мы все надежду! – сказал Шакловитый. – Спаси всех нас, государыня! Клеветники очернили верного слугу твоего перед царем Петром Алексеевичем. Погибель моя несомненна, если ты за меня не заступишься. Полковника Петрова и подполковника Чермного увезли уже по приказу царя в Троицкий монастырь для допросов.
– Для чего же ты допустил увезти их? – воскликнула София, стараясь скрыть овладевшее ею смущение.
– Я не смел противиться воле царской. Чермной не хотел отдаться живой в руки приехавших за ним стрельцов Сухаревского полка, ранил их пятидесятника, однако ж должен был уступить силе.
София, по некотором размышлении, послала Шакловитого пригласить к ней сестер ее, царевен Марфу и Марию, и тетку ее, царевну Татьяну Михайловну. Когда они прибыли к ней, то она со слезами рассказала им все, что, по словам ее, сообщили о ней царю Петру Алексеевичу клеветники и недоброжелатели. Убежденные ее красноречием, царевны поехали немедленно в Троицкий монастырь для оправдания Софии и для примирения ее с братом. Услышав, что избранные ею посредницы остались в монастыре, царевна пришла в еще большее смущение и послала чрез несколько дней патриарха к царю Петру. Но и это посредничество не имело успеха. Наконец, царевна сама решилась ехать в монастырь. В селе Воздвиженском встретили ее посланные царем боярин князь Троекуров и стольник Бутурлин и объявили ей, по царскому повелению, что она в монастырь впущена не будет. Пораженная этим София возвратилась в Москву. Вскоре прибыли туда боярин Борис Петрович Шереметев и полковник Нечаев с сильным отрядом и, взяв всех сообщников Шакловитого, отвезли в монастырь; Шакловитого же нигде не отыскали.
Через несколько дней прибыл из монастыря в столицу полковник Серчеев и объявил, что он имеет нечто сообщить Софии по воле царя Петра Алексеевича. Немедленно был он впущен в ее комнаты.
– Зачем прислан ты сюда? – спросила София.
Серчеев, почтительно поклонясь царевне, подал ей запечатанную царскою печатью бумагу.
София велела бывшему в комнате князю Голицыну распечатать свиток для прочтения присланной бумаги. Князь дрожащим голосом прочитал:
«Великие государи цари и великие князи Иоанн Алексеевич,
Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцы, указали в своих великих государей грамотах и в
Приказах во всяких делах и в челобитных писать свое великих государей именование и титлу по сему, как писано в сем указе выше сего, и о том из Розряду во все приказы послать памяти.
Сентября 7 дня 7198 года.[66]66
1689 года.
[Закрыть]
– Они не вправе этого сделать! – воскликнула София. – Моего имени нет в этом указе. Он недействителен!.. Князь! напиши сейчас же другой указ об уничтожении присланного. Объяви, что тот будет казнен смертью, кто осмелится исполнить указ, написанный и разосланный без моего согласия.
– Государыня, ты никогда не отвергала советов искренно преданного слуги твоего. Дозволь ему еще раз, может быть, в последний раз в жизни, сказать откровенно свое мнение. Указ твой не будет иметь никакой силы и действия без имен обоих царей. Если же имена их царских величеств написать в указе без их согласия, то они могут обвинить тебя в присвоении принадлежащей им власти.
– А разве я не имею теперь права обвинить их в отнятии у меня власти, неоспоримо мне принадлежащей? – сказала в сильном волнении София. – В объявлении о вступлении их на престол было сказано, чтобы во всех указах писать вместе с их именами и мое имя. С тех пор власть их соединена нераздельно с моею. Покуда они цари, до тех пор я правительница. Поезжай сейчас же в монастырь, – продолжала она, обратись к Серчееву, – и перескажи все слышанное здесь тобою. Объяви младшему брату моему, что я решусь на самые крайние средства, если он не отменит этого несправедливого указа.
– Исполню волю твою, царевна! – сказал Серчеев. – Но прежде должен я еще исполнить повеление царя Петра Алексеевича. Он приказал взять Шакловитого и привезти в монастырь.
– Шакловитый бежал из Москвы, и ты напрасно потеряешь время, если станешь его отыскивать.
– Царь повелел мне искать его везде, не исключая даже дворца.
– А я тебе запрещаю это!
– Не поставь меня в необходимость, царевна, оказать неуважение к повелению дочери царя Алексея Михайловича. Дозволь мне исполнить царское повеление, которое я не решился бы нарушить и тогда, если б мне предстояла неминуемая смерть.
С этими словами Серчеев пошел к двери, которая вела в другую комнату.
– Ты осмеливаешься обыскивать мои комнаты! – воскликнула София. – Остановись! Я велю казнить тебя!
В это время вошел князь Петр Иванович Прозоровский и сказал царевне, что царь Иоанн Алексеевич повелел сообщить ей, чтобы она дозволила Серчееву взять Шакловитого, скрывающегося в ее комнатах.
София переменилась в лице, хотела что-то отвечать, но Серчеев отворил уже дверь в другую комнату и вывел оттуда Шакловитого.
– Спаси меня, гусударыня! – воскликнул последний, бросясь к ногам Софии. – Тебе известна моя невинность!
– Покорись, Федор Иванович, воле царской! – сказал Прозоровский. – Если ты невинен, то тебе нечего бояться: на суде докажешь ты правоту свою. Правый не боится суда. Если же ты станешь противиться, то полковнику приказано взять тебя силою и привезти в монастырь. С ним присланы сто солдат, которые стоят около дворца и ожидают его приказаний. Итак, не сопротивляйся и поезжай теперь же в монастырь.
Шакловитый, ломая руки, вышел из дворца с Прозоровским и Серчеевым.
Когда его привезли в монастырь, то собралась немедленно Государственная Дума. После четырехдневных допросов Шакловитый, Петров и Чермной были уличены в умысле лишить жизни царя Петра Алексеевича и его родительницу и произвести мятеж. Одиннадцатого сентября царь повелел думному дьяку выйти на крыльцо и прочитать всенародно розыскное дело о преступниках. По окончании чтения со всех сторон раздался крик: «Смерть злодеям!» – и Дума приговорила их к смертной казни. Истопник Евдокимов, подъячий Шошин и другие соумышленники Шакловитого сосланы были в Сибирь.
Когда Шакловитого, Чермного и Петрова вели к месту казни, то последний, повторив перед народом признание в своих преступлениях, сказал:
– Простите меня, добрые люди! Научитесь из нашего примера, что клятвопреступников рано или поздно постигает неизбежное наказание Божие. За семь лет перед этим присягнул я царю Петру Алексеевичу, изменил ему, и вот до чего дошел я наконец! Храните присягу, как верный залог вашего и общего счастия.
Чермной, бледный, как полотно, укорял Циклера, который шел подле него, ведя отряд стрельцов, окружавший преступников.
– Ты погубил нас всех! – говорил Чермной. – Нашею гибелью хочешь ты прикрыть твои злодейства. Тебе за донос дали награду, а нас ведут на казнь. Не знал я тебя до сих пор, злодея-изменника: давно бы мне тебя зарезать!
– Не укоряй его, Чермной! – сказал Петров. – Я знаю, что Циклер столько же преступен, сколько и мы. Он донес на нас, но я его прощаю. Мы заслуживаем казнь, к которой приговорены. Придет время, ответит и он Богу за дела свои. Берегись, Циклер, чтобы и тебя не постигла когда-нибудь равная с нами участь. Не надейся на хитрость твою, она тебе не поможет, и правосудие Божие совершится над тобою так же, как и над нами, если искренним раскаянием не загладишь твоих преступлений.
– Напрасно стараешься ты, Петров, очернить меня, – сказал Циклер, – тебе не поверят. Если б я был в чем-нибудь виноват, то его царское величество не наградил бы меня ныне поместьем в двести пятьдесят четвертей и подарком в тридцать рублей.
Вскоре после казни Шакловитого и его сообщников боярин князь Троекуров послан был царем Петром в Москву. Он пробыл около двух часов у царя Иоанна Алексеевича и пошел потом в комнаты царевны Софии для объявления ей воли царей. Властолюбивая София принуждена была удалиться в Новодевичий монастырь. Там постриглась она и провела остальные дни жизни под именем Сусанны.[67]67
Она скончалась 3 июля 1705 года в этом монастыре, где и была погребена.
[Закрыть] Боярина князя Голицына приговорили к ссылке в Яренск.