Текст книги "Том 8. Похождения одного матроса"
Автор книги: Константин Станюкович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
1
– О господин Чайк!.. Не подумайте обо мне дурно, господин Чайк, ежели я до сих пор не заходил к вам, не скажите: «Какая неблагодарная скотина Абрамсон!.. Какая свинья Абрамсон!..» О, если б вы знали, отчего я до сих пор не приходил к вам…
И Абрамсон, в обтрепанном платье, похожем на лохмотья, ставший, казалось, совсем немощным стариком, бледный, осунувшийся, с лицом, полным скорби и отчаяния, крепко пожал своими костлявыми пальцами руку Чайкина и, беспомощно опустившись на кресло, примолк.
Чайкин в первую минуту подумал, что Абрамсон потерпел полную неудачу со своей ваксой, и, желая подбодрить его, проговорил:
– Нечего падать духом, господин Абрамсон. Бог даст, дела поправятся… Ежели вакса не пошла…
– Какая вакса, господин Чайк?!. О, если б вакса!..
– Что же такое?..
– Ривка… Я только вчера мою Ривку закопал в землю… Дитю свою единственную, Чайк!
И старик опустил голову и вытирал слезы своей грязной рукой.
– И вольный воздух не помог, – заговорил он через минуту, едва сдерживая рыдания, – и доктор не помог… Каждый день ездил… по три доллара платил ему из тех денег, что вы дали на ваксу… лекарство прописывал, а не спас Ривку… «Ежели бы, говорит, раньше схватили… А то, говорит, у нее запущенная болезнь… повреждение легких…» Я в ноги ему кланялся, просил спасти Ривку, по пять долларов обещал давать, – он не согласился. «Я, говорит, не бог…» А она-то, дитю мое, все думала, что поправится… Меня успокаивала. «Не плачьте, говорит, папенька… Я здорова буду…» И все вас, Чайк, вспоминала… жалела вас, что вы за свое геройство пострадали… Газеты читала, где о вас было писано… «Вот, говорит, какой он»… И все собиралась идти к вам… Все надеялась… А сама что ни день, то худела и ровно свечка таяла… И я около нее безотлучно находился… Баловал ее на ваши деньги… И как она радовалась, что я больше не приводил матросов с тех пор, как вы помогли, Чайк… Как вас благодарила!.. «Вот, говорит, поправлюсь, беспременно сама поблагодарю»… И все требовала газеты о вас читать… Сама уж не могла… Вовсе ослабела. И какая она умница была, если б вы знали!.. И какое чувствительное у нее было сердце! И как наказал меня бог, Чайк, о, как наказал за мои грехи, за то, что я дурным гешефтом занимался… Ривочка часто плакала об этом… И тогда, когда я привел вас, Чайк, и велел приготовить вам нехороший пунш, она не согласилась, и жена не согласилась… И Ривка грозилась, что уйдет от меня, если с вами, Чайк, я нехорошо поступлю…
Чайкин сочувственно слушал горестные излияния старого еврея и жалел его и хотел как-нибудь смягчить его горе, но понимал, что это невозможно, что никакими словами не поможешь.
И, когда Абрамсон смолк и, подавленный скорбью, поник головой, Чайкин пожал его руку.
Скоро Абрамсон поднялся с кресла и стал прощаться.
Тогда Чайкин спросил:
– Вы на старой квартире, Абрам Исакиевич?
– Пока на старой… Хочу оставить ее…
– И скоро?
– Первого числа… Наймем с женой комнату…
– Так вы, Абрам Исакиевич, дайте ваш новый адрес… Я, как выпишусь, зайду к вам… А пока позвольте мне, как компаньону, внести еще деньги на вашу ваксу… Вот получите сто долларов…
Абрамсон энергично закивал отрицательно головой, и слезы блестели на его глазах, когда он наконец проговорил:
– Не надо… не надо. Вы и так помогли. И у меня еще осталось пятьдесят долларов. Мы, бог даст, как-нибудь проживем… Я с ларьком буду ходить… а не то газеты продавать… Спасибо вам, Чайк!
И Абрамсон, словно бы боясь соблазна в виде банкового билета, поторопился уйти.
2
Однажды утром, за несколько дней до выписки Чайкина из госпиталя, к нему явился высокий господин пожилых лет, в каком-то необыкновенно ярком полосатом пиджаке и в таких же штанах, в цилиндре, и, пожавши Чайкину руку, сел в кресло, заложил нога на ногу, сплюнул на пол и спросил:
– Имею честь видеть знаменитого мистера Чайка?
– Я самый.
– Очень приятно, сэр… А я директор общедоступного театра, в котором даются ежедневно всякие представления… Доллар за вход во всякие места… Публики всегда множество.
И с этими словами директор вынул из кармана красную, необычайных размеров афишу, сунул ее в руку Чайкина и, указывая пальцем на конец афиши, сказал:
– Прочтите!
Несколько изумленный Чайкин прочел напечатанный крупнейшими буквами анонс:
«В непродолжительном времени будет поставлена пьеса: „Пожар на пристани, или Спасение ребенка“».
– Прочли? – спросил директор.
– Прочел! – отвечал Чайкин.
– И поняли, конечно, зачем я пришел к вам, мистер Чайк?
– Нет, не понял.
Директор пристально взглянул на Чайкина своими плутоватыми глазами и проговорил:
– Я пришел предложить вам выгодное дельце…
– Какое?
– Участвовать в этой пьесе.
– То есть как это?
– А так… Когда дом будет в пламени, вы подыметесь по лестнице и снесете ребенка. Разумеется, после этого вы не попадете в госпиталь! – смеясь прибавил директор, – огонь театральный не обожжет… Вы только вымажете лицо сажей, когда будете спускаться… И по окончании спектакля получите пятьдесят долларов. Хотите на десять представлений условие? Публика валом повалит, когда прочтет, что настоящий мистер Чайк будет спасать в общедоступном театре ребенка. Пятьдесят долларов за то только, чтобы подняться по лестнице и вымазать себе лицо сажей, – согласитесь, плата хорошая. Что вы на это скажете? Согласны, разумеется, получить пятьсот долларов в десять дней, а? – спрашивал директор, подмигивая глазом.
Чайкин в первую минуту ошалел: до того ему казалось странным и смешным это предложение – показываться перед публикой в театре и проделывать «не взаправду» то, что он сделал, рискуя своею жизнью.
И, добродушно рассмеявшись, он наконец ответил:
– Не согласен.
– Понимаю. Вы полагаете, что я должен семьдесят пять долларов предложить за вечер? – спросил директор, не без уважения к сообразительности Чайкина.
– Совсем не согласен…
– Значит, сто хотите? Что ж!.. Я заплачу вам и сто… так и быть… Тысячу долларов получить приятнее… А может, и больше, если пьеса будет иметь успех и выдержит больше десяти представлений… Вы ловкий парень, мистер Чайк. Понимаете выгоду своего положения!
Но когда в ответ на слова директора Чайкин объяснил, что он ни за какие деньги не пойдет, как он выразился, «срамиться» перед публикой, янки вытаращил на него глаза и, сердито сплюнув, поднялся с места и проговорил:
– У меня в театре срамиться?.. Чистые денежки получать, значит – срамиться?.. Отказаться от моего предложения – так это действительно значит осрамиться перед здравым смыслом! Прощайте, сэр. Очень жалею, что считал вас более сообразительным джентльменом.
И, кивнув головой, директор пошел к двери.
Однако у дверей он остановился и, повернувшись к Чайкину, крикнул:
– Сто двадцать пять, и ни цента более!
Чайкин в ответ рассмеялся. Директор, пробормотав какое-то ругательство, скрылся за дверями и, увидевши в коридоре сиделку, спросил ее, указывая на двери комнаты Чайкина:
– Этот русский в своем уме?..
– Кажется.
– Сомневаюсь! – произнес директор и направился к выходу.
Когда сиделка вошла к Чайкину, он все еще улыбался, вспоминая директора и его предложение.
– Верно, веселый гость был у вас, Чайк? – спросила сиделка.
– Очень потешный… директор театра.
– Зачем же он у вас был? Что ему от вас надо?
Чайкин рассказал и объяснил, какие деньги предлагал ему директор.
– То-то он вас сумасшедшим считает! – со смехом объявила сиделка.
– За то, что я отказался?
– Разумеется. Тысячу долларов не скоро заработаешь.
– И вы считаете меня сумасшедшим? – смеясь спросил Чайкин.
– О нет… На такую работу, какую предлагал вам директор, и я бы не пошла на вашем месте, Чайк.
– Еще бы! Вы вот тут трудитесь по-настоящему, людям на пользу… И как я поглядел, так вижу, что очень трудная ваша работа ходить за больными, особенно за тяжкими…
– Трудная, Чайк! – отвечала сиделка.
Она была не старая девушка, и лицо ее, задумчивое и кроткое, сохраняло еще остатки былой красоты.
– Теперь еще я привыкла, а прежде тяжело было смотреть на людские страдания и утешать умирающих… говорить, что они поправятся, когда знаешь, что дни их сочтены…
– Никогда не забуду, как вы за мной ходили, мисс Джен! Вы да мисс Кэт меня и выходили!.. – с чувством проговорил Чайкин.
Мисс Джен промолвила:
– Да, вы очень были опасны, Чайк. Мы думали, что вы не выживете. И какие ужасные страдания вы перенесли и с каким терпением! Таких терпеливых мужчин, как вы, я не видела! – прибавила сиделка, взглядывая ласково, точно мать на ребенка, на своего пациента.
– А я не знал, что был так опасен.
– Не знали? Особенно доктора боялись за вас после операции. Не рассчитывали, что вы ее вынесете…
Чайкин с любопытством слушал о том, как он был плох, и теперь, почти здоровый, пополневший и чувствовавший в себе прежние силы, внутренне радовался и еще более проникался благодарностью и к докторам, которые его лечили, и к сиделкам, которые первые дни не отходили от него.
Особенно привязался он за время своей болезни к мисс Джен, которая была всегда так спокойно ласкова, так умело, ловко и в то же время без проявления хотя бы малейшего неудовольствия ходила за ним и одним своим видом как-то успокаивала больного.
– И давно вы так трудитесь, мисс Джен?
– Скоро десять лет, Чайк! – ответила девушка.
– Надо к такому делу особенную склонность иметь… Без этого не вынести таких трудов.
– Надо немножко любить ближнего – вот и все… А я поступила сюда после того, как научилась понимать страдания ближних. Прежде я этого не понимала. Я жила очень богато, Чайк… Я тратила на свои наряды столько, что и вспомнить стыдно… И у меня был жених, миллионер… Но, к счастию, я вовремя поняла весь ужас такой жизни, встретившись с одной несчастной семьей, и уехала от отца… Мать я давно потеряла.
– А отец ваш знает, где вы?
– Теперь знает.
– А раньше?
– Не знал. Но он обо мне получал известия.
– А жених ваш?
– Жених?! – переспросила мисс Джен, и на ее лице появилась горькая усмешка. – Он, как я узнала вскоре, назвал меня сумасшедшей и через месяц женился на другой девушке, богатой не менее, чем была я.
Чайкин слушал и проникался еще большею восторженностью к этой девушке, отказавшейся от богатства и поступившей на трудную должность сиделки. И у него невольно вырвался вопрос:
– И вы, мисс Джен, никогда не жалели о прошлой жизни?
– Первый год жалела и хотела было вернуться к отцу в Бостон.
– И все-таки остались?
– Как видите. И уж теперь отсюда никуда не уйду! – с веселой улыбкой произнесла мисс Джен. – И если вы приедете в Сан-Франциско и захотите повидать свою сиделку, то найдете меня здесь. И я очень рада буду вас видеть, Чайк.
– Разумеется, я к вам приду… Еще бы не прийти… Я за вас богу молиться буду! – говорил Чайкин.
– Вы, Чайк, преувеличиваете… Не будем об этом больше говорить… Чего вы хотите на завтрак?
– Все равно…
– А вот и Дун идет… Так вы не скажете, чего хотите?.. Котлету телячью хотите?
– Хочу.
– И зелени?
– Съем.
– И кусочек сладкого пирога… не правда ли? Я вам все это принесу через час и бутылку вина принесу, а пока вы поболтайте со своим приятелем… – И пожавши руку Дунаеву, сиделка ушла из комнаты.
– Ну, брат Дунаев, и сиделка! – воскликнул Чайкин.
– А что?
– Святой человек… По правде живет.
И Чайкин рассказал о том, как мисс Джен отказалась от богатой жизни, чтоб ходить за больными.
Дунаев был изумлен и не без гордости произнес:
– Вот тебе и американка!
– То-то, и я подивился.
– Ты полагал, что все американцы жадны до денег?
– Полагал, а теперь вижу, что дурак был… зря говорил. Везде есть праведные души…
Дунаев между тем рассказал, что он нанялся капитаном и через неделю двинется в путь. Обоз небольшой – всего тридцать фургонов.
– А еще другую новость сообщу: Билль приехал.
– Когда?
– Часа два тому назад. Я заходил в контору и видел Билля… Он обещал в четыре часа быть у тебя… Обрадовался, что ты поправился… Все о тебе расспрашивал.
Чайкин, в свою очередь, рассказал Дунаеву о посещении директора театра, и оба приятеля весело смеялись. Даже Дунаев, несмотря на то, что считал себя американцем, понял, что директор сделал уж чересчур смелое предложение.
– А деньги он на тебе бы нажил, Чайкин! – добавил, смеясь, Дунаев. – Публика пошла бы смотреть на тебя. Ты ведь в газетах везде пропечатан. Оказал, значит, себя русский человек, настояще оказал, каков он есть! – с неменьшею гордостью за русского проговорил Дунаев.
Через полчаса явился Старый Билль. Встреча его с Чайкиным была сердечная.
Дунаев уже успел рассказать Биллю обо всем, что было с Чайкиным за время отсутствия Билля, и Билль не без горделивого чувства смотрел на бывшего своего пассажира и друга.
– А вы, Билль, благополучно приехали? – спрашивал Чайкин. – На дороге спокойно?
– Не совсем, Чайк, не совсем.
– Агенты шалят?
– Агентов я не встречал по дороге, а индейцы вышли на боевую тропу и нападают на ранчи и на проезжающих… пощады не дают, скальпируют. Помните мексиканца трактирщика?
– Помню.
– Убили его.
– И жену?
– Жену увели в плен, а из ранчи унесли всю водку. Теперь против сиуксов из фортов войска послали… Сиуксы скроются до нового случая… Ненавидят они янки.
– За что?
– За то, что янки сюда пришли и занимают их земли, за то, что буйволы убегают дальше и индейцам труднее охотиться, за то, что янки не по-братски с ними обращаются и спаивают их, вот за что, Чайк… И, надо сказать правду, янки виноваты во многом. Можно бы с индейцами ладить. Я жил среди них и знаю этот народ. Добром дело не кончится! – прибавил Билль.
– Что же будет?
– Отгонят индейцев с их мест подальше от дороги и в конце концов уничтожат их. Сила на стороне янки. Пришлют сюда побольше солдат – и будет новая резня… Такие резни уже прежде бывали… Я помню их.
– А вы не встречали дорогой индейцев, Билль?
– На меня не нападали, Чайк. Старого Билля индейцы знают, знают, что он не враг им, и мой дилижанс благополучно миновал опасные места. Ну да недолго уж ездить в дилижансах! – прибавил Билль.
– Отчего недолго?
– Железную дорогу будут строить. Она пройдет из Нью-Йорка во Фриски… Тогда индейцы исчезнут из тех мест, где дорога пройдет.
– И скоро построят дорогу? – любопытствовал Чайк.
– Лет через пять, я думаю.
– Что же вы тогда будете делать, Билль?
– Если к тому времени не умру, то еще будет время подумать об этом, Чайк! – отвечал, смеясь, Старый Билль. – Куда-нибудь в сторону дилижансы все же будут ходить. А где дилижансы, там и Билль… Еще на мой век хватит места на козлах, я полагаю.
Дунаев сообщил о внезапном отъезде Макдональда, о чем он узнал, посетив квартиру бывшего агента. Билль проговорил:
– Подозрительно что-то… Если б он уехал, то дал бы Чайку какую-нибудь весть.
– То-то и я так полагал! – заметил Чайкин.
– Но что же могло с ним случиться? – спросил Дунаев.
– Мало ли что случается! – значительно вымолвил Билль. – Агенты и здесь иногда пошаливают. А Макдональд для них лакомый кусок…
– Почему?
– А потому, что у него богатые родные и прошлое у него не из чистых; знали его за Дэка, а он оказался Макдональдом. Если сообщить родным о Дэке, то им не особенно будет приятно, а если взять с Макдональда выкуп, то Дэка знать не будут… Понимаете, Дун?
– Так вы думаете, Билль, что с Макдональдом случилось что-нибудь неладное?
– Ничего я не думаю. Я только нахожу странным, что Макдональд не дает о себе знать. Мне будет очень жаль, если с молодым человеком, которому мы все трое обязаны, что-нибудь случилось неладное. И я наведу справки! – прибавил Билль с спокойною решительностью человека, у которого слово не расходится с делом.
– Вот так отлично сделаете, Билль! – обрадованно сказал Чайкин.
– Постараюсь, Чайк.
И с этими словами Билль кивнул головой и ушел, обещая скоро вернуться и поболтать с Чайкиным.
3
Из госпиталя Билль отправился в контору: «Джон Макдональд и К°» и попросил свидания с распорядителем фирмы.
Когда Билля позвали в кабинет, он увидал перед собой старого, сурового и холодного с виду джентльмена в безукоризненном черном сюртуке и в белом галстуке.
При появлении Билля старый джентльмен поднял глаза с письма, которое писал, и, оглядев Билля с головы до ног, спросил:
– Что вам нужно и кто вы такой?
– Я – Старый Билль, кучер в Обществе дилижансов. Может быть, слышали?
– Слышал! – коротко отрезал представитель фирмы «Джон Макдональд и К°» и вслед за тем протянул руку Биллю.
– Какое же у вас дело ко мне, Старый Билль?
– Насчет вашего племянника, Вилли Макдональда! – ответил Билль и уселся в кресло напротив старика, не дожидаясь его приглашения.
При этом имени старик нахмурился.
– Мне нет ни малейшего дела до Вилли Макдональда. И если вы принесли его долговое обязательство, то напрасно потратили время: я за него ни цента не дам.
– А я бы дал доллар за доллар за Вилли. Он малый хороший, Джон Макдональд и К°! Но обязательства его у меня нет никакого, а у него есть мое… и я хотел бы уплатить по этому обязательству вашему племяннику…
– Гмм… Очень странно… И велико оно?..
– Очень велико, – настолько, насколько может быть велико обязательство человека, которому оказали большую услугу.
– Это Вилли оказал услугу… И большую? – недоверчиво процедил старик.
– Немалую, если считать, что спасти человека от неприятности быть убитым или, по меньшей мере, раненным, рискуя при этом собственной шкурой, есть услуга…
– Что же вам угодно от меня в таком случае?
– Узнать, где Вилли Макдональд. Не имеете ли вы о нем известий?
– Никаких. Знаю, что его здесь нет.
– И никто не может дать мне сведений?
– Сходите к его матери, мистрис Макдональд… У нее вы, может быть, что-нибудь узнаете!
И с этими словами представитель фирмы кивнул головой, давая понять, что разговор окончен.
Старый Билль разыскал мать Макдональда и нашел ее обезумевшей от горя. Она ничего не знала о сыне с тех пор, как он внезапно куда-то уехал.
– Он говорил, что собирается уехать?
– В том-то и дело, что нет. В тот же день он обедал у меня и ничего не говорил об отъезде.
– Делаете вы розыски?
– Я обращалась к шерифу, напечатала объявление в газетах…
– Говорили ли вы об этом с своим братом, главой фирмы «Макдональд и К°»?
– Говорила…
– И что же?..
– Брат ничего не знает…
«Или знает, но не хочет сказать», – подумал Старый Билль.
– Но по крайней мере он подал вам какой-нибудь совет? – спросил он.
– Никакого… Он не любит Вилли.
– За что?
– За беспутную жизнь. Три года он пропадал в городах Запада… вел себя недостойно джентльмена… был в дурном обществе… играл в карты… Но ведь он молод… Ведь вы знаете, Билль, – он мне рассказывал про вас и про Чайка!.. Вы знаете, что он ничего слишком дурного не сделал! – говорила мать, защищая сына.
– Уверен! – храбро солгал Билль, чтобы оставить старуху в прежнем неведении относительно очень некрасивых дел ее сына.
– А Джон Макдональд и К° скуп… Он все боится, что Вилли заставит его платить свои долги, и не хочет о нем разговаривать.
– Вы говорите, скуп?
– Очень, Билль.
– И если бы вашему сыну, положим, очень нужны были деньги…
– Вилли не обратился бы к нему! – торопливо сказала мать.
– Да и Джон Макдональд и К° не дал бы их?
– Наверное, не дал бы…
Собравши эти сведения, Старый Билль успокоил, насколько умел, старуху, выразив надежду, что Вилли, вероятно, скоро вернется из путешествия и расскажет о своих приключениях, и ушел, втайне очень встревоженный, на квартиру, в которой жил до своего отъезда Макдональд.
Горничная, лицо которой очень не понравилось Биллю, объявила, как и Дунаеву, словно затверженный хорошо урок, что мистера Макдональда дома нет.
– Уехал куда-то! – прибавил она.
– Не знаете куда, милая барышня? – приветливо спросил Билль, не сомневаясь в том, что горничная кое-что знает.
– Не говорил.
– В котором часу он уехал?
– Не помню.
– Прямо на железную дорогу?
– Нет, кажется.
– Он взял с собой чемодан?
– Нет, не брал.
– Почему же вы знаете, что Макдональд уехал? – допрашивал Билль с искусством опытного следователя.
Горничная сперва заплакала, а потом стала браниться, что ее, честную девушку, и вдруг словно в чем-то подозревают.
Однако когда Билль сказал, что если она категорически не ответит на его вопрос, то он обратится к шерифу, – горничная объявила, что мистер Макдональд не взял чемодана и не собирался, по-видимому, уезжать, когда три недели тому назад вышел из дому и не возвратился. Сообщил же ей об отъезде мистера Макдональда какой-то джентльмен, приходивший на другой день, причем прибавил, что Макдональд через несколько дней вернется. А он между тем не возвратился.
– Вот все, что я знаю по этому делу! – заключила свое объяснение горничная.
– Не припомните наружности этого джентльмена?
– Не старый…
– Лет сорока или больше?
– Вроде этого.
– Брюнет или блондин?
– Кажется, брюнет.
– Борода и усы были?
– Были…
– Длинная борода?
– Не припомню.
– Одет как был, не припомните?
– Вполне прилично.
– В цилиндре?
– Да.
– Благодарю вас.
– А вы почему так интересуетесь господином Макдональдом? – спросила, в свою очередь, горничная. – Вы, верно, сыщик?
– Сыщик! – ответил Билль.
– Они уже были раньше и расспрашивали… Но, видно, не разыскали мистера Макдональда. Он, верно, улизнул в Европу.
– Почему вы думаете, что ему нужно было улизнуть?
– Так… Иначе куда же он девался?..
Билль не нашел нужным более допрашивать молодую девушку и, далеко не успокоенный полученными сведениями, решил добыть более точные.
