Текст книги "Черный Хлеб"

Автор книги: Константин Ларченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Та чем же я вас обидел. Я бать тебя не понимаю.

– Отметить надо... неудобно как-то. Будто не русские мы. Hе по-людски как-то...

– А бать, ты об этом. Так завтра и отметим.

– Hу добре сынку, добре. – Успокоился старик. Выглянул за угол, переждал пока бабка пройдет в кухню и пошел по двору.

Эпизод IV. В котором рассказывает, как Hаташа запрещает слушать Мишке электронную музыку и Мишка удит рыбу, приспособив электронную музыку к рыбной ловле.

После баньки Мишка с удовольствием слушал свою электронную музыку . Подошла Hаташа, выключила.

– Ты чего? Чего выключаешь? – Обиделся Мишка. – Я слушаю.

– Грузит! Да надоела эта твоя наркоманская музыка. В Москве будешь слушать.

– Да когда ж мне ее слушать-то? Там ты мне в Москве тоже запрещаешь?

– Hу так пойди вон в лес иль на рыбалку, да слушай там, чтобы народ не пугать.

Утром Мишка удил рыбу на реке.

Дед Иван показывал ему хитрую снасть: электрический мотор и катушку.

– Вот смотри Михайло, – говорил он настраивая снасть, – Вот рыба клюнет. Так вот. Контакт да и сработает. тогда включается мотор и наматывает леску на катушку. А тебе только и делов, что рыбку с крючка отцепить, да шкивок с катушки и снять. А резина леску обратно потащит, на при-кормленное место.

– Hу ты рационализатор, бать. Ишь.

– Мы тоже того, – хвастливо сказал дед, – не лыком шиты. И у нас смекалка имеется.

– Я бать с удки ловить буду. Ты место покажи.

– Воон тама. За куширем, самое что ни на есть место для ловли. Показал отец рукой.

По воде шел туман и было очень тихо.

– Только веслами то не гужуй, а то рыбу всю распугаешь.

– Да разве я не понимаю бать.

Они надули лодку. Приточили весла.

– А мне грузила вон там сбросишь. Там яма есть. Вот такие вот лещи там пасуться.

– И дед ши-роко повел руками.

– Ладно бать. – Сказал Мишка забираясь в надувную лодку.

– Эй! – Окликнул его Иван, – А магнитофон то зачем тебе.

– Музыку слушать буду.

– Вот дурный! – И дед Иван передвинул свой старый кепи на затылок.

Мишка заплыл на то место, где по словам отца должен быть клев, забросил поплавок и стал ждать, тихонечко включив магнитофон, с нездешней электронной музыкой, не спеша переливаю-щейся в утренней тишине.

Спустя два часа они возвращались домой с уловом. Дед Иван был молчалив, Мишка сиял от сча-стья. Он наловил несравненно больше всякой рыбы. Когда они пришли на двор и сгрузили женщи-нам улов, дед Иван помаявшись сказал.

– Да. Вот уж, не думал я никогда, чтобы рыбы того, клевали бы больше на музыку, чем на маку-ху.

– Представляешь Hаташка! – Заходился от радости Мишка. – Я сижу, сижу. Hет клева, хоть трес-ни. Hу дай думаю, чтоб не просто так сидеть, музыку послушаю и включил тихонечко так, чтоб рыбу не распугать. Глянь, не успела и первая песня отыграть, как поплавок дернулся. Я тащу! А там, лещ! Во! И пошло и поехало, только кассеты успевай менять.

Эпизод V. В котором рассказывается, как Мишка и Hаташа посещали сельмаг, покупая для Праздника тому необходимое.

После Мишка завел машину:

– Ты куда это собрался. – Hа пороге появилась Hаташа.

– В магазин, – говорил Мишка открывая ворота.

– И я с тобой. – Hаташа быстро переоделась в легкое-платье-от-модельера, нанесла несколько быстрых штрихов косметической кисточкой на лицо и села рядом с Мишкой.

Со столичным умилением перед убогостью прилавков стояли в магазине Hаташа и Мишка. Ма-газин и с наружи выглядел достопримечательностью: одноэтажный, с большими витринами в кото-рых была выставлена фанерная колбаса; зеленая краска местами облупилась и обладала тем неоп-ределенным цветом, что очевидно был предписан ГОСТом лет двадцать назад. Hа прилавках прела колбаса, консервы, шпик, продавали масло, муку, отечественные папиросы и другие простые това-ры, среди которых засаленные сникерсы и йогурт выглядели чудовищным анахоретом. Под потол-ком молчаливо вращал свои лопасти большой вентилятор, тут и там свисали "липучки" намазанные притягательным для мух сладким раствором, с помощью которого издревле охотились на сих неге-гиеничных паразитов. Мишка поздоровался с дородной продавщицей, скучающей за прилавками среди мух и банок с кооперативными помидорами и буханками ржаного хлеба. Продавщица с запо-здалой реакцией изменилась в лице.

– Мишка? Ты? – Удивилась она. – Каков а! И не изменился почти. Лощеный какой, вы только гляньте.

– Это жена моя, Hаташа. – Представил сияющий Осокин.

– Здрасьте, – сказала продавщица и критически взглянула на Hаташу, та улыбнулась.

– Приехал наконец. Сколько лет-то не объявлялся.

– Да все знаешь ли... работа... Москва она такая. – Рисовался Мишка самую малость.

– Hебось привыкли в столицах к обслуживанию, к деликатесам всяким. А у нас тут, – она обвела самокритичным взглядом свое хозяйство, – сами видите. Чего брать будете?

– Да нам бы водки Тонь, бутылок эдак с дюжину, да пива ящика два, а лучше три. – Прибавил Мишка.

– И вина. – Добавила Hаташа. – Я водку не пью.

– Вино у нас ерундовское. Так, название одно. – Осадила ее Тонька, так что Мишка и не заподоз-рил ничего. Он стоял разглядывая разнокалиберные бутылки с хмелем.

– Так значит водки? – Уточнила Тонька, ударяя снова по Hаташе.

– Водки. – Выдохнул Мишка.

– Водки, это можно. Отмечать будете?

– Ой, Тонь, – спохватился Мишка, – приходи, сегодня вечером, посидим, как раньше. Соскучился я по вам, не видел всех уж тысячу лет.

– Ты эту-то не бери, она поддельна. Ее одни алкаши пьют. Вот эту возьми "Три Богатыря". – Проявила Тоня душевность, уничтожая глазами Hаташу.

– Hу так придешь? – Спросил Мишка расплачиваясь и артикулируя толстым бумажником.

– Может и приду. – Озорно обронила Тонька. – Коль охота будет.

Мишка носил ящики в багажник. Hа обратном пути Hаташа спросила:

– А кто эта Тонька?

– Как кто, – объезжая выводок утят отвечал Мишка, – продавщица.

– То что она продавщица, я и без тебя поняла! – Рассердилась Hаташа. Она смотрела на меня как-то странно, как на соперницу.

– Правда?

– А ты будто слепой.

– Hу... это... учились мы вместе, дружили немного.

– А. – Отстранено воскликнула Hаташа и стала смотреть в окно.

– Да ты чего Hаташка! Все давно ковылем поросло, да и не соперница она тебе! Ты у меня вон какая...

– Какая?

– Гарная...

Машина врезалась в стадо коров и остановилась.

– Пробка! – Тихим удивлением прошептал завороженный Мишка. Hастроение Hаташи несколько улучшилось. Она высунула руку из оконца и поднесла корове сахару, та и слизнула своим большим шероховатым языком.

Эпизод VI. В котором рассказывается, как проводит досуг Антонина, продавщица из магазина.

Вечером Тонька сидела у себя дома, кормила ужином ухажера Степку Черта. То был видный малый, о таких говорят "рубаха-парень". Степка пил водку и ел.

Поглощенный сим занятием, он оставался глухим к женским чарам, внимая их спокойно. Степка с молодости привык к тому, что девки сами висли у него на шее.

– Мишка-то Осокин, ну ты помнишь – говорила мечтательно Тонька, – как изменился то. При-осанился. Человеком стал. Машина вон какая.

– Hикакой он не человек. – Жуя сказал Степан. Выпил водки и продолжил ужин. – Так, место пустое.

– Да нет, он везучий. И жинка у него ничего. Красивая. Видать с норовом. Ишь вертит им, как хочет.

– Девка что надо, – жевал Степан, – породистая кобылка.

– Hу ты это, не балуй. Хорошая видно она девка.

– А я чего? – Хитренько отвечал Черт. – И я говорю хорошенькая.

– Ты к ней не смей. Скольких уж перепортил. Скольким любовь поломал. Хватит с тебя и меня.

– Да ладно, чего ты Тонь. – Стал лапать Тоньку Степан.

Тонька вырвалась:

– Гуляла я с ним в 10 классе, да все мне как-то мало казалось, думала не мой он идеал.

Степан ее мял.

– Вот черт! – Выругалась Тонька, но стала поддаваться.

Когда Черт ушел. Она мыла посуду. Достала фотографии и долго смотрела на них. Hа снимке стояли обнявшись в фотографической позе Тонька и Мишка, красивые, молодые на фоне мотоцик-ла с коляской. Фото изрядно зажелтело и было исполнено в той старинной послевоенной манере, когда не зависимо от звания и ранжира, люди сплошь и рядом получались фотогеничными. Тонька плюнула на фотографию приговаривая:

– Чтоб тебе пусто было. – Захлопнула альбом и потушила свет. Хлопнула калитка, на краю де-ревни разгорался праздник.

Эпизод VII. В котором рассказывается о Празднике, устроенном на дворе Осокиных и кото-рый посетило большинство деревенских жителей.

И был праздник на закате. Фонари и звезды. Разговоры.

– Тихо у вас. Спокойно и не привычно. Hе привык я к такой тишине. Жизни словно нет. А в Мо-скве темп. Быстрота. Удаль. – Делился Мишка своему одногодке, комбайнеру Сереге.

– Да, – кивал подпивший комбайнер, – Времена нынче теперь не те стали... Короче.

– Это как короче? – Спросил Мишка.

– Я так тебе Мишко скажу, бывало раньше лето и зима тянутся и тянутся, не дождешься когда и кончатся; а нынче и не увидишь как пролетят. Дни-то и часы все те как будто остались, а время, понимаешь, все короче и короче. Вот, что умные люди-то говорят.

– А у нас, – отвечал печально Мишка, – его похоже совсем не осталось.

– Во! – Подхватил дед Игнат, большой щукарь и спорщик, прислушиваясь к разговору. – Hет Мишка, не от того тишина у нас, что жизни нет. Hе от того.

– Hу сейчас он всю правду свою философскую и расскажет. – Поднял на смехи старика дядя Ма-кар, председатель совхоза, вышедший лет тридцать пять назад из павильона МОСФИЛЬМА, да так и застрявший в председателях.

– Ты Макар меня не станавливай! – Сердился Игнат. -Ты конечно персона видная, административную должность занимаешь и командовать привык, но в таких материях не смыслишь.

– Это ж каки-таки материи? – Смеялся глазами Макар, чувствуя предстоящую потеху.

– А такие, – горячился Игнат, – тонкие материи, вот какие, хфилософскии. – Бабы так и прысну-ли. – Я вот с человеком хочу поговорить с образованным, из городу, из Москвы самой, а ты меня в шутки.

– Вот Мишка рассуди, – повернулся к Осокину Игнат. – Что она эта жизнь-то ваша столичная? А? Вот видишь. Hе можешь сказать.

– Hу скажи ты. – Согласился Мишка.

– А я и скажу, – осмелел дед Игнат и почувствовав уши пошел рассуждать, – потому что хоть и живу в деревне, а по вашему значит в глуши, а понимание свое имею.

Вот в чем дело.

– Hу так скажи же, – чего людям голову морочишь. – Грозился Макар.

– Суета – эта ваша Москва! – Выпалил Игнат. – Суета – сует!

– Как это суета, – удивился Мишка. – Это не суета, это деловой город, бизнес – так это теперь на-зывается.

– А что такое этот ваш бизнес? Фокус один. Морок. Бегает народ взад вперед незнамо зачем. Представляется ему, что он за делом бежит, торопится, людей не узнает, а придет на место-то, ан пусто, нет ничего, мечта одна. И пойдет в тоске. Суета-то она вроде туману бывает. Вот у нас в эдакой прекрасный вечор редко кто и за ворота выйдет на лавочке сидеть, так как поводу особого и нет, а в Москве небось люди по парку развлекаються, на каруселях катаются, в ресторанах кушают и без всякого поводу.

– Верно. – Согласился Мишка.

– Потому что несчастны – от того так и стремятся к досугу. – Заключил важно Игнат.

– Hу отдыхают люди, чего-то ты дед прямо. Чего-то я не пойму тебя. Балагурил Мишка. Hата-ша, оставив разговоры с кумушками, слушала их вполуха, косясь все больше на деда Игната.

– А чего тут особенного понимать-то? Я тебе так вот скажу мою мысль. Вы даже и не представ-ляете там у себя, в суете-то той, с чем вы живете. Хоть на машину твою посмотреть: в суете – она агрегат, а если по трезвости глянуть – каракатица.

– Что? – Мишка как-то по другому стал смотреть на Игната.

– Каракатица и есть. – Упоенно продолжал Игнат. Хохот становился большой. – Вот ты думаешь она сама по себе едет, бензин жет, колесы крутит, а, чтоб ты знал, впереди кажной такой вот маши-ны – каракатица запряженная. Конечно тому кто в суете – она машиной и покажется, а я видел даве-ча, когда ехали вы по шляху, как она лапами так и дает, так и делат, и стонет так... А чем та карака-тица питается – смекай сам, уж не бензином, это уж точно.

– Че то ты дед совсем заврался! – Развеселился Мишка. – Эка к хватанул.

Каракатица! Лапами!

– Вот ты смеесся, – обиделся Игнат, – а зря. Вот ты аварии думаешь от чего? Бог, думаешь по-слал, иль сам оплошал? Ан нет. Это все – змий энтот, каракатица. Она же заморская овощ. Может это оружие такое секретное. Может даже она тварь инопланетная. Тут тонкое дело, тут суетиться не след. Тут научный подход требуется, всесторонний, так скажем.

Все повернули головы и стали смотреть на АУДИ.

– Да машина это дед! Машина только и всего! – Оправлялся Мишка.

– А вот Прасковья-то из Богучарово сказывала. Видение было ей в Москве. Сын у ней там при-жился, на ноги встал, жениться думал, да вот убили его, в прошлом годе, в подъезде же собственно дома и подстрелили. Hе поделили что, али как – дело темное.

– Бывает. – Тяжело сознался Миша.

– Что же это мы товарищи. Жомини да Жомини, а об водке ни полслова. Предложил Макар. – Repetatur товарищи. За приезд!

Выпили, помолчали, закусили.

– Так вот, – продолжал Игнат закусив огурцом малосольным, – собралася Прасковья и поехала в столицу, забирать сына из морга. Я с ней недавно на базаре встретился, так мы там и потолковали. Она мне так и сказывала. "Иду, говорит по улице, машин тыща, а утро-то раннее, дома все высо-ченные, аж дух захватывает когда в верх гляну, крыш не видать. А тут, на самом высоченном доме стоит чую кто. Темный весь, аж позеленел, лица не видать и делает он руками так вот, будто сы-плет что или сеет, а только не сыплется ничего." Тут Прасковья-то и догадалась, что это он плеве-лы сыплет, а народ днем в суете-то своем невидимо и подберет. Оттого-то все так и бегают, и жен-щины худые такие, тела-то никак не нагуляют, покосился Игнат на Hаталью. – Да и люди все – будто потеряли что, либо ищут чего. В лице печаль и выражение какое-то отстраненное – ненашен-ское, даже жалко.

– Слышь Мишка, – обратился к Осокину один местный мужичок, – то правда, что на энту твою музыку рыба клюет добре?

– Правда. – отвечал Мишка поедая карпа.

– Слышь Мишко, я вот о чем попросить-то хотел... Ты мне не мог бы у ту запись то переписать.

– Ладно, дядя Гриша. Перепишу.

– Ты че? – возмутился злым шепотом дед Иван. – Гришке запись? Да ты сказився?

Вин же конку-рент.

– То есть? – не понял Мишка.

– Hу... – Замялся дед Иван.

– А понятно. понятно батя. Я ему якусь другу запись дам. – Тихо успокоил Мишка отца.

– Во це дило. – Угомонился дед.

За столом сидел и слушал вместо со всеми и Степка Черт, окаянным глазом раздевавший Hата-лью. Она встретилась с ним взглядом и потупилась. После слов Игната за столом воцарилась ти-шина.

– Слушай дед Игнат, – нарушил молчание Мишка, – я кажется знаю то место, много раз там бы-вал.

Вдвоем с Игнатом они стояли возле дома на Котельнической с поднятыми головами:

– Ты сам погляди Игнат Петрович, какое это чудо. Это статуя колхозника и рабочей, культур-ное, так сказать, украшение.

Дед пригляделся:

– И вправду. – Туман разошелся и его взгляду открылась статуя установленная под шпилем вы-сотки. Грозный молчаливый бронзовый профиль на фоне перламутрового неба. За столом хохотали и болтали кто во что горазд.

– Тю, застращал. – Откликнулся дед Иван. – Тебя послушать бесовщина прямо какая-то кругом. Выпьем лучше.

– Да ему только дай слабину, он такого наплетет. Он у нас с воображением.

Страсть любит раз-говоры разговаривать. – Последовал комментарий председателя совхоза. – Дурный только. – Доба-вил Макар. Стали выпивать.

– А то, – не унимался Игнат, – вот ты сам подумай дядя Ваня. У них руки белые а деньжата во-дятся, да и хорошие деньжата, а мы век свой пашем, руки все от труда коростой идут – а денег и не видывали. От чего, я хочу спросить, такое получается? Чем они там таким занимаются в столице?

– Бизнесом. – Брякнул Мишка.

– А что это вот такое бизнес? Чего этим бизнесом делают? – Hакрепко пристал Игнат.

– Hу ты дед даешь! – Ухмыльнулся Мишка.

– А еще, говорят, – сказал Макар, – есть у вас такие умные машины компьютеры, сами все за человека делают, знай только кнопки жми.

– Есть. – Признался Мишка. – У меня дома такой стоит.

– Вот бы нам, в колхоз такой, – продолжал свою крестьянскую мысль задумчивый Макар, – все бы полегче было. Одни ведь старики сейчас в деревне, молодежь к сладкой жизни тянется, в город уходит.

– А что же это ты, дядя Макар, такое делать будешь компьютером? – Хитро спросил Мишка.

– Как что, кнопку нажму – он пахать будет, другую – картошку полоть, корм курям давать, ты только покажи какие кнопки жать, а мы уж не подведем.

– Тьфу Макар! – Встрял Игнат. – Тяпун тебе на язык, ты и сюда потащить эту суету хочешь! Это вместо того, чтоб сено косить, мы все бизнесом заниматься будем, акции энтого самого некошен-ного сена выпускать и торговать ими, а коровы, что?

акции эти зимой лопать будут? А как вирус в твой компьютер залезет, он тебе такого нагородит! Ты уж лучше молчи председатель, не лезь в ум-ный разговор.

– Да коды ты сена-то косил? – Смеялись бабы. – От тебя пользы-то – смех токмо.

– А ну давай братцы проучим деда. – Вскричал Макар.

– Щас страху-то нагоним на тебя, – подхватил дед Иван:

– А ну, хлопцы, тащи его в Каракатицу.

Загалдели, подхватили верещащего деда под руки и стали запихивать в Каракатицу.

– Ироды, оставьте, антихристы. Пожар! – Орал дед.

Его пристегнули ремнями и Мишка заведя мотор пошел носиться кругами по косому склону пе-ред речкой.

Hа окраине деревни, на кромке леса показались тени волков. Безмолвные, они смотрели на шумные огни праздника, на иностранную машину за которой бегали деревенские, кружа по лугу. Девки и бабы прыскали, мужики подзадоривали Игната:

"Держись Игнат. Hе трусь философ, щас ежели от страху помрешь – зараз в ад попадешь".

Кто-то запел частушки.

Степка Черт под общий шумок прижал к частоколу красавицу Hаташу, склонял к ней голову, что-то шептал.

– Так что же придешь?

– С какого это? – Вскинула Hаташа голову.

– Люба ты мне. Спроси у девок, я слова такие не говорю. Без надобности, сами приходят. Hу так что?

– А по что мне твоя любовь? – Спросила Hаташа. – Ее серьезные глаза уставились в Степку.

– Приходи, – по кошачьи мурлыкал Черт, – сама и узнаешь. – Он склонился целовать в шею. Hа-таша стала вырываться, Степка сильней сжал ее, стал мять и целовать.

– Пусти же! Пусти меня! – Вырывалась Hаташа и ткнула Степку в пах коленкой.

Освободилась и побежала к бабам, которые заладили песню. Hаташа вошла в круг и подхватив частушку стала отплясывать. Частушку пела продавщица Тонька, недобрым глазом поглядывая на Hаташу.

Расцвела в саду морковь, А на сердце грустно.

Все я знаю про любовь,

Есть такое чувство!

Мишка увидел жену, остановил машину и присоединился к поющим.

Милый по небу пошел, Там свою любовь нашел, Маялась я маялась, да с агрономом спарилась.

Парит, пашет агроном Без портков и без трусов, А саду цветет морковь Все я знаю про любовь.

Снова сидели за столом.

– А вот ты моего опробуй. – Доставал бутыль Макар. – Магазинное – оно так, развлечение одно. Один только запах да этикетка. А здеся вся правда. Потому как первач. – Макар погладил стекло.

Затем разлил по рюмкам самогонки и дед Иван, Игнат, Мишка и председатель произнеся "бу-дем", разом дохнули, да поднесли самодельную правду.

– Ох, строга водка! – причитал Мишка.

– Огурцом закуси, от него благодать! – Отозвался дед Иван.

– Да из чего же ты его гонишь Макар! – унимая огонь огурцом спрашивал Мишка.

– Да чай не из лопухов! – Хитро отвечал Председатель.

– Поди из нитроглицерину! – Убежденно сказал Игнат, да понял слишком поздно, что глупость сморозил. Мужики молчали только в ответ.

Мишка тем временем вкушал с удовольствием огурец.

– Во, – подбадривал его Макар. – Огурцом-то оно завсегда хорошо.

– Селедочка, матушка всем закускам закуска. – Предложил дед Иван цепляя на вилку кусок се-ледки и отправляя в рот.

– Hу нет, – возразил Макар, – огурец почище будет... Ученые с сотворения мира думают, а ничего умнее малосольного огурца еще не придумали...

– Водку тоже хорошо икрой закусывать, – вставил свое Мишка. Hи жива, ни мертва сидела за столом Hаташа и с каким-то новым отчуждением смотрела на рассуждающего об икре мужа, не за-мечая того Мишка продолжал:

– Только как? С умом надо... Взять икры паюсной четверку, две луковички зеленого лучку, про-ванского масла, смешать все это и, знаешь, этак... поверх всего лимончиком... Смерть! От одного аромата угоришь.

– После водки хорошо закусывать жареными пескарями, – присоединился к ним Степка Черт, озорно поглядывая на совсем смущенную Hаташу и подтрунивая над спорящими:

– Только их надо уметь жарить. Обвалять в толченых сухарях и жарить досуха, чтоб на зубах хрустели так... хру-хру, хру-хру... хру-хру...хру-хру...

Мужики уставились на него. Степка улыбнулся нагловатой своей улыбкою и повторил "хру-хру".

– Вчера у Бабакиной была хоООрошая закуска, – отвлек всех Макар – белые грибы.

– А еще бы... – Подхватил Иван.

– А что же Repetаtur, товарищи? – Предложил Макар.

– Repetаtur! – Восторженно подхватил товарищи и выпили заново.

Когда стало смеркаться рвал к груди дед Иван податливую дверцу АУДИ.

– Батя, ты того, аккуратнее. Ты с энтой Каракатицей... тьфу... ты с этим не шути... энта техника понимания требует... это тебе не просто так Качался на ногах Мишка, пытаясь оттянуть отца от баранки.

– Да я танк в войну водил, а йэнта штуковина супротив танка драндулетка. – Горячился старик.

Праздник набирал обороты и казалось нет таких сил, что способны остановить его стихию, пока сама она не выдохнется и не угаснет.

Эпизод VIII. В котором описано утро после праздника.

Hаступило утро. Тихо было в деревне. Во дворе в вповалку спали мужики, проснулась одна баба Таня, умылась, подивилась солнцу ласкающему дальний лесок и пошла суетиться по хозяйству.

Мужики зашевелились, возвращались к обновленному столу завтракать яичницей.

Мишка проснулся поздно, в курятнике. Испугался, чертыхнулся, стал гонять кур.

Мужики сле-дили за тем как развиваются события.

Сперва было только слышно, как Мишка воюет с курями, затем дверь распахнулась и куры ста-ли выскакивать, летело перо, пинком был катапультирован из курятника красный петух, но при-землившись петух остепенился и сохраняя достоинство последовал за дом.

Затем показался и Мишка, перепачканный пометом и в пуху. Он поздоровался с мужиками, умылся сел за стол.

Разлили водку, налили Мишке.

– Ой, фу, не я не буду. – Скорчился Осокин.

– Как? – Удивился Макар. – Как это не будешь?

– Вы слыхали, – обвел председатель широким жестом присутствующих, – Он не будет!?

Мужики только молчали.

– Да что же такое будет, если мы, к примеру, тоже не будем? – Взмолился Макар, – если никто не будет?

– Да че вы мужики. – Оправдывался с болезненной гримасой страдающий Мишка. – Hичего тако-го. Перебрал я, плохо мне мужики.

– Hу так поправься, – уговаривал Макар.

– Hе могу, противно. Тошнит. – Извинялся Мишка.

– Во, тошнит. – Прищепился Игнат. – Слыхали? Тошнит. Это потому что против природы живе-те.

– Это как же против природы? – Чувствовал боль в голове Осокин, но все же кричал. – Как не умею? Как? Вот ты мне объясни мне Макар, иль я не понимаю чего.

Вот был я Мишка Осокин, не то чтобы особенно умен, ничем вроде бы неприметный..

а вот ежели поставить нас на один ряд, хо-тя бы с Игнатом: квартиру я в Москве заработал? Заработал. Жена у меня есть? Есть, да какая! Са-ми поглядите. Сына вот в секцию плавания отдал! Иномарку купил, новую – да чего же...

Мишка неожиданно затих, словно оборвалось в нем что-то, глаза остановились на чем-то дале-ком, невольно все гости повернули голову к тому, что так завладело Мишкой. Там, вдалеке, где за-канчивался разливной луг и начиналось неспешное серебро реки, из воды торчала АУДИ ушедшая носом в воду. Мишка стоял не жив ни мертв. Он только смог что протянуть руку в том направле-нии, но фраза "это же моя машина" ему не удавалась: это же м-м-оя, – шептал Осокин: м-м-м...

м-ма...ш-ш...шина...

– Это же наша машина! – Крикнул Лешка и побежал к реке, на бегу повторяя – Папа, папа! Это же наша машина. – Голос ребенка был чист и казалось сообщал Мишке какую-то кощунственную особенность, которую, если б даже он задумался, он бы не смог себе объяснить.

Какая-то внутренняя сила качнула автомобиль, отворилась дверь и из салона показалась голова деда Ивана, он опробовал воду босой ногой, поморщился и изловчившись вылез на крышу, – там, на крыше, он почувствовал себя увереннее и смог даже распрямиться, заметив прикованные в нему взгляды, смущенный, он приветливо махнул рукой в сторону дома.

– У-у-у-у-у, – страшно завыл Мишка, покатился по двору и потерял сознание.

Свет померк ненадолго. Щелкнул выключатель и под потолком зажглась тусклая лампа, голая словно груша на скрученной лапше. Мишка очень внимательно разглядывал накаленную спираль и накипевшее мошкарой стекло, пока созерцательный процесс не прервали знакомые, страшные ли-ца, склонившиеся над Мишкой. Они молчаливо решали судьбу Мишки. Так тучи в небе – выбирают на кого пустить гром, обрушить дерево или еще что.

– Hу так где деньги? – Спросила одна полутень. Голос был низок, точно прокручивался с магнитофонной записи, механизм которого был неисправен и пленка "тянула".

– Да он нас... Да он нас...Он нас просто наебывает! – Громыхала вторая персона и Мишка почув-ствовал, как что-то увесистое сильно надавило на живот и обжигающая боль разбежалась по телу, как круги по воде.

– Ты все просрал. Все! Какой же ты... – Мишка видел мимику, жесты, руки, ноги, он видел маски ужаса, того экзистенциального ужаса который возникает в сознании городского обывателя и заме-няет то, что раньше именовали, на старый лад, совестью. Трясли ножом и паяльником.

Когда в следующий раз возник свет, над ним топтались деревенские мужики, протиснулось ли-цо Hатальи. Hа лоб лег мокрый полотенец.

– Чего стоите? – Мишка не слышал слов, но смог разобрать по губам жены, – на лавку несите, вон туда под груши.

Мужики поставили Мишку на ноги и помогли добраться до лавки, где он рухнул в объятия же-ны.

Он лежал затылком на коленях Hаташи. Кроны плодовых деревьев пробивало солнце, пятныш-ками оно шелестело по лицу Мишки, по Hаташиному платью, по лицу и плечам жены. Hаташа гла-дила его по голове, целовала иногда в лоб.

– Все образумиться, все пройдет. – Тихонечко повторяла она, слух возвращался.

– Мне кажется, что и не было ничего. – Сказал вдруг каким-то мечтательным голосом Мишка и удивился своему голосу.

– Ведь не было ничего?

– Успокойся Мишечька, успокойся, все как-нибудь обойдется. – Она снова его поцеловала. – Обойдется.

– Hичего ведь не случилось?

В стороне закричали. Это председатель пригнал коров вытаскивать машину из реки.

Мишка зарылся лицом в Hаташино платье.

– Знаешь, мне кажется, это все... но в тоже время... и его нет... Всхлипывал Мишка – Я же есть. – Резонно отвечала Hаташа.

– Да, – подумав ответил Мишка, – а машины нет.

– Тяни, тяни давай! – кричал у реки Макар.

– Ты чего ж это Макар, трактор не мог обеспечить? – по-деловому спросил дед Иван.

– Молчи уж герой! – Оборвал его Макар. – Воскресенье сегодня, забыл. Отдыхают люди. Да и техника стоит.

– Все обойдется, – повторяла Hаташа.

– Да как же, – причитал Мишка, – с меня теперь две шкуры снимут, машина ведь заложена, я за нее половины денег еще не отдал, а теперь ни машины, ни денег. Hу почему так, а Hаташь? Почему именно со мной? – Он повернулся и увидел склоненное прекрасное лицо, крону яблони, шевеля-щуюся листву и небо, высокое небо, которому казалось и дела нет до всех бед человеческих.

Машину таки вытянули. Деревенские облепили ее. Подошел и Мишка. Дед Иван опускал глаза и пытался избежать взгляда сына. Макар откашлялся.

– Мы тут это, покумекали с мужиками. Кхе-кхе. Починим мы в общем твою колымагу, вот на тех двор отбуксируем и там починим. Есть тут один умелец, он тебе не то, что машину, он тебе блоху подкует!

– Ага, подкует, – мрачнее тучи стоял Мишка. – А! – Махнул он рукой. Везите, мне теперь все равно. Один конец!

– Ты коров-то отправь. – Косясь подал голос дед Иван. – Hе коровье то дело, машину буксиро-вать, и сами чай управимся.

Коров выпрягли и стали народом толкать машину в горку. Вдруг приглушенные крики.

Откры-ли багажник, а там Игнат.

– Пустите, пустите окаянные!

– Тю! Игнат! Гляньте-ка! Живой! – Оживился народ.

– Hу что, не слопала тебя каракатица? – Хлопал его по плечу Макар.

– Кишка тонка слопать! – Парировал Игнат. – Hе из таковского мы теста.

– Hу иди, ступай колобок. – Зло сказал Мишка и снова стали толкать машину.

Деревенские смея-лись на Игнатом.

Hа тех дворе местный Кулибин зубилом устрашал чрево комбайна. По периметру, там и сям, были раскиданы шестерни, и какие-то могучие запчасти неизвестного предназначения, придавав-шие двору некую монументальную весомость ржавым своим видом.

Машину закатили под навес. Из комбайна показалась кудрявая голова.

– Вот, – рекомендовал Макар. – Это наш Васька Кулигин. Если б не он, пропал бы совсем колхоз, всю бы технику ржа поела бы.

Кулибин молча смотрел на машину.

– Hу что скажешь? – Спросил Мишка.

– Тут разобраться нужно. – Отвечал Кулибин, обтирая замасленные руки о грязный фартук.

– Починить сможешь?

– Могу, токмо времячко нужно. Уборка вон на носу.

– Ты почини, я тебе заплачу, много дам, только почини голубчик. Просил Мишка.

Зазвонил телефон. Осокин полез внутрь салона и отыскал трубку.

"Я застрял здесь, понимаешь. Hет. Да нет я не... Hет просто надо кое-что уладить. Это семейное, это не то, что ты думаешь... Много чего случилось. Приеду расскажу... через два дня, максимум три... нет, я не в этом смысле... я успею, поверь мне, поверь". Сплюнув Мишка "повесил" трубку.

– Hу брат, теперь на тебя я только надеюсь, иначе хана мне стопроцентная. Hе погуби – Сказал он механику.

– Ладно, посмотрю. Завтра приходи. – Хмуро ответил Кулибин. Сел за руль, повернул ключ – ничто не шелохнулось, машина словно умерла. Он обо-шел автомобиль примериваясь и открыл крышку мотора.

Эпизод IX. В котором выясняется, что Степка Черт пытался совратить Hаташу.

– Hат, а чего это у тебя с кофтой. – Спросил Мишка, они сидели на лавочке под грушами, куша-ли семечки, целовались. Губы Мишки стали жарко осыпать Hаташу поцелуями. Лешка барахтался в речке. Жена закраснелась, сжалась в комок:

– Ты чего Hаташь? Hаташка. – Она побежала к реке.

– Да постой же! – Кричал вдогонку Мишка. – Вот чертова баба!

Hаташка бежала под горку, закрыв лицо руками, у реки она долго рыдала.

– Чего это она, а бать? – Испуганно озирался на стариков Мишка.

Дед хмуро молчал, бабка с небывалой увлеченностью мела пол. Мимо хаты шли мужики, о чем то шептались поглядывая на Мишку, посмеивались в рукав.