Текст книги "Толя Швеин и Святой (СИ)"

Автор книги: Константин Куприянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Не звонил, потому что нечего пока докладывать, Леонид Викторович.

– То есть о встрече не договорился?

– Ещё раз завтра надо прийти.

– Окей, ещё раз – так ещё раз, Толя. Но если результатов не появится, я буду сильно разочарован.

– Ну и *** с тобой, – сказал Толя, уже сбросив вызов.

Приятное тепло разлилось по его телу. Он толком не мог понять, с чем оно связано, а потом догадался, что это пофигизм заполняет все клеточки его мозга и шепчет, что всё будет нормально. Потом Чапа с кухни крикнул, что приготовил обед.

– ******льно, Чап, – с искренним уважением сказал Толя. – Ты как был для меня образцом для подражания, так и остался.

– В смысле?

– Ну, ты такой… ***, не знаю. Патриархальный, что ли! Даже твой дом. Здесь приятно находиться.

– А-а, – Чапа смотрелся немного потерянным. Он наливал суп в глубокие старые тарелки. – Ну, спасибо.

– Расскажи мне, как этот святой выглядит? Внешность.

– А зачем тебе? Ты же сам к нему собираешься.

– Ну, ты видишь, я всё собираюсь, но не попаду никак. И вообще… достало это. Тупое задание, тупой шеф! – Толя откинулся на кресле. – Всё это глупо, надо поискать себе нормальную работу. Что я как ребёнок? Двадцать три – а до сих пор мальчик на побегушках.

Чапа нахмурился, но продолжал хлебать щи и молчал.

– Что думаешь, Илюх?

– О чём? Я тебя не понимаю.

– Ладно, насрать. Так как он выглядит?

– Да определись ты – надо тебе это или нет?! – Чапа с раздражением посмотрел на него, засунув одну руку в бороду. – Люди со всей страны приезжают: у кого дети больные, у кого дом сгорел – просят помолиться за них, а ты какую-то ****ю несёшь.

– Я несу? Это ж ты у нас атеист ***в, – Толя захихикал. – То доказывал мне тут позавчера, что ничего там нет и всему голова математика, а то вдруг выходной выдался – побежал, *****, справляться у боженьки про маму с папой! Тоже мне – человек-принцип нашёлся. Больше всего терпеть не могу такое вот лицемерие, знаешь. Когда одно говорят, а тайком другое делают. Я же не *******юсь, что я верю там или не верю… Просто не знаю и всё! А ещё мне любопытно, какой он! Вот и прошу: расскажи, как он хоть выглядит-то?

– Пошёл на***!

– А, не хочешь, так и не надо.

– Нет, я серьёзно. Иди на*** из моего дома! – Чапа грозно поднялся над столом, громыхнули тарелки, стихли коты.

– ***-я, Илюх, не начинай, – Толя боялся поднять взгляд, чтобы не столкнуться с разгневанным Чапой, но тот был настроен решительно.

– Ведёшь себя, как м****! Ещё на родителей моих залупаешься! Вон из моего дома.

– Ой, ***! Да что с тобой? На, подавись!

Толя почувствовал раздражение и решил действительно уйти. Он кинул на стол три тысячи рублей и отправился на выход.

– Забери свои бумажки! – заревел ему вслед Чапа.

– Это за постой, Чап, не *******йся, – ответил Толя и хлопнул дверью.

В этот раз он не стал играть в прятки с собственными желаниями и сразу отправился к Нине. Вчерашний снег почти растаял и смешался с сырой грязью. Пахло весной и теплом, но это был обманчивый аромат – люди знали, что ночью ударят заморозки, и многочисленные лужи и ручейки снова покроются льдом, а к утру может нападать ещё снега. Толя уже почти не обращал внимания на месиво под ногами. Больше того – то, что он шёл к Нине, – заставляло его идти вприпрыжку, почти скользить по сумеречным унылым пейзажам, и свербевшее во всём теле желание увидеть её, обнять, прижать к себе затмевало серость декораций. Всё казалось свежим, интересным, наделённым исподней красотой, которую только оставалось разгадать, но для этого уже есть ключик. Он был почти уверен, что знает его…

Но Нины дома не было. Толе открыла соседка и молча впустила его в квартиру.

– А Нина где?..

Соседка не ответила и ушла в свою комнату.

– ***, алё!

Но девушка больше не показывалась. Странная. Ладно… Толя нашёл Нинин пайп и смотрел на него. «***, не дул с пятого курса, реально. Почти два года прошло», – думал он. Очень хотелось, но он решил дождаться Нину. На улице быстро темнело. Вот теперь и мороз недалеко, а Толя всё ждал… Часы показали семь. Уже хотелось есть. Сейчас Нина придёт, Что-нибудь приготовит… Скорее бы. Семь тридцать. ***, да где она?! Толя в нетерпении поднялся и стал ходить из угла в угол. Голод и желание дунуть, и желание увидеть её перемешались и заставляли чувствовать себя очень счастливым (ведь ему есть чего ждать), но и очень раздраженным. Ведь всё это так близко – а где она шляется?!

Вдруг страшное подозрение залезло ему в голову – вдруг она с каким-нибудь парнем? Тусит сейчас и знать не знает, что он тут ждёт?! Ведь он хотел сделать сюрприз и даже не позвонил. С другой стороны, они договаривались, разве нет? Толя не мог вспомнить ту минуту, но был уверен, что перед сном он сказал ей: «Я к тебе завтра приду», а она ответила: «Приходи, конечно, милый братик». «Милый братик?» Это чё? Из сказки какой-то?

Толя вышел на улицу и отправился купить цветов. С одной стороны, порадует сестрёнку, с другой – немного скоротает время ожидания. Цветы нашлись не сразу, но через полчаса он вернулся с букетом к Нининому дому. Девятый час… Да где она?!

Войдя в общий коридор, Толя услышал голоса в прихожей Нининой квартиры. Строгий мужской и еле слышный женский. Он спрятался в тени у мусоропровода и подслушивал. Видимо, женский принадлежал соседке, а мужской?..

– Вам точно не известно, с кем она провела вчерашний вечер?

– Бу-бу-бу…

– А где вы были в ночь со вчера на сегодня?

– Бу-бу … бу-бу-бу-бу …

– Ясно. У неё были родственники в городе?

– Бу-бу-бу?

– А где её родители?

– В бу-бу.

– В Москве? Адрес знаете?

– Нет.

– Ещё кто-то?

– Я ничего не бу-бу …

По Толиной шее пополз ужас. К чему эти вопросы? Откуда тут менты? Он врос в стену, хотя появившийся в голове второй голос велел немедленно выйти на свет и громко заявить о себе. «Ни за что! Не буду даже слушать тебя, Толян!» – сопротивлялся ему основной Толин голос, и повстанец понемногу успокоился и тоже прислушался. Интересно, она уже сказала, что он приходил и ждал её?

– Поедете с нами на опознание? Нужно два человека, кто её знал. Подозреваемый уже опознан.

Опознание? Толя почувствовал, что ноги стали ватными. Нет, это невозможно, невозможно! Это плохой сон! Лязгнула дверь. Три фигуры прошли мимо него: мент, соседка и ещё мент. Кажется, соседка взглянула в его сторону и даже узнала (по крайней мере, её взгляд изобразил какое-то движение мысли, когда коснулся его лица, но тут же потух снова – Толя догадался, что она, наверное, тоже весь вечер была под чем-то). Девушка, впрочем, ничего не сказала, а менты прошагали мимо, не обратив внимания.

Толя бросился к двери – оказалась не заперта. Он зачем-то вбежал в Нинину комнату. Он всё ещё не верил в услышанное. Какой-то ****ный бред. Какая-то ****ная… Он остановился. Глаза были как блюдца – он увидел своё осунувшееся, бледное лицо в отражении зеркала. В квартире было тихо, но кто-то третий был тут. *****. Наверное, тут ещё есть соседи. Они могли видеть его! ***, да какая разница – это же не я её… Толя замер. Безумная мысль посетила его, и он чуть не сблевал прям посреди комнаты. Нет-нет, невозможно. Они сказали, есть подозреваемый. Он опустил взгляд на руки. На правой кисти был синяк в районе костяшки. ***, я же избил вчера этого м****а! Твою мать! Опять захотелось блевать. Толя кое-как собрался и сел на диван. Две слезы коротко, как бы по инерции, стекли по щекам, но он был не готов плакать. Он ещё не верил.

Рука нащупала на диване пайп. Там ещё было немного гашиша, но надо было добавить. Откуда она его брала? *** его знает. Толя порылся в тумбочке и, как ни странно, почти сразу нашёл кусочек плюшки, завёрнутый в фольгу. Он поспешил затянуться. Безразличие упало на него огромным панцирем, но смерть была слишком существенным событием, чтобы просто забыть о ней. Толя покурил ещё. Нет, он всё ещё помнит. ***. Толя сунул пайп в карман и вышел на улицу. Сраный мороз ударил. У дома почему-то всё ещё стояла ментовская машина. Они что, до сих пор не уехали на опознание?

Толя пошёл в сквер и сел под фонтан. Он посмотрел на девочку без ладошки, на огромного защищающего её солдата и вот теперь горько, навзрыд заплакал. В его груди бушевало раскаяние.

– Даже если это сделал Лёха! – это же Я, Я её убил! – воскликнул он вслух и закачался туда-сюда, хватаясь за голову.

Он понял, что не может объять эту мысль: смерть. Одно короткое слово: смерть – а оказывается, оно так рвёт душу. Ему показалось, что он опять совсем трезвый, и, нащупав пайп, затянутся в третий раз. На этот раз он держал ядовитый дым в себе секунд десять, и выдохнул только, когда стало нестерпимо свербеть в горле.

– Ма-а, – он сам не заметил, как набрал маме.

– Что, сынок?

– Тут это… п****ц короче.

– Не ругайся. Что такое? Ты пьяный, что ли?

– Дай отца.

– Отца? Да он уже…

– Дай отца! – заорал Толя не своим голосом. Мать что-то пискнула, потом раздался отцовский голос:

– Да?

– Па.

– Чё тебе?

– Нину убили.

– Что?

– Убили Нину.

– Как убили? Кто? – отец явно растерялся.

«*** в пальто», – чуть не ответил Толя, но сдержался. Потом он захотел сказать: «Я убил, я убил – и трахнул!» Но потом кое-как заставил себя не говорить и это.

– ***, па, – пробормотал он, – это п****ц. – и повесил трубку.

Он зачем-то набрал Лизе, хотя понимал, что не станет рассказывать ей ни про Нину, ни тем более про убийство. Но Лиза не ответила. Он машинально набрал второй раз, и она прислала смс: «Не звони мне!». Истеричка долбанная. Толя затянулся снова, но в пайпе уже ничего не было. Впрочем, его и так хорошо накрыло – просто он не ощущал этого.

– Эй, парень, это, пс! Ты чё тут? – спросил кто-то.

– А?

– Ты чё тут, это, дуешь, что ли? – мерзкий голосок захихикал. Толя не видел говорящего. Наверное, он стоял где-то в темноте. Рядом горел всего один фонарь и освещал он только самого Толю.

– Не твоё дело. От****сь.

– Да ладно, это, не злись, это… Спайс хочешь? Забирает норм ваще, и стоит копьё.

– От****сь, я сказал!

– Ладно, ладно… это, нервный, блин, это…

Человек испарился. Толя понял, что опять идёт снег. ****ный бесконечный ночной снег. Он плакал, но уже спокойно, не навзрыд – а как бы выплакивал ужас и отчаяние. Ему сделалось очень стыдно за себя. Вместо того чтобы сделать для неё что-нибудь хорошее, весь вечер фантазировал, как трахнет её. А потом ещё как скажет об этом когда-нибудь отцу. Не скоро, нет – может, лет через пять или даже пятнадцать, когда тот одряхлеет и будет сдыхать, хватаясь за раздувшуюся печень… Тогда бы он наклонился и сказал: «А Нинку твою, па, я-таки трахнул в две тысячи шестнадцатом». И как знать – может, отец и умер бы от этого и наконец-то перестал травить их с матерью жизнь… Впрочем, кто знает, что будет через эти пять лет? И что было бы с Ниной… Господи, бедная, несчастная Нина. Он опять схватился за голову. Стало казаться, что череп многократно увеличился, раздулся и вот-вот лопнет или утянет всё тело на обледеневший асфальт. Толя кое-как поднялся и побрёл к Чапе.

Илья угрюмо открыл дверь, но, увидев заплаканного, мокрого и дрожащего от холода друга, без разговоров впустил его. Минут тридцать он отпаивал его чаем, потом спросил, и Толя ответил. Чапа покачал головой и поставил на стол бутылку.

– У тебя, блин, всё наготове, – вяло отметил Толя.

– Пей, Толян. Надо выпить.

И они выпили.

– Я много не смогу. Я уже угасился маленько.

– Вижу. Ложись.

Чапа помог Толе подняться и отвёл в ту же комнату, где тот ночевал прежде. Но Толя не хотел засыпать. Ему было страшно, и едва потух свет, он поспешил сказать:

– Это п****ц, Чап, это просто п****ц. Всё, к чему я прикасаюсь, рушится, не получается! Всё. Всё, что мне давали – портится. Всё, что у меня было в этой жизни… Всё это я пускаю п***ой. Это, Илюш, какое-то проклятье: я уехал от вас ото всех. Думаешь, у меня появились в Москве друзья? *** там! Юрец? Это разве друг. Алкаш ****ный. Постоянно денег просит. Один раз поцарапал его машину… Вот тоже пример, кстати: машину испортил! Дружбу – испортил! Девушка была, которая меня куда-то тянула… – испортил! Нашёл сестру, и через сутки её… ***-я-я!!!!

– Так, ложись, спи. Утро вечера мудренее, – строго сказал Чапа. Дверь скрипнула и затворилась, несколько секунд были слышны шаги, потом сделалось тихо и страшно.

– Я всё порчу. Всё, к чему я прикасаюсь, – умирает. Эй, ты тут, слышишь меня? – но в темноте уже никого не было. Толя лежал один и дрожал от внутреннего холода.

«П****ц», – повторил он бесконечное количество раз прежде, чем уснуть.

Глава восьмая

Он проснулся в совершенно ясном сознании, хотя проспал не так долго. На часах было начало седьмого, а за окном темнота. Начинался понедельник. Толя поднялся и осмотрелся. Мысли плясали в его голове, но сегодня это был не весёлый танец, а напротив скорбный. Первое, о чём он подумал – неужели это правда? И вставать уже не хотелось. Но Толя заставил себя. Он оделся и без завтрака вышел на улицу. Было холодно, но снега на земле осталось совсем немного, он опять растаял к утру. Крыши и деревья были покрыты инеем, лужи – льдом.

– Ты никогда этого уже не увидишь. Ничего не будет для тебя, – пробормотал он.

Путь до дома святого лежал мимо полицейского участка, и Толя вдруг решил завернуть туда. Это было совершенно спонтанное и бессмысленное решение, как он подумал, уже зайдя внутрь. Но, будучи внутри, уже было глупо разворачиваться и уходить.

– О, Толян, привет! – сказал проходивший по коридору опер.

– Привет. («***, когда они перестанут узнавать меня?!»).

– Не узнал?

– Ну-у…

– Мы не особо дружили, но я тебя хорошо помню. Ваш класс с нашим играл за кубок в девятом.

– А-а, понятно.

– Миха, – Миха протянул руку.

– Угу.

– Слушай, зайдёшь ко мне? Я думаю, я знаю, почему ты здесь.

Толя послушно последовал за опером.

– Будешь? – спросил Миха, указывая на бутылку.

– ***, ну… семи утра даже нет.

– А, точно. Извини, я просто же в ночную работал… Короче, это про твою сестру.

– Да, – Толя почувствовал, как режет сердце.

– Повязали вчера этого м****а, и он начал на тебя гнать. Я сразу и вспомнил, кто ты такой. Поэтому и узнал. Честно говоря, не поверил ему вначале, что ты в городе. Думал, он белку словил.

– Это Лёха, да? – мрачно уточнил Толя.

– Да-да, никаких сомнений.

– Хорошо.

– В смысле?

«В смысле я ни хрена не помню ту ночь, но тебе это знать необязательно», – сказал Толин внутренний голос, а внешний промычал что-то бессвязное.

– Но он всё рвётся подать на тебя заяву, мол, за побои. «Вспомнил» об этом уже в конце допроса – мол, они же меня избили. Вот тебе и мотивация, но, знаешь, не хотелось бы тебя впутывать в это дело.

– И чё?

– Мы можем написать, что это Нина его ударила – вот он и отомстил ей. И тебя в этом деле и не будет. Хочешь так?

– А тебе это зачем? – удивился Толя.

– Ну, не знаю. Мне как бы всё равно, но раз уж ты зашёл, я подумал… – опер долго тёр висок, будто разгоняя голову, но ничего так и не придумал. – Подумал, в общем, что тебе не захочется в этом деле светиться.

– Мне всё равно, Мих. Делайте, как лучше, чтобы его засадить. Чем на дольше, тем лучше.

– С этим не беспокойся. У него уже была судимость условная, в этот раз не сорвётся. Сядет по полной, – отчеканил опер.

– Это хорошо.

– Пипец, конечно, ты неважно выглядишь. Может, тебе воды хоть?

Толя повернул голову и взглянул на своё отражение: осунувшийся бледный мужчина с неопрятной недельной щетиной. «Да ты похудел за эти дни», – сказал он сам себе – отражение в ответ лишь ещё больше ссутулилось.

– Да, можно воды. Спасибо. Нет, ничего скрывать не надо, – устало сказал он потом, – пусть в деле всё будет, как было. Мы его встретили, повздорили, я с ним подрался… Он раньше встречался с Ниной – знал, где она живёт. Вот и решил. Кстати, когда это было?

– Вчера утром.

– Бедная, бедная Нина, – пробормотал Толя.

– Ладно, ты иди. Адрес оставь свой – пришлют тогда повестку вопросы задать.

Толя оставил адрес и снова вышел на улицу. Светлело. Он брёл медленно, ноги не хотели двигаться в направлении дома святого. Когда он свернул на улицу Удальцова и завидел избу, вокруг которой уже собралась немаленькая толпа просителей, то подумал, что ненавидит святого, ненавидит его сраного бога, который не защитил их, ненавидит себя и больше всего на свете ненавидит Лёху. Он даже подумал, что хорошо бы разыскать Лёхину семью и убить их, но почти сразу он представил себе смерть. Теперь он знал, как она выглядит, точнее, знал, что резонирует в сердце, когда она подходит слишком близко, и понимал, что у него ни за что и никогда не достанет сил. Это было чем-то огромным, немыслимым, чем-то принадлежащим людям из другого теста… но странно – раньше, если бы его спросили, он бы сказал, что он один из таких людей.

Вот он снова в избе, снова в очереди. Старушка с анкетами, кажется, узнала его и не стала давать новую анкету. Он просидел с открытыми глазами, но как бы в беспамятстве несколько минут, но потом очнулся и пошёл искать её.

– Извините.

– Да, сынок, что такое?

«Не называй меня “сынок”, п***а старая», – мелькнуло злое, но он заставил себя не обращать внимания.

– В общем это… я хотел что объяснить. Я тут не для себя, понимаете? Я работаю на одного человека, он очень богатый. Просто любые деньги может заплатить. У него сынишка болеет, вот он и послал меня, чтобы в очереди не сидеть. Короче, это ему надо встретиться со святым, а не мне. Можете, пожалуйста, просто записать его на встречу как бы?

Старушка довольно долго осматривала Толю, будто вымеряя правду в его словах невидимым прибором, потом сказала:

– В принципе можем, мы так уже делали.

Она замолчала, вопросительно глядя на него.

– Что?

– А вам точно к нему не надо?

– Точно. Нужно ему, вот, – Толя протянул ей визитку шефа. – Если вы тут интернетом пользуетесь, то посмотрите там, кто он. Знаете, сайт его такой, «Гугл». Ну или «Яндекс» можно – просто фамилию вводите и всё.

– Знаем-знаем мы всё, – перебила его старушка. – Яндэксы, Хуглы… Но вы-то точно в порядке? Может, посидите? Ваша очередь уже скоро.

– Я точно в порядке, ***! – взорвался Толя. Тихие разговоры, которые наполняли сени постоянным шумом, разом стихли, он почувствовал, как десятки глаз уставились на него. «От****тесь, святоши», – сквозь зубы прохрипел внутренний голос, но вслух Толя уже ничего не сказал.

– Хорошо, – сказала старушка спокойно и улыбнулась. Визитка исчезла в её кармане, она достала большую тетрадь с расписанием.

– Спасибо.

– Та-ак, вот у Вадички будет свободное окно, похоже… В субботу. Подойдёт?

– Думаю, да. Я шефу сообщу. Пусть уж постарается, – Толя слабо улыбнулся. Ему вдруг понравилась идея впервые (и наверняка в последний раз) повлиять на расписание шефа. – Во сколько?

– В полдень.

– Отлично. Он приедет. Скажите, а сколько надо денег? Ну, хотя бы примерно?

Старушка посмотрела на него непонимающим взглядом, но затем на мгновение что-то мелькнуло в нём, и Толя подумал, что, может быть, цена и будет названа, просто не сейчас.

– Святому человеку деньги не нужны, конечно же, – сказала она ласково.

– Окей. Но он что-нибудь захватит в любом случае. Спасибо вам большое.

– Не за что.

Сделав в тетради пометку на субботу, старушка снова взглянула на Толю. Он понял, что теперь она без слов повторяет свой вопрос. И в этот раз он ощутил не злобу, а бессилие.

– Нет, я просто не могу. Это невозможно. Зайти туда… нет, я не могу. Я же ни во что не верю, – шёпотом добавил он. – Вообще! Я раньше ещё что-то такое делал, в храм заходил, задумывался а сейчас… Там же ничего нет, как мне можно заходить? – под «там» он имел в виду «наверху», но показал почему-то в центр собственной груди.

– Но до этого же хотели к нему?

– Была Нина, а где она теперь?.. Извините, это не то. Невпопад. Я щас пьяный, мне нельзя.

Толя развернулся и чуть не бегом бросился к выходу. Его никто не преследовал, но у калитки он тревожно обернулся – точь-в-точь как тогда ночью – снова ожидая погони, но никого не увидел. Люди даже не глядели в его сторону, занятые бездельем, молитвой или разговором.

Пройдя полгорода и снова очутившись в центре, напротив пресловутого сквера с фонтаном, Толя вдруг понял: это конец, больше тут делать нечего. Надо уехать и уже никогда не возвращаться. Благодельск – это ё***ное днище, от которого следовало держаться подальше. Нельзя было сюда приезжать.

И вообще надо уезжать в принципе. Это не страна, это скукоживающаяся долина мертвецов. Люди тут как зомби. Ладно, ещё есть несколько нормальных, как Чапа – но это лишь потому, что он присоединён к интернету и работает с нормальным миром. А все, кто полностью здесь, – они вот такие – он обвёл площадь взглядом: трясущиеся на ветру старушки с семечками, праздно шатающиеся в понедельник утром безработные мужики, смертельно усталые женщины, тянущие детей в школу, и дети постарше – бредущие в ту же школу, чтобы ничего там не учить. Впрочем, ладно, в их внешнем виде нет ничего ужасного, но исподняя их жизнь – это безнадёжное умирание, напрасное преодоление дней в городке, который уже никогда не зацветёт, не зазеленеет, не будет интересным. Не будет ничего хорошего – ни здесь, ни даже в Москве! Ведь Нина никогда не воскреснет, и надежды увидеть её хоть одним глазком и попросить за всё прощения – нет! Надо валить с этой планеты.

Толя схватился за голову и свалился на ближайшую лавку. Даже в Москве никакой надежды нет, но там, по крайней мере, слишком много развлечений и света, чтобы об этом думать. Там люди умирают незаметно, и это не так страшно – ну так, мелкое пугающее происшествие. Если бы они только знали, что в таких городках, как Благодельск, умирание – это обычное течение каждого следующего дня…

Толя очень захотел, чтобы кто-нибудь подошёл и записал все эти сбивающиеся в кучу мысли, которые рвали его котелок на части. А ещё лучше – чтобы человек, который это сделает, забрал бы их себе и сумел разбить их в пух и прах! Доказать, что всё это неправда. Но прохожие шагали мимо, никому не было дела до того, что он там себе думает. И Толя заставил себя собраться и встать.

Он пошёл на вокзал, но почему-то купил билет лишь на завтрашний день. Что тут делать ещё почти сутки? Наверное, накурюсь и напьюсь. «В говнину», – как говорила бы Нина. Вдруг он понял, что если её убили вчера, то по идее завтра должны пройти похороны. А кто же здесь будет её хоронить?.. ***!…

Он вернулся в полицейский участок, но Михи уже не было. Дежурный долго пытался понять, кто он такой и о чём толкует. Когда, наконец, понял, то изрёк:

– А-а, ну этих жмуров, если у них родни нет, то их хоронят просто на общаковом кладбище, на самом обычном, там, ближе к Обручёвке. А потом можно перезахоронить на нормальном.

Толя попросил, чтобы без него не хоронили, и пошёл на вокзал обменять билет. Теперь он уезжал только завтра в полдень.

В зале ожидания сидела женщина, которую он помнил ещё по своему первому дню в Благодельске – он помогал ей дойти от электрички до коттеджа. Он подошёл к ней и сказал, сунув руки в карманы и глядя сверху внизу

– Здравствуйте.

– Здравствуй. А мы?..

– Не помните меня? Я вам в пятницу помог вещи донести.

– О! – женщина всплеснула руками, – пустая голова! Конечно, помню, эм-м… М-м… Михаил, да?

– Толя.

– Анатолий, конечно! Как ты, деточка?

– Ну, так.

– Что-то ты неважно выглядишь. Приболел?

– Зато вы вся светитесь. Помог вам святой?

– Ой, помог, ой, помог! – затараторила женщина, видимо забыв о конспирации, которую соблюдала пару дней назад. – Внученьке моей так полегчало с того раза, как я была, о-о-о! Обещал помолиться за неё, и меня, и за деда! Так что скоро она совсем на поправку пойдёт! А вообще я же не за большим делом ехала, как другие, а так, фью! Мелочь попросить. В общем, обещал Вадичка молиться.

– Понятно. Ну, рад за вас.

– Да ты присядь, поговорим!

– Да не, я это… пойду, – Толя шагнул было в сторону, но тут же вернулся. – И как он выглядит? На самом деле святой человек?

– Ну, так с виду-то и не скажешь. Похож на любого другого мужчину. Если бы на улице встретила – вот не знаю, узнала бы или нет. Да я, правда, слеповата стала, ты меня не слушай. Но скромный очень, это прям ощущается. А главное, свет у него внутри. Это вот тоже прям сразу чувствуется.

– Свет внутри. Интересно.

– Да, и я…

– А чувствуется, что у меня мрак внутри? – Толя злобно перебил её. – Чувствуется, что я ходячий труп ё***ый?

– Что-о?!

– Чувствуешь или нет? – нагнулся и прошипел он.

Тёткино лицо забавно задвигалось, словно в судороге, по мере того, как она пыталась подобрать реакцию на шокирующие слова, но Толя уже развернулся и ушёл, когда она, наконец, крикнула:

– Псих!

– Пошла на***! – крикнул он, не оборачиваясь. Кто-то в зале громко рассмеялся.

На улице Толе стало получше. Он подумал, что надо бросать кидаться на ни в чём не повинных людей и идти домой. По пути он позвонил домой.

– Ма, дай папу.

– Ты там как, Толь? Домой не собираешься? – осторожно спросила мать.

– Собираюсь. Давай отца, пожалуйста.

– Алё.

– Па. Нину завтра будут хоронить. На каком-то общественном, *****, кладбище, в Обручево. Помнишь, где это?

– Помню.

– Приедешь?

Отец замолчал.

– Алё? Ты там?

– Да, – тихо сказал отец.

– Так чё, приедешь?

– Нет.

– Нет?!

– Нет, – повторил отец.

– Да ты… ты чё?!

– Нечего мне там делать.

– Сука, она только и говорила о том, как собирается к тебе приехать, только и жила этим походу!

– Понятно.

– И что?! Едь сюда, ***!

– Следи за языком.

– Ты серьёзно? На похороны дочери не поедешь, па? – упавшим голосом переспросил Толя.

– Не могу. Не могу, Толь.

У Толи не оказалось сил больше кричать или возмущаться. Он почувствовал, как из него вынули ещё одну часть, о существовании которой он прежде не подозревал. Он стал идти медленнее, почувствовав, наконец, голод, усталость и желание спать. Чапа сидел за своими тремя компами.

– Ну, как дела? – спросил Илья, оторвавшись от работы.

– Договорился.

– О чём?

– Об аудиенции у святого.

– О-о, молодца!

– Для шефа, не для себя.

– Ну, ясно. А сам чё?

– Ничё. Я спать. Извини, – добавил он. – И вообще, прости, ок? – Толя остановился в дверях «своей» комнаты. – За вчера, ну и за всё.

– Не парься, проехали. Я что-то тоже перегнул.

– Можно ещё денёк у тебя?

– Хоть два.

– Спасибо, Чап. Я спать.

Толя закрыл дверь и повалился на кровать. Прежде чем выключить телефон и отрубиться, он написал шефу смску: «Я с ним договорился. Он вас ждёт в субботу в 12-00. У меня возник форс-мажор, извините. Придётся вернуться в Москву завтра вечером только. Толя».

Проснувшись позже днём, он прочитал: «Спасибо, молодец. Заслужил выходной». Почему-то, несмотря на дружелюбный тон, Толя подумал, что не сможет потом опять работать у шефа. Впрочем, казалось, что пройдёт ещё вечность, прежде чем он возвратится в Москву. Но даже эти вечные сутки предстоит пережить, а со временем они померкнут в памяти. Толя поднялся с кровати.

Чапа опять сидел за своими компьютерами и сосредоточенно выписывал что-то в тетрадь. На этот раз Толя решил не беспокоить его. Уцепиться за огромного, рассудительного друга, от которого за версту веяло надёжностью, было соблазнительно – начать с ним очередной философский или даже просто жизненный разговор. Но, впрочем, сколько таких разговоров уже было. К чему они привели? Где все эти высокие мысли и где он? Толя тихонько вышел из дома.

Он сам не заметил, как добрёл до Нининого дома. «Ну что я тут забыл?» – обреченно спросил он себя, но что-то внутри прекрасно знало ответ и толкало внутрь. Он позвонил в дверь. Соседка подняла на него мутные глаза и в удивлении приоткрыла рот. У неё были выцветшие светлые волосы, узкое вытянутое лицо, узенькие плечи и плоская грудь.

– А ты что, не знаешь? – медленно спросила она хриплым голосом.

– Знаю.

– Тогда что?

– Есть чё?

– А-а. Ну, есть.

Она впустила его в коридор.

– Камень? – спросил он. Девушка кивнула. – Сколько?

– Ну, за такое дело две тыщи дай и хорош.

Он отдал ей деньги и получил половинку плюшки.

– Может, посидишь со мной? – спросил Толя.

– Ну, это, я вообще-то это. Занята.

– Чем?

– Телек смотрю.

– О***ть занятие. Тебя как зовут-то?

– Та-аня, – девушка зачем-то растянула своё имя.

– Хреново, Таня, очень хреново. Давай вместе посидим. Боюсь, с ума сойду один. Понимаешь?

– Понимаю, но… – она в нерешительности покрутила головой, будто в поисках спасения.

– Но тебе по***, да?

– А?

– Ладно, пока.

– Погоди. Окей, окей, не ной, заходи ко мне. Ща только приберусь.

Девушка нехотя пошла в комнату и довольно долго шуршала и шумела. Когда Толя наконец вошёл, то понял, что она разгребла для него место в древнем продавленном кресле и немного прибрала с пола – по крайней мере, от двери до кресла была проложена дорожка в обход бутылок, тряпок, тетрадок, книжек…

– Спасибо, – Толя плюхнулся в кресло. – Дедушкой пахнет.

– Ага. Он в нём и умер, – сообщила девушка и включила телек. Ящик забормотал.

Толя выкурил свои полплюшки в два захода. Девушка тоже чем-то закинулась, но ему показалось, что не гашиком.

– Удивительно, как, оказывается, близко это было всё время, – стал говорить Толя, пялясь вместе с девушкой в синий экран. Она сделала звук громче. – Всего-то надо было накуриться. Я раскрываюсь сам себе, представляешь. Меня, конечно, пипец давит – прям физически… Встать не могу, ***. Но зато я себя понимаю. Наконец-таки! Видишь?

Девушка не слышала и не видела.

– Ви-идишь, – тем не менее сказал себе Толя. – Я думаю, все это видят, когда начинают. Вдруг передо мной раскрылась такая глубина. Даже необязательно с кем-то говорить. Можно просто говорить с собой на два голоса: «Эй, привет, Толян, как чувствуешь себя?» – «О, неплохо, Толик, спасибо, что спросил. А ты?» – «И я ништяк» – «Ну, эт за***ись»… Понятно? Тот же самый смол-ток, только не надо ни с кем усаживаться, узнавать про жену и детей, выслушивать всякий бред. Я вот только давеча думал, как меня за***ли все эти разговоры. ****ные попытки вырваться из колеса. Типа, проговорим то, что нас гложет, и станет получше. Ни***!

– А? – девушка встрепенулась, впервые услышав его.

– Бэ. Смотри дальше.

– Окей.

– Ни*** не станет лучше, ничего не изменится! Все только и ждут, что наступит весна, лето, новый год, новая жизнь, новый президент, новая работа, новое что-то. И все говорят-говорят, – он раздраженно показал руками говорящую собачку. – Только вот ничего это не новое. Всё сказано! И я бы ответил всем этим говорунам – завалитесь! Просто завалите е**а, вот что! И давайте помолчим. Давайте посидим. Молча. Вместе. Хотя бы даже возле телека. И попробуем пособирать в себе хоть что-то интересное, о чём бы стоило говорить. А? Слабо?

Толя решил подать пример и замолчал. Он тщательно собирал в голове мысли, образы. Потом заинтересовался происходящим по телеку – там показывали разбомбленный город в Сирии или что-то такое. Потом картинка сменилась, появилась реклама, и он перестал следить. Прошло несколько минут, и он сказал: