Текст книги "Толя Швеин и Святой (СИ)"

Автор книги: Константин Куприянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– И что, братик, тебе нравится у него работать?

– Нет. Но это потому что я хе**** там занимаюсь. Курьерская работа.

– Ну, не так плохо…

– Когда я в институте учился, то совсем не этим хотел заниматься. Я даже на собеседование в Эрнст энд Янг ходил, но батя отговорил туда устраиваться. Сказал, «к Лёньке иди».

Он опять заметил, что Нина вздрогнула при упоминании отца. Она медленно приподнялась и сделала ещё одну глубокую затяжку.

– Будешь ещё хапочку? – спросила она секунд через двадцать. Дым почти не вышел из неё наружу, и Толе показалось, что она побледнела.

– ***, Я, да ты чё? Так каждый вечер?

– Ну, тебе я столько не забью, не ссы, – успокоила она.

Толя затянулся ещё. Он опасался, что станет говорить и думать медленнее, но в этот раз гашик только сильнее расслабил его, никак не повлияв на скорость.

– Знаешь, в институте думаешь, что щас отсидишь всё это и устроишься на о****ную работу, будешь ходить в костюме и с портфелем из кожи. А потом оказываешься, вот как я, на своём месте, и крылья как будто кто отбирает. То есть ты – это ещё ты. Но без всех этих мечт и без всего этого «потом будет…», и на этом и начинается взрослая жизнь, я думаю.

– Х*** ты загнул…

– Да-а. Просто так, как в девятнадцать – когда кажется, что море по колено и всё ещё впереди, и всё вокруг о****но и интересно, – такого в двадцать три уже нету.

– Ну, ты включил деда, – Нина засмеялась. – А мне что делать в свои, ээ, восемнадцать?

Она захохотала, и довольно заразительно – Толя не смог сдержать ответный смех. Они смеялись несколько минут, и в конце он уже забыл, над чем они смеются, если бы Нина не повторила:

– Восемна-адцать! – и пошла на второй круг. Но Толе уже перестало казаться это смешным, и он начал есть картошечку.

– Ну, расскажи мне, как там батя? – спросила она потом.

– Ну, что тебе рассказать? – Толя на самом деле ждал этого вопроса и вполне знал, что будет рассказывать, но почему-то начал именно с вопроса. – Живёт, как и тут жил. Он-то не особо хотел уезжать.

– Да конечно. Его от вас было не отцепить.

– Ну, всё равно уезжать не хотел… Работал сначала на заводе, потом два года х***** страдал, мать даже бил, потом опять работал, охранником где-то, а щас на пенсии, **и пинает, телек смотрит. Просит, чтоб я ему денег отдавал с зарплаты, прикинь?

– Ха, а ты ему ***, да? – обрадовалась Нина.

– А то ж!

– Так его, братик!

– А ты-то скучаешь?

– По папе-то? О-о… ну, знаешь… Он же меня тут бросил тогда. Я лет десять вас всех та-ак ненавидела…

– Так прошло только девять лет.

– Да? Ну, значит, ещё год осталось ненавидеть, – Нина расхохоталась снова. – Но ты не бери на себя. Я тогда тупая была, пи***чка мелкая, не понимала… Щас-то я понимаю, что ты не виноват, что родился у своей мамаши. Да и батя тебя, по сути, никогда же не любил, да?

– Ну не знаю. Наверное, нет.

– Во-от. А я всё думаю, что приеду как-нибудь к вам, толкну дверь и как крикну: «Эй, батя! Это твоя доча! Обними штоле?!».

– Мать ох*****!

Толя с Ниной посмотрели друг на друга и закатились смехом.

– У-уф, – отдышалась Нина первой. – Но я серьёзно. Хотела бы приехать так. Понимаю, что к вам домой нельзя… Но ведь я девять лет о нём думаю. Неужели ему по***? И тут где-то полгода назад накурилась и написала ему смску, прикинь?! И он мне ответил! Мол, «Привет, Нинок. Ага, помню-помню, что ты ещё там. Ну, ты там как, держишься?». «ДЕРЖИШЬСЯ», ****, ты прикинь!

Толя улыбнулся.

– Я просто угорела с его вопроса, а-ха-ха. Но на следующий день ещё написала, и так мы периодически списываемся. Вот всё жду, когда он к себе позовёт. Потому что, братик, по правде сказать, я тут так ЗА***ЛАСЬ!

Толя не знал, что на это ответить, и вернулся к картошке. Но пока его предположения о Нине полностью подтверждались.

– И как ты себе это представляешь?

– Не говори с набитым ртом.

– Как ты себе это представляешь?

– Что?

– Ну, что он тебя зовёт к себе.

– Я толком не знаю…

– Не знаешь?

– Ты прав, – рассмеялась Нина, – п***у! Я ведь уже всю эту сцену в голове тысячу раз проиграла! Возвращаюсь я такая к нему, он меня обнимет и скажет: «Прости, доча, я маленечка переборщил. В восемнадцать лет нельзя ребёнка одного оставлять. Ведь мы все хотели, как лучше – у меня была дочка, у неё – сыночек. Мы с ней думали, что вы подружитесь, да и нам легче станет…»

– Ты про мою маму?

– Ну да. Но не я думала, а он типа думал! – Нина подняла палец вверх. – Его слова как бы…

Она потеряла свою мысль и молчала несколько минут, за которые Толя прикончил картошку. Теперь он сидел и смотрел в окно. Он ничего не видел из-за яркого сияющего торшера, но знал, что снежная стена падает с неба, и мир сделался совсем маленький – настолько, что дальше Благодельска ничего нет. Можно никуда и не уезжать – нигде не будет ничего нового. Люди встречаются, снюхиваются, хватаются друг за друга, размножаются, селятся в новые, лучшие дома, чтобы обставить их, износить их, привести в негодность, снести… Во всём Благодельске – который просто на маленьком пространстве отражает весь мир – люди подчиняются одному неписанному правилу: ищи, что получше, но попроще, не иди трудным путём, опасайся преград, сложностей, вопросов. Пусть мерилом всему будут деньги. Упрости. Стань как та машина: она едет на высокой скорости, ею управляет автопилот; машина видит бегущего через дорогу ребёнка – в её электронный мозг ни на секунду не закрадётся предположение свернуть в кювет и угробить двух взрослых пассажиров, чтобы спасти тупого пи***ка, который кинулся перебегать в неположенном месте… Так и люди – всё уравняют простой формальной логикой. Больше – это лучше, чем меньше. Договор – надёжнее любви. Веселье – лучше тоски. Следование универсальному правилу – лучше, чем размышление над каждым поступком… Благодельск – это такой маленький мир, я зря свалил в Москву, я зря не хотел возвращаться. Там нет НИЧЕГО другого. Ничего, что отличало бы жизнь от жизни тут. Там точно так же я сижу на полу или на диване и мечтаю, чтобы что-то изменилось, хотя ничего не поменяется. Я следую за колесом; меня, как белку, вращает этим ***ным колесом, и мне только кажется, что я бегу не просто так. Б****, я что, сказал всё это вслух?

Толя вопросительно посмотрел на Нину. Он понял, что его голова ходит туда-сюда, ему трудно держать её прямо. Одно неправильное движение – и всё его тело покатится в тартарары, развалится, как будто он ***ный Шалтай-Болтай!.. И *****-муха, все эти изобретения обрели теперь смысл, теперь он их действительно понимает: они были рождены мозгом того наркомана, который ловил свои мысли, скачущие, словно сраные кенгуру по прерии, и которому в этом деле помогала только музыка. Пульс: тыц-тыц-тыц. Она входит в твою кровь, и ты буквально путешествуешь по собственной крови вместе с ритмом. Как же это о*******но – узнавать самого себя, причём никуда не перемещаясь, а оставаясь прямо там, где ты всегда был. Ведь я, по сути, не покидал ***ный Благодельск. Я всё думал, что стал таким нев*****но значимым москвичом, знаком с банкиром, вожу важные документы, ищу свой момент, чтобы подняться, чтобы вместо днищевских тридцати-сорока тыщ получать сотенчик… Но на деле я так и сижу в старом бараке!

Хотя, по крайней мере, теперь я понимаю себя, следуя за кровью: вместе с её циркуляцией я оказываюсь в собственном сердце и вижу всё, что в нём происходит. Сокращение – сокращение – сокращение. Безостановочная работа, точно так же, как мой мозг работает безостановочно – только подавай ему новые ***ные образы, только корми его картинками, видео, голосами, тёлками. Как же я хочу тебя поиметь, сучка!

Нина оторвалась от телефона и глянула на него, потом улыбнулась.

– Что ты смеёшься, братан? – спросила она. – Знаешь, он сколько раз мне **** голову, чтобы я называла тебя братом.

– А ты как называла?

– Да никак: «Он», «она», «они» – для меня вы так и остались безымянными, я даже иногда забываю, как тебя зовут!

Они оба заржали, но Толя почувствовал, что слишком разогнал свой рассудок, слишком далеко ушёл от неё, чтобы поддерживать этот мелкий незначительный разговор и получать удовольствие. Кроме того, ему стало смутно казаться, что топливо, которым он наполнил себя, уже снова иссякает, но если добавить ещё, он вообще перестанет говорить и даже сидеть и просто уляжется прямо тут. А впрочем, что тут страшного?

– Ну что, братик, пошли проветримся?

– А? Не-е… Я хочу ещё!

– Так-так, давай, поднимайся-ка. Надо проветрить головку.

Нина очень неуверенно встала и нагнулась, протягивая ему руку. Толя привстал, но, потянув её за руку, потащил вниз, и Нина упала в его объятия. Они засмеялись, а его руки вяло стали ползать по её телу.

– Отличная фигура, когда это ты себе такую сделала?

– Завидуешь, а? – с гордостью сказала Нина, пробуя встать. – Зальчик, зальчик и ещё раз зальчик, к физруку нашему до сих пор хожу, помнишь его? И летом турничок во дворе. Тут по-другому нельзя, а то в ресторане точно трахнет кто-то, там же одни дальнобои.

– Ты же сказала, там хорошие люди?

– Ну и? Что, хорошим людям трахаться не надо, по-твоему?

Она выбралась из Толиных липких прикосновений, словно не замечая их, выпрямилась и стала одеваться. Толя нехотя поднялся. Было часов семь, и они зачем-то шли под снегопадом. Улицы были пустынные – никто в субботу вечером не хотел гулять в такую погоду.

– Куда мы идём? – спросил Толя. – Пошли обратно, у меня ботинки промокли.

– Не ной, а? Что ты, часто по родному городу гуляешь?

– А может, пусть батя лучше к тебе сюда приедет?

– О-о, а это идея. Я только что с ним переписывалась.

– Правда? – Толя даже остановился от удивления. Всё это время он в глубине души сомневался, что Нина говорит правду.

– Ну да.

– Дай посмотреть?

Она протянула телефон, и он увидел, что действительно Нина обменивается смсками с отцовским номером, пролистал переписку наверх. «Как дела?» – писала она ещё в начале декабря. «Норм. Аленичев м****», – отвечает он. «А чё так?» – «Тоже ни*** сделать не может. Шёл бы на***». – «А он кто, па?» – «Тренер футбольный». – «Ааа ясно». Пролистал вниз, до последнего сообщения: «А ты там чего?» – «А у меня Толик в гостях». – «Серьёзно? Ну, привет ему». – «Передала».

– Эй, ты не передала мне привет.

– Привет тебе от бати, – сказала Нина, забирая телефон.

Толя зачем-то включил свой. Но ему никто не написал за это время

– И что, вы так каждый день, в натуре?

– Почти каждый теперь, да. Я жду. Мне кажется, он вот-вот меня позовёт. Куда хочешь пойти?

– Да никуда. Пошли домой, я замёрз!

– Не-е, надо проветриться. Так, давай-ка пойдём к твоему святому?

– На*** это?!

– Ну, просто.

– Он уж не принимает…

– Почём знаешь? Он чё, как эти, что ли? Как врачи? По часам принимает? Во вторник и четверг утром подростковое время – лица до двадцати одного проходят без очереди? А в четвёртую пятницу каждого месяца – дезинфекция кабинета? – она рассмеялась.

– Может, и не так… По-моему, мне кто-то сказал, что он только до обеда принимает, – Толя пытался вяло сопротивляться, но постепенно до него дошло, что по какой-то неведомой причине и сам хочет пойти к дому святого, просто чтобы взглянуть на него хоть одним глазком. Вдруг в то время, как они придут, святой выйдет в туалет, например? Святой святым, но ведь у всех бывает нужда? А если по-большому придавит?.. Короче, в любом случае он может быть там, и Толя хоть увидит его.

– Это ты, Нинка, хорошо придумала.

– О! Видишь, ты уже поймал это.

– Чё?

– Волну. Мы на одной волне.

– На какой на*** волне?

– Камушек поднимает на волну, потом под неё падаешь, правда, но мы на одном уровне, и мысли сплетаются. Не со всеми. Но мы же родня, как-никак, понимаешь?

– Мы не родня, – возразил Толя.

Он подумал, что раз собрался её трахнуть, надо избавиться от препятствия в виде разговоров о том, что они родственники. «Когда это я успел решить, что хочу её трахнуть? – попридержал он сам себя и на всякий случай коснулся рта, чтобы убедиться, что мысли не выходят вслух. – Наверное, там на полу. Вот это задница! Упругая, как у…» Он не нашёл подходящего сравнения. Но задница была точно более упругой, чем у Лизы. Удивительно, но именно в эту секунду Лиза позвонила.

– Ало.

– Это кто? – спросила Нина.

– Это кто у тебя там? – спросила Лиза.

– Это Лиза. Это Нина, моя сестра, – последовательно ответил Толя.

– А, понятно. Привет ей! Ты чего трубку весь день не брал?

– Занят был. Работаю.

– Правда? Что-то у тебя голос какой-то странный и разговариваешь странно.

– Всё, рабочий день кончился, можно и расслабиться…

– А, ясно, эх, Толя-Толя…

– Что «Толя-Толя»?! – он почувствовал, как ярость пронзает его от макушки до пяток. Он остановился, выпрямился, его затрясло. Нина взяла его за плечи: «Эй-эй, успокойся», но ему потребовалось время, чтобы отдышаться. Лиза говорила:

– А что? Ты не понимаешь? Тебя только куда отпустишь, ты уже напиваешься. Разве это дело? Я тебя всё пытаюсь прокачать, чтобы ты человеком стал, чтобы ты…

– А зачем тебе это? Просто зачем? Если я тебе не нравлюсь такой, как я есть – то на*** все эти прокачивания?!

– Ой, всё, Толя, давай потом, когда протрезвеешь. Не звони мне пока…

– Стоять! Ну-ка, всё-таки проясни мне этот момент? И на***а ты Юре рассказываешь про меня? Какое его дело, куда я поехал.

– Ну, он…

– Он же тебе не нравится? Или ты это всё п****ла, чтобы я не заметил… Короче, чё за ***** между вам там творится?!

Лиза повесила трубку.

– Ну, ты выдал. Что, ревность?

– Х***ность!

Остаток пути до дома святого они прошли молча. Толины мысли сгустились, помрачнели, превратились в непроницаемый, ледяной кусок камня мазутного цвета. Чтобы размотать мысли и снова начать читать их, потребовалось бы раздробить камень, и поэтому Толя не мог больше думать, а только слышал пульсирующее: «тыц-тыц-тыц» – ритм стучал в чёрной глыбе, прорываясь изнутри. В глубине же – он знал это, хоть и не видел – в самой сердцевине камня бесновалось пламя ненависти.

Глава шестая

Уже свернув на Удальцова, Толя вдруг понял, что постепенно приходит в себя.

– Я понял, Нина. ***, это оно и было! – воскликнул он.

– Кто, что? Ты о чём?

– Эта ненависть. Она-то и ведёт людей. ***, если из-за такой мелочи можно так озвереть, то что удивляться, что происходит всё это?! Меня просто скрутило, но это я щас почувствовал. А обычно она скручивает, а я не чувствую. И всё это есть в каждом. ***, и копится, и затвердевает… Ну, как и в отце, например. Да и в шефе тоже. Только он более холёный и скрытный, поэтому не так заметно! Но ты прикинь – если в каждом это есть, то какого вообще?!.. Как это выдерживает земля?! Такой поток ярости и злобы! Человек просто – О****ШИЙ ЗВЕРЬ! – он выкрикнул последние слова, чтобы вся улица, а главное святой, услышали.

Нина кивала и улыбалась, но ничего не говорила. Толе и не нужно было, чтобы она поняла. Главное, он разгадал это сам. Ему казалось, что гашик почти отпустил его, и мысли потекли обычным чередом, и разница лишь в том, что теперь он контролирует их, тогда как предыдущие часы мог лишь читать, словно они не принадлежали ему. Впрочем, он был далёк от того, чтобы протрезветь полностью. Толя не мог держать это в себе и сбивчиво бормотал:

– Это целый кусок паззла! Про ненависть. Надо же – я раскрыл его! ***, надо извиниться перед Лизой, но она поймёт. Вернусь – подарю ей чего-нибудь… Она знает, что я этого и ищу. Это объясняет некоторые вещи, которые происходят… Мне в принципе по***, но если и всё остальное понять, то можно будет кое-как жить. Короче... ***, это такой инсайт!

– Так, угомонись. Где он тут?

– Вон, через дорогу, в седьмом доме.

Они перешли дорогу. Покосившуюся избушку накрыл снег, зелёная крыша целиком побелела. Под покровом ночи какой-то мужик, чертыхаясь, чистил во дворе дорожку от калитки до сеней. Его слабо освещала тусклая лампочка, висевшая над крыльцом. Присмотревшись, Толя узнал утреннего питерского зануду.

– Давай обойдём, – шепнула Нина. – Я с той стороны знаю дорожку.

Они прошли между пятым и третьим домом, чтобы оказаться у сарая позади седьмого. Тут в заборе была огромная дырка, через которую оба пролезли без труда. Утопая в снегу, они дошли до стены дома и остановились.

– И чё теперь? – громко прошептал Толя.

– Ну, слушай!

Нина приложила ухо к бревенчатой стене.

– Да ну бред, – ответил Толя, но стянул шапку и тоже приложил ухо. Ничего не было слышно.

Вдруг скрипнула дверь с другой стороны. Они присели, оказавшись практически полностью в сугробе. Высокая худая фигура медленно прошла до туалета. Снова скрип, журчащий звук, скрип, тёмный силуэт вернулся в дом. По дороге он сказал несколько слов питерскому мужчине, и тот что-то ответил, но ветер проглотил голоса и превратил их в «бу-бу-бу».

– Отпускает его, – перевела Нина.

– Так это он?!

– Наверное.

Питерский мужчина перестал орудовать лопатой, теперь скрипнула калитка, и через пару минут дородная фигура проследовала по Удальцова в ту сторону, откуда они с Ниной пришли.

– Охренеть! Я так и знал, что он пойдёт! – громко прошептал Толя, выпрямляясь.

– Смотри!

В одном из окон загорелся свет. Ничего не говоря, молодые люди стали красться вдоль стены туда. Под их ногами скрипели гнилые доски и мусор, скрытые снегом, но было полное ощущение, что ветер и снегопад поглощают любые звуки, и они как парочка невидимых ниндзя приближаются к святому, никем не замеченные.

– Ну? Давай, загляни, – сказала ему Нина, когда они подкрались к окну. Толя стоял в нерешительности несколько секунд, потом нащупал ногами какой-то выступ в основании стены, взялся пальцами за оконный проём и приподнялся, чтобы заглянуть в золотящееся электрическим светом окошко.

Поначалу он не увидел ничего, кроме занавески, и уже собирался было разочароваться, но потом, когда глаза немного привыкли к ослепительному яркому свету, он стал различать, что занавеска не такая уж плотная, и обрывки движений, происходящих за ней, вполне можно угадать, если сосредоточиться.

Так, он вскоре увидел, что та же высокая фигура, что ходила в туалет, теперь темнеет в глубине комнаты, и что если присмотреться внимательнее, то в её изгибах можно угадать пожилого человека с короткой козлиной бородкой.

– Ну чего там? – в нетерпении спросила Нина.

– Он там, – чуть слышно прошептал Толя. Он сам не мог понять, что в этой тени, слабо ложащейся на занавеску, так загипнотизировало его. Впрочем, сводная сестра не стала дожидаться и сама подлезла к стеклу, чтобы посмотреть. Фигура тем временем двинулась и уменьшилась.

– Встаёт на колени, – ещё тише сказал Толя.

– Где он? Чё-то я не вижу.

– Вон же.

– Где-е?

– Да не ори ты, он же услышит.

Шло время, и Толя стал различать, как от тени отсоединяется маленькая тростинка и делает какие-то движения.

– Он крестится.

– Где ты это видишь?! Толя, ты выдумываешь – там ничего не видно!

Нина разочарованно вернулась в сугроб. Но Толе было всё равно. Он почти касался лбом стекла, и ему начало казаться, что сквозь завывания злого беспечного ветра он слышит звонкий уверенный голос, взывающий к силе, которая существует очень далеко, за гранью реальности, в которой они с Ниной пребывают.

– Он молится, – сказал Толя, – я почти слышу!

– Нельзя «почти слышать», – раздраженно сказала Нина. – Ты или слышишь, или не слышишь!

Толя отмахнулся от неё и продолжил глядеть в занавешенное окно. Ему даже почудилось, что тень святого становится темнее, а свет, напротив, теряет яркость; что чем дольше длится молитва, тем твёрже становится голос, тем он явственнее пробивается сквозь материю и стекло и вот-вот достигнет Толиного слуха. Толя задрожал. Из ниоткуда в нём родилось понимание, что если голос проникнет в его голову, он уже не сможет быть прежним: не сможет всё мерить деньгами или их отсутствием, нечто слишком важное переломится в нём, рухнет какая-то опора, и он останется без защиты в мире, где ничего, кроме денег, не имеет важности. Толя испугался неясной перспективы быть поглощённым молитвой, верой – тревожными словами, которые по отдельности не имеют никакого значения.

– Я замё-ёрзла! – громко начала ныть Нина.

– Да что с тобой?!

Вдруг он понял, что она никогда не даст ему добраться до святого, что с ней связано слишком много гнилых, чёрных мыслей, что даже сейчас он одной рукой хочет дотронуться до святого, а другой – полапать её за задницу. И впрочем, что это за святой такой, чья мораль запрещает лапать задницы?! Толя посмотрел на Нинину фигуру сверху вниз. Он снова хотел её, даже острее, чем раньше: хотел смять в объятиях её плечи, грудь, живот, искусать шею, губы, схватить в кулак пропитанные сладким потом волосы и внюхиваться в неё, хотел высечь из неё крик, хотел сделать ей больно, уничтожить её, унизить её и отца, и, наконец, хотел умереть в ней. Молитва стихла. Он обернулся к занавеске – тень двигалась.

– Он идёт! – громким шёпотом сказал Толя.

– А?

– ***-на! Бежим!

Спрыгнув в сугроб, Толя схватил Нину за руку, и они побежали – но почему-то не обратно к сараям и к дырке в заборе, а через двор и входную калитку на улицу.

– Не оборачивайся! – со смехом крикнула Нина, но Толя, наоборот, хотел обернуться. Он думал, что увидит святого скромно стоящим на крыльце под раскачивающейся лампочкой, но там никого не было. Тогда Толя даже остановился, ожидая, что, может быть, он выйдет позже. Но в облике избушки ничего не менялось: секунду, полминуты, минуту…

– А может, мне и показалось, – признался он.

– Да по***у-у, Толя, ты там залип и так на полчаса. Пошли, я закоченела.

– Это же твоя идея была.

– Ну и что? Чё не взбредёт в голову по накурке, – она засмеялась. – Ты чё, никогда не курил, что ли?

– Курил, но давно. После института уж как-то не доводилось.

Они свернули с Удальцова и наткнулись на какого-то прохожего. Толя не обратил на него внимания, но мужчина узнал его.

– О! Опять нежданная встреча! *** себе! Столько лет не видались, и тут второй день подряд.

– А, привет, Лёх.

Они пожали руки, и Толя шагнул было дальше, но бывший одноклассник остановил его.

– А чё ты от меня вчера с****лся так? Я не понял этого, Толик.

– Да чё-то замёрз.

– Ну ни*** себе. Встречаемся первый раз за ***ву тучу лет, а он замёрз, нормально? – Лёха явно был поддатый и обратился уже к Нине.

– Лёша, о*****сь, мы правда замёрзли, – сказала она.

– О, ***, это ты. Не узнал, – мрачно сказал Лёха. – Как оно?

– Нормально. Шагай куда шёл.

– Я уж сам порешаю, куда мне, – он икнул, – шагать. Чё, Толь, как оно? На малой родине?

– Отлично. Слушай, ты извини за э-э, вчера, я просто устал тогда с дороги…

– Да по***, пошли бухнём щас.

– Не, мы домой.

– А чё так? Детское время.

Толя шагнул дальше, но Лёха толкнул его, поставив обратно на то же место.

– Меня вот Ленка выгнала, сказала: «Иди с собакой гуляй. Думай, ***, над своим поведением». Я иду и думаю.

– А где собака?

– А тут ты мне встречаешься. Пошли, потолкуем, посидим… Ты меня вчера так угостил хорошо, Ещё, может быть, есть деньжатки?

– Да где собака-то?

– Да *** с ней с собакой, ***! Почему вам всем собака важнее человека, я понять не могу?! – Лёха воздел руки, произнося эту драматичную фразу. – Дай денег, а? Будь человеком. Ты же из Москвы, у тебя ж их до***, а?

– Нет, – мрачно ответил Толя и пошёл дальше, но Лёха догнал его и встал поперёк дороги.

– Так, ***! Стоять!

– Лёха, о*****сь от него, чё те надо от нас? – сказала Нина. – Иди домой к жене.

– Тебя не спросили, прошмандовина!! – взревел Лёха, и тут же упал. Толя сам не понял, как сделал это, но он вложил всю силу в удар и попал точно в челюсть. Лёха приподнялся, тряхнув головой, и пробормотал:

– Ну, я щас б**** тебя…

Толя понял, что не сможет снова ударить его рукой, а вот ногой ничего страшного – в темноте даже не совсем было понятно, что это человек. Ботинок очень легко стал ходить туда-сюда… Ему казалось, что всё происходит довольно медленно, хотя на деле он наносил резкие, точные удары, целился в голову.

Он понял, что бьёт уже в холостую только после того, как зачерпнул снег носком. Ботинок отлетел в темноту. Когда холод лизнул пятку мокрым языком, ярость понемногу отпустила его, и он без сил упал на снег, пропитанный тёплыми кровавыми ручейками.

Лишь теперь он снова чувствовал своё тело – на протяжении нескольких минут ударов оно куда-то подевалось. Оказывается, Нина мёртвой хваткой вцепилась в его руку и орала всё это время. Загорелось даже несколько огоньков в окрестных домах, но никто не вышел.

– Где мой ботинок?

Не дождавшись ответа, Толя поднялся, попрыгал на одной ноге, опуская руки вниз в поисках, но ничего не нашёл. Вскоре он упал на Лёхино тело.

– А, во.

Сидя на Лёхиной спине, он кое-как натянул ботинок и попросил Нину помочь встать.

– ***, сам себе помогай! Ты ******ый?! Ты его чё, убил, что ли?

Она испуганно нагнулась к Лёхе.

– ***ня, вроде дышит. П****ц, братик! Ты чего хоть?!

– Сам не пойму, – Толя пожал плечами. Странно, но сейчас, когда злоба полностью вышла из него, он чувствовал облегчение и ни следа раскаяния. Больше того, он ощущал себя протрезвевшим, даже как будто отмывшимся от чего-то.

Толя и не хотел разбираться, что это было. Его ослепило слово, которое Лёха сказал Нине, но на деле, если покопаться, он давно хотел это сделать. Может, ещё со вчера, а может, и со школы – хотел убить их всех, кто лапал его Нину. Ведь она ещё тогда могла бы принадлежать ему.

– Ой, ***…

– Что? Дошло наконец? – спросила Нина.

– Не, не это дошло. Какая-то ***** у меня в голове творится.

Он снова встал на ноги, и они пошли дальше.

– Надо тебе ещё дунуть. А то пипец спятил.

Толя понимал, что ещё дуть ему, наоборот, не надо, но он решил помолчать и не спорить. И так слишком много мыслей. Он вдруг понял, что у него болит кулак. Посмотрел на свою руку. Нина уже приготовила для него пайп.

– У тя чё, с собой? Прям тут?

Они покурили, не отойдя от Лёхи даже на десяток метров. Вскоре тот зашевелился и встал.

– О, очухался. А я реально боялась, что ты его того…

– Да не, я ж легонечко. Ох…

– Тяжело идти? Давай помогу.

Почему-то ноги стали плохо слушаться, и Толя опёрся на Нинино плечо и заковылял, как будто это его избили, а не Лёху. С каждым шагом он терял последовательность происходящего: стало казаться, что стычка произошла раньше, чем их поход к дому святого, и что бил он не Лёху, а надменного мужика из Питера… и что рядом с ним не Нина – его названная сестра, – а Лиза, и это её он самозабавенно лапает за задницу… Но ведь у Лизы нет такой охрененной задницы? Тогда кто это? Неужели одна из многочисленных старух этого городка?.. ***, а что я тут делаю? Ведь я не за этим приехал. А зачем? Как я тут оказался? Что это во мне?.. Что это хрустит, булькает?..

Потом Толю бросили на кровать, и он уснул.

Глава седьмая

– О**еть, – сказал Толя, сообразив, наконец, где он и сколько времени.

На кухне была слышна какая-то возня. Он поднялся и заглянул туда прежде, чем пойти в туалет. Но это оказался не Чапа, а пара котов, ковырявшихся в миске с кормом. Умывшись, Толя на всякий случай исследовал остальную часть квартиры, но хозяина нигде не было. В этот раз он даже не пошёл к дому святого – какой смысл? Был почти полдень.

Больше всего его удивляло, что он не помнил, как дошёл сюда. Всё-таки от того места, где они последний раз курнули и его накрыло, до Чапиного дома было минут тридцать ходьбы, и почти ни одной из них он не помнил. Разве что ладонь до сих пор помнила сладкую упругую Нинину задницу. Воспоминание заставило улыбнуться, но ненадолго – что сказать шефу? Третий день без результатов. Но попытка совести проклюнуться была напрасной – Толя понял, что ему насрать и на шефа, и на задание, и вообще на всё.

Он улёгся на кровать и включил на телефоне ютуб. Стал смотреть смешные ролики. Так прошло минут сорок. Потом пришёл Чапа.

– О, здарова! – сказал он, усаживаясь на табурет возле Толиной кровати.

– Привет. Слушай, как я вчера пришёл?

– Куда?

– Ну, сюда.

– Да *** тебя знает. Я дверь не запирал. Даже не знал до утра, что ты тут.

– А-а, понятно. А ты где был?

Чапа загадочно полуулыбнулся и потупил взгляд.

– Чё? – Толя нахмурился. – Чё такое?

– ***, ты ржать будешь.

– Ну? Илюх, говори, не *** вола!

– Да это всё ты… заронил в меня, ***** – Муха, зерно сомнения. Вот я и пошёл.

– Да куда?!

– Да к Вадичке этому!

– К святому? Ё****о, – Толя откинулся на подушках и засмеялся. У него стало колоть в висках, и он перестал смеяться. – Ну и чё? Попал?

– Попал.

– Серьёзно?! И как он?

– Да как тебе сказать… толком ничё не сказал. Велел, знаешь что? Раз, говорит, ты не верующий, то вот тебе епитимья.

– Кто?

– Епитимья, ну это покаянная такая ***** типа. ***, погугли! Короче, на, говорит – читай каждый день, сорок дней, молитву с утра и вечером. Прочитаешь – приходи.

– Ни***а не понял. А смысл? Если ты не верующий?

– Вот не знаю…

– А что ты у него спрашивал-то?

– Да всё про то же. Про родителей.

– ***. А чё с ними? Они же это… ну…

– Да этот вопрос и задавал, – Чапа опустил взгляд в пол, как бы винясь за слабость своего атеизма, – типа есть там чё или брешут.

– Ну, так и спросил?!

– Нет, конечно, но смысл такой был.

– Понятно. То есть ты думал, он чё, типа спиритический сеанс тебе сделает?

– Да ни*** я не думал. Просто правда было интересно: почему они так рано ушли, например? Почему у меня такое чувство, что … – он надолго замолчал.

– Что «что»?

– Что они не всё успели… ***, ладно, Толь, тебе не понять.

Чапа поднялся и, качая головой, ушёл на кухню. Теперь там поднялся громкий, явно не кошачий шум.

«А чего это мне не понять? – удивился Толя про себя. Он только теперь заметил, что вчерашняя пляска мыслей продолжается, и окружающие звуки прокладывают им зыбкую дорожку. – Кажись, меня ещё не полностью отпустило, но теперь это на пользу. Почему на пользу?..» На это он ответа не знал. Но и ладно – ещё найдётся ответ. Толя махнул рукой и решил ещё посмотреть ролики с ютуба. Где-то в середине дня позвонил шеф.

– Ну что там, Толя?

– Пока без больших успехов.

– Это как так? – в голосе шефе послышались металлические нотки. Пожалуй, голос даже стал злым, но Толя понял, что ему наплевать.

– Ну, вот так. Это же святой, а не какой-нибудь… эээ… – Толя не нашёл подходящей замены слову «терпила». – Он, во-первых, сразу к себе не пускает: надо занять очередь, заполнить анкету, потом только попасть. Но и там он сразу не даст того, что ты попросишь. Вот, допустим, мне велел читать молитвы…

– Так, ты мне зубы не заговаривай, – оборвал его пространный рассказ шеф. – Ты с ним всё-таки встречался, значит?

– Ну-у, да.

– Так да или не да? Я не понимаю, Толя. Если разговаривал, то почему не позвонил? У тебя же простое задание – договориться обо встрече для меня, вот и всё.