Текст книги "Готика. Провинциальная версия"

Автор книги: Константин Кубанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава 6. Сало.

В восемь тридцать этот пациент подошел к запертой двери, встал неподалеку, прислонившись к стене, скрестил на груди руки и принялся ждать. Осунувшейся, серая, с болезненным, не ровным оттенком кожа и тяжелые мешки под глазами, свидетельствовали, скорее, о нездоровом образе жизни, чем о его возрасте. А в общем, во внешности этого человека не было ничего примечательного. Лет сорока пяти. Среднего роста. Не красавец и не урод. Не толстый и не худой. Одет он был в спортивные брюки и потертую куртку поверх клетчатой байковой рубахи, которые не позволяли заключить, пришел ли он с улицы, или был пациентом – аборигеном этого стационара, принявшим больничные правила, как жизненный устав. Словом, незаметный, серенький человечишка по фамилии Сало.

Без одной минуты девять Родионов буквально ворвался в свой кабинет. Тут же выскочил из него. И снова понесся по лестнице, теперь – вниз, оставив дверь приоткрытой.

“Вот подарок! И отмычка не нужна”, – принимая удачу, как должное, почти равнодушно подумал Сало про себя.

Он повел правым плечом, вильнул бедром, меняя центр тяжести туловища, и сделал первый шаг. Выждав еще с полминуты: а не вернется ли Родионов, чтобы исправить свою оплошность и запереть дверь на замок, нет, не вернулся, покрутив тонкой шеей по сторонам и пожав плечами – он-де и сам не понимает в чем дело, говорил этот жест, он в три шага пересек коридор и, оглянувшись в последний раз и убедившись, что никто за ним не подсматривает, бесшумно проскользнул в не запертую дверь!

Светлый плащ был небрежно брошен на спинку стула. Коричневый бумажник наполовину торчал из кармана, словно не помещается в нем. Его лосиная кожа, сохранившая тонкий орнамент естественной фактуры, бросалась в глаза.

Сало на мгновение замер, прислушавшись, а затем, не нагибаясь, лишь выбросив вперед правую руку, которая оказалась на удивление длинной и заканчивалась большой широкой кистью, легко выхватил темный прямоугольник из складок материи и, на ощупь убедившись в его объеме, спрятал себе за пояс. В следующую секунду, резко развернувшись, он вышел.

Автоматический замок на этот раз не подвел. За спиной раздался аккуратный щелчок.

Семь минут десятого. В это время больные обычно завтракают, а сестры и доктора, пользуясь отсутствием в отделение заведующего, пьют вторую чашку кофе и курят.

Так получилось: о том, что нежданный посетитель побывал у него в кабинете, Павел так и не узнал.

Держа левую руку у пояса, декларируя: там – болит, Сало прогулочным шагом дрейфовал по коридору. Проходя мимо палат, он заглядывал в приоткрытые двери и дружелюбно улыбался, иногда обмениваясь с кем-то парой ничего не значащих фраз: “Как дела, как самочувствие, пока не лучше, ах, лучше, вот видите, дождались, дело – к выписке, и у меня, и у меня, а как же…”

Зайдя в туалет, дождавшись пока освободится единственная кабинка, он плотно прикрыл за собою дверь, передернул задвижку и облизался, прежде чем запустил руку себе в трусы и извлек оттуда портмоне. Содержимое стоило риска, по сути, мизерного. Три тысячи с мелочью! Восхищаясь собственной удачливостью, Сало еще раз с удовольствием пересчитал купюры – три тысячи сто двадцать два рубля. Он хотел бросить портмоне – не нужный и опасный предмет – в мусорное ведро, но, проведя пальцами по мягкой, хорошо выделанной поверхности, передумал – прельстился дорогою вещью.

“Новый. Чуть запачкан по краю. Ржавчиной, что ли? Пустяк. Почти не заметно. Ототрется”.

Он даже принюхался и констатировал, пахнет свежей кожей.

“Продам дорогушу с оказией. Да и оставлять его здесь, пожалуй, не стоит. В унитаз не проскочит, в ведре – найдут. Оставлю себе”, – взвесил он все за и против.

Но деньги – не все. Помимо денег в отдельном кармашке он обнаружил несколько цветных фотографий размером девять на двенадцать и календарь, сложенный вдвое. Календарик карманного размера. На текущий год. Мятый и потертый. Несколько чисел – обведены. Обычное дело. Человек не полагается на свою память и чтобы не позабыть даты, отмеченные в его жизни событиями – мало ли о чем не следует забывать: о деловых встречах и днях рождений близких, о днях траура, об отъездах и приездах, о тайных свиданиях… когда критические дни у жены, а когда – у любовницы, человек делает простые пометки: кружочек, черточка, галочка. И какое Петру Сало дело до этих дат? Но, повинуясь неведомому инстинкту, он вернул календарик на место – запихал его в кармашек, а сам принялся с интересом рассматривать фотографии. А с фотографий на него смотрело лицо…

“Пожалуй, разные лица, – решил он, присмотревшись повнимательнее, – наверное, братья или близкие родственники”.

И в самом деле, лица людей, запечатленных на фотографиях, удивительным образом напоминали друг друга – общим выражением. Выражением сфинкса, смотрящего на пески. Оно неизменно присутствовало в чертах каждого. И сняты все фото были в одном и том же месте: на фоне стены, покрытой светло-голубым кафелем.

“В сортире, что ли? Нет. А, наверное, в бане? – щелкнул пальцами Сало. – Точно. В бане. А где еще? Точно братья!”

И он перестал задумываться о том, кто эти люди, чью мрачную сосредоточенность он только что нарушил, бесцеремонно облапав её, но, прислушавшись к голосу, что шел изнутри, не бросил фотографии на пол, не разорвал их, а напротив, сложил в стопочку и тоже спрятал.

“Деньги – есть. Чувствую себя вроде не плохо. Вся статья валить”.

С этой мыслью он опять засунул свою добычу в трусы и, не позабыв дернуть за шнур – спустить воду, вышел из туалетной кабинки.

Глава 7. Стегин

Без семи минут одиннадцать Стегин все еще стоял в дверях областной прокуратуры, не решаясь выйти на улицу, и, шаря по карманам, мучительно размышлял куда подевалась проклятая зажигалка – куда сунул, вроде была.

В это время в его служебном кабинете раздался телефонный звонок.

– Его нет.

Но настойчивый голос – кому он принадлежал, осталось не выясненным – продолжал настаивать:

– Позовите Стегина. Сте-ги-на.

Зинаида Ученик, следователь-стажер, пожав полными плечами, поправила очки, сползшие на курносый носик-пуговку, и позвонила по местной линии на вахту в смутной надежде, что Стегин еще не покинул здания.

Сержант-дневальный ответил на звонок:

– Да. Нет. Вышел, но не ушел. Стоит. Ищет. Что? Думаю, спички. Нет, я – не курю.

Сержант положил трубку и громко, чтобы было слышно и на улице, крикнул, обращаясь к Стегину:

– Товарищ капитан, Вас просят подняться. Срочно.

Стегин вытащил сигарету изо рта, что так и не довелось раскурить, аккуратно вытер ослюнявенный фильтр платком и вложил её в пачку. И только затем, озабоченно вздохнув, направился к лифту.

–…Покушение. Раздатченко. Убиты…

Неизвестный абонент сообщил, что несколько минут назад предотвратил покушение на господина Раздатченко.

– Я не ошибаюсь, вы говорите о Раздатченко Валентине Валентиновиче, кандидате на пост губернатора? – поинтересовался Стегин.

– Вы знаете другого? – сухо поинтересовался голос.

Не беспокоясь о хронометраже времени телефонного звонка, а значит о том, будет ли предпринята попытка установить адрес откуда он сделан, не опуская мелкие детали, а, наоборот, подчеркивая их, неизвестный информатор описал место, где произошло двойное убийства, и место, выбранное снайпером, якобы им самим, а также тип и калибр оружия, коем снайпер, то есть он, воспользовался. И все в совокупности не оставляло сомнений в достоверности этих сведений.

О содержание телефонного разговора Стегину, естественно, пришлось доложить.

Карапоганов М., заместитель главного прокурора области, курировавший уголовные дела, выслушав Стегина, сощурил и без того узкие азиатские глаза-щелки, и задумчиво произнес:

– Он тебя знает!

–Вероятно, товарищ подполковник, – осторожно согласился Стегин.

Было ясно, звонок сделан неспроста. Некто, намереваясь сотрудничать с милицией, именно так был расценен факт передачи информации, предпочитает иметь дело с тем, кого знает лично.

– Необходимо выяснить кто он, звонивший. Возможно, на сегодняшний день это главное. Мобилизуй для этого все ресурсы. И свои мозги, кстати, тоже. Потому что положение серьезное. Обрати внимание: произошло двойное убийство средь бела дня и накануне… Ну, Стегин, чего мы все ожидаем? Что у нас произойдет в городе через три дня, а?

– Понял, товарищ подполковник. Накануне выборов!

– Правильно. Вижу, усек. И выходит, ты политически грамотный и соображаешь, какой поднимется резонанс, если окажется, что этот инцидент и в самом деле есть не удавшееся покушение на Раздатченко. Шум поднимется на всю страну. Впрочем, мы шума не боимся.

– Понимаю!

– Действуй! Не задерживаю, – бесстрастно произнес Карапоганов М.

– Есть.

Двое молодых оперативников все еще бродили по склону холма, безнадежно надеясь наткнуться на что-либо, представляющее хоть какую-то ценность для следствия: след на грунте, потерянную перчатку, обрывок ткани, что зацепился за голой куст акации в момент бегства, смятый клочок бумаги, а на нем – номер телефона… Да хоть что-то! Что? Чужие плевки, повисшие среди тоненьких заточенных веточек и застывшие на холодном ветру, да посуда: опорожненные бутылки из-под водки и дешевого вина, да пивные бутылки – целые и разбитые, да мятые алюминиевые банки разнообразных калибров – на двести граммов, на треть литра, на поллитра. И только. А склон становился все круче и пробираться меж деревьев становилось все труднее – ноги заплетались, задевая о колючий кустарник.

– О, блин! – выругался высокий худой парень с интеллигентным лицом в короткой рыжей куртке, споткнувшись о голый корень старого клена, что вылез из-под землю и напоминал удава, греющегося на солнце, готового сбросить старую шелушащуюся кожу. Он двигался метров на шесть впереди своего напарника и полного своего контрвизави – коренастого крепыша по прозвищу Зуб.

– Чего, Вась? Нашел что-то? – отреагировал Зуб моментально.

Зуб был одет в длинный – до середины голеней – умеренно потертый кожаный плащ и для того, чтобы не запутаться в его широких полах, приподнимал их обеими руками.

– Нет. Споткнулся я. А-а, сука, брюки порвал!

– Мне кажется, мы слишком углубились, – рассудительно произнес Зуб. – Следует вернуться ближе к трассе.

– Давай пройдем еще метров сто.

– А смысл, Вась? Смысла нет. Пустая трата сил. И времени. Здесь ни кого не было. Слишком далеко. Лучше прочешем еще раз участок вдоль трассы.

– Хорошо, – согласилась Вася, вспомнив о полученном ущербе.

Он сплюнул, избавившись от комка пыли, коей наглотался, тревожа упругие ветви деревьев, и решительно произнес: – Пошли.

Опера синхронно развернулись и медленно, продолжая внимательно смотреть себе под ноги, побрели в обратном направление. До того места, где Бур, присев на корточки под корявый вяз, выронил свой “вальтер” – изящную, сверкающую серебром, смертоносную игрушку, оставалось шагов тридцать. Опавшая листва еще не накрыла его. Но скоро, скоро… И погребенная под жирным слоем перегноя эта вещица пролежит в земле много, много лет, прежде чем некто, испачкав холеные руки, извлечет её на белый свет. И тогда переполненный музейный арсенал пополнится еще одним древним экспонатом.

Аналогичную работу, но по другую сторону шоссе, выполнял Мухин.

Эксперты довольно точно реконструировали схему произошедшего, верно угадав направление, откуда были произведены смертельные выстрелы. Отправившись в поиск приблизительно с того места, где предположительно находился снайпер, Мухин не торопясь рыскал из стороны в сторону, делая разброс метров в пять вдоль воображаемой траектории полета пули, и все дальше и дальше удалялся от края дороги. По примятой траве, по свежевзрыхленной земле, по каким-то еще особым признакам или знакам, он старался уточнить место засады, а потом найти… Что? Окурок, конфетную обертку со следами слизанного шоколада, недоеденную горсть картофельных чипсов в разорванной упаковке. Или что-то, что выпало из кармана киллера: бумажник с документами, ключи от квартиры, записную книжку с адресами и телефонами, медальон с фотографией жены или любовницы. А еще он хотел бы отыскать оружие, оставленное преднамеренно или утерянное. А еще… Нет, по правде говоря, ничего из перечисленного он найти не надеялся. Большее, на что он рассчитывал это на помятый и надорванный билет на троллейбус. На что еще? На магазинный чек или, еще лучше, на чек с заправочной станции. Стеклышко от ненароком разбитых очков? Хорошо бы! Носовой платок или бумажную салфетку со следами слизистых выделений: соплей, мокроты, спермы, содержащих в себе баснословное количество информации, или… Да хоть что-нибудь! Но – ничего! Кроме множества отпечатков пальцев в “шестерке” и в “девятке”. И уже известны их владельцы! Кроме двух трупов, что в ближайшие часы наверняка будут опознаны. Кроме того известного факта, что у “нивы”, покинувшей место происшествия – марку машины уточнили, ориентируясь на следы протекторов, оставшихся на неплотном грунте по краю дороги, повреждены правое крыло и правая дверь. Эту машину уже более двух часов настойчиво разыскивали. Правда, пока не результативно. И было известно, что была еще одна машина! Крупная: АЛКА, КамАЗ, фура, рефрижератор. Такую могли заметить сотрудники ГИБДД на ближайших постах ДПС, встречные водители, служащие автозаправочных станций, пешеходы – в общем все те, для кого ежедневный маршрут монотонен и скучен, но каждый экстраординарный предмет на его фоне, как яркий мазок на сером грунте незаполненного холста. Надо только отыскать наблюдательных и умных. Потом все станет просто! И в целом – всего много! Очень! И телефонный звонок, улыбнулся Мухин своим мыслям и, заметив, что подъехал Стегин, развернулся и пошел на встречу следователю.

– Новости есть? – спросил Стегин, перепроверяя ту информацию, коей владел сам, делая однако допуск на время, пока он был в пути. Вдруг за последние пятнадцать минут что-то произошло, что-то изменилось.

– Нет, – Мухин бросил быстрый взгляд на часы. – И, честно скажу, думаю, что мы их упустили. Опоздали! Точно. Не возьмем уже. Все! Фенита!

– Посмотрим, – и согласился и не согласился Стегин, в душе признавая очевидный факт – коль не удалось выйти на след убийцы/убийц сразу же, в первые полчаса, максимум – час, по горячим следам их уже не взять. – От машины, наверное, уже успели избавиться. Как ты считаешь?

– Точно! Крыло и дверь выправили. Или заменили. И уже перекрасили, – угадал Мухин мысли следователя.

– Прав, – качнул подбородком Стегин, настроения спорить у него не было, – при условии, что “нива” эта имеет прямое отношение к произошедшему. А вот если она оказалась на месте по случайности, дело – другое. И стоит…

– Да вы что, товарищ капитан! – Мухин бесцеремонно перебил Стегина. – Вы же сами в это не верите! Случайность! Ха! Все разыграно по секундам! Представьте ситуацию: автомобиль вырывается из-за поворота… Столкновение! Суматоха! Три выстрела! И на все про все – минута! От силы – полторы. И мы имеем два чистых трупа! – он рубанул ладонью по воздуху. – Случай? Нет! Все по плану! Отвечаю! А машина – угнана. Владелец, небось, уж заявил. Пари?

– Не стоит. Все правильно, – примирительно сказал Стегин. – Логично.

– А то! Нет, нам придется браться с другого конца. Во-первых, искать профессионала! Таких – мало! Во-вторых, выяснить, кому выгодно убрать Раздатченко, – пояснил Мухин.

– Хорошо. И кому же он помешал?

– Таких наберется с десяток-другой. Среди них – заказчик. В третьих… Кто же, черт возьми, вам звонил?

– Не знаю, – вяло отозвался Стегин, почесывая нос. Это привычка была ему свойственна при определенных обстоятельствах.

– Ясно. Темните, – подметив характерный жест, кивнул Мухин. – Обидно.

– Конечно.

– Ага. Шутите?

– Разумеется. Зачем мне темнить?

– Мало ли. Вдруг у вас тайное задание, – продолжал гнуть свое Мухин.

– Не говори глупости. Надоел, – оборвал Стегин беспредметные препирательства. – Что еще?

– На первый взгляд всего полно, – перешел на деловой тон Мухин, тонко почувствовав смену настроения начальника. – Но чует мое сердце, это – глухарь! Тот, кто работает так, не попадается. Снял двоих в один момент, а? За пару секунд. Это – уровень! Это – профессионал! – Мухин присвистнул, выражая свое восхищение. – А ведь убиенные – тоже не промах. Один из них спецназ. Точно! Вон тот, что подальше лежит.

Двумя пальцами и зажатой между ними сигаретой Мухин небрежно указал в сторону Винта.

Стегин перевел взгляд. Оба трупа, укрытые простынями, по-прежнему лежали на земле. Материя, вобрав в себя влагу тумана, казалась серой и грязной.

Это просто пасмурный, несчастливый день, подумал Стегин, рассеянно отметив эту деталь.

– Что значит спецназ? Почему спецназ? Установили личность? – спросил он после короткой паузы.

– Нет. Личности потерпевших пока не установлены. Работаем, – покачал головою Мухин. – По косвенным признакам. Татуировочка у него специфическая на правом плече: военная, не воровская. А в левой подмышке – группа крови. И перчатки на руках одеты красноречивые. Такие, знаете ли, с обрезанными пальцами. Как у гонщиков. Для чего? Чтобы ни что не мешало чувству осязания. Чтобы провод детонатора чувствовать папиллярами. Он, говорят, вибрирует. Не правда? Не вибрируют? Ну, значит, чтобы надежнее держать оружие: автомат, пистолет, нож. Чтобы из вспотевшей ладони не выскользнула граната. Чтобы руль держать крепче, а при случае – ткнуть в глаз пальцем и выковырять его ногтем, не раздавив. А на отпечатки, мол, наплевать, потому я – спецназ! В общем, этот парень определенно кое-где побывал! А, может, он вовсе ни какой ни спецназ, – неожиданно заключил Мухин.

Улыбнувшись и кивнув Мухину в ответ, впрочем, не пропустив мимо ушей все то, что тот изложил, Стегин направился к трупам.

Неподалеку маялся, не зная, чем еще себя занять, мед.эксперт Игорь Прокопьевич Долькин. Осмотр мертвых он закончил минут сорок тому назад. Теперь он ходил вдоль обочины, загребая носками ботинок опавшие листья, беспрестанно курил и, питая свое воображение теми впечатлениями, что оставляла ему его ежедневная работа, давно ставшая рутиной, в ярких красках представлял себе, что происходит внутри его собственного, вполне живого еще, организма: легкие, адсорбируя на себя запредельные дозы никотина, черствеют, морщатся и покрываются черными выгоревшими кратерами, сосуды, еще не давно эластичные, чутко реагирующие собственной вибрацией на любое изменение его, Долькина, настроения, постепенно каменеют, метаморфозируя в сухие ломкие веточки. Словом, он чувствовал себя приговоренным к смерти. Но перебороть себя не мог. И прекратить курить не мог. У него осталась последняя сигарета. Долькин обрадовался, увидев Стегина.

“Стрельну пару. Не меньше, – подумал он, в душе рассчитывая на большее, и загадал. – “Прима”, пусть будет “прима”, но – в твердой пачке. Хорошо, Господи? Договорились, а?”

– Привет, капитан.

– Привет, Прокопыч.

– Холодно.

– Что? – задал Стегин лаконичный вопрос.

– Да вот, добрых два часа здесь торчу. Сигареты кончились. Не холодно, но промозгло, – начал жаловаться Долькин, левой рукою машинально поправляя пестрое фланелевое кашне, петлей лежащее на шее.

– Понимаю. Но я – о нем!

Носком ботинка, чистотой и блеском тот выгодно отличался от аналогичной части гардероба утомленного Долькина, Стегин указал на неподвижное тело, лежащие поближе:

– О нем! Расскажи мне, пожалуйста, что-нибудь интересное.

– А что один, что другой, – флегматично отозвался Игорь Прокопьевич, отчетливо понимая, что время для главного вопроса еще не наступило, и что вожделенную пару сигарет, а может и полпачки, легче получить в обмен.

– Два трупа, значит. В одном две дырки: в грудь зацепили, а потом, когда он лежал, в лоб; во втором одна – точнехонько в сердечко.

– Ого, – Стегин присвистнул. – Класс!

– Профессионал! – согласил Долькин, повторив мнение, что уже высказал Мухин.

– Шрамы, рубцы? Особые приметы?

– Татуировку у одного.

– Знаю. Мухин доложил. Что-то еще?

На лице мед. эксперта застыло выражения задумчивости, которое вскоре сменилось явным раздражением:

–Я осмотрел открытые части тела. Причина смерти? Она очевидна.

– Ах, очевидна, – вздохнув, согласился Стегин.

– Вот и я говорю… Погоди-ка! – вдруг радостно воскликнул Долькин. – Вспомнил!

– Ну?

– Дай-ка сигарету, – с удовольствием и одновременно невзначай произнес Долькин фразу, вертевшуюся на языке.

Вспомнил! Как же, мысленно усмехнулся Стегин, понимая, что деталь, о которой, выдержав положенную паузу, Долькин собирался ему рассказать, уже зафиксирована в том коротком отчете, что пробубнил под тихий шорох двигающихся катушек, мотающих тонкую полоску магнитной пленки, замерзший и уставший мед.эксперт. Но – таковы правила, и Стегин вытащил пачку сигарет и ловким щелчком выстрелил из неё одну единственную штуку.

– Слушай, не томи, – попросил он, прекрасно понимая смысл глубокомысленного молчания.

Долькин закурил и от удовольствия рассмеялся.

– Сейчас, сейчас. Глянь-ка на правую руку вон того! Где-то этот товарищ недавно засветился. Точно! Думаю, он голой рукой схватился за лезвие.

– Интересно, – присев, Стегин осторожно взял мертвого за запястье. -Да, вижу. Точно на лезвие?

– Не точно. Может, например, на горлышко разбитое напоролся.

Стегин скривился. Неопределенности ему не нравились.

– Или на заточку, – немного помолчав, добавил Долькин.

– Лезвие, бутылка, заточка? Поточнее установить характер повреждения нельзя?

– Можно, конечно, попробовать, – хитро ухмыльнулся эксперт. – Дело в том, что в наличии воспалительные изменения тканей.

– Хватит воду мутить. Вкладывай! – недовольно потребовал Стегин, вытягивать из Долькина каждое слово ему надоело. – Как давно была нанесена рана?

– Да какая там рана! Так, пустяк. А можно у вас стрельнуть несколько штучек? – уверенный в том, что ему не откажут, спросил Долькин. И Стегин опять молча вытащил пачку, что только что спрятал в карман.

– Повреждение кисти предположительно произошло дней десять дней назад. А может раньше. Недели три назад, или даже месяц. В зависимости от того, как его лечили. А вообще-то, его не лечили, – начал рассказывать эксперт. – Потому мы видим здесь воспаление. Ткани изменены: они отечны, гиперемированны, смещены относительно друг друга. Края ран не совпадают. Но представить поверхность предмета, за который он схватился, можно! Еще имеются специфические выделения: гной, сероза, кровь – эта рана понемногу кровоточила до последнего. И выходит, куда бы он пятерней своей ни лазил, он везде оставлял след!

Стегин внимательно слушал и удивлялся своему настроению. Что-то было не так. Отсутствовало чувство уверенности. Почему? Что-то тревожило и туманило ту чистоту мысли, с коей Стегин привык начинать расследование, и коей, в тайне от других сотрудников прокуратуры, гордился. Что? Телефонный разговор, ответил он сам себе.

Долькин замолчал и принялся сосредоточенно курить.

– Спасибо, – бросил Стегин.

– А-а, – отмахнулся Долькин.

Всецело погрузившись в размышления, Стегин сделал пару кругов вокруг тел.

Они уже потеряли человеческие очертания: расплылись, растеклись, словно кляксы густого тумана, упавшие с кончика пера, что омакнули в тучу, и стали похожи… Они были похожи на двух старых спящих псов – грязные и усталые псы лежали, подоткнув под себя хвосты, спрятав морды под передние лапы.

Внезапно Стегин остановился, нагнулся и приподнял край замызганной матери и заглянул ему в лицо.

Он увидел посмертную маску: тяжелая челюсть отвалилась книзу, язык вывалился наружу, зрачки сухих глаз стали неподвижны. Смерть всегда выглядит неприглядно, настигла ли она героя или же подонка, и судить о том, кто есть кто на основании мимолетного взгляда, брошенного на застывшие черты, неправильно и, главное, не профессионально. Одно он мог сказать определенно, этого человека он не знал. Он не из тех, кого Стегин задерживал и допрашивал, кто стрелял в него или метил ножом, он не сталкивался с ним в длинных пустынных коридорах прокуратуры и в залах судов. Стегин ни разу в жизни не видел его фотографию. Он его не знает.

Стегин посмотрел в лицо второму мертвецу, это был Винт, и еще раз убедился в особых качествах снайпера. Пулевое отверстие, что зияло у того во лбу, отклонилось от средней линии всего на полсантиметра.

“И этот тоже не знаком”, – уверенно решил он.

Он выпрямился и огляделся.

– А чего, собственно, мы ждем? – не обращаясь ни к кому конкретно, спросил он. – Почему их не увозят. Увозите! Вы закончили?

– Заканчиваем, – поправил его Мухин. – А вообще-то, мешки ждем.

– Какие мешки? – не понял Стегин.

– Пластиковые, черные. У нас не оказалось. Израсходовали. Но я уже отзвонился. С минуту на минуты подвезут. И сразу – в морг, – объяснил Мухин.

– А-а.

Стегин сообразил, речь идет о мешках для трупов. Он вспомнил, согласно последней инструкции увозить не защищенные тела с места событий не положено.

– Не положено! И это – правильно. Мертвое тело по сути – улика, – продолжал свои рассуждения Мухин, не замечая, что Стегин не слушает его. – Как и всякая улика, тело должно было быть изъято, то есть изолировано от воздействия внешних факторов. А что может случиться в дороге? Авария, нападение, землетрясение, взрыв. Все!

А Стегин, лишь в полуха вслушиваясь в поток слов, выдаваемый Мухиным, размышлял по-прежнему о телефонном звонке. Не отправлен ли он по ложному следу? Неудачное попытка покушение на Раздатченко? Но ничто пока не подтверждало информацию, сообщенную ему неизвестным абонентом.

И на этот раз, из задумчивости следователя вывела трель телефонного звонка. Стегина вызывали. Его требовали. Его хотели.

– Стегин. Слушаю.

– ?

– Один задержан, – ответил Стегин на вопрошающий взгляд Мухина, прикрыв микрофон ладонью.

Мухин с пониманием кивнул:

– Кто?

– Водитель КамАЗа.

– Отлично! Хотя я думаю, этот уйдет в глухую молчанку, – задумчиво протянул Мухин после короткой паузы.

Стегин закончил короткий разговор и лихо щелкнул крышечкой мобильного.

– Почему? – нахмурился он. Мнением опера пренебрегать не стоило.

– Мы на него ничего не имеем. КамАЗ стоял вон там, – показал Мухин куда-то в бок. – Чего ему колоться?

– Далековато, – согласился Стегин. – Однако, посмотрим.

– Водитель КамАЗа из машины носа не показывал, – продолжал настаивать на своей точке зрения Мухин.

– Факт?

– Факт! Отпечатков обуви не обнаружено, – объяснил Мухин.

– Хорошо. Будем считать, что – факт, но вдруг какая-то зацепка, а? По всякому бывает.

– Бывает.

– Иногда там, где не ждешь. Да?

– Да, – охотно подтвердил Мухин.

– Вот видишь! Тогда – я поехал, – улыбнулся Стегин.

Пожав руку Мухину, кивнув Прокопычу, махнув рукой операм, стоящим поодаль, капитан Стегин заспешил к своему УАЗу. Неподкупный центурион, уверенный в своей правоте. Подтянутый. Легкий. Окрыленный. Подгоняемый маршем, звучащим из сердца.

***

КамАЗ уныло стоял неподалеку от двухэтажной милицейской будки. Как раз под тем здоровенным плакатом, что желал счастливого пути каждому, покидающему славный город Волгогорск.

Для начала Стегин обошел машину кругом. Ничего примечательного. Массивная резина – ему повыше пояса будет. Да как же её менять, тривиально подивился Стегин: “Вот труд-то! Дальше?” Через ветровое, устремив взгляд на дорогу, Сталин… Лукавая улыбка, холодные прищуренные глаза, пышная с проседью шевелюра – блеклые, выцветшие цвета на овальной металлической пластине за лозунгом, выведенным черным курсивом: за Родину, за Сталина. Стегин остановился. Немного подумав, он открыл дверь, вытащил портрет и, и не посмотрев на изображение повнимательнее, отбросил его в сторону. Дальше? Пустая выщербленная дорога, грязь. Граница Волгогорска. Дальше?

Обернувшись, Стегин обратился к сержанту, маячившему у него за спиной:

– Рассказывай.

Машину задержали на посту ГИБДД, расположенном на границе Волгогорска, почти случайно. Младший сержант ГИБДД Виктор Канарейкин, для друзей – Витек, остановил грузовик беспричинно, только потому, что не подвернулась в тот момент иномарка, несущаяся мимо с не допустимой скоростью. Или навороченная “девятка”. Или поблескивающая серебром “шеви”. Или респектабельная “десяточка”. Или иное приличное авто. Ну а что взять с шоферюги в мятой клетчатой рубахе под засаленным пиджаком? Но черно-белый жезл описал в воздухе полукруг, и как по мановению волшебной палочки машина-махина, и без того двигающаяся не быстрее положенных двадцати, сначала замедлила ход и послушно прижалась к обочине, а потом – и вовсе остановилась, обогнав Канарейкина на два-три шага. Канарейкин преодолел это расстояние не спеша.

– Сержант Канарейкин, – мимолетно, словно смахнул с кокарды паутинку, козырнул Витек.

Человек, сидящий за рулем, вобрал голову в плечи.

– Рассказывай, рассказывай, – нетерпеливо повторил Стегин.

– В общем, дежурство как дежурство. Обычное дежурство, – начал сержант. Он нервничал, не понимая пока, что хотел бы услышать капитан, но старался быть лаконичным и рассудительным и от того – сбивался на повторения.

Стегин решил помочь ему.

– Дальнобойщик? – доброжелательно поинтересовался он.

– Никак нет! Работает в двадцать шестой колонне. Она обслуживает заводы ЖБИ. Курсирует по городу. Но путевого листа на сегодняшний день у него нет. Я его спросил, куда он направляется? В ответ – ни слова внятного. Я сразу заподозрил, что-то с ним не так.

– Что?

– Испуган он до смерти. Слова вымолвить не может. А тут как раз по оперативной связи прошла информация: проверять КамАЗы и “нивы”. Я сразу же позвонил в отдел.

– Молодец! – с чистым сердцем похвалил гаишника Стегин. Подобная бдительность заслуживал поощрения. Хотя бы на словах. – Веди его сюда. Поговорим.

Предварительный допрос задержанного Стегин решил провести на месте. Обстоятельства позволяют нарушить некоторые процессуальные формальности, рассудил он. Двойное убийство и еще одно покушение на убийство. В подобных случаях время всегда поджимает. Кроме того, следовало воспользоваться состоянием подозреваемого – еще не исчезло из глаз его выражение загнанного зверька, еще трепещет в груди его перепуганное сердце, и безразличие, глубокое и холодное, как ледниковый период, к собственной судьбе еще не сковало его мозг.

– Имя, фамилия?

– Руслан Муслимов.

– Азербайджанец?

– Осетин.

– Рассказывай Руслан. Что делал, что видел, от кого убегал?

– Я, гражданин начальник, ничего не видел.

– А все-таки, – произнес Стегин, привычно потянувшись за сигаретой.

– Мамой клянусь!

– Не надо, Руслан. Не усложняй, – оборвал его Стегин. Он не повысил голоса, но при этом пристально посмотрел на стоящего перед ним человека – так, что тот вздрогнул. – Рассказывай по-хорошему. Что важно, а что нет, разберусь сам. А ты – давай, рассказывай!