Текст книги "Вечный сон"
Автор книги: Константин Карягин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
– Ну не знаю, Оль.
– А тут нечего и знать! Да, он старше тебя, но надо понимать, что чем старше парень, тем больше он себе может позволить купить, подарить… Это знаешь, как если бы ты копила деньги пятнадцать лет или двадцать. Я уверена, что твоему возлюбленному лет двадцать, если он учится в универе.
– Он не мой возлюбленный! – с негодованием воскликнула я, – двадцать лет?
– А чего, наоборот – это хорошо. Опытнее, решительнее. Ведь они – дурачки, и к двадцати толком ничего не понимают. Поэтому всё равно нужно брать всё в свои руки. Единственное, будь осторожнее.
– О чём ты?
– Чем старше парень, тем больше у него соблазна залезть тебе в трусики.
***
Со встречи со студентами-филологами прошло уже больше недели. Я постоянно думала о нём, даже тайком, с увёрткой спросила у матушки Авдотьи про них, но та сказала, что они больше не придут. Может, и к лучшему. Меньше придётся разочаровываться. Нужно сосредоточиться на встрече с благотворителями, ведь от моего выступления многое зависит и мне доверяют.
Всю ночь не могла уснуть. Соседка Оксана слишком громко дышала и сопела, но это у неё от болезни, от какой не помню. Иногда, я думаю о том, зачем вообще такие люди, как Оксана появляются на свет. Её бросили родители, она болеет всем, чем только можно, она уродлива, она постоянно раздражает окружающих, она всем в тягость. Так зачем? Неужели для того, чтобы другие смотрели на неё в самые несчастные минуты и понимали, что им ещё повезло. Ведь, правда, вместо моих конопаток, я могла бы сейчас также громко дышать и сопеть, болея, неизвестно чем. Интересно, как он там? Спит или делает уроки? Матушка Авдотья говорит, что студенческие годы одновременно тяжелы и интересны. Чтобы всё знать, нужно много читать и работать над собой. Я много читаю, но почти ничего не знаю. Наверное, всё впереди.
Я где-то слышала, что если искренне чего-то хотеть, то желание может исполниться, главное, верить. Но всегда нужно быть осторожным со своими желаниями и грёзами, они могу привести, неизвестно куда. Может, даже в ад.
Он появился в нашем центре «Благословение» опять. Я случайно наткнулась на него в коридоре. Он куда-то шёл, держа в руках целую стопку бумаг. Написал какую-то книгу? Парень заметил меня и помахал мне рукой. Я смущённо ответила тем же. Краснота обожгла моё лицо, но предательские веснушки не скрыть за этим цветом.
– Привет, – бросил он мне, – мило выглядишь.
Я засмущалась ещё сильнее. Прекрати, Лиза, сейчас или никогда.
– Привет, ты тоже, – эти слова стоили мне всех душевных сил.
– Напомни, как тебя зовут?
– Лиза, а те…
– Слушай, Лиза, поможешь? Я ищу вашу настоятельницу, она должна мне поставить подписи за практику. Я у вас тут уже минут десять блуждаю. Не подскажешь, где кабинет?
Я робко кивнула. Как же тебя зовут? Нужно всё брать в свои руки, по заветам Оли. Но моя подруга такая красивая… могу ли я ему нравиться? Смотрит.
– Веди меня, Лиза.
И я его повела. Я взяла его за руку и увлекла за собой. Он почувствовал небольшую растерянность, но поддался. Теперь он полностью в моей власти. Мы шли к кабинету матушки Авдотьи, и я чувствовала жар его руки. Я не отпускала, он не отпускал. Когда мы дошли до нужных дверей, я, наконец-то, посмотрела ему в глаза и быстро поцеловала в губы. Не так, как рассказывала мне Оля, а кротко, почти молниеносно, но с чувством, как мать целует сына, такой поцелуй, который я никогда в своей жизни не испытывала. Он не отстранил меня, лишь недоумённо посмотрел и тихо сказал:
– Ты чего?
Слишком тихо.
– Ничего, – бросила я, и убежала прочь. Но я чувствовала его взгляд на своей спине, я чувствовала, что он неотрывно смотрит на меня. Я ему понравилась?
Ад
«Вы считаете, что в место, которое называется адом попадают после смерти? Такое, своего рода, отложенное наказание? Но вы в этом очень сильно заблуждаетесь, ведь своим неверием, своей похотью, глупостью вы отвергаете Христа, и ад для вас начинается на земле. Уныние, агрессия, скорбь, зависть, прелюбодеяние – разве не это отражение ада в вас самих? Разве не это, сопровождает вас в быту и ваших потерянных жизнях? Тот, кто честен с Богом, честен и сам с собой. Тому награда благодать в пребывании на грешной земле. Современный человек слишком часто пытается кого-то обмануть. Он притворяется в своём неведении о том, что люди сами себе ад…»
А разве другой человек не может превратить твою жизнь в ад?
Вскоре я отправилась на конференцию. Плохо помню своё выступление, но вроде бы всем понравилось. Директор особенно весело шевелил своими усами. Матушка Авдотья улыбалась, а её улыбка кое-чего, да стоит. Вообще, первый год, как я попала в приют, у меня она вызывала какой-то страх. Когда матушка Авдотья на тебя смотрит, складывается впечатление, что ты в чём-то провинился. Как на иконах: вечно осуждающий взгляд. С другой стороны, отец Василий говорит, что невиновных нет, даже Христос делал некоторые вещи, вполне попадающие под понятие «грех», но всегда стоит рассматривать как делалось и для чего. Добро к ближнему – есть высшее благо, и на пути к нему можно немножечко противоречить букве божьего закона. Я не до конца понимаю, о чём говорит отец Василий, но внимательно запоминаю всё, слово в слово. Потом может пригодиться.
Детей, участвующих в выступлении перед благотворителями, очень вкусно накормили. Никогда в своей жизни не ела такой чудесный шоколадный торт! Ещё были тарталетки с клубникой, но их почти все съела Оксана. Куда же ей! Она и так жирная! Но взрослые смотрели и умилялись.
После еды меня и ещё двух девочек помладше усатый директор подозвал к себе и отдельно принёс свои благодарности. Он выразил уверенность, что благодаря нам всё получилось. Приятно! А ещё он, забавно шевеля усами, спросил у нас, какой мы хотим подарок. Мы все начали отнекиваться, но директор настоял. Девчушки попросили какую-то ерунду, а я робко, не надеясь на успех, попросила себе хотя бы какой-нибудь дешёвый смартфон.
– Смартфон? – задумчиво переспросил директор, – что же, это можно. Только если ты пообещаешь, как следует его спрятать от матушки Авдотьи. Пусть будет нашей маленькой тайной.
Я весело кивнула в ответ, забыв о том, что от настоятельницы почти невозможно ничего утаить.
***
После конференции я засыпала с приятными мыслями. Директор не сказал, когда подарит телефон, но такие серьёзные дяденьки с такими солидными усами не могут врать. Значит, скоро я смогу зарегистрироваться в соцсетях, смотреть блогера Олежку, может, даже найду этого студента-писателя.
– Эх! – от счастья я невольно выдохнула вслух. Прислушалась. Оксана не спала, ведь её дыхание было тише обычного.
– А я знаю, о чём ты думаешь, – неожиданно заговорила соседка. Она редко со мной говорила, я ей сразу дала почувствовать мой недоброжелательный настрой, – да, я знаю. Я знаю, Лиза. Ты зря такое делаешь.
– Ты о чём?
– О том, – она кашлянула, – я всё видела. Как ты поцеловала парня, того, что у нас проводил игру. Видела я. Дурочка ты, Лиза. Теперь тебя дьявол в ад за грехи заберёт!
– Чего ты мелешь? Он скорее тебя в ад заберёт, за то, что ты так много ешь! – я чувствовала, как жар обволакивает меня в холодной ночи. Соседка был спокойна, как голос мёртвых.
– Можешь насмехаться надо мной, сколько угодно, но ты делаешь неправильные вещи. Я просто хочу достучаться до тебя, ведь я надеюсь, что твоё благоразумие восторжествует, иначе…
– Что иначе? Ты наябедничаешь?
– Если будет необходимо. Я хочу спасти твою душу. В каждом парне кроется адское начало и желание, а ты, Лиза, ещё и провоцируешь его на это.
– Послушай, тебя и так все ненавидят. Зачем наживать ещё проблем? Все девочки только и ждут, когда ты, наконец, умрёшь от своей болезни! Что? Ты не слышала, как про тебя говорят? Это я к тебе ещё терпимо отношусь, лучше не ссориться с последним человеком, который хотя бы с тобой иногда общается.
Произнесла все эти слова я в горячем запале, не до конца понимая, что говорю. Слишком высокая температура, будто ад уже бродит где-то здесь. Тихая ночь.
– Я всё сказала, – равнодушно процедила Оксана, – если ты продолжишь думать о блуде, я расскажу всё матушке.
– Интересно, – хмыкнула я, – как ты это определишь? Залезешь мне в голову?
– Определю, не волнуйся.
– Знаешь, я мечтаю, чтобы однажды утром я проснулась, а ты – нет. Ты – ужасная, Оксана. Но самое ужасное, что ты – никому не нужна, обуза для всех, а толку от тебя никакого, один вред.
В комнате после этих слов повис молчаливый мрак, наполнивший пространство до самых первых лучей неприветливого осеннего солнца. Мрачная тишина, поглотившая в себя отвратительное сопение моей соседки Оксаны.
***
Через несколько дней матушка Авдотья вызвала меня на разговор. Редко бывает, что в её кабинет дети ходят по радостному поводу. Многие из центра боялись этого момента, хотя в помещении не было ничего страшного: стол, как стол, книги, мебель, разнообразные кресты и образа, причудливые цветовые тона и в углу размером с ребёнка статуя Иисуса Христа. «Подарок от благодарной ученицы, учившейся в нашем центре», – с гордостью рассказывала про него матушка Авдотья. В общем-то, окружение кабинета, как и сама настоятельница, не располагали ни к чему страшному: вокруг всё покойное и благодатное… однако, ты всё равно чувствовал себя, если не на страшном суде, то, по крайней мере, в его преддверии.
– Присаживайся, Лиза, – пригласила меня матушка Авдотья, – у меня к тебе будет серьёзный разговор.
По спине пробежала холодная дрожь. Всё-таки эта сучка, прости отец всемогущий, выложила настоятельнице. Ну ничего, у нас стукачей никто не любит, она ещё попляшет, после того, как я всё расскажу девочкам.
– Лиза, как ты понимаешь любовь? – глядя на меня в упор, спросила настоятельница. В её голосе не было привычной строгой нотки, напротив он казался каким-то новым, невероятно мягким, почти материнским, – я говорю о любви не к ближнему своему, не о братской любви по заветам Христа, а о той неотъемлемой части прекрасного чувства, как любовь между мужчиной и женщиной. Как ты её понимаешь, Лиза?
– Ну… – хотела сказать банальное, но потом задумалась. Как я понимаю такую любовь? Я лишь, знаю, что она есть. Редко, однако есть. Почему я так думаю? Потому что мне давно известны другие стороны. В школе девочки рассказывали всякое. Порно, стыдно, но я смотрела, мельком, но смотрела… Оля говорила о каких-то совсем других сторонах любви… Любовь между мальчиком и мальчиком, девочкой и девочкой, любовь между несколькими людьми… Всё это есть. Но есть и другое: робкий поцелуй, тепло соприкоснувшихся рук, нежный взгляд, единение, совместные мечты, забота, поддержка… Всё это тоже есть, но есть и другое. Что она хочет от меня услышать или что хочет рассказать? Я люблю его, пусть и не знаю имени, пусть видела всего два раза в жизни. Многие части любви доставляют удовольствие. Но любовь – это когда выше удовольствия.
– Ну, – повторила я снова, – не знаю. Правда, не знаю, матушка. Может, что-то божественное?
Наставница улыбнулась. Кажется, она так весь годовой запас улыбок со мной растеряет – их всего штучек пять.
– Лиза, ты хоть и говоришь, что не знаешь, а на деле попадаешь в самую точку. Да, ты права – любовь это одно из немногих явлений, что позволяет искренне почувствовать частичку Бога в другом человеке. Любовь – напоминание о том, что мы – часть чего-то высокого, возможность подняться над греховным миром. Но не стоит забывать, что от любого высокого к низкому всего один шаг.
Настоятельница осеклась и замолчала. Она уставилась куда-то поверх моей головы. О чём-то задумалась. Матушка Авдотья не произносила ни слова несколько минут. А потом, словно вернувшись обратно из своего транса, сказала:
–Приходил парень-студент. Расспрашивал про тебя у девочек. Мне они рассказали. Не знаю, что он хотел, но я попросила его больше сюда не пускать. Ты с ним общаешься? После школы встречаешься?
– Нет, – честно, глядя в глаза ответила я, – виделась только здесь, в центре. Я даже не знаю, как его зовут.
Матушка ничего не ответила. Опять молчание. Мне хотелось уйти, слишком всё было невыносимо. Но при этом в душе нарастала немыслимая радость. Он помнит обо мне, он ищет меня! А Оля говорит, что мальчики никогда ничего сами не делают! Я почему-то вдруг выпалила:
– А как его зовут?
В глазах настоятельницы появилась смесь гнева и строгости.
– Для тебя он должен остаться безымянным! Значит так, дитя моё, после школы – сразу в центр, не заставляй меня отправлять кого-то к тебе навстречу. Когда там у тебя свободное время? – матушка достала из стола бумажку с расписанием, – а! После музыки и перед латинским языком. Так вот, каждый день либо ко мне, либо к отцу Василию на беседу. Недельку походишь, а там посмотрим. Ты поняла меня? И ещё, я не очень хочу, чтобы ты продолжала общаться со своей подругой Ольгой. Запретить я тебе не могу, но она человек приходящий-уходящий, а со мной тебе ещё жить под одной крышей.
Я удручённо кивнула головой. «Личные беседы» одно из самых жестоких наказаний в нашем центре, как по мне. В зависимости от твоего проступка, с тобой ведётся долгий и нудный разговор о моральной стороне вопроса, читаются отрывки проповедей и библии. Кое-что заставляют заучивать. Но это полбеды, если бы это не было так невыносимо скучно. Вот я попала, и кто меня за язык тянул!
– Свободна, Лиза.
***
– Радуйся, тупая корова! Матушка Авдотья мне устроила взбучку! Но не думай, что я не знаю из-за кого всё произошло. Я тебе устрою, ты вообще пожалеешь о том, что твоя сраная болезнь недостаточно смертельна. Все девочки уже знают о том, кто у нас главная стукачка и крыса! Они ещё что-нибудь узнают, я тебе обещаю придумать что-нибудь интересненькое! А, вообще, я счастлива, Оксюша, что ты моя соседка и нам предстоит ещё столько чудесного совместного времени! Я богом клянусь, что тебе этого не забуду!
Ответа мне не было. Да он мне и не был нужен!
***
Не смотря на моё наказание, матушка Авдотья меня и несколько других девочек отпустила с усатым директором за подарками. Наверное, он долго её уговаривал, но как сказал сам директор, наш вклад в успех и финансовое благополучие центра «Благословение» велик, а потому даже наказание не должно быть помехой получить заслуженную награду. Доставляло мне удовольствие и то усердие, с каким травили Оксану. Ночью со стороны её кровати несколько раз слышала звуки, похожие на всхлипы. То ли ещё будет, моя дорогая!
Директор отвёз нас в торговый центр, в котором я была всего лишь во второй раз в жизни: первый раз мне так повезло, когда матушка водила нас в кино на какой-то фильм про космонавтов. Меня ещё тогда поразило величие и убранство места, во многом не хуже, чем соборы, только без атрибутики и как-то суетно.
Мне подарили смартфон, недорогой, но с большим экраном. Интернет директор побоялся подключать и этот вопрос мне придётся решать самой. Ничего страшного, ведь у меня есть Оля. Я предвкушала новый мир на экране смартфона. Выпуски блогера Олежки, интересные сайты, игры, и, кто знает, может, общение с тем студентом-писателем. Беспокоил меня только один вопрос, как утаить телефон от матушки Авдотьи и её верной стукачки Оксаны. Ничего, что-нибудь придумаю.
После подарков, директор накормил нас вкусной едой из Макдональдса. Какое там прекрасное мороженое! Матушка Авдотья запрещала нам есть где-то кроме нашей трапезной и школьной столовой, да и личных денег у нас почти никогда не было. Впрочем, несколько раз меня угощали одноклассницы и Оля, поэтому я не понаслышке знаю вкус фаст-фуда!
Потом директор отвёз нас в центр, а мне по секрету сказал, что завтра будет ещё один сюрприз после школы для меня. С матушкой Авдотье он уже договорился. В тот день я засыпала по-настоящему счастливой. Поскорее бы пришла Оля, так хочется всё ей рассказать!
***
Чёрный подъезд с лестницей неумолимо поглотил меня в себя. Ступени отрисовывались чётко, но я не знала, куда они ведут. Горизонт потерялся. На моём плече лежала мягкая рука директора, он тихо подсказывал маршрут. Кругом сумрак неизвестности. В конце любого пути есть награда, моя награда ждала меня за двумя дверьми, притворяющимися бронзовыми с номер «V». Дверь легко поддалась, не уверена, что с другой стороны, она также просто откроется. Усатый директор вселял покой. Сняла ботинки. Пригласили в комнату. Хорошая квартира, просторная, с интересным убранством. В комнате было двое мужчин, они встретили меня с улыбкой, с каким-то трепетом в глазах, будто для них я была святыней. Мне стало страшно. Один из незнакомцев предложил мне вина. Я отказалась. Настойчивее. Отказ. Ещё нажим, едва заметный, но который по силе способен порвать стальной канат. Бокал с алой, как вина человека, жидкостью. Пахло розами и тяжёлым мужским ароматом, пробивающим нежный запах. Я сделала глоток и почувствовала вкус тоскливой боли, уводящей в пленительное царство, царство где есть всё, кроме любви. Я узнала этих двух мужчин, они были на конференции – главные спонсоры нашего центра «Благословление». Они хорошо знали меня. Наверное, лучше, чем я сама себя в определённых моментах. Их глаза просверливали меня насквозь, разбивая на молекулы. От меня ничего не осталось. Нет, я не знала их, не знала и мужчину с забавными усами. Они навсегда останутся для меня безликими. Ни имён, не фамилий, ни сути. А как зовут того студента-филолога? Наверное, прекрасное имя.
Я отпила ещё вина: уже сама. В бокале осталась половина. Незнакомцы о чём-то весело болтали со мной и друг с другом. Я чувствовала, как они ко мне подбираются, хищным зверьём с добрыми глазами. Розами больше не пахло, лишь один тяжёлый мужской запах. Нечто осело каплями в моём стакане. Мне было страшно. Нет, уже нет. Тело расползлось ватой, и я обмякла, раскидав рыжие волосы по дивану. Кто-то их принялся гладить…
– По очереди, господа.
– Мы для неё кое-что приготовили. Изумрудный цвет будет к лицу.
– По очереди, господа.
– Какая мягкая и нежная кожа. До чего бледная, прямо, как усопшая!
– Она такая красивая! Я никого не видел красивее, чем она!
– Позвольте. Скинем эту серую и грубую одежду. На сегодня она – наша королева, а нашей королеве полагается только лучшее. Как ей идёт изумрудный цвет!
– Она пылает бледным огнём!
– Вы так удачно и правильно выбрали модель трусиков. А как вы не промахнулись с размером?
– У нас есть все мерки в базе данных.
– По очереди, господа.
Голоса то приближались ко мне, то отдалялись. Чьи-то руки трогали меня, но я с трудом могла что-то почувствовать, шевельнуться, предпринять. Мысль, даже мысль непозволительно путалась, но я прекрасно помнила, что со мной происходило, что со мной делали. Мне было бы страшно, если бы я не разучилась на время бояться. Мне было бы больно, если бы я за свои пятнадцать лет смогла знать хоть что-то про настоящую боль. Меня в тот момент не было, пуста, как сосуд для инородного. Лишь только неприятное, липкое и красное, как вина человека, проползало по моим худым ногам. Меня не было. Они такие же безымянные, как и студент-писатель, которому я подарила свой искренний и первый поцелуй в жизни.
– По очереди, господа.
Чистилище
«Почему в православной церкви нет чистилища? Потому что у православного человека нет права на ошибку? Или потому что отражение церковных догматов – реальная жизнь? Всё человеческое существование и есть одно сплошное чистилище, ведь даже дети рождаются во грехе. Эти маленькие и светлые ангелочки грешны от рождения, а потом должны прожить жизнь, полностью очистив себя от греха, не набрав по дороге новых. В православии нет чистилища, но есть вечное мытарство до Божьего престола. Русский человек – вечный мытарь, заблудившийся не на пути к небесным сферам, а заплутавший сам в себе. Здесь ему ни ангелы, ни бесы, ни божественное откровение, ни дьявольское искушение не помогут…»
– Меня зовут Елизавета Стыкина, мне двадцать семь лет. Не смотря на молодой возраст, я успела многое пережить. Знаю, это звучит достаточно банально, но порой только банальность может в полной мере отразить истину. На мою жизнь выпало много испытаний, но я не имею права роптать на злой рок и судьбу. Бог не посылает тех вещей, что мы не можем преодолеть. Обо всём самом плохом, что было в моей жизни, я стараюсь не думать, но при этом и не забывать. Настоящая борьба в знании. Я – мать ребёнка насильника. Я – мать-одиночка, и даже точно не знаю, кто конкретно является отцом. Но я – счастливая мать, у меня растёт здоровый и жизнерадостный сын, он – мой смысл, он – моё чистилище. Я не без помощи смогла справиться с такой ситуацией, будучи ещё подростком. Теперь же, я хочу поделиться своим опытом и знаниями, переживаниями с теми, кто решил воспитывать ребёнка от насильника…
Я ещё долго говорила свою речь, больше машинально, с атрофированными чувствами, а мысли возвращались к событиям одиннадцатилетней давности. Тогда всё пошло наперекосяк не только у меня. Факты насилия вскрылись, оказалось, что главные благотворители основную часть денег жертвовали не из-за гуманности и милосердия, а как плату за хорошеньких девочек. Моя беременность помогла вскрыть эту жестокую правду. Матушка Авдотья знала, она была в курсе и поощряла данное действие. Она села, вместе с двумя насильниками, а вот директор центра не смог отделаться так легко. В приступе праведного гнева его убил благородный отец Василий, который понятия не имел, что происходит в центре. Я не могу его за это судить. Говорят, что он уже вышел. Надо встретиться с ним. Но не могу я винить и своих насильников. Нет, я не чувствую по отношению к ним ни страха, ни злости, ни желания возмездия – они уже давно перестали для меня существовать, остались лишь воспоминания об их действиях. Всё случилось, как случилось. Я испытываю полное смирение. Жалею только об одном, что была невероятно жестока к бедной девочке Оксане. Она не дожила и до восемнадцати. После закрытия нашего центра у неё просто не было шансов. Дети бывают порой уж слишком жестокими. Но мы есть, кто есть. Я больше не верю в Бога, но под христианской эгидой пытаюсь помочь матерям, попавшим в тяжёлую ситуацию, и имеющим смелость, дабы сохранить ребёнка. Человеку на деле может помочь только человек, а не какая-то там вера, учения, идеология. Сам себе рай, чистилище и ад.
Когда я закончила свою речь, зал огласился бурными аплодисментами. Вокруг витало сочувствие – редкое ныне ощущение. Я поправила свои рыжие волосы, собранные в пучок и вышла со сцены.
– Отличная речь, я думаю, что мы получим хорошее финансирование, – сказал мой помощник, соучредитель и какой-то общественный деятель. Солидный мужчина в возрасте с усами, что так смешно шевелились…
Я пристально на него посмотрела и улыбнулась сдавленной улыбкой. Взгляд. И в моей душе всё надломилось и вырвалось наружу. Что-то лавинообразное, могучее и тоскливое, что-то, что способно поглотить всю мою жизнь, наполнив её примесью страха. Я посмотрела на довольное лицо своего соучредителя, и из моей груди вырвался вопль ужаса ؘ– всплеск прошлого. От него пахло тяжёлым мужским одеколоном, что надменно подчинил себе тонкий аромат моих духов. Аромат розы.
VI.
Мысль перевернулась, вздохнула и успокоилась, будто ничего и не было. Всего пару мгновений, а мимо пролетела чья-то судьба и ещё десяток, связанных с ней жизней. Только мой собственный рок остаётся в вечной стагнации, не в силах сдвинуться с места. Это похоже на сон. В мыслях, правда, всё происходит намного быстрее, так как абсолютного покоя не существует, даже маленькое, едва заметное колебание улетает вперёд со скоростью света. Вперёд, к новой смерти и новой жизни.
Чайник закипел, напомнив мне своим щелчком о том, что я – Анатолий Бодрин. Мысль подтвердила, что я всегда им был. Сегодня только растворимый кофе, очередной суррогат в моей жизни, но на зарплату в сфере обслуживания многое невозможно себе позволить. Особенно, когда её больше нет. На большинство зарплат многое невозможно себе позволить – это и есть равенство среди равных. Придётся просить милостыню у отца, но он так далеко, что мысль не в силах ничего подобного представить. Там, далеко, где находится моё детство… интересно, а рядом с детством всегда блуждает старость и смерть? Если да, то они тоже где-то там, рыщут подле отчего дома? Отец – это моё детство и смерть. Да, они похожи. Ведь какими могут быть жестокими дети и подростки? Вспоминая недавние резонансные истории: кого-то поджигают, избивают толпой, режут… Говорят, что всё от недостатка воспитания. Может, оно и так, но мне представляется, что дети жестоки только потому, что они искрени. Если они кого-то ненавидят, то ненавидят всем сердцем, желая ему боли и смерти. Если они любят, то любят пренебрегая всеми, включая самих себя. Чего только стоят случаи вмешательство детей в бытовые ссоры, самопожертвование ради близких, когда малыш отчаянно хватает за ногу папу, который уже почти вколотил маму в кафель кухни. Дети делают так, как им подсказывает сердце. Именно поэтому переходящая из детства в зрелость молодость такая безбашенная. Юность – возраст революционеров, террористов, молодых людей, что ставят на кон всё. Протест против того, когда старшее поколение показывает, что такое компромисс, а горящая душа не желает с этим соглашаться. Только твёрдая рука родителей и государства спасает от настоящего безрассудства, да и то не всегда. В переходном возрасте дети из-за отсутствия жизненного опыта слишком форсируют события, от этого и происходят многие проблемы, связанные с алкоголем, наркотиками, экстремизмом и глупыми идеями. Последний искрений крик детства, перед тем, как войти в лживую зрелость. Происходит своего рода отбор, кто сможет смириться со спящим обществом, а кто – нет. Первым достаётся тягучая и размеренная жизнь, но взамен отбирается одно маленькое свойство, одно ненужное свойство – быть честным хотя бы с самим собой. С этим ничего не поделать, это не плохо и не хорошо, это ровным счётом так, как должно быть. Я знаю, о чём говорю, потому что только-только остыло моё горячее сердце, только-только я начал погружаться в вязкую субстанцию взрослой жизни. Прошли те времена, когда я задумывался о том, чтобы собрать самодельную бомбу, те времена, когда я сперва бил, а потом думал. Заканчивается во мне возможность быть честным, хотя бы с самим собой. Я оттягиваю момент, как могу, но он – неизбежен. Невкусный растворимый кофе давал мне понять, что я – Анатолий Бодрин, сын, медленно превращающийся в отца.
Но, не смотря на кажущуюся опасность молодых горячих сердец для окружающего, горе тому обществу, той цивилизации, в которой новое поколение будет тихим, покойным, покорным и индифферентным. Это начало краха, ведь только адский жар глаз подростков и молодых людей заставляет хоть как-то шевелиться расплывшееся старшее поколение. Молодость теснит старость вперёд, а затем выселяет в смерть, дабы самим занять освободившееся место. Если всё успокоится, размажется, то успокоится и сама жизнь, позволив смерти взять борозды правления. Смерть и детство – они похожи честностью, не всегда справедливы, но всегда честны, хотя бы с самими собой. И глупо полагать, что старость выше юности, что за прожитыми годами кроется хоть какая-то мудрость. Старость приносит только старость.
