Текст книги "Военно-морские рассказы"

Автор книги: Константин Изварин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Когда Бадалка дошел до семи, старпом все-таки опомнился. Он уже протянул руку к «Лиственнице», как вдруг Бадалка сказанул:

– Автобус МЭОН на пирсе!

Тут командир сглотнул и сказал:

– Что?

А Бадалка ему и повторяет:

– Автобус МЭОН на пирсе!

Причем тут автобус МЭОН? Вы знаете? Командир тоже не знал и старпом не знал, но рассмеялся первым все-таки он. А потом, забрав у кэпа микрофон, сказал:

– Есть. И прекратите считать швартовную команду.

Бадалка прекратил, и мы пришвартовались.

А в Порт-Саиде, Бадалка во главе ютовой группы охранял нашу корму от злобных египтян. Его истошный вопль «Добро отдать кормовые?» был исполнен истинной страсти и явился, как этого и следовало ожидать, гласом вопиющего в пустыне.

Командир посмотрел на старпома, старпом пожал плечами и спросил у Падалки:

– А куда вы торопитесь?

На что Бадалка снова завопил:

– Да они уже ножи точат, наши швартовы резать!

Они – это египтяне, а швартовы у нас были пропиленовые, что весьма ценилось в тех краях. Не знаю почему. Все равно убрать их Падалке не разрешили.

А когда мы уже тронулись в путь по знаменитому Суэцкому каналу, вслед за лоцманом, на борт полезли местные торгаши. Идут по трапу, как по пустыне своей и плевать им на то, что корабль не какой-нибудь, а советский. А на советский корабль нога торгаша ступать права не имеет. Не имеет и все тут. Даже отдельно от тела. Потому как советский матрос – это, товарищи, особый матрос. Не дай бог увидит он, что предлагает египетский уличный торговец. В его родном Задрючинске такое не каждый председатель обкома имеет, а тут – негр предлагает. А это плохо. То есть, не то плохо, что председатель обкома не имеет, а то плохо, что негр предлагает. А это заставляет матросов думать. А зачем, скажите, нужен нам думающий матрос, а?

Бадалка и вся его ютовая команда гнать торгашей почему-то не стали. А командир, его зоркий глаз конечно же заметил непорядок на юте, поинтересовался:

– Кто там идет по трапу?

На что Бадалка ему ответил. Весьма лаконично.

– Два духа.

Командир не понял – то ли артиллерист перегрелся, то ли он, командир, вдруг обрел сверхестественные способности. Ни в то ни в другое как-то не верилось, поэтому кэп переспросил:

– Кто?

И Бадалка уточнил:

– Ну, два турка...

Командир приказал гнать посторонних, а старпом сказал:

– Александр Иванович, Турция была позавчера. Это Египет.

Так Бадалка узнал, что в Египте живут египтяне. А турки – они в Турции.

Когда мы швартовались во Владивостоке, эта труппа устроила такой спектакль...

Нет, все начиналось как обычно. Понемногу, понемногу нарастало напряжение, еще немного и кэпа, как обычно, прорвет. Все, прекрасно зная эту его особенность, принялись с удвоенным усердием выполнять свои должностные обязанности, желая оказаться где-нибудь подальше. Рядом с командиром оставался только невозмутимый старпом, у которого просто не было иного выхода. И вот, когда корабль идет, напряжение нарастает, Бадалка докладывает, командир бегает, старпом невозмутим, кэп внезапно запрашивает:

– Дистанция до судна слева по корме?

А «слева по корме» стояли у нас целых два судна. Одно – большое, научное, а второе – маленькое, даже слишком, зато называлось «Парис». Бадалка, коему кэп, собственно, и адресовал свой вопрос, попытался уточнить, мол, что именно вас интересует, товарищ командир? Так и сказал:

– До какого? До «Париса»?

Все! Это была именно та капля, которой не хватало, чтобы переполнить и без того полную рюмку командирского терпения. Услышав такой вопрос, бедный кэп подпрыгнул, будто его укусил кто сзади.

– До какого Парижа-а-а! – заорал он.

Этим воплем он ясно дал понять, что именно его интересует. Бадалка прикинул дистанцию и мы, наконец-то, смогли пришвартоваться. Но пар, скопившийся под роскошной командирской фуражкой, настоятельно требовал выхода. Он бурлил, шипел и иногда выплескивался сквозь плотно сжатые зубы. «Ну кого, кого?». Как назло мостик был пустынен. Разбежались все. Штурман неосторожно высунулся в дверь и в тот же миг был уестествлен.

– Это вы виноваты, – начал кэп. – Вы неправильно давали пеленги...

Штурман вяло оправдывался, пытаясь доказать, что на самом-то деле пеленги он давал правильно, но командир был исключительно настойчив. Чувствовалось, что драть штурмана он будет долго и обстоятельно. И не в пеленгах дело. Так все и было бы, если бы на мостик не вышел старпом. Верный офицерской дружбе, он принялся спасать товарища. Оглядевшись по сторонам, старпом сказал:

– А что, совсем неплохо стали.

Кэп снова подпрыгнул, зашипел как утюг, на который кто-то предательски плюнул и завопил на весь Тихий океан:

– А вы молчите-е-е! Когда будет у вас свой корабль, тогда и будете решать! – И дальше: – Гав! Гав! Гав!

И пока невозмутимый старпом взирал на бьющегося в истерике командира с высоты всех своих двух метров, штурман сумел скрыться.

А что было во Вьетнаме...

А во Вьетнаме мы тоже швартовались. В Камрани. Там течение у пирсов очень сильное, поэтому швартовка довольно сложна даже для опытных командиров. А наш – заранее обмочился. Возможно, именно поэтому швартовка нам вообще удалась. Не лучше чем обычно, но и не хуже. Стали. Привязались. И тут... «А где боцман? Где боцман, я вас спрашиваю?!».

Боцман у нас командует баковой группой. То есть работает с якорями и без него швартовка тоже не происходит. А тут произошла. Без боцмана.

– Боцмана ко мне! – заорал кэп. «Вот кто будет сегодня крайним». И все затаились в предвкушении.

Не прошло и десяти минут, как на мостике появился боцман. На вопрос командира «Где вы были, я спрашиваю?!», он ответил просто и честно:

– Спал.

Командир чуть не поперхнулся тропическим воздухом. Он был готов к тому, что боцман начнет оправдываться, выдумает какую-нибудь, очень важную, причину, но это «Спал» попросту выбило его из колеи. Такого еще не было и командир просто не знал как быть дальше.

Боцман, понявший, что обычным крайним ему стать даже не светит, и если он сей момент чего-то не придумает... сообразил на удивление быстро.

– А почему меня рассыльный не разбудил? – сказал он.

«Вы меня спрашиваете? – было написано на лице кэпа».

«А кого же еще? – было написано на лице боцмана».

Командир захлопнул рот и отвернулся. Ну откуда он знает почему рассыльный не разбудил боцмана?

О крысах

Да, товарищи. Крысы на кораблях есть. Это надо признать. Быть может у них тоже существует всеобщая воинская обязанность и отдельные, особо достойные, представители серого племени призываются для прохождения службы на флот? Черт его знает, быть может и так. А может быть просто страсть у них такая. К перемене мест. Вот и лезут на корабли четвероногие представители семейства грызунов. И плывут – от континента к континенту – годами плывут, неся нелегкую морскую службу наравне с людьми. Последние, кстати, отнюдь не в восторге от этаких сослуживцев. И никогда не забывают пнуть ногой походя, подсунуть отравы в каком-нибудь крысином деликатесе, а то и изобрести крысоловку оригинальной конструкции, из которой бедные пленники выбрасываются непосредственно за борт. Или кота в штат примут, вписав ему в книжку «Боевой номер» , в эту инструкцию по использованию военного моряка, единственную обязанность: истребление крысиного поголовья. Днем, ночью, во время приборок, авралов и по тревоге тоже.

А обязанностей у крыс много. Надо контролировать количество и качество продуктов в провизионке, безжалостно уничтожая то, что, по их мнению, не должно быть съедено людьми, надо присутствовать на камбузе – как во время приготовления пищи, так и во все остальное время – героически падая в котлы, путаясь под ногами и вообще отравляя жизнь камбузного наряда, надо, в ночное время, когда весь личный состав, за исключением вахты, спит, бродить по узким и длинным, как тонкий кишечник, коридорам, гадя там и там, и, наконец, надо упасть в трюмные воды, а потом, во всем этом, проползти на виду у всего личного состава, по кабель-трассам, обращая их внимание на недопустимость подобного впредь. Что и говорить – работы много, служба тяжелая и несут ее с риском для жизни.

Наш кораблик, как говорится, только-только со стапеля. Новенький, то есть. Но крысы на борту уже есть. Откуда они взялись? Неужели вместе с нами с Камчатки прилетели? Их, как и нас, отобрали для службы в войсках особого назначения? Или – свеженькие и хрустящие – из какого-нибудь крысиного учебного центра?

Крыс было мало. Пока. Но за работу они взялись дружно. И работа, хоть и была грязной и трудной, но спорилась. Особенно крысы преуспели в ночном брожении по коридорам, причем попадаясь на глаза исключительно старшим офицерам во главе с командиром, которому такое внимание было как серп в опасной близости от гениталий.

Когда серые и лохматые окончательно «достали» товарища капитана второго ранга, а случилось это буквально на третью ночь, на утреннем построении по случаю подъема флага была торжественно объявлена непримиримая война подлым захватчикам. Дабы пробудить творческий энтузиазм и основать стахановское движение, тем же приказом, так же торжественно было определено, что за каждые пять крыс, неважно живых или мертвых, представленных пред рыбьи очи помощника, матрос-охотник удостаивается высокой чести – отпуска на Родину. Крыс было мало, отсюда и столь низкие требования к количеству убитых врагов.

В ту же ночь половина экипажа вышла на промысел. Не ожидавших такой подлости крыс, примитивно ловили в проволочные петли и уже утром обрадованный помощник, морща нос и отворачиваясь, рисовал первые палочки в «Журнал боевых действий».

Если вы, дочитав до этого места, решили, что в течении двух-трех месяцев весь экипаж перебывал дома...

Экипаж насчитывает двести, утомленных суровой флотской службой, человек. Если каждый из них представит помощнику по пять крыс... Кто же тогда будет защищать рубежи нашей славной Родины? Да и помощника пожалеть стоит. От такого зрелища как бы его среди ночи энурез не прохватил. Да и откуда на нашем новеньком ПСКРе столько крыс. Это же все-таки не крейсер. А поскольку это все-таки не крейсер, то, что их будут безжалостно убивать, до крыс дошло очень быстро. И они стали много осторожнее. И редко кому удалось убить не то что пять – даже три.

В «войне» наступило временное затишье. Крысы отошли на заранее подготовленные позиции, а матросы, мечтающие съездить в отпуск за «сданные шкуры», начали понемногу отчаиваться. Кстати, это не значит, что крыс стало меньше; даже наоборот – несмотря на так называемую «крысиную защиту» – специальные щитки, надеваемые на все швартовы во время пребывания в иностранных портах, дабы, как говорится «местные крысы наших не обижали», серое поголовье возросло и увеличилось. И весьма значительно, надо сказать. Иностранные рейнджеры оказались, не в пример нашим, шустрыми, наглыми и здоровенными. И людей вовсе не боялись.

А корабль, тем временем, шел все дальше и дальше. И широты, в которые он забирался, становились все выше и выше. Холоднее становилось. Крысам, кстати, тоже. Холоднее и вольготней. Потому как желание поехать в отпуск убывало по мере приближения срока службы к желанной отметке «три года». Даже «шаман», еще недавно вдохновенно изобретавший новые ядовитые смеси и подбрасывавший их в места предполагаемого скопления противника, даже он, сначала перешел на силки, а потом и вовсе бросил это глупое занятие, засобиравшись домой. Но, что бы там не происходило, люди, занимающиеся охотой на крыс просто из любви к искусству, найдутся всегда. И наплевать им сколько осталось до «дембеля», наплевать им холодно или нет, наплевать им ловить крыс в самодельные силки или бить их покупными крысоловками. Просто нравится человеку такое. Может призвание это, а может и талант.

Поскучневший помощник сидел в командирском кресле, стараясь соответствовать определенной ему роли вахтенного офицера, рулевой откровенно зевал, глядя сквозь остекление ГКП на, заросший лесом, южный берег острова Сахалин и углом вырезавшийся между елок город Корсаков. Два сигнальщика, мечтающих выспаться, но, вместо этого, вынужденных нести сигнальную вахту на свежем ноябрьском воздухе, зашли с мостика и, под предлогом осмотра акватории бухты, приникли к окулярам ОВНЦ, постепенно оттаивая в тепле внутренних помещений. Дремотно-расслабленное состояние овладело стоящим на якоре кораблем. Как всегда в краткие и тоскливые минуты предваряющие побудку свободных от вахт.

Внезапное быстрое буханье матросских ботинок по трапу, вдребезги, как оконное стекло, разбило дремотную тишину. Сначала в дверном проеме появилась рыжая физиономия, весело улыбающаяся на все тридцать два зуба. Вслед за ней на ГКП проникло и тело, принадлежащее фанату крысоловли. В одной из рук тело держало сразу две проволочных петли. В петлях дергались, скребли лапами линолеум палубы и хрипло пищали что-то явно нецензурное две крысы.

– Ага! – возликовал помощник. В один миг выпрыгнув из кресла, он схватил «поводья» и как Илия Пророк в визге и шорохе побежал вслед за крысами, лавируя между телеграфами и планшетами. Крысы хрипели и рвались. Лицо помощника при этом светилось такой искренне детской радостью, что сигнальщикам даже стало теплее. «Как мало, порой, человеку нужно для счастья, – синхронно подумали они».

Худой, длинный, вездесущий – два метра между фуражкой и ботинками – старпом возник в дверном проеме и уставился с интересом на веселые перемещения вахтенного офицера.

– Понимаю тебя, – сказал он. – Сам был помощником.

Чувство юмора у старпома, несомненно, было. Но, весьма, своеобразное. Помощник, увидев себя глазами старпома, тут же потерял всяческий интерес к крысиным бегам и, передав бразды сигнальщикам, вернулся к несению вахты.

– Свободным от вахт построиться на вертолетной площадке, – донесся из динамиков голос боцмана, выступающего в роли дежурного по низам.

Сигнальщики оставили ГКП на товарищей офицеров и, волоча на привязи упирающихся крыс, которым, ой как не хотелось на свежий воздух, вернулись на мостик. Вслед за ними покинул пост рулевой. Охотник на крыс убедился, что вожделенные палочки заняли положенное место в длинном ряду таких же жирных и стройных, и последовал за своей добычей.

– Ну? – сказал первый сигнальщик.

– Щас, – пообещал второй.

Крысы, которые уже поняли, что сейчас им начнут предлагать утреннее купание в холодных водах Тихого океана, задергались с удвоенной силой, но умелые матросские руки держали крепко.

– И-эх! Пошла, родимая! – Под одобрительное гоготанье крысы взлетели в воздух и, молотя всеми четырьмя лапами в тщетных попытках зацепиться, рухнули в воду.

Конечно же крысы умеют плавать. И вовсе даже неплохо. Но ведь не в условиях очень дальнего востока. И не в ноябре.

А нечего было выбирать морскую службу. И лезть на наш корабль. Так-то.

Пошутил

Когда-то я уже писал о швартовке. О том, как у нас проходит этот торжественный ритуал. И о том, как командир – главное действующее лицо – назначает крайних, которым достается вся его нерастраченная «любовь». Но, как известно, любой процесс в природе всегда имеет пиковую структуру. То есть – из точки – возрастает. Потом несколько долгих и мучительных мгновений держится на пике и... затухает. В результате получается нечто вроде: «у-у-у-у-У», «А-А-А-А-А!». И снова: «У-у-у-у-у-у».

И, когда, швартовка, наконец-то, («Слава, те, Господи») осуществлена, кораблик привязался, вахта и дежурство заступили по швартовному и подвахтенные от мест уже, почти что, отошли...

Вот тут-то и случаются, порой, весьма и весьма забавные штуки.

Телефонист. Дебил! Пошутить ему захотелось! Как будто неведомо ему, что после нашей швартовки смех может быть только нервным.

– Подвахтенным от мест отойти.

Ну наконец-то. Наконец-то можно расслабиться. Южная ночь, дожидаясь именно этой команды, рухнула, как споткнулась, накрыв влажным, соленым телом бухту и город. Пятерка сигнальщиков, из коих двоим выпало нести вахту, а еще троим попросту не хотелось пока уходить с верхней палубы, зашла на ГКП. Пустой и полутемный, ибо лишь связисты и механики несут вахту даже во время стояния у пирса. Все остальные могут спать спокойно, чего, кстати, хотелось бы пожелать и сигнальщикам.

Старший вахты влез в командирское кресло и немного поерзав, устраиваясь поудобнее, протянул руку к «соске» «Лиственницы», собираясь осчастливить КПС докладом о том, что вахта бдится.

Динамик «Чайки», спутникового телефона, словно дожидаясь именно этого, взорвался истошным воплем:

– Але, сигналы! Москва! Москва на связи! Вы че там?!

Четыре сигнальщика посмотрели на пятого, который так и замер со ртом, открыться уже успевшим, но сказать еще ничего не успевшим. Мол, ты старший вахты, ты и решай что делать. Никто даже не попытался усомниться... в том, что Москва действительно звонит... в двадцать тридцать... на какой-то ПСКР. Такие мысли? После швартовки?

– Быстрей давайте! – снова заорал динамик голосом телефониста.

Поскольку никто из сигнальщиков не мог постичь слету великую мудрость: «Чего им надо давать? И причем тут Москва? К сигнальной вахте?», они посмотрели друг на друга, надеясь видимо, что у кого-то в глазах мелькнет искорка понимания.

На худой конец, сойдет и озарение.

Наконец, самый сообразительный сказал, обращаясь к старшему вахты:

– Звони дежурному.

И все вздохнули облегченно. «Точно. Дежурный-то прекрасно знает, что делать в такой ситуации. Во-первых, он как-никак офицер, а, во-вторых, ему по должности положено с такими бедами справляться».

Результаты превзошли все ожидания. Дежурный по кораблю справился с делом в один миг.

– А чего ты мне звонишь? – вполне справедливо осведомился он. – Я что ли, по-твоему, с Москвой говорить буду?

Рожи сигнальщиков синхронно вытянулись. Они-то считали, что все именно так и должно быть. «А я, что ли?», – подумал в эту минуту каждый из них.

– Командиру звони, – сказал дежурный. И отключился.

Надо же! Как это мы сами не додумались? Вахтенный сигнальщик покосился на «трубку» «Чайки», олицетворявшую для него скотину телефониста и решительно снял трубку корабельного телефона.

– Товарищ командир... – сказал он. – Москва... звонит...

Когда надо командир соображал очень быстро.

– Есть, – сказал он. – Сейчас буду.

Вахтенный сигнальщик облегченно воткнул трубку в крепления. Решилось... наконец-то.

– Сейчас, – сказал он телефонисту в «Чайку». – Сейчас командир придет. Он с Москвой поговорит.

– Вы че! – Отчаянный вопль едва не разорвал динамик. – Я ж пошутил!

Сигнальщики, все пятеро, открыли рты, желая высказать телефонисту все, что они думают о таких шутках и о людях, которые их придумывают...

– Где? Где Москва? – Маленький, верткий, стремительный – командир ворвался на ГКП, озираясь в предвкушении.

Четверо сигнальщиков попросту исчезли. Пятый – бедняга вахтенный – пожевал губами, потом сунул трубку командиру и слинял, через задраенную дверь.

Телефонист! Идиот! Надо ж понимать когда можно шутить!

Слово командира

Старпом должность уникальная. Это вам не просто офицер в фуражке, не просто цепной страж корабельной организации. Не-ет, старпом это... это старпом, одним словом. Перефразируя картавого и лысого Вождя, можно сказать: «Всякий старпом должен быть офицером, но не всякий офицер может быть старпомом». Потому как старпом – это личность. И личность незаурядная.

И уж вовсе неверно будет считать, что мощь корабля держится на четырех винтах. Нет, не на винтах она держится – на старпоме. На его авторитете, отношении к службе и умении донести свою мысль до личного состава. Например:

Команда «Первой очереди построиться в магистральном коридоре для перехода в столовую» застала эту самую «первую очередь» уже в самой столовой, где она, удобно расположившись за столами, сочувствовала нашей сборной, проигрывающей очередной чемпионат. Выражения, вдохновенно изобретаемые нашими болельщиками, были столь «берущими за душу», что камбузный наряд, состоящий, как на подбор, из матросов первого года службы замирал в восхищении, обливая ноги флотским борщом.

Обед грозил затянуться. А через открытые двери в столовую заглядывала «вторая очередь», которой тоже хотелось увидеть как «продуют» наши футболисты.

Дождавшись именно этого момента, из каюты, дверью выходившей прямо в магистральный коридор (ну, чтоб ближе к личному составу) появился старпом. Худой, длинный как жердь, он критически осмотрел местную «Ходынку», пошевелил усами и тронулся, рассекая толпу как героический ледокол «Ленин» льды Арктики.

– Без слов, Советский Союз, крокодил, – раздельно сказал он, остановившись в самом центре столовой, и помахивая правой рукой, как это обычно делают наши вожди с мавзолея.

Казалось бы, бессмысленный набор слов. Но как подействовал. Телевизор тут же потух, а болельщики, мгновенно утратив всякий интерес к судьбе чемпионата, попросту испарились.

Старпом подарил весьма выразительный взгляд дежурному по камбузу и удалился с чувством выполненного долга.

Вот такое оно – слово командирское.