Текст книги "Пламенная"
Автор книги: Констанс О'Бэньон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
8
Два ярко раскрашенных фургончика загородили размокшую от дождя дорогу. Один из них беспомощно увяз по самые ступицы колес в грязи, второй уже не мог объехать его.
Месье Жак Баллярд выругался на своем родном французском языке и с досадой ударил ногой по злополучному, так некстати сломавшемуся колесу.
Это был высокий темноволосый мужчина с орлиным носом и пронзительным взглядом. Его нельзя было назвать красавцем, но внешность его запоминалась надолго.
– Как мы можем уехать из этой проклятой страны, если дождь хлещет не переставая?
Его жена, Мари, восседала на кучерском сиденье, сжимая в руках вожжи. Она промокла насквозь, разметавшиеся светлые волосы липли ко лбу. Мари призвала всех святых добавить ей терпения и кротости, иначе она не совладает с собой и вцепится в супруга со всей яростью.
– Если бы ты подождал, пока дороги просохнут, как я тебе советовала, то не торчал бы сейчас среди поля, как пугало.
Он сердито отмахнулся.
– Мадам, если вы не можете ничем помочь, то хотя бы помолчите!
– Я вышла замуж за дурака. И с этой ношей должна теперь таскаться всю жизнь. Зачем я тебя послушалась, Жак? «Поедем в Лондон, – прожужжал ты мне все уши. – Там мы заработаем состояние, выступая на сцене». Какая сцена? Какой театр? Нас туда и на порог не пустили. Мы играли на задворках да на пустырях!
Все это Жак выслушивал уже не в первый раз.
– Мари, – сказал он примирительно. – Сейчас не время выяснять, кто виноват. Разве ты не видишь, что мы влипли…
Она возмущенно фыркнула и напялила на голову шляпу с широчайшими полями, чтобы хоть как-то отгородиться от мужа и от надоевшего ей до смерти дождя. Из этого укрытия Мари продолжала свои упреки:
– Все, что мы получили в награду за наши труды, так это свист и гнилые помидоры. Как ты мог не разузнать до того, как сюда отправиться, что в Англии не позволено женщинам выступать на сцене? Ты свалял дурака и меня поставил в дурацкое положение. Ты должен был меня предупредить, что в этом пивном королевстве женские роли играют переодетые мужчины. Думаешь, очень приятно, когда тебе в физиономию швыряют всякую гниль?
– Да, я ничего не знал об их обычаях, – признался Жак. – И сочувствую тебе.
Его мысли больше занимало сломанное колесо, чем ворчание жены.
– И какая замечательная идея может осенить тебя сейчас, милый Жак? Братья и сестры Брогли сбежали от нас. От всего театра Баллярда остались только ты да я, да еще костюмерша Изабель. Мы безнадежно застряли в этой мерзкой дождливой стране. У нас нет ни гроша, чтоб заплатить за проезд обратно во Францию. К тому же мы еще и сидим по уши в грязи.
Жак больше не слушал ворчание Мари. Он размышлял вслух:
– Пожалуй, надо запрячь всех четырех лошадок вместе, чтобы вытащить фургон.
Мари еще раз презрительно фыркнула и показала оттопыренным большим пальцем себе за спину.
– Почему бы тебе не попросить старую дуру Изабель Агостино вызвать духов на помощь? Жаль, что она не удрала вместе со всеми…
Жака Баллярда не обижала ругань жены. На самом деле у нее было доброе сердце. Наоборот, он даже любил ее за буйный характер и острый язык. Она не давала ему возможности заскучать или пасть духом. Мари была стройной, красивой женщиной лет тридцати. Когда гнилой помидор, пущенный рукой тупого, разъяренного, как бык, англичанина, угодил в ее хорошенькое, нежное личико, сердце Жака облилось кровью. Он бы давно отказался от сцены и нашел себе другое занятие, если б не Мари. Она считала Жака великим актером и автором замечательных пьес, и ее вера в его талант поддерживала в нем уверенность в себе.
– Оставь меня в покое, Мари. Я стараюсь что-нибудь придумать.
Ее подбородок предательски задрожал:
– Я больше ничего не скажу.
Часа два им понадобилось, чтобы вытащить фургон, починить колесо и разбить лагерь в лесу на берегу бурного потока. «Здесь, – решил Жак, – мы останемся, пока дороги основательно не просохнут».
На какое-то время дождь перестал, подарив путникам обманчивую надежду, но вскоре хлынул с удвоенной силой, загасил костер и вызвал новый поток яростных проклятий Мари. Им пришлось вновь укрыться в фургонах.
Мари переоделась в сухое платье, но это не подняло ей настроение. Она чувствовала себя несчастной вдали от родной благодатной Франции. Ей казалось, что она уже никогда не вернется туда. Демонстративно упрятав под шарф свои чудесные волосы, чтобы придать себе еще более жалостливый вид, она поглядела на мужа:
– Между прочим, у нас нет никакой еды, кроме куска вяленого мяса и головки засохшего сыра. Все наши припасы ты отдал Брогли, когда прощался с ними.
– Ты же сама пожелала, чтобы они не уезжали голодными. Не так ли, женушка?
– А как ты думаешь прожить без пищи, муженек? – в тон ему ответила Мари.
Жак спокойно воспринял эту новую атаку, признав, как обычно, правоту Мари.
– Я попрошу Изабель сходить завтра с утра в деревню и погадать там селянам. Надеюсь, она заработает достаточно, чтобы купить свежего хлеба и сыра.
– Эта старуха думает, что дает представления лучше, чем наши, одеваясь цыганкой и заставляя дураков верить в ее гадания. Неужели мы снова унизимся перед ней ради того, чтобы набить животы дрянной пищей? Я и так вся дрожу, когда она пялится на меня своими странными голубыми глазищами.
Жак вздохнул.
– Она зарабатывает на хлеб, как умеет. Мы должны быть ей благодарны, что она не ушла от нас вместе со всеми. И признайся, Мари, она шьет замечательные костюмы.
– Она осталась с нами только потому, что ей некуда деваться, а мы разрешили ей пользоваться нашим фургоном.
Жак знал, что Мари суеверна, хотя она эту свою слабость тщательно скрывала.
Действительно, Изабель могла испугать кого угодно, особенно если начинала пророчествовать или когда утверждала, что является Седьмой Дочерью Седьмой Дочери. Эту абракадабру Жак пропускал мимо ушей, но Мари верила, что Изабель обладает даром провидения.
– Если хочешь ее прогнать, то гони. Но только сделай это сама! – Жак усмехнулся про себя. – Я, например, не желаю, чтобы она меня сглазила.
– А я не желаю с ней вообще разговаривать. – Мари передернула плечами.
– Неужели ты боишься? – с притворным удивлением спросил Жак.
Мари украдкой огляделась, словно Изабель могла незримо появиться в фургончике и подслушать их разговор.
– Пусть остается с нами, но только до той поры, пока мы не ступим на землю Франции. Там я не потерплю ее присутствия. Какая бы она ни была искусная швея, пусть убирается прочь!
Мари выглянула из двери фургончика и отшатнулась:
– Смотри, этой безумной дождь нипочем!
Изабель подвернула подол юбки из плотной шерстяной ткани и спустилась к реке зачерпнуть воды в кувшин. Ей не нравилась Англия с ее сыростью и дождями. Эта страна была так непохожа на ту, где она родилась, – солнечную Италию. Она не могла вернуться туда, хотя события, из-за которых она покинула родину, были давно уже всеми позабыты. Шли годы, и она все реже и реже вспоминала о том времени. Без всякой цели Изабель кочевала по свету, города, люди и страны мелькали, словно в тумане, перед ее взором. Нигде она не могла найти уютного, милого сердцу пристанища, пока не повстречалась с Жаком и Мари. За их бесконечными беззлобными спорами она разглядела истинную сущность супругов и поняла, какие это хорошие люди.
Она с трудом выпрямилась с тяжелым кувшином в руках, собираясь возвращаться в фургон, и напоследок окинула взглядом бурный поток, с шумом кативший свои мутные воды. Она заметила черный ствол дерева, уносимый течением, и что-то светлое, белеющее возле него.
Всмотревшись внимательнее, Изабель разглядела двоих – ребенка и девушку. Она громко позвала Жака, а сама устремилась по берегу вслед уплывающему бревну.
– Выходи, Жак! Скорее! Нужна твоя помощь!
– Кому? – спросил Жак, неохотно вылезая под дождь. Следом за ним покинула фургон и Мари.
– Там девушка и маленький ребенок! – на бегу крикнула Изабель.
Жак догнал Изабель и, не думая о том, что подвергает себя опасности, кинулся в бурлящий поток. Нескольких сильных взмахов руками ему было достаточно, чтобы настигнуть плывущее бревно. Теперь он боролся с течением, пытаясь подтолкнуть тяжелый ствол и цепляющихся за него детей к берегу.
Между тем Мари в отчаянии и тревоге заламывала руки и причитала:
– Боже мой! Ты ведь утонешь! Что я буду делать одна в Англии – без денег и без друзей! Плыви обратно! Немедленно! Слышишь меня?
Изабель видела, как трудно приходится Жаку. Она вошла в воду и поплыла на помощь, моля Господа, чтобы тяжелое, намокшее платье не утянуло ее на дно.
Сабина уже давно не чувствовала ни рук ни ног от холода. Малыш сидел верхом на скользком бревне и смотрел вперед бессмысленным взором. Он не плакал и не жаловался, а Сабина не могла разрушить это страшное молчание. Мысленно она произносила ободряющие слова, потому что онемевшие губы не слушались ее. Больше всего она боялась, что сознание покинет ее, и кто тогда удержит ребенка на дарованном им Богом спасительном ковчеге?
Когда чьи-то руки протянулись к Ричарду, она из последних сил стала сопротивляться. Неужели люди Гаррета все же настигли их?
Изабель, подплывшая к Жаку, коснулась пальцами заледеневшего тела Сабины.
– Мы вам поможем! – произнесла она по-французски.
Эти слова, услышанные Сабиной из уст старой женщины, поразили ее и одновременно вселили надежду. Разбойники могли говорить только на английском языке, она уже наслушалась их грубых проклятий.
Сабина погрузилась наконец в беспамятство, но оно сулило покой. Последнее, что слышала она, падая в черную пропасть забытья, были слова, произнесенные мягким мужским голосом:
– Не бойтесь и не сопротивляйтесь мне. А то мы все утонем.
Его акцент тоже выдавал чужестранца. Может быть, они были ангелами?
Жак вынес на берег потерявшую сознание Сабину, а Изабель ребенка. Его маленькое сердце колотилось, словно у пойманной птички. Но он был жив, и Изабель, сама замерзшая, мокрая, старая женщина, вдруг обрела молодой властный голос:
– Мари, разожги огонь! Надо согреть наших гостей! Мари, набросай на уголья камней, а когда они нагреются, заверни их в плотное сукно. И отнеси ко мне в фургон. Жак, приготовь горячее питье. Кинь в кипяток кусок сухого мяса, если оно у тебя осталось.
Изабель, оставшись наедине со спасенными, осторожно освободила их от намокшей одежды. «Нагими мы пришли в этот мир», – подумала она. Мальчик и девочка. Неужели небо подало ей знак и ее существование на земле обретет смысл?
Два восхода и два заката солнца проспала Сабина. Иногда дрожь сотрясала ее тело, страшные видения мучили ее мозг, но тотчас ласковая рука отгоняла их. Вместе с этой рукой, с ее прикосновением приходило желанное тепло.
Проснувшись, она хотела пошевелиться, но невыносимая боль пронзила ее. Она задохнулась в крике.
– Спи, мое дитя! – произнес кто-то над ней по-французски. На этом языке утешала ее мать в детских горестях. – Ты нуждаешься в отдыхе.
Сабина была слишком слаба, чтобы протестовать. Она вновь погрузилась в восхитительное тепло, а затем в глубокий сон.
Мари жалела ее, но не могла не съязвить:
– Дурочка и дурачок. Надо же, придумали плавать по реке в такую бурю! У всех англичан мозги набекрень.
Изабель придерживалась другого мнения. Она чувствовала, что над спасенными детьми нависла какая-то угроза.
– Что ты так вцепилась в малыша? – спросила Мари. – Очень он тебе нужен! Дай его мне побаюкать.
Она протянула руки, и Изабель пришлось передать ребенка более красивой и молодой женщине. Конечно, малыш меньше испугается, очнувшись и увидев красивое доброе лицо Мари, чем похожую на колдунью Изабель. Мари внимательно рассматривала личико мальчика.
– Они похожи. Но вряд ли она его мать, – вслух рассуждала она. – Наверное, они брат и сестра. Неужели их деревню затопило при наводнении и только им удалось спастись?
– Посмотри на ее ладони, Мари. На них нет мозолей. Это руки леди. А взгляни на герб на ее перстне…
Мари вздрогнула:
– Тогда нам лучше в это дело не вмешиваться.
Но малыш, прильнувший к ней, был таким красивым и трогательным, что сердце ее дрогнуло.
– Может, ты что-нибудь узнаешь в деревне, Изабель? – попросила Мари.
– Пойду и узнаю. Не бойся, мой язык будет на привязи, зато уши настороже.
Сабина с трудом разлепила веки после долгого сна и увидела склонившуюся над ней старую женщину.
«Где Ричард?» – это была первая мысль, пронзившая ее мозг.
И тут Ричард, живой и веселый, упал ей на грудь, смеясь и колотя ее своими крохотными, но сильными руками.
– Я вам очень благодарна, – после продолжительной паузы произнесла Сабина. – Это вы нас спасли?
– Нет, не я, а Жак. Он сильный мужчина и хороший пловец. Я только помогала ему, насколько это было в моих силах.
Сабина почувствовала себя виноватой за свой резкий тон. Огромные голубые глаза этой женщины излучали любовь и ласку, но в них одновременно было что-то завораживающее. Она не знала, как продолжать разговор.
– Я хотела бы знать твое имя? – Сабина произнесла это тоном миледи, имя которой известно всем в округе.
– Меня зовут Изабель Агостино.
– Ты итальянка, а говоришь по-французски? – удивилась Сабина.
– Люди везде люди, на каком бы языке они ни говорили. Ты, девочка, тоже понимаешь французский язык…
– Моя мать была француженкой.
– Ты говоришь о ней в прошлом времени…
– Да, мадам. Она умерла. И мой отец тоже…
– Мне очень жаль тебя! – Изабель разговаривала с Сабиной нарочито холодно, чтобы не позволить ей разрыдаться.
Сабина старалась быть сдержанной в присутствии этой странной женщины.
– Кто этот джентльмен, спасший нас? Вы сказали, что его зовут Жак. Я хотела бы чем-нибудь отблагодарить его. – Сабине показалось, что она нашла очень удачную фразу.
– Чем, милая? На вас с малышом не было ничего, кроме изорванных ночных сорочек. Может быть, люди, от которых вы убегали, заплатят Жаку?
– Нет! – вскрикнула Сабина. Она попыталась подняться, но тут же нестерпимая боль в ноге заставила ее упасть обратно.
Она вновь погрузилась в беспамятство.
После жуткого озноба от пребывания в холодной реке ей было тепло – значит, она попала в рай. Ей подносили ко рту кружку, и она покорно глотала пахнущую мясом, соленую жидкость. Это был райский напиток. Ароматный и горячий. Над ней склонялись ангелы, и все они говорили на языке ее матери – мужчина с большим носом, похожим на орлиный клюв, и светловолосая женщина, немного похожая на ее мать, а еще сморщенная старуха с добрыми голубыми глазами. И, конечно, Ричард, который прижимался к ее лицу губами и молился о ее выздоровлении.
– Мне не нравится твоя нога. Из-за нее ты выглядишь калекой, а разве это годится для молодой красивой леди?
– Что? – Сабина проснулась и тотчас взвилась от боли.
– Пока я не вылечу тебя, ты не уйдешь далеко.
Сабина была вынуждена признать правоту старухи.
– Я хочу, чтобы ты доверилась мне. Я тебя не отравлю, не бойся… Тем более при свидетелях. Спроси Мари и Жака, я не причиню тебе зла.
Изабель откинула полог, и в фургон вошли мужчина и женщина, за руку которой держался маленький Ричард.
– Пусть они убьют меня или выдадут властям, если я нанесу тебе вред.
Изабель высыпала какой-то желтоватый порошок в кружку и поднесла ее к губам Сабины:
– Выпей этот настой из трав, и твоя боль на время уйдет.
Боль была так мучительна, что Сабина без колебаний выпила протянутое старухой лекарство. Восхитительный покой охватил ее тело. Она наблюдала за собой как бы со стороны. Нежные пальцы пробежались по ее коже, задержались на лодыжке.
– Какой тупой мясник лечил тебя в детстве! – возмущенно покачала головой Изабель.
Сквозь сгущающийся в ее голове туман Сабина разглядела показавшееся ей очень добрым лицо Жака и услышала его слова:
– Если лошадь ломает ногу, ее из милосердия убивают и пускают на мясо. Как же Бог мог ниспослать такие мучения человеку? Тем более такой малютке?
– Человек может выдержать любые мучения, чтобы выполнить свой долг в земной жизни. Он не животное, не лошадь, он – человек!
Так ответила Жаку Изабель, не отрываясь от осмотра ноги Сабины.
– Может, все-таки лучше позвать лекаря? У Мари есть одно серебряное пенни.
«Боже, какое великодушие! Эти добрые люди готовы расстаться с последним своим достоянием!» – подумала Сабина. Изабель резко возразила:
– Оставь эту монетку на хлеб и сыр. А мне принеси плоские щепки. Мы соорудим вокруг больной ножки крепостную стену.
– А что делать мне? – спросила Мари.
– Разве тебе мало возни с малышом? – задала встречный вопрос Изабель.
Красота и добрый нрав Мари покорили сердце маленького Ричарда. После всех ужасов, пережитых той ночью на реке, он вдруг увидел подобие своей ушедшей в сырую землю матери. Мари прижала мальчика к себе, и, позабыв о голоде и безденежье, она вдруг поняла, что обрела богатство, о котором давно мечтала.
Блаженный покой Сабины под действием лекарства длился недолго. Она с трудом приоткрыла глаза и увидела лица двоих уже знакомых ей людей, склонившихся над ее ложем.
– Скажи, когда мне дернуть? – спросил Жак.
– Будь внимателен. Я скажу.
Старуха взяла в руки больную ногу Сабины и замерла в неимоверном напряжении.
– Дергай! – после этого крика последовало грубое французское ругательство.
Жак дернул изо всей силы. Такой адской боли Сабина не испытывала никогда. Гораздо легче было умереть.
– Я все правильно сделал? – осведомился добрый Жак у знахарки.
– Ты молодчина, – ободрила его Изабель. – Мы сделали все, что могли. Теперь она во власти нашего Господа Бога. Будем надеяться на его милосердие. Иди в деревню, Жак, и добудь хоть какую-нибудь пищу.
9
Молва летит быстрее, чем самый хороший гонец, загоняющий лошадь до смертного пота. В трактирах и деревнях, лежащих на пути гонца, уже знали о резне, учиненной людьми герцога Бальморо в поместье лорда Вудбриджа. Англия готова была ощетиниться оружием.
На третий день после нападения на замок известие пришло в Уайтхолл, где король совещался с бывшим епископом Лондона, которого он хотел в ближайшие дни назначить архиепископом Кентерберийским. Священник прочитал вслух последние адресованные королю, не очень сведущему в грамоте, письма и удивленно взглянул на монарха:
– Я не могу этому поверить, Ваше Величество!
Король досадливо поморщился:
– Лорд Вудбридж убит, и такая же участь, вероятно, постигла и его детей. Подобную жестокость нельзя оставить без наказания!
Король взглянул на юнца, прискакавшего с мрачным посланием. Ему и так хватало забот, а теперь еще придется разбираться, кто прав, а кто виноват в кровавых разборках между могущественными вассалами. Как будто вернулись вновь проклятые времена войны Алой и Белой Роз.
– Неужели это были люди герцога Бальморо? – спросил монарх. – Где доказательства?
Мальчик-гонец представил королю запятнанную кровью одежду одного из слуг Гаррета – бело-голубой камзол.
Король взмахом руки отослал парнишку прочь. Он нуждался в уединении, чтобы хорошенько поразмыслить над случившимся. Мальчик еще многое мог бы рассказать королю. Жители соседней деревни нашли останки зарубленных и брошенных в реку слуг и тело какой-то женщины, едва не растоптанной копытами коня. Но король и так все понял.
– Нет оправдания безумству молодого герцога Бальморо!
Епископ в волнении прохаживался по залу. Его ярко-красное одеяние металось, словно раздуваемое порывами ветра.
– Не верю! – восклицал он. – Молодой герцог такой же человек чести, как и его покойный отец. Он не мог совершить подобную подлость.
– Разве мы способны проникнуть в темные глубины человеческих душ наших подданных? – резонно заметил Карл Первый, как бы предчувствуя свою будущую смерть на эшафоте под восторженные крики толпы. – Каждый из моих вассалов копит ненависть в сердце, и когда она вскипает… О Боже мой!..
Он не закончил фразы и схватился руками за голову. Припадок отчаяния у короля быстро прошел, и он вновь обрел твердость и волю. И способность отдать приказ.
Король дернул за шнур звонка, и тотчас же в зале возник начальник охраны.
– Пошлите роту солдат и арестуйте Гаррета Бальморо в его Волчьем Логове. Если он будет сопротивляться, крушите стены замка из пушек и не жалейте ядер и пороха. Доставьте герцога живым в Лондон и поместите в Тауэр.
Священник приблизился к королю и, понизив голос, произнес:
– Ваше Величество! Такими действиями вы увеличите число своих врагов.
– У меня их и так достаточно. Я хочу хоть раз наказать преступника по всей строгости закона. Какая бы сила ни стояла за ним, все же я король Англии, Шотландии и Ирландии! Не сомневайтесь во мне, епископ! Я самый справедливый и неподкупный судья в этом королевстве. Быть таким судьей нелегко, но я согласился нести на плечах эту тяжкую ношу. Кровь моей бабушки, Марии Стюарт, пролитая под топором палача, каждую ночь снится мне. Я должен искупить ее грехи и грехи Елизаветы… Боже! Сколько накопилось грехов у королей, королев и вельмож! Вся Англия греховна! И вот теперь мой добрый друг Гаррет поступил, как взбесившийся мясник. Счастье, что он не пожрал трупы, как людоед!
Гаррет совещался с начальником своей охраны в каменной будке у подъемного моста замка, когда их беседу прервала его мать, леди Бальморо, запыхавшаяся от стремительного бега.
– Нам нужно срочно поговорить наедине! – с трудом вымолвила пожилая леди. Ее руки дрожали, и вид у нее был такой, словно она вот-вот упадет в обморок.
Гаррет жестом руки отослал старого воина и обнял мать:
– Что тебя так взволновало, матушка?
Адриенна Блексорн, дрожа от нервного озноба, прижалась к горячему телу сына. Она в отчаянии сжимала руки в кулаки, так что ее пальцы побелели от напряжения, а ногти впились в ладони.
Она была мала ростом, и ее голова едва достигала плеча сына. Ее темные волосы выбились из-под траурного вдовьего чепца и разметались по плечам.
– Это так ужасно! Я не могу в это поверить! – с ее уст срывались отрывистые фразы. – Замок Вудбриджей подвергся нападению! Там устроили настоящую резню… твои люди, Гаррет! Твои люди! Как ты мог?..
Ее тело обмякло в объятиях сына. Он едва удерживал мать, чтобы она не упала на холодные каменные плиты.
– …зачем ты обрушил на голову этой девочки столько несчастий? Она и так испытала горе, похоронив мать…
– О какой девочке ты говоришь? Я не понимаю тебя…
– О Гаррет! Неужели мой сын стал преступником! Лорд Вудбридж злодейски зарезан, а Сабина и ее брат исчезли бесследно в бурной реке. Их тела не нашли, но вряд ли они спаслись.
Гаррету показалось, что его сердце остановилось и превратилось в кусок льда. Он с трудом произнес:
– Кто осмелился это сделать?
– Ты!
Вдова благородного герцога Бальморо закрыла глаза, чтобы не видеть лица сына, опозорившего их род.
– Ты! – повторила она. Ее губы едва шевелились. – Ты достоин самого жестокого наказания и презрения.
– Как ты смеешь обвинять меня, матушка, в преступлении, которого я не совершал? Пусть подлый клеветник выйдет на суд Божий, и я докажу ему на поединке, что я ни в чем не виноват.
Адриенна постепенно приходила в себя.
– Я не знаю подробностей, я только рассказала тебе то, что услышала от твоего кузена Гортланда. Он прискакал еще до рассвета, разбудил меня и сообщил, что опередил королевских солдат всего лишь на пару часов. Они собираются арестовать тебя, а если ты не подчинишься воле Карла Стюарта, разрушат замок.
– Где же кузен Гортланд? Пусть он расскажет мне все сам.
– Он уже ускакал, опасаясь королевского гнева за то, что предупредил тебя.
– Так что же случилось? Успокойся и все расскажи толком.
– Какие-то люди в одежде с нашим гербом напали на замок Вудбриджа. Гортланд советует тебе скрыться, пока королевские судьи не разберутся в чем дело.
– Герцоги Бальморо никогда не бежали от справедливого суда, а на клевету отвечали ударом меча.
– Твой меч бессилен против пушек и мушкетов. Только чье-либо заступничество перед королем защитит тебя. Гортланд готов за тебя вступиться и засвидетельствовать твою невиновность.
– Кто он такой, кузен Гортланд? Его имя неизвестно королю, и вряд ли Карл допустит мелкого дворянина до своей особы. Мне не нужны ходатаи перед королем. И прятаться, как пугливый заяц, от гнева Его Величества я не собираюсь.
Мысли Гаррета занимали его собственные проблемы. Он как бы на время забыл, что где-то в мокрых торфяниках сгинула бесследно его юная супруга.
– Я отдамся на волю короля и буду ждать его справедливого приговора, – торжественно произнес Гаррет.
Его намерения привели леди Бальморо в испуг:
– Ложь часто бывает убедительней правды. Кто знает, какой клевете поверит наш король?
– Мы оба верим в одного Бога! – возразил ей Гаррет. – И оба можем отличить черное от белого! Я не стану дожидаться прихода солдат и немедленно отправляюсь в Лондон.
– Тогда я еду с тобой!
– Нет, матушка. Враги могут ждать нас везде и всюду. Я обойду главную дорогу через леса и болота. Для тебя этот путь будет труден. Я должен спешить. Чем скорее я увижу короля, тем будет лучше для нас.
Леди Адриенна гордо вздернула подбородок и, обретя вновь достоинство и спокойствие, направилась к выходу.
– Я еще не отвыкла от верховой езды, Гаррет. Неужели ты думаешь, что я останусь здесь, в деревенской глуши, не зная, что случилось с моим сыном? Распорядись, чтобы нам скорее готовили лошадей!
Слуги в Волчьем Логове были отлично вышколены. Не прошло и десяти минут, как мать с сыном проскакали по подъемному мосту, пересекли открытое пространство перед замком и скрылись в тени леса. Потайные тропинки в нем знали только владельцы поместья да их охотники. В этом лесном лабиринте им не грозила встреча с королевскими солдатами.
Гаррет нарочно придерживал своего скакуна, чтобы мать не отставала от него. Но пожилая леди была полна мужества и не нуждалась в остановках на отдых.
– Вперед, мой сын! – восклицала она. – Торопись!
Проливной дождь не стал им помехой. Они упорно продолжали бешеную скачку по размокшим дорогам. К полуночи дождь прекратился, небо расчистилось от туч, выглянула бледная луна. В очередной раз они остановились на берегу ручья, чтобы дать отдышаться разгоряченным коням и напоить их. На всем пути Гаррет старался не думать о причинах несчастья, постигшего дом лорда Вудбриджа. Невыносимую тяжесть он нес в своем сердце, когда его мысли обращались к Сабине. Босая, трогательная хромоножка с букетом цветов на влажном зеленом лугу – такой он запомнил ее. Неужели она мертва? Она, его юная жена, которая должна была в скором времени лечь с ним в одну постель, чтобы он обнял ее хрупкое тело и согрел своим теплом. Неужели она превратилась в холодный труп и безжалостный поток тащит ее через камни и речные перекаты, раня нежную кожу девочки? Той самой девочки, которая бы стала в будущем матерью наследника древнего рода Бальморо?
Лошади жадно втягивали в себя воду. Вдовствующая герцогиня, спешившись, зачерпнула ладонью ледяную влагу из ручья и утолила жажду. Луна осветила ее лицо. От многочасовой скачки темные круги появились у нее под глазами. Впервые за многие годы мать и сын остались наедине без слуг и служанок, без оруженосцев и пажей.
Мир вокруг был холоден, пуст и враждебен. Луна не могла согреть их, а с намокших от дождя ветвей все еще падали тяжелые капли. Адриенна предчувствовала, что ничего хорошего не ждет их впереди, и все же бодрилась, готовая на все, чтобы спасти сына. Она обвела взглядом равнину, стелющуюся перед ними. Тусклый огонек мерцал где-то вдалеке.
– Мне кажется, что там впереди деревня. Может быть, кто-нибудь пустит нас обсохнуть, а потом на окраине Лондона мы купим себе подходящее платье. Мы не можем появиться перед королем одетыми, как лесные бродяги.
Ночной отдых в крестьянской хижине и покупка на «блошином» рынке при въезде в Лондон приличной одежды заняли совсем немного времени. Уже спустя час после восхода солнца они оказались у ворот королевского дворца.
Когда Гаррет объявил стражникам, кто он такой, его тотчас же арестовали.
Мать бросила последний ободряющий взгляд на сына, уводимого стражниками в тюрьму. Ему уже было подготовлено место в Тауэре, согласно распоряжению короля. Несчастная усталая женщина бродила по бесчисленным залам и коридорам дворца, где никто нарочито не узнавал ее. Презрение придворных лизоблюдов терзало ее душу. Когда был жив ее муж, любой королевский прихвостень подметал своей шляпой пол при появлении герцогини Бальморо, а сейчас все сторонились ее, словно она была прокаженной.
Гаррет, доставленный в особо охраняемую камеру Тауэра, тщетно искал взглядом сквозь узкое окошко чей-то доброжелательный знак. Из башни, ставшей теперь его домом, он видел только мрачный каменный колодец внутреннего двора. Хотя его покои были обставлены роскошной мебелью и увешаны коврами, от стен веяло сыростью, а тесное пространство вызывало приступы удушья. Весьма недружелюбно настроенный охранник ехидно поведал Гаррету, что до него пленниками этой камеры были многие не менее благородные, чем теперешний узник, господа. Сама злополучная королева Мария Шотландская провела долгие годы заключения среди этой мебели и отсыревших ковров. Ей так надоело пребывание в Тауэре, что она с облегчением взошла на эшафот, где ее голову отделили от тела под крики возбужденной толпы.
Воспоминания о знаменитых предшественниках не улучшили настроение Гаррета. Он горько затосковал с первого же дня своего заключения. Каждый раз, посылая королю записки с просьбой об аудиенции, он расставался с золотой гинеей, предназначенной для оплаты стражнику его услуг почтальона. Но ответом было упорное молчание. С ним обращались как со злодеем, лишенным права защитить себя.
Вести извне не доходили до Гаррета. Вероятно, король уже счел его виновным в подлейшем из преступлений и даже не желает оскорбить свой взор лицезрением подобного мерзавца. Днем и ночью пребывая в странном состоянии, похожем на полузабытье, Гаррет сочинял пламенные речи в свою защиту, но имел возможность произносить их лишь своему отражению в зеркале во время бритья.
Три недели отсидел Гаррет в Тауэре, пока не получил краткое послание от матери. Оно было написано довольно давно, но почему-то только сейчас попало ему в руки. Мать сообщала, что ей обещали выхлопотать прием у короля. Она умоляла сына не отчаиваться. Раз он не виноват, то справедливость в конце концов восторжествует.
Гаррет отложил письмо и горестно задумался, обхватив голову руками. Имя Сабины, о которой ничего не было сказано в послании, сорвалось с его уст:
– Бедная моя девочка! Я не смог уберечь тебя, но клянусь, я отомщу за твою мученическую смерть!
