Текст книги "Война роз. Право крови"

Автор книги: Конн Иггульден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

2

Маргарет стояла у входа в свой шатер, наблюдая, как ее сын сражается с каким-то мальчишкой из местных. Никто понятия не имел, откуда здесь взялся этот черноглазый оборванец, но он как-то быстро увязался за Эдуардом, и теперь они скакали по мокрой земле с палками, держа их как мечи, и с кряхтеньем колошматили ими друг друга. Вот сражающаяся парочка прибилась к составленному оружию и щитам, в сумраке кажущимся кричаще яркими, над которыми сверху колыхались знамена дюжины лордов.

Королева издалека завидела приближение Дерри Брюера, который трусцой сноровисто подбегал по длинной траве. Под стоянку для лагеря была выбрана долина возле реки меж пологих холмов. Пятнадцать тысяч человек со всеми своими лошадьми и палатками, оснащением и повозками представляли собой кочующий город, занимающий изрядно места. На исходе лета его обитатели обчищали бы огороды и обкладывали сады, но в начале февраля умыкнуть было нечего. Мертво темнели поля, вся жизнь в них затаилась где-то на глубине. Люди в своей изношенной и изорванной в тряпье одежде, с подведенными животами и истощавшими мышцами все больше напоминали нищих. Обычно зимой никто не воюет, если только речь не идет о спасении короля. Так что причина войны зиждилась здесь решительно всюду, в самой этой схваченной холодом земле.

Подоспев к входу в шатер королевы, шпионских дел мастер застыл в куртуазном поклоне. Маргарет на это чутко подняла руку – дескать, не отвлекай, – и, обернувшись, Дерри увидел, как принц Уэльский одолевает своего более слабого противника. Он сшиб его на спину, и тот теперь шипел на земле и извивался как кошка, которую душат. Ни Брюер, ни королева в ход схватки не вмешивались, и принц Эдуард, перехватив сподручней палку, метким движением жестко ткнул ею мальчишке в грудь. Тот, свернувшись калачиком, поджал ноги к груди и покорно замер; принц же вскинул палку, словно пику, и, потрясая ею, приложил вторую руку ко рту и изобразил волчий вой – звук в детских устах довольно забавный. Дерри широкой улыбкой выказал и похвалу, и удивление. Венценосный отец мальчика за всю свою жизнь не обнаружил боевого пыла ни на унцию, однако сын его сейчас демонстрировал победное волнение от того, что стоит над побежденным. Чувство, что и говорить, отрадное. Ребенок наверняка его запомнит и усвоит.

Эдуард нагнулся для того, чтобы помочь мальчугану встать на ноги, но Дерри бдительно встрял:

– Принц Эдуард! Наверное, будет лучше, если вы дадите ему подняться самому.

В этот момент он вспоминал бойцовые ямы Лондона, где поединщики дерутся за деньги, и слова вырвались у него сугубо машинально.

– Мастер Брюер? – Королева взглянула на него глазами, лучащимися гордостью.

– Ах, моя госпожа, прошу прощения! Мужчины смотрят на это несколько двояко. Некоторые помощь поверженным считают благородством. Я же усматриваю в этом лишний повод гордиться собой.

– То есть они бы предпочли, чтобы мой сын поднял этого побродяжку на ноги? А ну, ты, оставайся там на месте!

Последнее, вместе с указующим перстом, адресовалось мальчишке, который барахтался в попытке встать. От внимания столь знатной особы, настоящей королевы, он густо и виновато покраснел. Секунда – и пацан послушно шлепнулся спиной обратно в грязь.

– Определенно да, миледи, – улыбчиво кивнул Дерри. – Они бесстрашно сошлись бы с врагом в бою, но затем явили милость, простив ему прегрешения против себя. Отец вашего мужа обыкновенно поступал именно так, моя госпожа. И люди его за это действительно чтили. Таким поступкам присуще великодушие – нечто, большинству из нас непосильное.

– Ну а вы, Дерри? Как бы поступили вы? – тихо спросила Маргарет. Глаза ее горели ярко и нежно.

– Гм… Я, признаться, птица не такого высокого полета. Сломал бы кость или пощекотал ножом – в теле человека есть места, ранить которые не смертельно, но сидеть на них потом весьма неуютно вплоть до года. – Шпион улыбнулся своему каламбуру, но под взглядом королевы посерьезнел. – Видите ли, миледи, в случае моей победы дать ему подняться было бы неосмотрительно: ведь он, кто знает, может затаить на меня недюжинную злость. Так что пускай лучше остается поверженным. Оно как-то надежней.

Маргарет степенно кивнула, довольная его честностью.

– Вот потому я вам, пожалуй, и доверяю, мастер Брюер. Вы разбираетесь в подобных вещах. Проигрыша своим врагам я не допущу никогда, ну а если на кону честь, то ее я буду держать превыше всего. Так что я выбираю победу, и за ее ценой не постою.

На секунду Дерри прикрыл глаза, кивком усваивая сказанное. Маргарет он знавал совсем еще юной девушкой, но все эти заговоры, баталии, обманчивый этикет и вероломная игра в союзы закалили ее, превратив в скрытную и искушенную мстительницу.

– Я полагаю, миледи, что у вас был разговор с лордом Сомерсетом?

– Так и есть, Дерри. Я поставила его во главе моей армии – и не думаю, что доверила ее глупцу. Да, мне известно: он не склонен спрашивать моих советов, но если надавить, он им следует. Юный Сомерсет по-молодому ретив и лют, крепок телом и горяч сердцем. Люди рады повиноваться его львиному рыку. Хотя смотрится ли он умнее своего отца? Определенно нет. Он считает, что из-за вас мы застряли бы на севере, скапливая провизию вместо того, чтобы брать ее по дороге. Такое вот в целом беспокойство. На уме у милорда Сомерсета одно: достичь Лондона, сохранив в армии силу. Не вижу ничего дурного в таком радении о моем войске, Дерри.

Слушая королеву, ее собеседник тайком удивлялся. Вопреки ожиданию, герцог Сомерсетский проглотил свою молодецкую спесь и попросил рассудить этот чувствительный вопрос Маргарет. Проявление верности и зрелости, которое, как ни странно, вселяет надежду.

– Миледи, прочней всего Уорик чувствует себя на юге, – сказал Брюер. – За него стоят Кент и Сассекс – захолустные графства, известные своим неуемным бунтарством. Мы должны одолеть их и вызволить вашего мужа. Или же…

Дерри повел глазами туда, где внезапно снова стукнули друг о друга палки. Юный принц, истомясь без дела, по новой сцепился с маленьким оборвышем. Если король Генрих божьим попущением не уцелеет, то весь дом Ланкастеров – или почти весь – воплотится в семилетнем ребенке, который сейчас с измазанной грязью физиономией азартно пытается придушить своего противника. Туда же обернулась и Маргарет, но ненадолго – затем она опять с вопросительно поднятыми бровями обратила взор на своего шпионских дел мастера.

– Уж как там управит Господь, – сказал Дерри, – но с того самого дня, миледи, король должен будет править Англией с миром, твердой рукой. Если правильно довести до людских ушей, то король Генрих в глазах народа мог бы предстать… вернувшимся с Авалона Артуром[6]6
  Авалон (кельт.) – мифический остров, где вместе с феей Морганой продолжает жить король Артур, собираясь вернуться на престол.


[Закрыть], прибывшим из Святой земли Ричардом[7]7
  Ричард I Львиное Сердце (1157–1199) – король Англии, известен военными подвигами, в т. ч. в крестовых походах.


[Закрыть]; Помазанником Божиим, вновь утвердившимся на своем престоле. Или же еще одним Иоанном Безземельным[8]8
  Иоанн (Джон) Безземельный (1167–1216) – брат Ричарда Львиное Сердце, один из самых неудачливых монархов Англии (уступил Нормандию французам; сделался вассалом Папы Римского; по итогам войны с баронами подписал Хартию Вольностей).


[Закрыть], по следам которого черными змеями ползут слухи. Через половину Англии протянулась полоса наших разрушений. Сотни миль смертей и расхищения – и при этом те, кто нас проклял, теперь обречены на муки голода. А дети вроде этих ребят неминуемо умрут, потому что наши люди свели со двора их скот и поели даже посевные семена, так что им теперь нечего даже высаживать весной!

Брюер прервал свою гневливую тираду, почувствовав, как предплечье ему сжимает рука Маргарет. Наблюдая за возней мальчишек, он смотрел в основном на них, а не на свою госпожу. Между тем она взирала на него царственно-строго, и брови ее повелительно срастались.

– Я… Платить людям мне нечем, Дерри. Во всяком случае, пока мы не дойдем до Лондона, да и там это, по всей видимости, останется под вопросом. А ведь им предстоит лить кровь, и не раз, пока я отсыплю им в кошельки достаточно монет, – и кто сейчас знает, чем все завершится? Ну а пока им не платят, они чувствуют себя спущенными с поводка гончими псами. Нет оплаты – берут, как могут, грабежом и мародерством. Не будем этого скрывать.

– Это, наверное, Сомерсет сказал? – холодно спросил Брюер. – Что ж, если он такой хороший хозяин, то пусть ухватит их за загривок…

– Нет, Дерри. Вы мой самый доверенный советник, и вы это знаете. Но сейчас даже вы просите непозволительно много. Я зашорена, Дерри. Да, именно зашорена. Перед собой я вижу только Лондон, и ничего более.

– Стало быть, вы не чувствуете запаха пожарищ, не слышите испуганных воплей женщин? – спросил Брюер.

Вообще, несмотря на долгие годы своего служения, вел он себя неосмотрительно и даже вызывающе. Королева, пятнисто алея лицом и шеей, неотрывно смотрела на него широко раскрытыми, ждущими глазами, словно он ведал все тайны этого мира. А затем с грустной покорностью вздохнула:

– Как трудна эта зима, мастер Брюер! И конца ей все нет и нет. Но если я хоть на мгновение спасую, отвернусь от зла, чтобы отвоевать своего мужа и его трон, то ослепну и оглохну. А вы онемеете.

Дерри в ответ протяжно вздохнул.

– Моя госпожа, я старею. Мне порою думается, что мое занятие уместней для кого-нибудь помоложе, попроворней.

– Дерри, что вы такое говорите? Я ничуть не хотела вас обидеть.

Главный соглядатай устало приподнял руку.

– Что вы, миледи, разве смею я обижаться на мою королеву? Ни за что не оставлю я вас и без сети, которую плел столь долгое время. Не скрою, что порой по роду занятий я сталкиваюсь с немалыми опасностями. Я ни в коей мере не бахвалюсь, а просто вынужден быть верен скромной правде. Встречаться мне доводится с людьми жестокосердными, черствыми и в темных местах, чуть ли не каждодневно. И вот что я хочу сказать. Если – всякое возможно – наступит день, когда я уйду и не вернусь, вам следует знать: я предусмотрел себе замену.

Он стоял перед правительницей, как нервный школяр, теребя пальцами кожаный пояс, и с потаенным очарованием встретил блеск ее ждущих глаз.

– Нельзя исключать, миледи, что если меня так или иначе устранят, то в опасности окажетесь и вы. Но на этот случай знайте: на мое место придет другой, сказав вам слова, которые вы непременно узна́ете.

– Как же он будет выглядеть, этот ваш человек? – тихо спросила Маргарет.

– Сказать вам этого не могу, миледи. Всего этих людей трое. Молодые, быстрые во всех смыслах и безоговорочно преданные. Если я выроню поводья, то один из них, пережив остальных двоих, их подхватит.

– То есть, чтобы один из них оказался возле меня, двум другим придется друг друга… умертвить?

– Безусловно, миледи. Ничто не имеет ценности, если оно не достигнуто тяжким трудом.

– Что ж… И как же я узнаю, что этому вашему человеку можно доверять?

Дерри улыбнулся проворству мысли собеседницы.

– Всего несколько слов, миледи, которые для меня имеют некоторую значимость.

Он сделал паузу, глядя через прошлое Маргарет в ее будущность одновременно с тем, как представлял собственную кончину, а потом с задумчиво-грустной улыбкой продолжил:

– Все еще жива Элис, жена Уильяма де Ла Поля. Дед ее был, пожалуй, первым истинным стихотворцем во всей Англии. Сам я, увы, со стариком Чосером в жизни не встречался. Так вот, однажды Элис всего одной строкой из его произведения описала всю мою суть. Когда я спросил, что это значит, она ответила, что, мол, просто пришло на ум, не обессудь. А та строка так со мною и осталась. Приросла намертво. Элис сказала, что я «забавник с кинжалом под плащом». Мне кажется, миледи, это весьма точное описание моих трудов.

Теперь уже Маргарет нервно потерла одну ладонь о другую.

– Строка такая, что морозец по коже… Но будь по-вашему. Если кто-то приблизится ко мне и произнесет эти слова, я буду ему внимать. – Ясный блеск глаз придавал лицу королевы твердость. – Вместе с тем, Дерри Брюер, честь вам и хвала. Вы завоевали мое доверие, а это ох как непросто!

Дерри склонил голову, вспоминая юную француженку, приплывшую через Ла-Манш для замужества с королем Генрихом. Теперь, в свои тридцать, Маргарет была по-прежнему стройна и белокожа, со светло-каштановыми волосами, перехваченными муаровой лентой. Единственная беременность пощадила осанку этой женщины, не превратив ее в заезженную кобылу, в отличие от многих в ее возрасте. Она не утратила тонкости и гибкости стана. Для женщины, перенесшей столько боли и утрат, Маргарет, бесспорно, сохранилась великолепно. Вместе с тем, проведя подле королевы шестнадцать лет, Дерри все прозревал глазом сведущего. В ней появилась жесткость, за которую он не знал, огорчаться ему или радоваться. Потеря невинности – сама по себе вещь очень сильная, особенно для женщины. Искушенность, она, как подбой к плащу, делает его плотней и надежней. И помогает скрыть кровавые пятна на исподе. Женщины, как известно, прячут их от взоров каждый месяц. Может, в этом и есть сердцевина женских секретов, тайна их сокровенной внутренней жизни? Им приходится скрывать кровь – и они ее понимают.

3

Чувствовалось, как подогретое вино со специями блаженным теплом растекается по телу, отрадно приглушая нытье натруженных мышц. Рыцарь, сидящий напротив Дерри, неторопливо кивнул и слегка откинулся на табурете, словно под весом важности доставленных новостей. Они сидели в углу грузно рокочущей многолюдством таверны, где в общей тесноте спинами жались друг к другу солдаты. Запас выпивки здесь сошел уже до кислой браги с осадком, а ратный люд с надеждой все заглядывал сюда с дороги.

Брюер специально выбрал для встречи этот постоялый двор, догадываясь, что высокородные хозяева мало смыслят в тонкостях его работы. До них словно не доходило, что люди для передачи важнейших сведений могут вот так запросто курсировать между двумя враждующими армиями. Сейчас он сидел, припав спиной к угловому стыку дубовых бревен, и смотрел на сэра Артура Лавлейса, безусловно, самого ценного своего осведомителя. Под недреманным оком Дерри невысокий кряжистый собеседник, оправляя неопрятные усы, с каждым куском пищи и глотком вина отправлял себе в рот еще как минимум по волосинке. Первая встреча шпиона с рыцарем произошла сразу после битвы при Сандале, где Лавлейс был одним из сотни побитых латников рыцарского звания, которых Дерри отвел в сторонку. Тогда он раздал по нескольку монет тем, у кого их не было, и по короткому совету – тем, кто готов был слушать. Весьма пригодилось то, что представился он не иначе как верным слугой короля Генриха. В преданности Брюера усомниться никто не мог, и уж тем более никто не мог оспорить правоту его дела – после такой-то победы!

В результате поощрения Дерри заметное число ратников Йорка вняло уговорам дождаться и влиться под Шеффилдом в армию королевы, то есть пополнить ряды противника, с которым они еще недавно сражались. Но было бы безумством ожидать, что они станут воевать без провианта и оплаты. То, что это безумство, выявилось немного погодя, когда стало ясно, что платить им не собираются. И тогда они вместе со сторонниками королевы начали участвовать в разграблении городков и маноров, верных Йорку, чтоб хотя бы этим набить живот и кошель.

Явился Лавлейс без сюркота и доспехов, способных своими цветами так или иначе выдать его изначальную принадлежность и вызвать подозрение, а чего это он тут ходит-бродит. Вообще, у него был пароль и он знал, что спросить нужно Дерри Брюера. Этого было бы достаточно для прохода мимо пытливых караульщиков, однако пикантность ситуации заключалась, в том, что в самое сердце королевского лагеря сэр Артур пробрался, не будучи спрошенным никем и ни разу. В другой какой-нибудь день разгневанный Брюер тотчас созвал бы армейских капитанов и еще раз втемяшил в их головы задачу неукоснительно стеречь лагерь от шпионов и подосланных убийц, способных нанести непоправимый урон.

Лавлейс, подавшись вперед, взволнованно тараторил. Тело его дышало потным жаром, ощутимым буквально на ощупь. Чтобы добраться со своими сведениями до королевского шпиона, он одолел верхом не один десяток миль.

– То, что я вам сообщаю, мастер Брюер, являет собой первостатейную важность, вы меня понимаете? – мрачно гудел он. – По сути, я сдаю вам Уорика в связанном, ощипанном и намасленном виде, остается лишь насадить его на вертел.

– Во-первых, нужно говорить Моряк, – назидательно, вполголоса заметил Дерри. – А во-вторых, не забывайте о посторонних ушах.

Ричард Уорик в свое время несколько лет пробыл Капитаном Кале и, по слухам, настолько любил море и бороздящие его корабли, что, дай ему волю, – прибирал бы их к рукам все подряд. С Артуром было условлено не называть имен впрямую, но он то и дело забывал об этом. В такие моменты Дерри тревожно озирался, как будто бы где-нибудь поблизости таился самый опасный из лазутчиков, который мотал сведения на ус.

По мере того как солдаты выжимали таверну досуха, здесь становилось все более шумно и неспокойно. Среди грузной возни и рокота на стол, задев Брюера за плечо, вдруг повалился кто-то курчаво-рыжий. Этот человек уперся руками в столешницу и заржал. Отсмеявшись, он хотел было повернуться и обложить словцом того, кто его толкнул, но застыл, ощутив холод ножа, который поднес ему к горлу Дерри.

– Осторожней, увалень, – бешено прошептал шпион рыжему на ухо. – Брысь отсюда, и чтоб тихо мне!

Оттолкнув солдата, он внимательно проследил краем глаза, как тот с круглыми от ужаса глазами затерялся в толпе. Будем считать, что это просто понарошку. Одна из тех роковых случайностей, что происходят по воле Божией – повисеть на острие у самого Дерри Брюера, который, однако, оставил это без последствий, так что можно себе жить-поживать и припоминать его с добротой и душевностью…

– Брюер, – недовольно произнес Лавлейс, щелкнув пальцами у него перед лицом.

– В чем дело? – покосился Дерри брюзгливо. – Я все услышал. Если сведения правдивы, то они и впрямь могут составить мне пользу.

Сэр Артур подался еще ближе и с напором заговорил, обдавая собеседника луковым духом:

– Этого самого Моряка я сдаю не за просто так, мастер Брюер. При встрече в той шеффилдской таверне вы не скупились на серебро и посулы. – Голос Лавлейса трясся от вожделения. – Мне помнится, вы там упоминали о мятежном графстве Кент, где простаивает местечко для верного человека, что будет собирать королю десятины и подати. И что уготовано оно для того, кто сдаст с потрохами Уорика.

– Понятно, – коротко и хмуро кивнул Дерри.

Секунду-другую он рассеянно молчал. Отчасти потому, что дурачина-рыцарь вновь брякнул имя Уорика, несмотря на то что вокруг теснилась такая толпища, что удивительно, как еще никто не плюхнулся задом на их стол.

– Так вот, я все это сделал! – раскрасневшись и ерзая бровями, воскликнул Артур. – Или ваши обещания – не более чем пук соломы?

– Я предостерег вас, чтобы в лагерь вы прибыли без сюркота и щита с вашими цветами, во избежание быть подмеченным. Для того чтобы сюда попасть, вы должны были миновать десять тысяч человек. Из них хоть один схватил вас за руку, потребовал назваться?

Сбитый с толку строгостью его тона, Лавлейс нерешительно качнул головой.

– Добрый мой рыцарь, а вам ни разу не приходило в голову, что если сюда пробрались вы, то это же самое мог сделать и кто-нибудь другой, еще до вас? А? Что у меня есть молодцы на юге, которые таскают сюзеренам воду и драят доспехи, а сами при этом все высматривают, высчитывают, запоминают? Вы думаете, без ваших глаз я был слеп?

Видно было, как надежда в глазах рыцаря тускнеет – настолько, что бедняга Лавлейс даже как-то просел на табурете. Возвыситься в графы, приближенные самого государя – несбыточная мечта не только для простого солдата, но даже и для рыцаря с манором и арендными угодьями. Хотя не будем отрицать, во время войны случаются престранные вещи. Быть может, этого сэра Артура ждут где-то жена и дети, все, как один, зависящие от его жалованья – вот он и не чает заработать, где подвернется удача. А она – дама скупая и капризная.

Бедность и нужда – суровые хозяева. Дерри оглядел приунывшего рыцаря внимательней, вобрал глазами его обтрепанный плащ. Возможно, что и клочковатость этой бороды – от отсутствия грошовой монетки за стрижку. Мысленно Брюер вздохнул. В более молодые годы он бы встал, снисходительно похлопал бедолагу по плечу и оставил его здесь на произвол судьбины – избиение или грабеж на выезде из лагеря.

Но возраст, треклятый возраст изменил его характер: смягчил его острые грани, так что слышны стали скорби и боль других, не вызывая больше злорадного смеха. Может, и в самом деле пора на покой… Трое тех, кто моложе возрастом, готовы вступить меж собою в схватку, стоит тебе однажды не возвратиться в дом. Теоретически имена двоих соперников ни одному из них не известны, хотя можно побиться об заклад, что они все это вызнают. Самый верный способ увернуться от удара – это убить того, кто держит занесенный клинок. Ну а люди в ремесле Дерри знают: сподручней всего убить, когда твой соперник еще не знает, что он тебе враг.

Ни одна из этих мыслей не выскользнула из-под маски спокойной и бесцельной наблюдательности шпиона и не выдала Лавлейсу, что Уорика он сдал всего за кружку эля. Бросать на стол монету при таком количестве глаз было рискованно. Поступи Дерри так, впустую пропала бы и монета, и сам Лавлейс. Вместо этого Брюер, выставив руку, вдавил Артуру в пятерню золотой полунобль. Видно было, как глаза рыцаря, украдкой глянувшего себе в ладонь, азартно и радостно зажглись. Размером монета была невелика, но ее должно хватить на дюжину трапез, а может, и на новый плащ.

– Ступайте себе с богом, – поднимаясь, сказал Дерри. – С верой в короля вы не оступитесь.

* * *

Несмотря на узкий серп месяца, ночное небо, казалось, изливало таинственное свечение, в котором Эдуард Йорк явственно различал свои ладони. Он медленно повел ими перед лицом налево, глядя, как пальцы движутся подобно белым крылам. Сидел Йорк на краю валлийского утеса, название которого не озаботился спросить. Ноги его свисали в темноту, и камень, вывернувшийся с кромки, упал вниз без всякого шума, словно пропасть под утесом была бездонна. Может, оно и вправду так? Бездна зияла под ногами, и вместе с тем темень там была такой густой, что по ней, казалось, можно было ступать, как по тверди.

Пьяно улыбнувшись этой мысли, он потянулся носком сапога и стал нащупывать непонятно что – может, мост из теней, по которому можно будет перейти через долину. От наклона центр тяжести сместился, Йорк завалился на спину и судорожно завозился – впрочем, секундный страх мелькнул и пропал. Эдуард знал, что никуда не упадет. Выпил он явно столько, что человек размером поскромнее отдал бы концы, но Господь не даст ему свалиться с какого-то там валлийского утеса. Не-ет, конец его ждет не здесь, особенно с учетом того, какие впереди ждут дела! А их много, неоконченных. Йорк кивнул сам себе головой, настолько тяжелой, что она продолжала ходить вверх и вниз даже после того, как ему самому это поднадоело.

Он заслышал шорох шагов и негромкий разговор двоих караульных где-то невдалеке, буквально в дюжине шагов за спиной. Медленно-премедленно Эдуард поднял голову, понимая, что в темноте у земли его не видно. А с зеленовато-белыми под звездным светом конечностями он сейчас, наверное, напоминал бесплотного духа. В ином настроении Йорк вскочил бы с леденящим воем, чтобы те двое обделались со страху, но одежда, увы, под звездами не светилась. Ночной свет впитывался как бы одними руками. Несомненно, это так, и в конце концов ночное свечение заполнит его до краев, а потом станет изливаться наружу. Мысль эта показалась притягательно красивой, и Эдуард, сев, предался ей, пока те двое за спиной разговаривали – причем, кажется, о нем.

– Не нравится мне это место, Брон. Ни горы не нравятся, ни дождь, ни эти чертовы валлийцы. Только и делают, что косятся на нас исподлобья из своих лачуг. К тому же все, как один, ворюги: тащат все подряд, впору веревкой привязывать. Вон Носач у нас позавчера седло потерял: можно подумать, оно само от него куда-то ускакало… Нет, не место это, где стоит находиться – а мы вот все еще торчим здесь.

– А ты у нас кто, герцог, чтобы командовать? Будь ты им, то, может, и увел бы нас обратно в Англию. Ну а коли нет, то будем ждать, пока мастер Йорк даст приказ выдвигаться. А мне и здесь неплохо. Даже, брат, уютно. По мне, так лучше здесь, чем шагать по Англии да махать мечом. Так что пусть наш парнище заливает свое горе по отцу и брату. Старый герцог был человек славный. Большой. Будь он моим отцом, я б тоже пил днями напролет. Рано или поздно наш парнище оправится, или же у него от горя и возлияний лопнет сердце. То или это – переживать не нам.

Эдуард Йоркский прищурился в направлении той пары. Один из говоривших опирался о валун, сливаясь с ним единой темной тенью. Второй стоял, глядя в сторону и вверх, где в зеленоватом застывшем небе переливчато сияли россыпи звезд. Ночь раскинула свой необъятный плащ, и Йорка вдруг пробило раздражение: какие-то там латники-копейщики судачат о его потаенной боли, как о какой-нибудь погоде или о цене на каравай хлеба! Он завозился в попытке встать, при этом чуть снова не рухнув в пропасть, когда шатко встал и качнулся не в ту сторону. При росте в шесть футов четыре дюйма[9]9
  196 см.


[Закрыть] Эдуард смотрелся исполином – безусловно, он был самым высоким во всем своем войске. Сейчас, при неснятых наплечниках, он загораживал собой изрядный кусок неба, и при виде этого грозного явления, да еще в такой близи, оба болтуна застыли сгустками сумрака на фоне звезд.

– Эт-то еще что?! Вы кто такие, чтобы трещать тут насчет меня, а? Горе мое обсуждать? – поинтересовался Йорк.

В безоглядной панике сгустки сумрака бесшумно перекатились через гребень и исчезли подальше от греха. Эдуард проорал им вслед что-то бессвязное, проплелся несколько шагов и тяжело рухнул, запнувшись о незамеченный камень. Изо рта у него струей хлестанула рвота, да такая едкая от смеси вина, эля и браги, что ему ожгло горло и язык.

– Вот я вас разыщу-у-у! Найду-у-у-у, сучьи выблядки…

Немного придя в себя, Эдуард перекатился на спину и оцепенел, сонно соображая, как и зачем ему кого-то искать. Не прошло и минуты, как он уже натужно храпел, распластавшись на валлийском утесе, лицом к безучастной выси с сереющими дымами Млечного Пути.

* * *

Шел обложной дождь, когда Маргарет созвала своих лордов на совет. С шипением стекали водяные струи, столбики шатра поскрипывали под непомерной тяжестью прогнувшейся парусиновой кровли. Дерри Брюер со скрещенными на груди руками вдумчиво оглядывал лица старших военачальников королевы. Среди собравшихся в этом шатре больше всех претерпел Генри Перси. Граф Нортумберлендский носил на лице неотъемлемую фамильную печать – знаменитый нос Перси, хрящеватый клюв, делающий хозяина заметным в любом собрании. Цена, заплаченная семейством Перси, придавала молодому графу вескости среди всех – в глазах Дерри, потеря отца и брата сделала его зрелым, так что он редко бросал слова абы что-то сказать, а свое достоинство носил подобно рыцарскому плащу на плечах. Генри мог бы легко повести на Уорика армию, но так уж вышло, что командование ею было доверено менее опытному Сомерсету. Брюер позволил себе взглянуть и на королеву, скромно сидящую в углу, стройную и розовощекую, как девушка. Если правда то, что в месяцы болезни своего мужа она тайно зналась с Сомерсетом, то тайна эта блюлась на редкость неукоснительно. В свои двадцать пять Генри Бофорт был все еще не женат (довольно редкое явление, уже само по себе вызывающее вежливое поднятие бровей). Не мешало бы наставить герцога взять в жены какую-нибудь вожделеющую нетель, которая наплодила бы ему замечательных пухлых детишек, что хоть как-то поуспокоило бы злые языки.

На совет были созваны и с полдюжины баронов помельче. Радовало глаз, что лорда Джона Клиффорда поместили среди них на скамье, где они теснились, как школяры перед уроком. Это Клиффорд убил при Уэйкфилде сына Йорка, а затем победно размахивал окровавленным кинжалом над его отцом. Как уважать человека после такого, будь он даже образцом добродетели? Лично Дерри считал Клиффорда напыщенным слабаком, глупцом с полой сердцевиной.

Удивительно, как далеко и быстро – можно сказать, на собственных крыльях – разлетелась молва о зарезанном сыне Йорка, так что сеть осведомителей Брюера спустя некоторое время многократно сообщила об одном и том же на разные лады. Шла весть и о том, что королева идет на юг с войском из воющих и лающих северян, вместе с которыми ступают крашеные дикари с шотландских гор. Что она-де своими руками взяла отсеченную голову Йорка и окропила его кровью свою рать, радуясь побиению безвинных юношей. Эти россказни звучали так цветисто, что оставалось гадать, не стоит ли за ними чей-нибудь яркий ум наподобие Дерри, или же это обычная людская склонность к безжалостному украшательству.

Секретарь Брюера закончил излагать подробное описание сил Уорика, собранное и составленное из донесений дюжины людей вроде Лавлейса, из которых постепенно сложилась картина, по всей видимости, довольно точная. К началу битвы расклад, безусловно, поменяется, сменятся и диспозиции армий, но пока можно быть уверенным. Уорик врылся в землю. Позволить себе сместиться он больше не может. Шпионских дел мастер скрытно кивнул своему человеку и поднял глаза в ожидании встречных доводов в защиту и опровержение изложенного.

Первым взялся говорить барон Клиффорд – в нос, лающим голосом, от которого у Дерри невольно сводило скулы:

– Вы изволите двигать нашу армию, как фишки в нардах, Брюер? По-вашему, так должна вестись война? А вот нам так не кажется!

От Брюера не укрылось это самое «нам», «наши». Шесть лет Джон Клиффорд все пытался протиснуться в ряды ноблей, потерявших своих отцов, встав таким образом на одну доску с графом Перси Нортумберлендским и Сомерсетом. Ни тот, ни другой зуба на него не имели, но и особой приязни к барону, судя по всему, не испытывали. На первые его вопросы Дерри предпочел не отвечать в силу их риторичности. Пусть вначале выпустит пар.

– Это как же понимать? – кипел желчью Клиффорд. – Шпионы, нищеброды и карманники берут на себя право решать, как и каким образом королевской армии выстраиваться на позиции? Ушам своим не верю! Из того, что вы говорите, может показаться, будто Уорику присущи честь и доблесть, в отличие, понятно, от вас! Вы говорите, что он встал на дороге в Лондон, преградив нам путь. Да! Именно так ведут войну люди чести, Брюер: бросают врагу вызов, без всяких там уловок и ухищрений. Я ужасно удручен тем, что мне приходится слышать. Просто ужасно.

Маргарет на это, увы, молчала. У нее самой уже был безрадостный опыт командования – та неудачная битва на севере, – и она предпочитала больше к нему не возвращаться. Более того, у них с Сомерсетом, вероятно, состоялся приватный разговор насчет того, чтобы она не прекословила его воинскому авторитету. Так что если кого и надо убеждать, так это Сомерсета, а не Клиффорда или даже графа Перси. Было бы легче, если б кто-то из них согласился с изложенной линией.