Текст книги "Боги войны"

Автор книги: Конн Иггульден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

ГЛАВА 11

Далеко, на палубе первой галеры мелькал в темноте фонарь, напоминая пляшущего на волнах светлячка.

– Скажи капитану, что нужно подойти поближе, – приказал Юлий Адану. Раздались поспешные шаги – молодой испанец побежал передать распоряжение, и его сразу поглотила тьма. Юлий улыбнулся про себя. Именно ради темноты он выбрал эту безлунную ночь, и вдобавок боги наслали на небо тучи, скрывающие даже слабый свет зимних звезд.

Теснясь на палубе, да и не только на палубе, солдаты Десятого легиона дремали или смазывали маслом доспехи, чтобы их не испортили соленые брызги. Только сильнейшая усталость могла бы притупить их волнение и позволить задремать. У Цезаря будет одна-единственная возможность застать греческие порты врасплох. Если не повезет и до рассвета они не доберутся до побережья, галеры Помпея всех потопят.

– Рассвета не видно еще? – неожиданно спросил Октавиан, выдавая свое волнение.

Юлий улыбнулся в темноте:

– Еще нет. Пока идем под покровом ночи.

Он ежился от ледяного ветра и старался поплотнее закутаться в плащ. Ветер дул порывистый, и, после того как флот отплыл из Брундизия, гребцы отдыхали всего три раза. При таком напряжении они скоро выбьются из сил, однако изменить уже ничего нельзя. Если рассвет захватит их в море, прикованным к веслам рабам тоже не миновать гибели.

Один-единственный фонарь, да и тот с опущенными заслонками, горел на передней галере, показывая направление остальным. Казалось, в море нет больше ни одного судна. Но галеру Цезаря окружали тридцать других, построенных лучшими мастерами Остии. Эти корабли несли фортуну Цезаря, его воинов и его жизнь. Он с горечью подумал о том, что если в Греции ему суждено погибнуть, то у него не останется наследника. Короткий брак с Помпеей стал в Риме предметом сплетен, и Юлий до сих пор страдал от унижения.

После развода он нашел себе новую жену, молодую женщину по имени Кальпурния, и поспешил сыграть свадьбу. О Цезаре распевали шутливые песенки, в которых высмеивалось отчаянное желание консула произвести на свет сына.

По красоте Кальпурнии было далеко до Помпеи. Ее отец дал согласие на брак, ни секунды не колеблясь, словно ему не терпелось избавиться от дочери. Юлий думал о ней без особой нежности – даже разлука не могла сгладить в памяти коровьи черты новой жены. Страсти к супруге он не испытывал, но она происходила из благородного, хоть и обедневшего рода. Высокое происхождение и непривлекательная внешность – Юлий считал, что ей не грозят соблазны, перед которыми не устояла его вторая жена.

Вспомнив, как во время прощания супруга со слезами повисла у него на шее, Юлий поморщился. Из его женщин она плакала больше всех, особенно если учесть, сколько они пробыли вместе. Кальпурния могла плакать от радости, от умиления, она плакала, думая о предстоящей разлуке с мужем.

Ежемесячное кровотечение началось у нее за день до отъезда Юлия – и жена опять плакала.

Если Юлий проиграет Помпею, некому будет продолжить его род. Это последний бросок жребия. Игра на жизнь и смерть.

Юлий глубоко вздохнул, наполняя грудь холодным морским воздухом. Он устал и понимал, что ему нужно поспать. Где-то рядом раздался тихий храп, и Юлий усмехнулся. Легионерам Десятого нипочем семидесятимильная прогулка по ночному морю.

Последние три дня всем дались нелегко. Когда Цезарь приказал отправляться, семь легионов быстрым изматывающим маршем двинулись из Рима в Брундизий. Перед этим он отправил две быстроходные галеры на перехват разведывательного судна, посланного Помпеем. Выйдя в море, флот Юлия обогнул выступающую часть материка, чтобы забрать легионы. Даже в самый последний момент Юлий испытывал искушение отложить кампанию до тех пор, пока построит флот не меньше, чем у Помпея. Но каждый день, каждый час задержки давал Помпею отсрочку, время для укрепления сил. Если боги даруют удачу, Помпей будет ожидать Юлия не раньше весны.

Юлий молча молился богам, чтобы так и случилось. Разведчики Помпея могут достичь греческого побережья раньше Цезаря, и тогда следующий рассвет окажется последним и для него, и для его армии. Ставки игры высоки – это одновременно и пугало, и подстегивало, но, так или иначе, сделанного не воротишь. В ту минуту, когда галеры с легионами вышли из Брундизия, путь назад Юлию был закрыт.

Спящий солдат вывел громкую замысловатую трель, и сосед, негромко выругавшись, разбудил его. Юлий приказал соблюдать полную тишину, но, казалось, разговаривала сама ночь – шепотом волн, скрипом дерева, шуршанием канатов. Юлий вспомнил другие свои поездки по морю – в какой-то иной жизни – и воспрял духом. Он завидовал себе молодому, свободному от всего. В те времена все виделось простым – Юлий покачал головой, представив, каким наивным он, должно быть, представлялся людям вроде Мария или Суллы.

Из темноты возник Адан; подходя, он слегка пошатнулся – галера слетела с гребня волны.

– Три склянки, господин. До рассвета уже недолго, – сообщил испанец.

– Хорошо, по крайней мере узнаем, встречают нас или нет, – заметил Юлий.

Вначале ночь казалась бесконечной, но вот она почти пролетела. На соседних галерах с нетерпением ждали рассвета командиры семи легионов. На каждом судне – дозорный, который с верхушки мачты следит за горизонтом, чтобы увидеть первый серый рассветный луч, и смотрит, не появились ли в море вражеские суда.

При мысли о том, как мало теперь зависит от него, Юлий почувствовал странное облегчение. Это краткое затишье среди непрерывных трудов и забот доставило ему удовольствие. Он вспомнил Рения – жаль, что тот не может видеть его сейчас. Старик непременно одобрил бы рискованную игру – бывший гладиатор смог бы ее оценить. Юлий устремил взор вперед, словно мог силой своего желания приблизить берега Греции. За спиной так много призраков прошлого, а где-то впереди ждет Брут.

После успешного внедрения Цецилия в войско Помпея Юлий отправил в разные греческие города еще пять человек. Месяц за месяцем Цецилий сообщал о казни очередного из них – и скоро он опять остался единственным лазутчиком в армии Помпея. Полагаться полностью на одного человека – безрассудство, и Юлий постоянно опасался, что Цецилий перешел на сторону Помпея.

Теперь можно ни о чем не беспокоиться – все равно уже ничего не изменишь. Если сообщения Цецилия верны, Помпей на севере, неподалеку от Диррахия. Он распределил свои легионы по западному побережью, но о том, где именно высадится неприятель, диктатор узнает лишь после того, как это произойдет. Если, конечно, не узнал заранее.

Юлий усмехнулся над собой: его временное спокойствие – настоящий самообман. Он не в силах не думать о будущем – как не в силах остановить ледяной ветер, от которого дрожат солдаты.

Тяжелое шлепанье босых ног заставило Юлия обернуться.

– Господин, начинается рассвет, – доложил матрос, указывая на восток.

Юлий тщетно всматривался в абсолютную тьму. Он собирался сказать, что ничего не видит, но тут различил темную полосу горизонта, отделяющую небо от воды, и расплывающееся над ней серое пятно. Юлию приходилось встречать над морем рассвет, и все равно у него перехватило дыхание, когда между небом и водой зародилась тонкая золотая полоска – она медленно расширялась, и вот уже засветились нежными красками подкладки облаков.

– Вражеское судно! – сообщил сверху дозорный, разрушая очарование.

Юлий сжал пальцами борт – скорее бы рассвело! Еще немного, и на одной из вражеских галер увидят возникающий из темноты неприятельский флот, и капитаны Помпея начнут в панике выкрикивать команды. Юлий не хотел менять курс. Он отчаянно мечтал уловить в дыхании моря запах близкой земли.

Постепенно рассвет набирал силу, и вскоре вокруг проступили очертания остальных тридцати галер. На палубах кипела работа. Юлий ждал, когда дозорный крикнет: «Земля!» – и сердце его колотилось так, что делалось больно.

Теперь стали видны три галеры Помпея – вокруг ближайшей можно было даже разглядеть белые буруны от весел.

И тут раздался крик:

– Земля!

Юлий поднял к небу сжатые кулаки, и у него вырвался торжествующий вопль.

Его солдаты ответили радостными криками, которые понеслись далеко над водой, – теперь все увидели впереди коричневую полосу. Значит, неприятель уже не нападет на них в море!

Молчавшие всю ночь барабаны внезапно ожили и застучали – все быстрее и неистовей. До суши остался последний рывок – барабаны бешено отбивали ритм, корабли стрелами неслись по волнам.

Через некоторое время Юлий смог различить дома – город начинал просыпаться. Словно жужжание пчел, слышались вдалеке тревожные сигналы: горнисты призывали воинов Помпея на защиту города. Какой это может быть город? Орик? Юлий не знал – с тех пор как он в последний раз отплыл из Орика, минуло почти двадцать лет.

Барабанная дробь заставляла кровь быстрее струиться по жилам – порт совсем близко. Стоящие у причалов три галеры ожили: по палубам бегали и кричали люди. Их испуг развеселил Юлия. Стоит ему ступить на сушу, и все убедятся, что в Риме не перевелись хорошие полководцы.

Проснувшись, Брут поднялся с жесткой подстилки и занялся гимнастикой – так он встречал каждый рассвет. Основным движениям его научил еще Рений, потом кое-что добавилось от Каберы, и теперь Брут с помощью упражнений развивал не только силу мышц, но и гибкость.

Через полчаса, когда вдали над Диррахием взошло солнце, тело Брута лоснилось от пота. Он взял меч и принялся отрабатывать приемы, которые освоил вместе с Юлием много лет назад. Простые жесты постепенно сменялись сложными, почти танцевальными движениями. Брут выполнял их автоматически, и они не мешали ему размышлять. Полководец обдумывал свое положение у Помпея.

После того как Брут ускользнул от слежки, Лабиен определенно стал опасен. Доверчивее он точно не сделался, и с Брута не спускали глаз ни днем ни ночью.

При известном старании Брут мог бы убежать и от этих шпионов, но тогда отношения с заместителем командующего испортятся окончательно. Брут развлекался тем, что, ведя за собой преследователей, являлся к Лабиену, указывал ему на них и изображал оскорбленное негодование преданного властям полководца. Лабиену приходилось извиняться – произошла, мол, ошибка. На следующий день он приставлял для слежки других людей.

Улыбаясь своим мыслям, Брут медленно провел выпад и на несколько мгновений замер, вытянув вперед руку с мечом. Визиты к Юлии опасны и потому вдвойне желанны. Если просто уйти от слежки, шпионы поднимут всех на ноги, а значит, лучше действовать прямо. После той первой встречи в саду Брут еще два раза улучил время для свидания с Юлией, весело приказав солдатам Сенеки задержать преследователей. Все равно Лабиен не станет ему доверять, пока Брут не покажет себя в битве против Цезаря.

Брут легко подпрыгнул и перекувырнулся; этот прием он перенял у воинов одного племени, сражавшихся бронзовым оружием. Рений не одобрял никаких движений, которые прерывали контакт с землей, но прыжок впечатлял противника, и позволял на секунду скрыть движение клинка. Два раза это спасло Бруту жизнь.

Приземлившись босыми ногами на деревянный пол казармы, Брут почувствовал, что полон сил. Он – лучший среди римлян в искусстве боя на мечах, он – галльский полководец! Пусть Лабиен пытается вынюхивать, пусть следит за ним; скоро он получит за все сполна. Разве кто-нибудь из людей Помпея способен понять, чего Бруту стоило оставить Юлия? На военных советах его предложения принимаются в штыки. Брут мог понять недоверие, и все же оно его бесило.

Закончив наконец упражнения, Брут замер, удерживая меч в первой позиции.[2]2
  То есть горизонтально, на уровне плеч, острием в сторону противника.


[Закрыть] Странную роль ему приходится играть! Он всегда сражался под командованием Цезаря и теперь обнаружил, что диктатор – сведущий военачальник, не более того. Конечно, Помпей – серьезный полководец, однако ему не хватает некой искры, воображения, которое часто спасало Юлия в самых безнадежных случаях. Бруту приходилось видеть, как Юлий заканчивал почти проигранный бой – стрелы уже вонзались в землю рядом с ним! – полной победой. И хотя его гордость не могла с этим смириться, Брут понимал: у Юлия он научился гораздо большему, чем когда-либо сможет научиться у Помпея.

Ночная тишина постепенно сменилась утренней суетой – проснувшиеся солдаты умывались и одевались. Они сердито проклинали ледяную воду – поблизости протекал горный поток, бравший начало среди вечных снегов. Брут сунул руку под одежду и яростно заскреб в паху. В лагере имелось помещение для мытья – там можно и воды нагреть, но солдаты гордились тем, что их командиры тоже моются холодной водой. Вспомнив, как с его помощью преобразились бывшие стражники, Брут улыбнулся. Он даже удостоился неуклюжей похвалы Лабиена. После месяцев тренировок когорты Сенеки стали просто неузнаваемы. Брут сам занимался их обучением и отнесся к делу со всей серьезностью, понимая, что, когда явится Юлий, от мастерства солдат, возможно, будет зависеть и его собственная жизнь.

Свои серебряные доспехи Брут оставил в казарме, предпочтя надеть обычный кожаный панцирь с железными пластинами и длинные шерстяные штаны, чтобы не мерзли ноги. Он приказал рабу нести одежду и вышел из казармы навстречу бледному солнцу.

Далекий Диррахий был окутан дымкой, к западу от него поблескивало серое море. Брут вспомнил о Лабиене и отвесил в сторону города насмешливый поклон. Это Лабиен отправил его сюда – заниматься обучением солдат.

Чтобы разрешить свои затруднения, хитрый полководец выбрал простейший способ – удалить человека, который их вызвал.

Брут неспешно дошел до высокого берега реки и увидел Сенеку. Тот проснулся раньше своего командира и сейчас, раздетый, стоял у воды и энергично растирался, пытаясь согреться. Увидев Брута, Сенека радостно ухмыльнулся, но тут оба замерли, вглядываясь в даль: из города выходила колонна солдат.

«Кого, интересно, к нам несет?» – подумал Брут.

На таком большом расстоянии нельзя было различить, чей это отряд. Брут понял, что успеет лишь быстро сполоснуться – нужно приготовиться к встрече.

Сенека тем временем натягивал одежду и поспешно завязывал ремешки. Брут, у которого перехватило дыхание, молча вошел в ледяную воду, и тут в лагере раздался сигнал тревоги. Деревянные казармы загремели железом – воины собирали оружие.

Брут нырнул и несколько мгновений не мог пошевельнуться. Едва дыша, вышел из воды, взял протянутое ему одеяло и стал растираться.

– В ближайшие три дня мне не нужно являться с докладом, – сказал он Сенеке и стал натягивать теплые шерстяные штаны. В таких ему никакой холод не страшен.

Быть может – но Брут не стал говорить вслух, – Помпею стало известно о его связи с Юлией? Она-то не проговорится, а вот Лабиен вполне мог приставить людей следить за ней – кого-нибудь, кого Брут не знает. Все равно незачем посылать за ним целую колонну, ведь он сам приходит к Помпею с докладами.

Обменявшись растерянными взглядами, Брут и Сенека смотрели на приближающихся солдат и пытались сообразить, нет ли за ними какой провинности.

Тем временем их собственные воины выстроились в безупречную шеренгу, и Брут почувствовал гордость. Давно прошло время, когда стражники только и умели, что выполнять несколько сигналов горна. Теперь дисциплина и выдержка не оставляли желать лучшего.

Во главе колонны Брут различил Лабиена верхом на черном коне. При виде заместителя Помпея, который пожаловал к нему собственной персоной, Брута передернуло. Визит не предвещал ничего хорошего, и полководец пожалел, что оставил свои серебряные доспехи в казарме.

В нескольких шагах от Брута и Сенеки Лабиен натянул поводья. По приказу центурионов колонна остановилась. Лабиен спешился безупречно четким движением, и опять, в который раз, Брут задумался о том, как сильно этот человек отличается от него самого. Каждая победа Лабиена – истинный триумф дисциплины и точного расчета. Он никогда не губит людей понапрасну, а его послужной список – один из лучших в Греции. Брут терпеть не мог холодную сдержанность Лабиена в отношениях с людьми, и все же нельзя не признать: заместитель Помпея – отличный тактик.

– Господин военачальник. – Гость наклонил голову в знак приветствия.

Брут и вправду считался военачальником, но Лабиен бросил такой насмешливый взгляд на его малочисленное воинство, что он не ответил. Молчание затянулось. Гость уже почувствовал себя неловко, и только тогда Брут поздоровался, также обращаясь к Лабиену по званию. Напряжение немного рассеялось.

– Помпей передал этих солдат под твое командование, – сообщил Лабиен.

Брут постарался скрыть радость:

– По твоему совету, не сомневаюсь. Благодарю тебя.

Лабиен слегка покраснел. Он говорил, как всегда, осторожно: стоит проявить раздражение, и начнется очередной словесный поединок, в котором Брут наверняка одержит верх.

– Ты отлично знаешь, что я тут ни при чем. У Помпея есть и другие советники. Кто-то напомнил ему об успехах твоих экстраординариев в Галлии. После первого сражения ты примешь командование – у тебя будет подвижный отряд для прикрытия наших слабых мест во время боя.

– После первого сражения? – переспросил Брут, не зная, чего ждать дальше.

Лабиен извлек из-под плаща свиток, скрепленный печатью Помпея. Протянул его Бруту и не без удовольствия продолжил:

– При первом столкновении с частями противника твой отряд должен находиться на передней линии. Так приказал Помпей. – Лабиен не спешил и очень тщательно выбирал слова. – Помпей приказал передать тебе: он надеется, что ты уцелеешь в первой битве, и тогда в дальнейшем ходе войны командующий сможет воспользоваться твоим опытом.

– Уверен, что он именно так и сказал, – холодно ответил Брут.

Ясное дело – Помпей решил «воспользоваться его опытом» по совету Юлии. Она обещала употребить свое влияние на мужа; а больше никто не мог поддержать Брута. Помпей разрывался между желанием использовать опытнейшего полководца и боязнью поверить вражескому лазутчику. Совет Юлии – та малая крупица, которая перевесила нужную чашу весов.

Лабиен наблюдал за Брутом со смешанными чувствами. Этот галльский ветеран – непростой человек. Обучая в Греции солдат, он проявил непревзойденное понимание и местности, и людей. И в то же время он высокомерен, а порой до наглости заносчив. Как и Помпей, Лабиен не желал потерять полководца, чей боевой опыт больше, чем у любых троих советников Помпея, вместе взятых. Подобный человек неоценим для противостояния Цезарю. При условии, что ему можно доверять.

– Заходить мне недосуг, – заявил Лабиен, которого никто и не приглашал, – укрепления еще не достроены.

При упоминании об укреплениях Брут страдальчески поднял глаза. Тут он ничего не мог поделать. По приказу Помпея начали строительство стен и фортов – на целые мили вокруг Диррахия. Быть может, старику казалось, что так надежнее, но Бруту претила сама мысль об этом. Приказ как нельзя лучше показывал, что Помпей слишком уж высокого мнения о талантах Цезаря. А готовить оборону задолго до высадки противника – скверный способ поднять боевой дух своих воинов. И очень плохо, думал Брут, когда солдаты могут отступить и укрыться в безопасном месте – это не прибавляет им отваги.

– Будем надеяться, Лабиен, что укрепления и не понадобятся, – проговорил он более резко, чем сам того хотел. – Быть может, нам удастся разбить Цезаря – тогда и прятаться не придется.

Холодный взор Лабиена стал совсем колючим – полководец понял намек и не мог решить, отвечать на оскорбление или нет. В конце концов, безразлично пожав плечами, он произнес:

– Будем надеяться.

Затем Лабиен дал знак своей охране выйти из строя и следовать за ним в город. Остальные солдаты неподвижно стояли над рекой, замерзая на ледяном ветру.

Брут был в хорошем настроении и не стал продолжать перепалку. Он отсалютовал Лабиену, и тот с облегчением отсалютовал в ответ.

– Передай командующему, что я выполню его приказ и очень благодарен за пополнение, – сказал Брут.

Лабиен кивнул. Он вскочил в седло, и взгляды полководцев встретились. Заместитель командующего смотрел так пристально, словно надеялся проникнуть в мысли Брута и понять – с кем он. Потом развернул коня и неспешно двинулся к Диррахию.

Как только галеры достигли причала, загрохотали остроносые «вороны»,[3]3
  Ворон – абордажный трап с острым крюком, похожим на клюв ворона на конце. Устанавливался на носу корабля в вертикальном положении и привязывался к мачте. При приближении к вражескому судну его отвязывали, он падал и впивался крюком в палубу вражеского корабля.


[Закрыть] и по ним на стоящие в порту суда побежали солдаты Юлия. Корабли Помпея оказались между галерами Цезаря словно в тисках. Многие легионеры перескакивали на вражеские суда, а уже с них на землю. Солдаты быстро заполонили весь берег; они безжалостно расправлялись с командами противника и двигались вперед.

Когда дошли до Орика, там образовалась настоящая свалка. В этом портовом городе находилась тысяча легионеров Помпея – их следовало сокрушить в первую очередь. Некоторые успели зажечь сигнальные огни из сырых веток, и клубы дыма поднимались вверх, оповещая о случившемся все близлежащие земли. Юлий велел своим воинам не щадить противника, пока не добьются явного перевеса, и скоро улицы Орика увидели, как первую тысячу солдат Помпея изрубили на куски.

Три галеры, команды которых заметили флот Цезаря, даже не пытались пристать – они повернули к северу, неся Помпею весть о вторжении. Юлий понимал, что следует извлечь как можно больше выгоды из внезапного нападения. Если бы к нему шло подкрепление, он мог бы удерживать земли вокруг порта, но все его силы уже здесь. Нужно идти дальше, и консула раздражал каждый миг задержки: из галер еще выгружали тяжелые орудия. С моря никакая опасность не грозила – галеры перегородили весь порт. Сразу после выгрузки последнего орудия Юлий велел потопить суда, и порт оказался полностью закупорен.

Солнце не достигло зенита, а ветераны уже приготовились к маршу. Они стояли, выстроившись в колонны, а вокруг, отравляя воздух, поднимались клубы дыма. Юлий с гордостью смотрел на своих воинов. Потом махнул рукой, и горнисты затрубили сигнал.

Улицы сменились проселками, затем полями, прежде чем вдали появились боевые части Помпея. Галльские ветераны издали громкий клич. Разве можно предвидеть, что почувствуют люди, когда им придется сражаться против своих соплеменников? Сейчас воины Цезаря рвутся в бой. Братья-волки могут порвать друг друга в клочья, хоть они и одной крови.

Неизвестно, кто командовал этими пятью тысячами воинов, но командир не пожелал вести своих людей на верную гибель. Юлий заметил, что колонна изменила направление и взяла к северу. Он расхохотался, представив себе их испуг. Его тут не ждали, а теперь поздно! Консул в волнении поглаживал шею коня и смотрел на землю, которой не видел так много лет.

В зимнее время тут все голо – хилые деревца без листвы, земля, прикрытая лишь кое-где чахлой травой. Над каменистой почвой клубилась пыль, и Юлий вспомнил о сражении с Митридатом много лет назад. Казалось, воздух здесь пахнет иначе, чем в Риме или Галлии. Этот суровый край, где едва теплится жизнь, – самое подходящее место для войны. Глядя на стройные ряды своих воинов, Юлий подумал о том, что тут когда-то шел Александр, и гордо расправил плечи.

На гарцующем коне командующий двинулся вдоль строя, чтобы поприветствовать полководцев. Некоторых – Октавиана, Домиция, Цирона, Регула – он знал много лет. Другие проявили себя не так давно, в Галлии, и заняли высокие посты уже после бегства Брута. На них можно было положиться, и уверенность Юлия в победе росла. Неужели это не сон? Перед ним наконец расстилаются просторы Греции. Он снова в своей стихии, здесь нет места политическим интригам и козням – они остались в Риме.

На сильном ветру бились и трепетали знамена. Но даже зимний холод не мог остудить радость Юлия – радость первой встречи с противником. У Помпея почти в два раза больше солдат, Помпей будет драться на земле, которую успел изучить, Помпей долго готовился. Пусть идут, подумал Юлий. Посмотрим, чья возьмет.