Текст книги "Боги войны"

Автор книги: Конн Иггульден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Когда лазутчики донесли, что Агенобарб вышел из Корфиния, Юлий тотчас отдал приказ выступать. Если противник не станет атаковать, то его ветераны, конечно же, легко догонят бывших стражников на дороге, прежде чем те достигнут Рима и окажутся в безопасности. Сомневаться в своем войске Цезарю не приходилось. Десятый неоднократно воевал против превосходящих сил, попадал в засады, отражал ночные атаки, усмирял мятежи бриттов. Юлий спокойно поведет их на любые силы, если нужно всего лишь уничтожить врага. Взять противника живьем гораздо труднее. Экстраординарии целое утро носились между отрядами Брута и Десятым легионом, передавая приказы.

Заставить неприятеля сдаться без боя – небывалая задача, тем более когда речь идет о таких же римских легионах. Люди постараются стоять до последнего, даже против превосходящего противника, но не оставят Рим без защиты. Чтобы они потеряли способность драться, нужно вселить в них настоящую панику.

Легионеры Десятого шли по нивам, вытаптывая пшеницу. И хотя ветераны шагали свободным строем, они оставляли за собой полосы, как будто по полям провели огромной бороной. И полосы эти одинаково ровно ложились по равнинам и холмам.

Экстраординарии неслись вперед, спеша увидеть противника. Воины Десятого, ожидая сигнала к атаке, положили руки на рукоятки мечей.

На горизонте темной полосой возникли легионы Юлия, и у Агенобарба забилось сердце. По приказу Сенеки затрубили горны, и их пронзительные звуки помогли солдатам расправить спины и укрепиться духом. Почти бессознательно они ускорили шаг.

– Стройся в каре! – проревел Сенека; колонна сразу распалась – центурии выступили в стороны.

И вот, словно на параде, строй стал расширяться, образуя подобие молота, рукоять которого была сзади по ходу движения. Она постепенно укорачивалась, и вскоре солдаты шагали единой плотной группой. Сжимая копья вспотевшими ладонями, люди готовились вступить в бой. Некоторые молились на ходу, вверяя свою жизнь богам. Агенобарб же возносил благодарность за то, что в его жизни наступила наконец такая минута. Строй вошел в густую пшеницу и двинулся дальше, сминая и затаптывая колосья.

Агенобарб не мог оторвать взгляд от сверкающих доспехов галльских легионеров. С волнением и нарастающим страхом смотрел полководец на неприятеля. Он уже слышал их трубы и горны и видел, как по сигналу противник перестраивается в небольшие отряды, продолжая неумолимо приближаться.

– Приготовиться! – крикнул Агенобарб через головы своих спутников, щурясь от заливающего глаза пота.

И тут Десятый, ревом разорвав тишину дня, бросился вперед.

Юлий ехал верхом рядом с солдатами и придерживал поводья, стараясь не слишком вырываться вперед. Он наблюдал, как уменьшается расстояние между его войсками и неприятелем, и чувствовал во рту вкус пыли. Воины Десятого не приготовили свои копья, и военачальник надеялся, что они так и будут действовать по плану. Галльские легионеры бежали по земле наперерез солдатам Агенобарба; после первого своего крика они хранили зловещее молчание.

Юлий считал шаги, оставшиеся до противника, пытаясь определить разделяющее их расстояние. Разумеется, сброд, приведенный Агенобарбом, не способен метать копья на далекое расстояние, и все же, подходя близко, Юлий рискует своими воинами.

В последний момент Цезарь приказал легионерам остановиться, и Десятый резко затормозил. Еще пятьдесят шагов – и противник оказался бы на расстоянии броска копья, но Юлий даже не смотрел в ту сторону. Он ждал, когда вдалеке заклубится пыль, свидетельствующая о том, что его ветераны начали обходной маневр. Стражники оглушительно топали. Юлий приподнялся и оперся на седло коленом.

– Идут! – торжествующе воскликнул он.

Под прикрытием холмов Брут, Домиций и Марк Антоний обошли силы Агенобарба и окружили его. Теперь Юлий мог легко разбить противника, но полководец поставил себе более хитрую цель – и более трудную. Агенобарб приблизился на расстояние полета копья, и Юлий поднял руку и описал ею круг над головой. Десятый развернулся вправо и двинулся, держа неизменное расстояние между собой и Агенобарбом. Казалось, противники связаны длинной веревкой, и войску Агенобарба приходилось либо разворачиваться вместе с Десятым, либо открыть ему свои фланги.

Видя все это, Юлий довольно ухмыльнулся. Чтобы полностью развернуть каре на месте, противнику явно было недостаточно трех сигналов горна. Ряды стражников то растягивались, то сжимались, потому что передние старались не отстать от Десятого, а те, кто шагал сзади, теряли строй и злились.

Когда легионеры Десятого, продолжая перемещаться тем же порядком, прошли четверть круга, Брут подвел Третий легион, выкрикивающий противнику угрозы.

Четко, словно на параде, ветераны выстроили дугу; с волнением наблюдая за происходящим, Юлий радостно кивал головой. Противник полностью окружен, им владеют страх и растерянность. Ловушка сработала. Некоторые из солдат Агенобарба, видимо, еще собирались сражаться, но их окружали четыре легиона ветеранов, и большинство стражников поддались панике. Из расстроившихся рядов не вылетело ни одного копья.

Крутясь на месте, войска подняли тучи пыли, которая густо висела в воздухе, заставляя людей кашлять и чихать. Агенобарб не замечал приближения экстраординариев. Он впал в панику и теперь не знал, как поступить в столь неожиданно изменившейся ситуации. Вражеских солдат слишком много, и ему грозит неминуемая гибель.

Галльские легионеры замерли, держа копья на изготовку, а стражники, понимая, что их легко перебьют, теснились в середину круга.

Агенобарб проревел приказ не двигаться. Ряды его воинов смешались; теперь полководца окружала толпа перепуганных, сбитых с толку людей. Сенека молчал – он выглядел совершенно потерянным. В наставлениях по военному делу подобная ситуация не предусматривалась. Тяжело дыша, с перекошенным лицом, Агенобарб ожидал атаки. Несмотря на безнадежность положения, многие его воины подняли мечи, и он почувствовал за них гордость.

Агенобарб наблюдал, как приближаются всадники. Где-то в глубине души он не мог не оценить, что противник ему достался весьма достойный. Агенобарб предпочел бы избежать унижения и не встречаться с ним лицом к лицу, однако и сразу умирать не хотелось. Сейчас он дорожил каждым прожитым мгновением.

Двое из всадников прикрывали третьего своими щитами, и Агенобарб понял – это и есть тот, кто покорил Галлию, а теперь угрожает самому Риму. Всадник ехал без шлема, в простых доспехах, подложив под себя темно-красный плащ, край которого развевался по ветру. На вид Юлий был ничем не примечателен, но после такого коварного маневра – сломить целое войско без единого удара меча – он показался Агенобарбу орудием рока, явившимся ему на погибель. На этом красном плаще не будет заметна римская кровь.

Агенобарб выпрямился.

– Парни, когда он приблизится, по моему сигналу бросаемся на него. И передайте приказ дальше. Пусть мы не одолеем негодяев, но если убьем командира, то хоть недаром пропадем.

Сенека смотрел на своего начальника во все глаза, но под пристальным взглядом Агенобарба отвернулся – юноша, видно, еще не осознал, что тут не тактические учения. Остальные, стоящие рядом, наклонили головы, показывая: они поняли приказ.

Жизнь – не самое дорогое, и есть вещи, ради которых стоит умереть, но иногда человек об этом забывает. Вот и Агенобарб среди всеобщего ужаса и хаоса почти смирился с поражением, а потом вдруг прозрел: Цезарь – враг, будь он хоть трижды римлянин.

К Агенобарбу вплотную подошел Сенека.

– Господин, мы не можем атаковать. Мы должны сдаться, – сказал заместитель прямо в ухо командующему.

Агенобарб взглянул на него: Сенека, похоже, испугался.

– Вернись, юноша, пусть все видят, что ты на месте. Подпустим Цезаря поближе и разделаемся с ним.

У Сенеки отвисла челюсть – он не понял, откуда в его начальнике такая свирепая решимость. Раньше за ним подобного не водилось, и Сенека в потрясенном молчании удалился. Агенобарб усмехнулся про себя. Он смотрел на ветеранов, окруживших его армию. Показав свое мастерство, легионеры просто стояли и ждали, и Агенобарб не мог не признать их превосходства. Как легко они обошли своего жалкого противника!

Всадникам, казалось, не терпится в бой. При виде грозных воинов, привыкших хладнокровно убивать, Агенобарб содрогнулся. Точно великаны, возвышались они над полем; каждый, кто читал донесения из Галлии, знал их способности. Им нет равных, и страшно даже представить, что случится, если ветераны набросятся на несчастных стражников.

– Кто ваш командир? – прогремело над полем. – Пусть выйдет вперед.

Все лица обратились на Агенобарба, который, угрюмо улыбаясь, шагал к передней линии. Светило яркое солнце, и все предметы казались ему слишком резкими, словно края их заострились.

Он вышел из строя. На него смотрели тысячи глаз. Трое всадников приближались. Агенобарб осторожно вынул меч и глубоко вздохнул. Пусть приблизятся, тогда он им и ответит. Сердце его бешено колотилось, но когда Юлий Цезарь глянул на него сверху вниз, командующий почувствовал странное безразличие.

– Ты понимаешь, что делаешь?! – проревел Юлий, багровея от гнева. – Как твое имя?

Агенобарб от удивления чуть отступил назад.

– Агенобарб, – ответил он, подавляя желание добавить «господин». Он почувствовал, как солдаты за его спиной напряглись, и уже готовился отдать приказ атаковать.

– Как посмел ты, Агенобарб, обнажить против меня меч? Как ты посмел? Ты нарушил свой долг! Радуйся же, что никто из твоих и моих людей не погиб, или тебя повесили бы еще до рассвета.

Агенобарб смущенно моргнул.

– У меня приказ…

– Приказ от кого? От Помпея? А разве по закону он до сих пор остается диктатором? Перед тобой законопослушный римский полководец, а ты лепечешь о приказах Помпея! Хочешь смерти? Кто ты такой, чтобы подвергать опасности столько жизней? Сенатор? Ты проиграл, командующий. Тебе здесь нечего делать. – Юлий с отвращением отвернулся от Агенобарба и обратился к воинам, которые не сводили с него глаз: – Я возвращаюсь в Рим и снова займу должность консула. Это не противоречит законам. Вы мне не враги, и я не стану проливать кровь своего народа, если меня не вынудят.

Не обращая внимания на Агенобарба, Юлий направил коня вдоль строя; охранники не отставали. В какой-то миг Агенобарб колебался, не крикнуть ли все же сигнал к атаке, но тут один из всадников, словно прочитав его мысли, предостерегающе улыбнулся и покачал головой. Агенобарб вспомнил, что Цезарь назвал его командующим, и слова замерли у него на языке.

Издали доносился голос Цезаря:

– За ваши сегодняшние действия я вправе разоружить вас и продать в рабство. Вот и сейчас я вижу у вас обнаженные мечи и поднятые копья. Не толкайте меня на крайние меры. Я римский военачальник и предан Риму. Я веду галльские легионы, я представляю сенат и закон. Даже не думайте поднимать на меня оружие.

Слова Цезаря обрушивались на окруженных солдат, окончательно приводя их в смятение. Они медленно опускали копья и мечи. Юлий развернул коня и поехал обратно, продолжая говорить:

– Не для того я пришел сюда после десяти лет войны, чтобы сражаться против моего народа. Вас ввели в заблуждение. Даю вам слово – если вы сразу сложите оружие, никого из вас не убьют. – Он окинул взглядом воинов. – У вас есть выбор. Ведите себя благоразумно, и вас не лишат чести. Помните о своем положении. Я не обязан быть милосердным к предателям Рима, каковыми могу счесть вас.

Юлий опять поравнялся с Агенобарбом, и тому пришлось смотреть против солнца. Вместо Юлия он видел лишь темное пятно на фоне яркого света.

– Итак? Они оказались здесь из-за твоей глупости, – спокойно произнес Юлий. – Ты хочешь, чтобы люди погибли ни за что?

Агенобарб, онемев, покачал головой.

– Тогда распусти их и приведи ко мне офицеров. Нужно обсудить условия капитуляции.

– Но ты нарушил закон, пойдя на Рим, – упрямо проговорил Агенобарб.

Глаза Юлия сверкнули.

– Верно, а диктатура допускается лишь как временная мера. Знай, командующий: иногда нужно поступать не по закону, а по совести.

Агенобарб взглянул на своих воинов.

– Ты даешь слово никого не наказывать? – спросил он.

Юлий не медлил ни секунды:

– Я не стану проливать римскую кровь, пока меня не вынудят. Даю тебе слово.

Казалось бы – ничего особенного, если к тебе обращаются с уважением, но Агенобарб тут же позабыл о своем порыве – желание отдать жизнь куда-то улетучилось.

Он кивнул Цезарю:

– Хорошо, господин. Я согласен.

– Отдай мне меч, – потребовал Юлий.

На мгновение их взгляды встретились, затем Агенобарб протянул меч, и ладонь Юлия сомкнулась на ножнах. Этот знаменательный жест видели все.

– Ты поступил правильно, – сказал Цезарь и галопом поскакал к своим легионерам.

ГЛАВА 3

Помпей стоял на причале в Остии и смотрел в сторону Рима. В небольшом портовом городке царило спокойствие, словно местным жителям не было никакого дела до происходящего. За многие годы в сенате Помпей усвоил, что большинству людей совершенно безразлично, чем занимается правительство. Жизнь их протекает своим путем. И в самом деле, кто бы ни был консулом – хлеб все равно нужно печь и рыбу нужно ловить.

За спиной Помпея трещал в пламени последний корабль, и он обернулся, чтобы посмотреть на море. Теперь кое-кому не будет безразлично. Владельцы торговых судов разорены, ибо Помпей приказал сжечь все корабли. Цезарь не сможет пуститься за ним в погоню, пока диктатор не соберет войско.

Даже сюда долетал рев пламени. Достигнув парусов, огонь мгновенно пожрал просмоленную ткань. Помпей надеялся, что солдаты догадались собрать с судна все ценное, прежде чем его поджечь.

Три прочные триремы, покачиваясь на волнах, ждали оставшихся сенаторов и самого Помпея. Огромные весла очистили от водорослей, уключины смазали. Ветер дул в сторону моря. Помпей был доволен, что отплывает последним, и никак не мог решиться покинуть причал, хотя время уже настало. Есть ли у него вообще выбор? До недавнего времени диктатор полагал, что перехитрил Цезаря, когда приказал ему возвращаться. Любой другой полководец вернулся бы с небольшой свитой, и на него легко нашлась бы управа.

До сих пор Помпей не понимал, почему Цезарь решил рискнуть всем, чего достиг, и двинулся на юг. Регул, вероятно, потерпел неудачу и погиб, выполняя приказ. А его безуспешная попытка наверняка помогла Цезарю понять истинные намерения диктатора.

Посылая Регула, Помпей полагал, что тот сможет выдержать пытки. Так глупо! Сломить можно кого угодно – достаточно подобрать ключ к душе человека, а это только вопрос времени. Хотя и теперь Помпей сомневался, что выкован тот ключ, которым можно открыть душу Регула.

Последняя лодка с корабля Помпея ткнулась в причал, и на берег выпрыгнул Светоний. Он поднимался по холму, раздуваясь от важности. Диктатор повернулся к Риму, который чувствовал даже на расстоянии. Агенобарб до сих не появился, и, возможно, его нет в живых. Жалко терять людей, но если Юлия хотя бы задержали – это того стоило. Помпей и подумать не мог, что окажется так трудно вытащить сенаторов из города. Он испытывал сильное искушение бросить бесчисленные ящики с их добром прямо на причале – пусть заберут матросы торговых судов. С домочадцами сенаторов тоже хватало хлопот; Помпей ограничил число рабов для каждой семьи и позволил взять с собой не больше трех человек. Сотням рабов пришлось возвращаться в Рим. Со всего побережья собрали множество кораблей – несколько судов не пригодились, и их сожгли.

Помпей натянуто улыбнулся. Сам Цезарь не в состоянии сотворить флот из ничего. У Помпея впереди целый год, что-бы собрать и обучить армию, и тогда – добро пожаловать, Юлий!

Подошел Светоний, и Помпей взглянул на его тщательно отполированные доспехи. За последние недели Светоний стал для диктатора незаменим. Кроме всего прочего, Помпей знал, как тот ненавидит Цезаря. Приятно иметь рядом человека, которому можно доверять, и уж кто-кто, а Светоний не станет ставить под сомнения приказы Помпея.

– Лодка для тебя готова, господин, – произнес Светоний.

Помпей сухо кивнул.

– Я прощался со своей страной, – объяснил он. – Теперь я не скоро сюда попаду.

– Но это обязательно случится, господин. А Греция для многих стала второй родиной. Мы с корнем вырвем измену.

– Конечно, – ответил Помпей.

Их окутал дым от догорающего корабля, и Помпей слегка вздрогнул. Иногда он боялся, что на горизонте покажутся легионы Юлия, а он не успеет покинуть город. Не желая терять ни одной лишней минуты, диктатор не сделал жертвоприношений в храмах, хотя следовало бы. Зато если неожиданно появится неприятель и поскачет прямо на него, Помпею достаточно ступить в лодку, и вскоре он будет на корабле, недосягаем для врага. За последние две недели ему выдалась первая минута без спешки, и Помпей немного успокоился.

– Как думаешь, Светоний, Цезарь уже в городе?

– Возможно, господин. Но в любом случае он там не задержится.

Собеседники смотрели на восток, словно могли увидеть там родной город. Вспомнив молчаливые сборища на римских улицах, по которым уходили его легионеры, Помпей поморщился. Многие тысячи горожан вышли поглядеть на отъезд сенаторов. Никто не осмелился выкрикивать насмешки или угрозы, даже из самой гущи толпы – слишком хорошо римляне знали Помпея. Однако лица людей выражали многое, и Помпей негодовал. По какому праву они так на него смотрят? Он отдал Риму свои лучшие годы. Он был сенатором, консулом, диктатором. Он подавил восстание Спартака, а потом мятежи многих мелких вождей и царьков – всех и не упомнить. Ему удалось разделаться с Титом Милоном. Помпей был настоящим отцом города, а теперь римляне хранят зловещее молчание – словно они ничем ему не обязаны.

Вокруг собеседников кружились хлопья пепла, возносимые воздушными потоками. Помпея лихорадило на ветру, он чувствовал себя стариком. Тем не менее будь у него возможность оставить политику, он все равно к этому не готов. Диктатор оказался тут по вине человека, равнодушного к судьбе Рима. Цезарь узнает цену власти – город покажет ему свои когти. Те самые люди, которые аплодируют тебе и кидают к твоим ногам цветы, через несколько недель могут забыть о твоем существовании.

– Я ничего не хотел бы изменить, Светоний, – заявил диктатор, – ни одного года. Будь у меня вторая жизнь, я бы прожил ее точно так же, даже зная, что окажусь вот здесь, собираясь бежать из Рима. – Увидев замешательство Светония, Помпей хмыкнул. – Но это еще не последнее наше слово. Поторопимся, нужно выйти в море, пока не кончился отлив.

Сервилия смотрела на свое отражение в бронзовом зеркале. Вокруг суетились три рабыни, укладывали ей прическу, подкрашивали веки – она начала приводить себя в порядок задолго до рассвета. Предстоял особенный день. Говорили, что сегодня в Рим явится Цезарь, и ей хотелось предстать перед ним в наилучшем виде.

Сервилия, обнаженная, поднялась перед зеркалом, расправив плечи, и рабыня стала подкрашивать ей соски. От легкого прикосновения кисточки они затвердели, и Сервилия улыбнулась, а затем вздохнула. Зеркало не обманешь. Она провела ладонью по животу. В отличие от многодетных римских матрон ей удалось сохранить плоский живот, но с возрастом кожа потеряла упругость, уподобилась помятой, плохо натянутой ткани.

Легкие одежды, которые раньше подчеркивали прекрасные линии, теперь должны скрывать недостатки фигуры. Сервилия сохранила стройность – занятия верховой ездой помогали ей поддержать форму, но молодость дается только однажды, и ее молодость уже прошла. Неокрашенные волосы отливали серебром, и часто она мучила себя мыслью, что пора перестать скрывать свой возраст, пока все эти краски и румяна не стали его подчеркивать. Сервилии приходилось встречать женщин, которые не хотели признавать, что состарились, и она боялась стать таким же накрашенным пугалом в парике. Лучше быть седой, но достойной старухой, чем стать всеобщим посмешищем. Однако сегодня прибудет Цезарь, и она постарается выглядеть моложе.

Умащенная притираниями кожа казалась гладкой, но стоит пошевелиться – на ней появится сеть крошечных морщин, словно в насмешку сводя на нет все усилия. Какая трагедия, что у кожи столь короткая молодость, а потом нужны разные масла, краски…

– А Цезарь въедет в город, госпожа? – поинтересовалась одна из рабынь.

Сервилия взглянула на нее, понимая, чем вызван румянец девушки.

– Разумеется, Талия. Он придет во главе своей армии и проедет к Форуму выступить перед римлянами. Это будет настоящий триумф.

– Никогда не видела триумфа, – сказала Талия, потупив глаза.

Сервилия холодно улыбнулась – она почти ненавидела девушку за ее молодость.

– И сегодня не увидишь, дорогая моя. Нужно убирать дом к приходу Цезаря.

Девушка явно разочаровалась, но Сервилию это не беспокоило. Легионы Помпея ушли, и город, затаив дыхание, ждет Цезаря. Те, кто поддерживал диктатора, сидят в страхе, думая, что их арестуют и накажут. Улицы Рима, которые и в лучшие времена не отличались безопасностью, сегодня просто бурлят – разве можно молодой красивой рабыне бродить в такой день по городу, любуясь маршем галльских ветеранов? Сервилия не знала, приносят ли годы мудрость, но опыт они дают, и этого достаточно.

Она запрокинула голову и, не двигаясь, ждала, пока еще одна из рабынь опустит в сосуд с белладонной тонкую палочку слоновой кости и поднесет к глазам хозяйки. На конце палочки собралась темная капля и упала – почувствовав жжение, Сервилия опустила веки. Рабыня терпеливо ждала, когда у госпожи утихнет боль, потом закапала зелье в другой глаз.

В больших дозах белладонна – смертельный яд, но маленькая капля делает зрачки большими и темными, словно у молодой женщины в сумерках. На ярком свету зрение от этого ухудшается, однако чего не сделаешь ради красоты. Сервилия сняла с ресниц слезинки и вздохнула. Такая мелочь – но они могут скатиться на щеки и все испортить.

Самая юная из рабынь, держа в руках сосуд с краской для век, дожидалась, пока госпожа изучит в зеркале результаты их работы. Из-за расширившихся зрачков комната казалась хозяйке светлее, и она повеселела. Цезарь возвращается!

Выполняя приказ Цезаря, Агенобарб привел своих солдат в старые казармы Перворожденного, за стенами Рима. Последние десять лет там никто не жил, и, пока Агенобарб отряхивал сандалии, Сенека уже обдумывал, как организовать ремонт и чистку здания.

Оставшись на несколько драгоценных минут один, Агенобарб вошел в помещение для командиров и присел, положив на пыльный стол мех с вином. С улицы доносились голоса солдат, судачивших о недавних событиях. Агенобарб покачал головой, не в силах поверить в случившееся. Со вздохом он открыл бронзовое горлышко, опрокинул мех, и в горло полилась обжигающая струя.

У Рима полно разведчиков в окрестностях, и в городе знают, что произошло с войском Агенобарба. Интересно, кто получает донесения теперь, когда Помпея нет? За много веков Рим впервые остался без власти; в памяти людей еще жили мятежи Милона и Клодия. Наверное, пока горожане ждут нового хозяина, страх не даст им высунуться на улицу.

Клацанье подкованных железом сапог заставило Агенобарба поднять голову. В дверях, озираясь, стоял Сенека.

– Входи, парень, хлебни. Ну и день выдался! – проворчал Агенобарб.

– Я не нашел… – начал Сенека.

– Сядь и выпей. Обойдутся без тебя пару минут.

– Конечно, господин.

Агенобарб вздохнул. Ему было показалось, что лед между ними растаял, но вблизи стен Рима Сенека вернулся мыслями к своей карьере – как любой молодой римлянин из теперешних. Болезнь века.

– Ты отправил гонцов к побережью? Надеюсь, Помпей не стал нас дожидаться.

– Нет! Я не подумал… – Сенека начал подниматься.

Агенобарб жестом велел ему сесть:

– С этим можно подождать. Не знаю, сможем ли мы теперь соединиться с ним. – Сенека мигом насторожился и сделал удивленное лицо. – Парень, ты вместе со мной присягнул Цезарю. Только не говори, что не понимаешь, как это важно.

Сейчас начнет изворачиваться, подумал Агенобарб, но юноша поднял голову и посмотрел ему в глаза:

– Нет, я понимаю. Однако раньше я присягал служить Риму. Если Помпей увез сенат в Грецию, я должен следовать за ним.

Прежде чем ответить, Агенобарб отхлебнул вина.

– Твоя жизнь принадлежит Цезарю. Он ведь все тебе объяснил. Станешь и дальше против него сражаться – пощады не жди.

– Я все равно обязан вернуться к Помпею, – ответил Сенека.

Агенобарб надул щеки и выпустил воздух.

– Твоя честь – это твое дело. Нарушишь клятву, данную Цезарю?

– Клятва, данная врагу, ни к чему меня не обязывает, господин.

– А меня обязывает. Тебе стоит хорошенько подумать, чью сторону принять. Выберешь Помпея – Цезарь тебе яйца оторвет.

Запылав от гнева, Сенека поднялся:

– Тебе, видно, уже оторвал!

Агенобарб обрушил на стол кулак, подняв тучу пыли.

– По-твоему, пусть бы нас поубивали? Помпей именно так бы и поступил. Цезарь сказал, что намерен восстановить закон и порядок. И он доказал это, когда отпустил всех, поверив нашей клятве. Я просто потрясен его поступком, и если бы тебя заботила не только твоя карьера, ты бы понял почему.

– Я заметил, как ты потрясен. Ты даже позабыл о своем долге перед сенатом и Помпеем.

– Нечего поучать меня, мальчишка! – огрызнулся Агенобарб. – Оторвись от своего драгоценного чтения, посмотри на настоящую жизнь! С тех пор как Цезарь пошел на юг, все мы ходим по лезвию ножа. Думаешь, Помпею нужна твоя преданность? Да твой замечательный сенат разотрет тебя в муку – если ему захочется хлеба.

Несколько секунд мужчины напряженно молчали, глядя друг на друга и тяжело дыша.

– Я всегда удивлялся – почему человеку твоих лет не доверяют ничего большего, чем дорожная застава, – сухо молвил Сенека. – Теперь я понимаю. И я буду поучать каждого римского солдата, который не готов отдать жизнь в распоряжение командира. От своих подчиненных я буду требовать именно этого. И не собираюсь здесь отсиживаться. Подобное поведение – трусость!

Каждая черточка юного лица выражала презрение, и Агенобарб почувствовал сильнейшую усталость. Ему не хотелось продолжать.

– Я вылью немного вина на твою могилу – если найду ее. Больше ничего не могу для тебя сделать.

Не отдавая салюта, Сенека повернулся к собеседнику спиной и вышел из комнаты, оставляя следы на пыльном полу. Агенобарб злобно фыркнул, поднес к губам мех и сильно сдавил его.

Вошедший вскоре в комнату человек увидел, как Агенобарб, погруженный в задумчивость, лениво водит пальцем по пыльному столу.

– Господин! Меня послали узнать, есть ли новости, – заявил незнакомец без всякого вступления.

Агенобарб поднял на него глаза.

– Разве в Риме остался кто-то, кто может слать гонцов? Я полагал, все сенаторы уехали с Помпеем.

Посетитель явно был не в своей тарелке. Он не назвал имени своего хозяина, сообразил Агенобарб.

– Некоторые сенаторы, господин, предпочли остаться. К ним относится и мой хозяин.

Агенобарб оскалился:

– Тогда беги скорее обратно и скажи ему, что Цезарь идет сюда. Он в двух, самое большее трех часах пути. Он несет нам республику, и я не собираюсь ему препятствовать.