Текст книги "Гибель царей"

Автор книги: Конн Иггульден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Я не хочу быть пиратом, – заявил Гадитик. – Мы затеяли все это, чтобы бороться с ними, а не уподобляться этим ублюдкам.

– Не забывайте, квестор знает наши имена, – возразил Юлий. – Он отправит в Рим донесение и сообщит, что мы угнали корабль и убили одного из его людей. Хочешь ты того или нет, но мы уже пираты, пока не придумаем, как выбраться из этого дерьма. Наша единственная надежда – найти и захватить Цельса. Только тогда мы сможем обратиться к властям и объяснить свои действия. Надеюсь, таким образом наши добрые имена будут восстановлены.

– Вот к чему привели твои планы! – зарычал Светоний, потрясая кулаками. – К катастрофе! Нам не будет прощения!..

Все разом заговорили, вспыхнул спор, и только Юлий молча наблюдал за перепалкой, стараясь не поддаваться отчаянию. Ну почему злая судьба принудила их вступить в конфликт с властями?

Наконец он решил вмешаться.

– Достаточно споров! Вы сами понимаете, что у нас не было выбора. Если вернемся, квестор предаст нас суду и добьется расправы. Это неизбежно. Хочу кое-что добавить…

Перепалка стихла. Цезарь увидел, что люди смотрят на него с надеждой, и ему стало не по себе. Они всецело полагаются на способность молодого командира что-то исправить, изменить, а у него нет ничего, кроме обещаний, в которые он и сам не очень верит.

Юлий посмотрел в глаза каждому из офицеров с «Ястреба».

– Вспомните, как в вонючей камере мы мечтали получить корабль, нагнать врага и вступить с ним в бой. За мечту пришлось заплатить, но мы разберемся с новой проблемой, когда Цельс будет лежать у наших ног, а его золото станет нашим. Поднимите головы и расправьте плечи!

– Рим не прощает врагов, – мрачно изрек Гадитик.

Юлий нашел в себе силы, чтобы улыбнуться.

– Мы Риму не враги. Мы это знаем. Все, что требуется, – убедить в этом Рим.

Гадитик медленно покачал головой, повернулся к Юлию спиной и пошел по палубе прочь.

Небо тронули первые лучи рассвета, под бушпритом «Вентула» резвились серые дельфины, а весла ритмично вспенивали воду, унося их все дальше от земли и возмездия за содеянное.

ГЛАВА 15

Глубоко задумавшись, Сервилия шла по Форуму рядом с сыном. Бруту нравились неспешные прогулки; он с удовольствием рассматривал здание сената, к которому они направлялись. А она почти не обращала внимания на величественные арки и купола, потому что видела их тысячи раз.

Украдкой Сервилия посматривала на Брута. По просьбе матери он пришел на встречу в полной парадной форме центуриона римского легиона. Она понимала, что сплетники заметят видного молодого легионера, постараются узнать имя и разнесут по городу, что у нее – молодой любовник. Затем поползут слухи о возвращении к Сервилии сына, и люди начнут шептаться у них за спиной об удивительной и таинственной истории, разделившей любимое чадо и мать. Брут не останется незамеченным в великом городе. У него гордая осанка, и, когда сын идет с ней рядом, склонив голову и слушая слова матери, толпа сама собой расступается перед ними.

Уже целый месяц они встречаются каждый день – поначалу у нее в доме, затем мать и сын стали назначать свидания в городе. Сперва общение было сдержанным, временами даже натянутым, но дни шли, и они научились непринужденно болтать, шутить и смеяться.

Сервилия удивлялась, сколько удовольствия она получает, показывая сыну храмы и старинные здания, вспоминая связанные с ними легенды и события. Все ее рассказы из мифической и реальной истории Рима Брут воспринимал с живейшим интересом, и Сервилия невольно сама увлекалась повествованием.

Запустив пальцы в густые волосы, женщина небрежным жестом забросила их за спину. Проходивший мимо мужчина замедлил шаг и уставился на нее. Брут моментально набычился, и ей захотелось хихикнуть. Сын был готов немедленно встать на защиту матери даже в ситуациях, когда ей ничего не угрожало. Он забывал, что она провела в этом городе без него много лет. Но ей это почему-то нравилось.

– Сегодня заседание сената, – объяснила Сервилия, когда они оказались недалеко от раскрытых бронзовых дверей и смогли заглянуть в полутемные прохладные залы здания.

– Тебе известно, о чем они говорят? – поинтересовался Брут.

Он уже понял, что о делах сената мать знает почти все. Сын не спрашивал, есть ли у нее любовники в среде нобилитета, но сильно подозревал, что таковые имеются.

Сервилия улыбнулась.

– Обычно о всякой ерунде: назначения, постановления и декреты о жизни города, налоги… Вроде бы им это нравится. Чешут языки, пока не стемнеет, а иногда и дольше.

– Как бы я хотел послушать, – с завистью вздохнул Брут. – Скучно или нет, с удовольствием посидел бы целый день. Отсюда правят целым миром.

– Твоего терпения не хватит и на час. Большая часть серьезных вопросов решается не здесь, а при частных встречах. То, что ты смог бы увидеть, является завершающей фазой длительной, кропотливой работы. Как правило, молодых людей это мало интересует.

– А мне интересно, – возразил Брут, и Сервилия различила просительную нотку в его голосе.

Что же делать с сыном, в который раз подумалось ей. Ему нравится проводить с матерью каждое утро; о будущем они пока не говорили. Наверное, это правильно – просто наслаждаться общением друг с другом, однако Сервилия видела, что подчас в Марке поднимает голову стремление действовать, просто он не знает, на что направить свои усилия. Мать понимала, что рядом с ней он просто отдыхает, отступает на некоторое время со своего жизненного пути. Об этих мгновениях она сожалеть не могла, но, возможно, ему требуется толчок, чтобы вернуться к себе и обрести цель существования.

– Через неделю состоятся назначения на высшие должности, – как бы между прочим заметила она. – У Рима появятся новый верховный понтифик, новые магистраты. Заодно назначат командиров в легионы.

Краешком глаза Сервилия заметила, что сын резко повернулся к ней. Значит, под этим внешним спокойствием и маской отдохновения дремлют амбиции!

– Я не отказался бы… снова поступить на службу в какой-нибудь легион, – медленно произнес он. – Согласен занять должность центуриона почти где угодно.

– Ну, для своего сына я могу устроить назначение получше, – беззаботно заметила Сервилия.

Марк остановился и осторожно взял мать за руку.

– Что ты сказала? Как?..

Она расхохоталась, видя его замешательство, и Брут покраснел.

– Я иногда забываю о твоей наивности, – ответила Сервилия, стараясь смягчить свои слова улыбкой. – Ты слишком много времени провел в походах и боях. Вероятно, этим все и объясняется. Общался с солдатами и варварами, а о политике понятия не имеешь.

Она положила ладонь на его руку и ласково сжала ее.

– Сенаторы – всего лишь люди, а люди редко поступают правильно. Большую часть времени они занимаются тем, к чему их принуждают, – либо по приказу, либо из страха. Золото переходит из рук в руки, но истинная валюта Рима – благосклонность. У меня есть первое, а второе питают по отношению ко мне многие влиятельные римляне. Судьба половины назначений уже решена на частных встречах. Остальное можно купить или потребовать.

Она ожидала, что Брут при этих словах улыбнется, но он выглядел так, словно испытывал боль, и Сервилия убрала ладонь с его руки.

– Я думал, что назначения… совершаются другим образом, – тихо сказал он.

Женщина помолчала; она не хотела разрушать иллюзий сына и в то же время понимала, что необходимо открыть ему глаза на реальное положение вещей – прежде, чем его убьют.

– Посмотри вокруг. Помнишь, я рассказывала тебе, что сюда приходят граждане Рима, чтобы утверждать назначения сената, избирать трибунов, квесторов, даже преторов? Голосование тайное, и римляне воспринимают его всерьез, хотя раз за разом избираются одни и те же люди из определенных семей. Отклонения от данного правила случаются нечасто. Кажется, что все делается честно, но жителей Рима просто не интересуют прочие претенденты на высшие должности в государстве. Считается, что подобной чести заслуживают лишь выходцы из сенаторских фамилий. У них есть средства, чтобы заставить голосовать за себя свободных простолюдинов. Поразительно, что очень немногие из сенаторов стараются честно и бескорыстно служить Риму и его гражданам.

Сервилия указала на сенатскую курию.

– В этом здании появлялись великие люди, которые своими деяниями облагодетельствовали город и государство. Однако подавляющее большинство сенаторов страдает полным упадком сил, как физических, так и духовных. Авторитет сената они используют для личного обогащения и роста собственного влияния. Неприятный, но очевидный факт, простая реальность. Сенат – не зло и не благо, а сплав этих качеств, как и всё, созданное руками людей.

Слушая слова матери, Брут внимательно смотрел на нее. Сервилия старалась казаться сторонним, равнодушным наблюдателем, выносящим объективные суждения, но это не всегда ей удавалось. Когда она говорила о продажных сенаторах, от цинизма не оставалось и следа, и в ее голосе явственно звучало презрение. Не в первый раз Брут подумал о том, что его мать – очень непростая женщина.

– Я тебя понимаю. Когда я познакомился с Марием, он показался мне богом, потому что стоял выше мелочных забот. Мне часто встречались люди, целиком погруженные в свое ремесло или должностные обязанности, а он думал обо всем Риме, его будущем. Он рисковал всем, что у него было, чтобы свалить Суллу, и правильно делал! Когда Марий погиб, Сулла воссел в Риме подобно царю.

Сервилия быстро посмотрела вокруг – не слышал ли кто-нибудь? Потом тихо произнесла:

– Никогда не называй эти имена так громко на людях, Марк. Может, они и покойники, но раны еще кровоточат, а убийцу Суллы так и не нашли. Я рада, что ты знал Мария. Он никогда не бывал в моем доме, однако даже враги уважали его, мне это известно. Жаль, что такие люди рождаются нечасто. – Она переменила тон, решив уйти от серьезной и опасной темы. – Теперь идем, пока сплетники не заинтересовались, о чем мы беседуем. Хочу подняться на холм, к храму Юпитера. После гражданской войны Сулла его восстановил. Ты знаешь, он приказал привезти колонны из Греции, из разрушенного храма Зевса… Там мы совершим жертвоприношение.

– В храме Суллы? – удивился Брут.

– У мертвецов не бывает храмов. Он принадлежит Риму или, если хочешь, самому богу. Люди просто стремятся оставить что-нибудь после себя. Возможно, именно поэтому я их люблю.

Брут взглянул на мать, снова ощутив, что, в отличие от него, она прожила много жизней.

– Ты хочешь, чтобы я получил назначение в легион? – спросил он.

Сервилия улыбнулась.

– Это будет правильно. И я помогу тебе. Какой смысл в благосклонности других людей, если ею не пользоваться? Ты можешь всю жизнь оставаться центурионом, обойденный вниманием начальства, и закончишь свои дни на клочке земли в недавно завоеванной провинции, причем спать будешь в обнимку с мечом. Бери то, что я могу предложить. Мне приятно помочь сыну, который еще не видел от матери заботы и поддержки. Понимаешь, я в долгу перед тобой, а я всегда плачу свои долги.

– Что ты задумала? – спросил Брут.

– Ага, интерес просыпается? Отлично. Очень хорошо, что у моего сына есть амбиции. Давай порассуждаем. Тебе едва исполнилось девятнадцать, поэтому о должности жреца говорить рановато. Значит, военная карьера. Помпей заставит своих друзей голосовать так, как угодно мне. Он мой старый друг. И Красс ко мне благосклонен, мы давно знакомы. Привлечем и Цинну. Он… он сейчас ближе мне, чем остальные.

Брут всплеснул руками от неожиданности.

– Цинна, отец Корнелии? Я думал, он старик!

Сервилия мягко, чувственно рассмеялась.

– Порой совсем нет.

Брут зарделся от смущения. Как он посмотрит Корнелии в глаза, когда в следующий раз встретится с ней?

Не обращая внимания на реакцию сына, Сервилия продолжала:

– С их помощью ты станешь командовать тысячью воинов в любом из четырех легионов, в которые будут производиться назначения. Что скажешь?

Брут онемел от изумления. Предложение матери потрясло его, но он говорил себе, что пора перестать удивляться каждому откровению Сервилии. Во многих отношениях она была необычной женщиной, особенно как мать.

Внезапно молодого центуриона поразила одна мысль. Он остановился. Сервилия посмотрела на него, вопросительно подняв брови.

– Как насчет старого легиона Мария?

Сервилия нахмурилась.

– С Перворожденным покончено. Даже если возродить легион, уцелела всего горстка ветеранов. Подумай, что говоришь, Марк. Все друзья Суллы возьмут тебя на прицел. Ты и года не проживешь.

Брут заколебался. Он должен спросить, иначе всю жизнь будет жалеть, что упустил эту возможность.

– Но это возможно? Если я готов рискнуть, смогут ли люди, которых ты называла, провести решение о возрождении легиона?

Сервилия пожала плечами. Еще один зевака остановился, привлеченный внешностью этой женщины. Брут положил ладонь на рукоять меча, и прохожий поспешно зашагал прочь.

– Если я попрошу, смогут, но Перворожденный – в опале. Мария объявили врагом государства. Кто согласится сражаться под его именем? Нет, исключено…

– Я этого хочу. Только название и право набирать и обучать новых солдат. Я хочу этого больше всего на свете.

Сервилия пристально вглядывалась в его глаза.

– Ты уверен?

– Красс, Цинна и Помпей помогут? – настойчиво спросил Брут.

Она улыбалась и думала о том, что этот молодой человек заставляет ее переживать то гнев, то замешательство, то гордость за него. Такому трудно отказать.

– Я использую все свои связи. Ради сына я заставлю их возродить Перворожденный.

Брут обнял мать, и она со смехом обвила его шею руками. Оба были счастливы.

– Если ты замыслил вернуть легион из небытия, потребуются огромные деньги, – сказала Сервилия, отстраняясь от сына. – Я познакомлю вас с Крассом… Не знаю человека богаче его, если таковой вообще существует. Но он не глуп. Тебе предстоит убедить Красса, что в обмен на свое золото он что-то получит.

– Я подумаю, – пообещал Брут, оглядываясь на здание сената, оставшееся у них за спиной.

В период службы на «Ястребе» Юлий не раз сетовал на невысокую скорость галеры. Сейчас он благословлял эту особенность римских патрульных судов. Когда наступил рассвет, на триреме раздались тревожные крики – его люди заметили квадратный парус. Понаблюдав за ним несколько часов, Юлий окончательно убедился, что их преследуют. Хмурясь, он твердо отдал приказ выбросить груз за борт.

По крайней мере, капитан не смог стать свидетелем этой процедуры, потому что все еще сидел, связанный, в своей каюте. Юлий понимал, что тот придет в ярость, когда узнает, что лишился груза. Если они добьются успеха, придется отдать капитану значительную долю богатств Цельса. Но выбора не оставалось.

Солдаты Юлия вывели на палубу часть команды корабля и вместе с ними принялись швырять за борт дорогостоящие товары, добытые на черном континенте. На волнах качались стволы драгоценных пород дерева; тюки кож и плотные рулоны материи быстро шли ко дну. Последними за борт полетели невероятно большие слоновьи бивни. Юлий понимал, что они представляют собой огромную ценность, и некоторое время колебался, затем махнул рукой и приказал бросить за борт.

Потом беглецы наблюдали за квадратным парусом, стараясь определить, приближается он или удаляется. В худшем случае им оставалось только частично разобрать корабль, выбросив за борт все, что можно отодрать от корпуса триремы. Но очень скоро силуэт галеры стал уменьшаться, а потом она и вовсе исчезла из виду, затерявшись в безбрежном просторе сверкавших на солнце волн.

Юлий повернулся к своим людям и заметил, что Гадитика среди них нет. Когда прозвучал приказ выбрасывать груз, центурион остался внизу, не пришел на палубу. Юлий помрачнел, однако решил не ходить к Гадитику и не форсировать ситуацию. Не время выяснять отношения. Центурион сам поймет, что у них нет другого выбора, как следовать принятому плану. Это их единственная надежда. Несколько недель надо держаться подальше от берега и обучать рекрутов азам боевых действий на море. Неплохо было бы соорудить «ворон», но трирема должна выглядеть как обычный купеческий корабль, иначе пираты могут заподозрить неладное. Необходимо убедиться, что крестьяне начали превращаться в легионеров: в противном случае «Вентула» ждет та же судьба, что постигла «Ястреб».

Юлий стиснул зубы и обратился с молитвой к Марсу. На этот раз они обязаны победить.

ГЛАВА 16

Александрия обвела взглядом отведенную ей комнату. Скромно, но чисто, к тому же нехорошо стеснять семью Таббика в его домишке теперь, когда ее украшения начали покупать. Она знала, что старый мастер разрешит ей пожить у него, даже согласится принимать плату, если девушка будет настаивать, но в двухэтажном домике и так слишком тесно.

Она не рассказывала ему о своих поисках, хотела сделать сюрприз и пригласить семейство Таббика на обед, когда найдет жилье. Искала Александрия почти месяц. Людям могло показаться странным, что женщина, рожденная рабыней, так разборчива, но за свои деньги она хотела иметь приличное жилище и не соглашалась на грязные, сырые или кишащие насекомыми каморки, которыми довольствуется всякий сброд.

Александрия могла бы снять и небольшой дом, а не только комнату. Ее броши раскупались быстро, едва она заканчивала над ними работу. Большая часть выручки уходила на закупку новых и более ценных металлов, хотя оставалось вполне достаточно, чтобы ежемесячно пополнять свои сбережения. Возможно, именно рабская доля научила девушку ценить заработанные деньги, и она считала каждую заработанную бронзовую монету, уходившую на пропитание и крышу над головой. Платить высокую ренту – полный идиотизм. Так можно остаться к старости нищим, даже если всю жизнь будешь упорно трудиться. Лучше выплачивать за жилье как можно меньше, зато потом купить собственный дом, в котором есть дверь, чтобы закрыться от целого мира.

– Тебе подходит комната? – спросила хозяйка.

Александрия колебалась. Она хотела поторговаться, но после целого дня работы на рынке эта женщина выглядела уставшей, да и цена была справедливой. Нечестно было пользоваться очевидной бедностью этой семьи. Александрия видела, что руки хозяйки покрыты язвами и пятнами от красителя, и даже на лбу над глазом осталось несмытое пятно голубого цвета.

– Завтра я посмотрю еще две комнаты в других местах, – ответила она. – Можно будет зайти вечером?

Женщина пожала плечами; лицо ее выразило сожаление.

– Спроси Атию. Я буду здесь. За такие деньги ничего лучше ты не найдешь. В доме чисто, и кошка заботится о том, чтобы не было мышей. Прощай.

Она отвернулась, чтобы заняться приготовлением ужина. Часть платы на рынке ей выдавали пищей. Александрия знала, что обычно это почти испортившиеся продукты. Как бедная женщина выживает?..

Странно было видеть вольноотпущенницу, пребывающую на грани нищеты. В поместье, где раньше работала Александрия, даже рабы выглядели упитаннее и лучше одевались, чем семейство хозяйки этого дома. Прежде подобные мысли не приходили ей в голову, и вдруг девушке стало стыдно того, что она сыта, одета в добротное платье и плащ с серебряной застежкой собственной работы…

– Я осмотрю другие комнаты, потом приду к тебе, – твердо пообещала она.

Атия молча резала овощи и ссыпала их в железный горшок, стоявший на глиняной печи у стенки. Даже нож в ее руке источился до предела и явно требовал замены.

Снаружи раздались пронзительные крики, в дверь влетела неряшливо одетая фигурка и с разбегу налетела на Александрию.

– Эй, парень! Ты меня чуть с ног не сшиб! – весело воскликнула она.

Мальчишка поднял на нее хитрые голубые глаза. Лицо у него было не чище одежды. Он шмыгнул распухшим носом, кончик которого был запачкан кровью, и рукавом растер ее по щеке.

Женщина бросила нож и схватила мальчика за плечи.

– Что ты опять натворил? – строго спросила она, разглядывая лицо сына.

Он засмеялся и, извиваясь, высвободился из ее рук.

– Просто подрались, мама. Мальчишки, которые работают у мясника, гнались за мной до самого дома. Я подкараулил одного и всыпал ему, а он дал мне по носу.

Сорванец подмигнул матери и достал из-под туники два ломтя мяса, с которых капала кровь. Женщина застонала и быстрым движением выхватила их у сына.

– Нет, мама! Они мои!.. Я не крал. Они просто лежали на улице.

Лицо матери побелело от гнева; она двинулась к двери, высоко держа куски в руках, а мальчик бежал рядом и подпрыгивал, стараясь достать свою добычу.

– Я тебе говорила не красть и не лгать. Убери руки. Пусть это вернется туда, откуда пришло.

Александрия стояла между Атией и дверью, поэтому ей пришлось выйти на улицу, чтобы дать дорогу хозяйке. Оказалось, что снаружи стоит стайка мальчишек, поджидавших воришку. Они засмеялись, увидев, как сын прыгает вокруг матери. Один из мальчиков протянул руки, и мать безропотно передала ему ломти мяса.

– Он быстро бегает, тетушка. В этом ему не откажешь. Старый Тед велел сказать, что он позовет стражников, если твой сын стащит что-нибудь еще.

– Этого не потребуется, – раздраженно ответила Атия, вытирая руки тряпкой, которую она извлекла из рукава. – Передай Теду, что я всегда возвращаю ему то, что он теряет, и даю слово никогда не заходить к нему в лавку, даже если он попросит. Я накажу сына. Благодарю тебя.

– Ты хорошо его воспитала, – хихикнул мальчишка.

Атия быстро замахнулась, и он отпрыгнул, хохоча и дразня пальцем парнишку, вцепившегося в подол матери.

– Я сам высеку его, если увижу этого Фурийца поблизости от нашей лавки. Запомни!..

Побагровев от гнева, Атия шагнула вперед, и мальчишки, выкрикивая оскорбления, бросились врассыпную.

Александрия стояла рядом и чувствовала, что не может сейчас просто взять и уйти. Происходившее ее не касалось, но что будет теперь, когда мать осталась наедине с сыночком-негодяем?

Мальчик захныкал и принялся тереть кулаком глаза.

– Прости, матушка. Я думал, ты будешь довольна. Кто ж знал, что они станут бежать за мной до самого дома?

– Ты не думаешь о том, что делаешь. Твой отец, будь он живой, стыдился бы за сына. Он бы тебе рассказал, что мы никогда не крали и не лгали. А потом отходил бы ремнем как следует; впрочем, это я и сама могу…

Сын хотел вырваться и убежать, но мать держала его крепко.

– Он был меняла! Ты говорила, что все они воры, значит, он тоже был такой!..

– Не смей!

Не дожидаясь ответа, Атия повалила мальчика на свое колено и сильно шлепнула по заду шесть раз подряд. Первые удары тот встретил отчаянным сопротивлением, последние принял спокойно и покорно. Когда мать отпустила его, он прошмыгнул между женщинами, опрометью пронесся по узкой улочке и скрылся за ближайшим углом.

После того как сын исчез из виду, Атия вздохнула. Александрия нервно сжала руки; она была смущена тем, что стала свидетельницей столь интимной сцены. Атия будто только заметила ее присутствие и покраснела, встретившись взглядом с девушкой.

– Прости. Он постоянно крадет, а я не могу объяснить, что делать этого нельзя. Его всегда ловят, но не пройдет и недели, как он снова стащит что-нибудь.

– Его зовут Фуриец? – спросила Александрия.

Женщина покачала головой.

– Нет. Просто наша семья перебралась в Рим из Фурий. Мальчишки дразнят его Фурийцем, сыну это прозвище вроде бы нравится. Его настоящее имя Октавиан, так звали отца. Он сущее наказание. Всего девять лет, а на улице проводит больше времени, чем дома. Я сильно беспокоюсь.

Атия посмотрела на Александрию, словно только сейчас рассмотрев ее платье и серебряную застежку.

– Не стоит тебе забивать голову нашими заботами, госпожа. Просто я рассчитываю на эти деньги… Он не стал бы красть у вас, а если б что-нибудь и утащил, я немедленно вернула бы, чтобы не позорить доброе имя. Ведь в его жилах течет хорошая кровь, кровь Октавиев и Цезарей. Увы, маленькому разбойнику нет до этого дела.

– Кровь Цезарей? – живо переспросила Александрия.

Женщина кивнула.

– Его бабушка родилась в семействе Цезарей, потом вышла замуж… Если бы только она узнала, что внук ворует мясо из лавки в соседнем квартале!.. Однажды ему просто переломают руки. Что тогда с нами будет?

Из глаз матери закапали слезы; Александрия, не раздумывая, шагнула к ней и обняла одной рукой.

– Пойдем в дом. Скорее всего, я сниму у вас комнату.

Женщина выпрямилась и посмотрела ей в глаза.

– Мне милостыни не надо. Как-нибудь проживем, со временем и сынишка исправится.

– Это не милостыня. Просто у тебя действительно чисто, кроме того, несколько лет назад я работала у Цезарей, наверное, в той самой семье. Так что мы почти родственники.

Женщина достала из рукава платок и вытерла глаза.

– Ты голодна? – спросила она, улыбнувшись.

Александрия вспомнила о пригоршне резаных овощей, варившихся в горшке.

– Я уже поела. Сейчас я заплачу тебе за месяц вперед и пойду собирать вещи. Здесь недалеко.

Если она пойдет быстро и не станет задерживаться у Таббика, то к вечеру успеет вернуться. Возможно, к этому времени хозяйка купит на ее деньги немного мяса.

Сенаторы устали и шевелились на скамьях, стараясь усесться поудобнее. Заседание затянулось, большая часть присутствующих уже не обращала внимания на нюансы обсуждаемых назначений. Шло голосование по вопросам, которые в принципе были согласованы заранее.

Снаружи сгустились сумерки; в курию вошли служители и с помощью свечей на длинных палках зажгли настенные светильники. Пламя отразилось в полированном мраморе стен, воздух наполнился ароматом благовонного масла. Более половины сенаторов – всего их насчитывалось около трехсот – уже удалились, предоставив самым терпеливым право утвердить последние назначения.

Убедившись, что все его сторонники остались в зале, Красс самодовольно ухмыльнулся. Эти будут сидеть до последнего, пока не погасят светильники и заседание не завершится официальной молитвой о благоденствии города. Он внимательно слушал перечень граждан, получивших государственные должности, стараясь не пропустить имени, которое они с Помпеем включили в список для голосования.

Глаза Красса остановились на мраморной плите с высеченными на ней названиями легионов. Там, где когда-то значилось слово «Перворожденный», сейчас было пустое место. Приятно нанести еще один удар по наследию Суллы – тем более что об этом попросила старая подруга.

Подумав об этом, он перевел взгляд на Цинну, и их глаза на мгновение встретились. Цинна с улыбкой кивнул на список легионов. Красс усмехнулся в ответ и подумал, что волосы на голове друга сильно поседели. Почему Сервилия предпочитает ему этого старика?.. При одной мысли о ней кровь в его жилах забурлила, и Красс пропустил мимо ушей несколько имен новых магистратов. Он посмотрел, как голосует Цинна, и поднял руку вместе с ним.

Целая группа сенаторов встала со своих мест и, спокойно извинившись, направилась к выходу из курии. Спешат – кто домой, кто к любовнице, подумал Красс. Он наблюдал, как поднимает со скамьи свое грузное тело Катон. Этот человек был близок к Сулле, и он пожалеет о том, что уходит сейчас с заседания.

Сенаторы прошли мимо Красса, что-то увлеченно обсуждая, а он постарался не выдать себя довольной улыбкой. Без них все пройдет гораздо проще, с помощью Помпея и Цинны удастся протащить почти любое решение. Конечно, сулланцы придут в ярость, когда узнают о восстановлении Перворожденного легиона… Надо будет при встрече поблагодарить Сервилию за подсказку. Может быть, сделать небольшой подарок в знак внимания.

Встал Помпей и заговорил о назначении новых командиров в войска, размещенные на территории Греции. Он называл имена и рекомендовал сенату этих достойных и преданных Риму людей.

Красс знал, что в Греции снова вспыхнул мятеж. Некоторые офицеры погибли, у друзей и родственников появился шанс получить должность и начать военную карьеру. Он грустно покачал головой, вспоминая тот день, когда сенат по требованию Мария отправил в Грецию Суллу, чтобы подавить первое восстание Митридата. Если бы Марий был сегодня здесь, он заставил бы сенаторов открыть глаза и немедленно принять необходимое решение! Но вместо того, чтобы послать против мятежников пару надежных легионов, эти глупцы целыми днями спорят по поводу совершенно ничтожных дел.

Красс криво ухмыльнулся, подумав о том, что сам относится к числу глупцов, которых критикует. Последний мятеж привел к гражданской войне и установлению диктатуры. Теперь каждый военачальник боится показаться выскочкой – остальные могут обвинить его в стремлении к власти и объединиться против. Они не хотят нового Суллу и потому бездействуют. Даже Помпей выжидает, хотя он такой же нетерпеливый, каким был Марий. Сейчас подражать Марию или Сулле самоубийственно. Сенаторы заражены злобой, завистью, подозрительностью; они не дадут одному из их числа одержать победу над Митридатом. Они помнят свою ошибку, когда позволили Сулле действовать самостоятельно.

Помпей сел на свое место. Голосование по предложенным им кандидатурам прошло быстро. Остался один вопрос, внесенный на рассмотрение Крассом и поддержанный Помпеем. Имя Цинны в связи с этой темой не поднималось – ходили слухи, что он причастен к отравлению Суллы. Беспочвенные, конечно, слухи, но римских сплетников это не интересует.

Мельком Красс подумал, действительно ли они беспочвенны, однако быстро отбросил случайную мысль. Он был человеком практичным, а Сулла и его дела канули в прошлое. Если диктатор действительно домогался дочери Цинны, как шептались в Риме, то боги проявили благосклонность к его дому. Или к дому Цезаря.

Известно было, что установили имя раба, принесшего яд, но дальше дело не продвинулось. Кто заказал устранение диктатора, узнать не удалось. Красс обвел взглядом полупустой зал. Почти любой из сенаторов имел основания желать смерти Суллы. Он умел обзаводиться врагами, не думая о последствиях. А осторожность – первое правило политика, подумал Красс. Второе правило – избегать привлекательных женщин, домогающихся благосклонности. К сожалению, в жизни государственных мужей так мало радостей, и встречи с Сервилией оставили столь сладостные воспоминания…

– Восстановление Перворожденного в списке легионов, – объявил председательствующий.

Красс выпрямился и весь обратился во внимание.

– Сенат разрешает Марку Бруту из Рима набирать рекрутов, обучать их, приводить к присяге и назначать офицеров, – монотонно читал сенатор, ведущий заседание.

По залу пробежала волна оживления, присутствующие зашевелились – оставшаяся в курии сотня законодателей пробудилась от спячки. Один из сулланцев вскочил – вероятно, хотел призвать своих единомышленников не допустить принятия постановления. Помпей нахмурился – Кальпурний Бибул и еще двое встали, собираясь выступить по предложенному вопросу. Бибул являлся убежденным сторонником Суллы и клялся, что всю жизнь будет искать его убийц.