355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кон Джиён » Суровое испытание » Текст книги (страница 2)
Суровое испытание
  • Текст добавлен: 12 апреля 2021, 10:01

Текст книги "Суровое испытание"


Автор книги: Кон Джиён



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Видимо, произошло что-то экстраординарное. Кан Инхо решил списать дурное расположение духа начальства именно на это.

Когда они вышли в коридор, зам, подойдя к окну, развернулся лицом к Кан Инхо и, подождав, пока тот приблизится, выставил большой палец. Ответом ему был лишь недоуменный взгляд снизу вверх. Зам показал расправленную ладонь. Предполагая, что таким образом пытаются протестировать его знание языка жестов, Кан Инхо, запинаясь, пробормотал:

– Видите ли, я так понял, что вроде бы необязательно в совершенстве владеть сурдоязыком… Но я приложу все усилия, чтобы научиться. Для начала буду общаться с детьми в письменной форме.

Рот зама перекосился.

– Ну надо же, какой выискался – с двух раз не понимает! Обычно требуется одна большая бумажка, но раз супружница твоя в тесной дружбе с сеульской племянницей, то обойдемся пятью маленькими. В течение месяца принесете в мой кабинет. Банковские чеки не принимаются.

К лицу тридцатитрехлетнего Кан Инхо резко прилила кровь.

14

В общем-то, он знал, что стоит лишь проглотить пилюлю унижения, начинается настоящая жизнь. Однако после встречи с братьями Ли Гансоком и Ли Ганбоком он испытывал непередаваемые смятение и стыд, как в ночном кошмаре, где голышом расхаживаешь посреди многолюдной улицы. И непонятно почему ему вдруг показалось, что от стоящего напротив Ли Ганбока несет чем-то зловонным. Ему мерещился то ли отвратный дух загнанного зверя, то ли затхлый запах ржавчины от затонувшего судна, извлеченного с морских глубин. Стало страшно от предчувствия чего-то варварски грубого, что навалилось на него этим утром, которое вообще-то должно было знаменовать начало новой жизни.

– Что ж, а теперь в класс! Пойдемте!

Он пошел вслед за замом. Внезапно ему припомнилось, что некогда о чем-то подобном полушепотом говорили устроившиеся в частные школы однокашники. Кажется, это пафосно обставляли как «фонд развития школы». В памяти всплыли и слова жены:

– Говорю тебе, я сама все улажу. А тебе главное – добиться места штатного преподавателя.

В курсе ли жена, что «улаживание» предполагает взятку? Шагая по длинному коридору, он спросил у себя, а подходит ли это место для него. Молодой Кан Инхо ответил, что приехать сюда было слишком поспешным решением. Старый Кан Инхо ворчливо возразил, что на съем квартиры в Муджине уже потрачена немалая сумма, а значит, вернуться в Сеул будет не менее позорно, чем вручить «пять маленьких бумажек». Кан Инхо нынешний заявил, что это был единственно возможный выбор. Старик подытожил: так поступают все, чтобы выжить, – раз нет возможности унаследовать императорскую корону и обширные земли…

Неожиданно ему показались слишком громкими его собственные шаги, гулко отдающиеся от стен в коридоре. Ах да! Просто в школе слишком тихо. Точно. Здесь нет звуков.

Ему почудилось, что он погрузился глубоко под воду.

– Они хоть и семиклассники, но знаний ноль. Главное, следите, чтобы не набедокурили, а обучение – дело второстепенное, – процедил сквозь зубы зам перед дверью с табличкой «7 класс».

С самого начала он через раз то тыкал, то выкал, но, судя по всему, это было проявлением не грубости, а скорее невежества и неумения различать речевые стили. Но как можно напутствовать вновь прибывшего учителя словами, что важно не обучать, а следить, чтобы не бедокурили?.. Вообще, события этого утра, начиная со встречи с директором, привели Кан Инхо в замешательство. Перед тем как зайти в класс, он набрал побольше воздуха.

Зам открыл дверь. Ребята не заметили вошедших: собравшись в кружок, они что-то оживленно обсуждали на своем языке. Приглядевшись повнимательней, Кан Инхо увидел, что они обступили одного ученика: тот плакал, уткнувшись головой в парту. Зам потянул за шнур возле доски, и тут же под потолком, словно дискотечная цветомузыка, закрутилась красная лампочка. Дети разом обернулись. Из-за красного освещения казалось, что глаза их налиты кровью. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и Кан Инхо уловил на лицах вздымающуюся волну ненависти. Непроизвольно ему захотелось отступить на шаг.

Зам крупными буквами написал на доске: «Кан Инхо». И снизу подписал: «Классный руководитель, корейский язык». Лица ребят, глядящих на него, ничего не выражали, напоминая застывшие белые маски.

15

– Добрый день! Рад встрече. Меня зовут Кан Инхо, – с расстановкой, на бедном языке жестов заговорил он, как только вышел зам.

В классе он заметил вчерашнюю девочку с чипсами, которая повстречалась ему у школы и так стремительно убежала.

Когда ребята увидели, что он пусть и неумело, но все же пытается говорить с ними жестами, по их каменным лицам будто пробежала волна. Неплохое начало. Мысль о том, что дети – они и в Африке дети, в какой-то степени разрядила его напряжение. Он написал на доске стихотворные строчки:

 
Во мраке поджигаю спички три:
И первая – в желании разглядеть твое лицо.
Вторая – разглядеть глаза твои,
А третья – всмотреться в губы…
Чтобы потом в кромешной тьме
Обнять тебя и вспоминать все черточки родные.
 
Жак Превер. «Париж ночью»

Затем вытащил из заранее приготовленного спичечного коробка три спички и, зажигая их по одной, зачитал стихотворение на языке жестов. Каждый раз, зажигая спичку, он руками показывал на лица, глаза и губы ребят, отчего их застывшие лица постепенно стали проясняться, как будто отмывали мутное стекло, и на щеках потихоньку заиграл румянец, словно изображение на экране из черно-белого превращалось в цветное. Кажется, эта небольшая поэтическая инсценировка, которую он приготовил на всякий случай, значительно сократила дистанцию между ним и детьми. В нем начала расти уверенность, что он сможет поладить с ребятами, и зловещие предчувствия, навалившиеся на него с утра, стали понемногу отпускать. Он присмотрелся к мальчишке, который только что плакал за партой. Зрачки были чернее ночи. Кан Инхо улыбнулся ему. Но мрак в глазах парнишки не рассеялся. Он вдруг задвигался, словно под гипнозом, и что-то показал на языке жестов. Его движения, сначала медленные, постепенно убыстрялись, мальчик яростно жестикулировал и издавал пронзительные высокие звуки, отдаленно напоминающие взвизгивание. Бледное лицо пошло красными пятнами, выражение отчаяния росло с каждой секундой. Но это единственное, что Кан Инхо смог разобрать со своими скудными познаниями языка жестов. Когда на лице учителя отразилось сожаление, руки паренька замерли в воздухе – видимо, до него дошло, что учитель не понимает его. Промелькнувшая на мгновение в глазах ребенка искорка надежды снова потухла. Мальчишка низко опустил голову, по осунувшемуся лицу стекали ручейки слез, и Кан Инхо, не отдавая себе отчета, приблизился к нему и протянул платок. Мальчик не пошевелился. Тогда Кан Инхо сам промокнул мокрые щеки. Глаза, полные слез, устремились на учителя. Но в них уже не светился отчаянный призыв – осталась лишь черная бездна.

Кан Инхо вернулся к доске и встал спиной к классу. И тут произошло удивительное! Неожиданно он ощутил, как дети позади него перешептываются на языке жестов. Это тоже было своеобразное восприятие звуков. Он написал следующее: «Простите меня. Пока что у меня плохо получается, но даю слово, до наступления зимних каникул я буду свободно общаться с вами на языке жестов!»

Когда он развернулся к ребятам, одна ученица подняла вверх белый лист бумаги. На нем было огромными буквами написано: «Вчера погиб его младший брат». На лице девочки сквозило опасение, правильно ли она поступает. Он не успел что-либо ответить, как другой ученик поднял лист бумаги: «Мы знаем, кто убил его».

16

– Смерть под колесами поезда. Иногда, когда туман особенно густой, такое случается, – пояснил ему в учительской преподаватель Пак.

– Но ведь… ведь ребенок погиб, а в школе слишком уж…

Он хотел сказать «тихо», но умолк на полуслове. Нет, «тихо» не подходит. Он призадумался, как же можно выразить это ощущение: чересчур спокойно? Умиротворенно? А может, жутковато?.. Да, правильно, здесь как-то жутковато. Он внезапно осознал, что именно это определение более всего подходит к интернату «Чаэ».

– Знаете, дети говорят странные вещи. Что погибший вчера ребенок, как бы это сказать… Что это не был несчастный случай, а…

– Вы, помнится, говорили, что это ваш первый опыт в подобном заведении? – прервал его учитель Пак.

Вопрос был задан вроде бы нейтральным тоном, однако во взгляде читалось неприкрытое презрение и одновременно жалость. Стоп, так не пойдет. Он приехал в Муджин только вчера и уж слишком болезненно все воспринимает. Нужно думать в позитивном ключе. «Сила позитива!» – мысленно произнес он любимую приговорку жены. И неожиданно для самого себя изобразил на лице самую что ни на есть дежурную, натянутую улыбку.

– Со временем, поработав здесь, вы поймете, что по сравнению с другими инвалидами у глухонемых крайне выражен синдром жертвы. К тому же они ко всему относятся настороженно – доверяют только своим. Если считать народом тех, кто говорит на одном языке, то глухонемые – это народ, говорящий на языке жестов. Да, на лицо они не отличаются от нас, но это другой народ. Понимаете? Иная культура! С чуждым нам языком и отличными от наших нравами… Кстати, имейте в виду, что вранье – это их любимое занятие.

В голосе Пака чувствовалась ледяная враждебность, как если бы ты протянул руку для приветствия, а ее резко оттолкнули. По спине пробежал холодок, как и вчера, когда он внезапно оказался в тоннеле со стенами из тумана. Лицо Пака заслонили черные как ночь глаза мальчишки, устремленные в самую душу. И снова на доли секунды в них вспыхнула отчаянная мольба.

– Я слышал, вы приехали из Сеула на должность временного преподавателя, а раз так, то отработайте положенный срок и возвращайтесь подобру-поздорову. Мне кажется, вы здесь не приживетесь.

Пак говорил это, уставившись в монитор компьютера, кликая мышкой и перескакивая в интернете с одной страницы на другую. На последних словах он окинул взглядом Кан Инхо, и в его глазах можно было прочитать, что он не шутит. Кан Инхо опешил и невнятно пробормотал:

– Ну не знаю, раз уж оказался здесь, то…

В глазах Пака отразилась жалость.

Зазвонил его телефон. Это была жена. Приложив трубку к уху, Кан Инхо вышел из учительской. Ребята, уже успевшие переодеться после уроков, стайкой расселись на скамейках у края спортивной площадки. Кан Инхо, оставив учебный корпус позади, направился в самый конец стадиона.

– Ну как? Урок хорошо прошел? Хоть не зря дома упражнялся в языке жестов?

Жена была настроена благодушно. Выдавив из себя «ага», он вспомнил, как последние шесть месяцев каждый божий день она покупала соевые ростки и, разделив их на две части, из одной варила суп, а оставшиеся добавляла к рису на ужин; на следующий день повторялось то же самое. Он подумал, что после всего этого не сможет заикнуться о «пяти маленьких бумажках». Как вдруг жена сама заговорила об этом:

– Тебе, наверно, уже сообщили о фонде развития школы? Я попросила родителей подсобить и сегодня отправила тебе на книжку.

Кан Инхо уже пересек стадион, упиравшийся прямо в отвесную скалу. У подножия этой нерукотворной крепости протянулась широкая полоса морской отмели, а за нею, должно быть, раскинулось море. Сейчас из-за отлива его не было видно, но раз говорят, что оно есть, значит, где-то там вдали оно непременно существует.

Прежде чем ответить жене, собираясь с мыслями, он окинул взглядом прибрежную полосу. Она напоминала панцирь огромного пресмыкающегося, а оставшиеся местами лужицы поблескивали на солнце, словно фольга.

– Когда ты узнала… что нужно вносить такие деньги? – спросил он, изо всех сил стараясь не повышать голос. От этого вопрос прозвучал приглушенно, и в нем сквозило явное раздражение, которое резануло даже его.

– Я собиралась сказать тебе перед отъездом…

В голосе жены послышались плаксивые нотки, однако он так вымотался, пытаясь избавиться от чувства стыда и унижения, преследовавшего его с самого утра, что ему было совсем не до ее обид.

– Почему ты не поставила меня в известность? Если бы я знал о таком условии, то вообще бы не согласился приехать сюда.

Жена не сразу ответила. Где-то в груди он почувствовал жжение, словно от жгучего пластыря. Он уставился на раскинувшуюся до горизонта морскую отмель, стараясь сосредоточиться на солнечных лучах, отливающих серебром в лужицах воды, на зарослях тростника. Он с усилием сглотнул.

– А у тебя были какие-то другие варианты, кроме этого места? – на удивление спокойным голосом спросила жена.

Если бы она заплакала или взвизгнула, взяв на октаву выше, как это обычно делают женщины, бросаясь в атаку, то, возможно, он вступил бы в перепалку и вылил на нее весь тот стыд и унижение, что испытал в кабинете директора утром. Однако после ее невозмутимой реплики он почувствовал, как его охватило полнейшее бессилие.

– У меня к тебе претензий нет. Да, шесть месяцев ты просидел без работы, но ты прекрасно справлялся с ролью мужа. И был хорошим отцом. Однако порой мне нелегко смириться с твоей излишней щепетильностью в обыденных вопросах. Ну прямо-таки наставник-моралист. Вклад в фонд развития школы – что в этом плохого? Будь у нас деньги, кто знает, возможно, мы бы по своей собственной инициативе оказывали помощь детям-инвалидам. Почему бы и не вложить деньги в подобный фонд? К тому же, один раз закрыв глаза и заплатив некоторую сумму, разве ты не выигрываешь много приятных бонусов? Неужто ты думал, что в нашем мире так просто заполучить место преподавателя?

У него защипало в глазах. Слушая жену, он по-прежнему смотрел на отмель, сморщившись, словно от слепящего солнца. Если они продолжат в том же духе, то, сто к одному, в конце концов закидают друг друга жалкими колкостями и обвинениями, как неразумные дети. Встав на самом краю отвесного утеса, он с расстановкой произнес:

– Прости. Я думал только о себе.

Он почувствовал, как жена замерла: слишком внезапно он капитулировал. А через некоторое время послышались всхлипывания.

– Пожалуйста, больше не заставляй меня терпеть унижения… – Хлюпая носом, она добавила: – И еще. С завтрашнего дня Сэми будет ходить в детский сад. Я устроилась на работу. Не спрашивай куда. И не спрашивай зачем. Нет, это не панель, и это не противозаконно.

Он снова взглянул вниз с утеса. И подумал, что это очень подходящее место, чтобы умереть.

17

Учителя, закончив работу, разошлись по домам, а Кан Инхо все сидел в учительской. Он открыл папку с личными делами учеников, чьим классным руководителем был назначен. Из двенадцати двое приходили в школу из дома, остальные жили в интернате.

Глухонемых детей можно разделить на две категории: дети, у которых хотя бы один из родителей глухой, и дети, у которых оба родителя не страдают глухотой. В первом случае глухота является наследственной, во втором – приобретенной в результате различных заболеваний, которые приводят к повреждению слухового нерва или среднего уха. Он отыскал личные данные паренька, что сегодня плакал.

ФИО: Чон Минсу,

2-я группа инвалидности по слуху

Данные о семье:

Отец – 1-я степень олигофрении

Мать – 2-я группа инвалидности по слуху, 2-я степень олигофрении

Младший брат Чон Ёнсу – 2-я группа инвалидности по слуху, 3-я степень олигофрении

Место жительства: маленький удаленный остров. Из-за труднодоступности воспитанник даже во время каникул практически не бывает дома. Требуется особая опека.

Теперь он, кажется, начал понимать, отчего гибель ребенка не наделала шума. Перед его глазами снова возник полный призывного отчаяния взгляд Минсу. Надо бы попросить учителя Пака перевести, что пытался сказать ему ребенок. Если и в самом деле произошел несчастный случай, нужно оградить детей, считающих это убийством, от беспочвенного страха. Однако, как ему стало известно, практически никто из тридцати пяти учителей не владел языком жестов. Он даже чуть было не спросил, как же в таком случае они учат детей. Но атмосфера этой школы – то ли скверный запашок, то ли запредельная тишина – не позволила ему открыть рот.

Он перевернул страницу. Ученицу, что вчера хрустела чипсами, звали Юри.

ФИО: Чин Юри,

множественная инвалидность: 2-я группа инвалидности по слуху, осложненная 3-й степенью олигофрении

Данные о семье:

Отец – 2-я группа инвалидности по слуху, 3-я степень олигофрении

Мать – местонахождение неизвестно, фактическим опекуном является бабушка

На каникулах изредка посещает дом, расположенный в труднодоступной местности, однако не более чем на два-три дня. Может увязаться за любым человеком, аппетит повышенный. В условиях проживания в общежитии требуется особая опека.

Он вспомнил хрустевшую чипсами ученицу, что вынырнула из тумана. Щупленькая девочка маленького роста. Стоило с ней заговорить, как она с диким воплем убежала. Именно с этим нечленораздельным криком у него ассоциируется утопающий в туманной мгле интернат «Чаэ».

Он вновь перевернул страницу. Ученицу, что сегодня в классе написала на листке бумаги «Вчера погиб его младший брат», звали Ким Ёнду.

ФИО: Ким Ёнду,

2-я группа инвалидности по слуху

Данные о семье:

оба родителя в норме

Жила сравнительно благополучно, однако после краха бизнеса и затяжной болезни отца с седьмого класса постоянно проживает в общежитии интерната. Довольно смышленая девочка. Очень чуткая и отзывчивая, хорошо заботится об одноклассниках. Особенно близка с Чин Юри, у которой наблюдается самая высокая степень умственной отсталости.

Оказывается, жизненные обстоятельства ребят были гораздо сложнее, чем он думал. Реальность расходилась с его представлениями: дескать, ну инвалидность, и что такого… Эти дети были выброшены в мир, лишенные самой важной способности для выживания, вдобавок часто ситуацию усугубляли трудности в семье. Лев, родившийся без когтей, олень без ног, тугоухий заяц, обезьяна, потерявшая лапу…

Кан Инхо не считал себя везучим по жизни, счастливым или особо одаренным. Однако сегодня, приступив к обязанностям классного руководителя и поняв, в каких условиях живут его ученики, внезапно он ощутил, как его сердце переполняется неведомым раньше чувством. Как бы это выразить… После недавнего разговора с женой о «пяти маленьких бумажках» его одолело безнадежное отчаяние, будто он оказался на краю пропасти. Поэтому нельзя было сказать, что сейчас он был готов ликовать от счастья и благодарности, но как минимум в нем укрепилась решимость не сгущать краски, превращая все в трагедию. Он вытащил телефон и набрал жене сообщение: «Побалуй себя с Сэми на ужин чем-нибудь вкусным! Прости меня за все, а еще – я люблю тебя!»

Он навел порядок на столе и встал с места. Все-таки хорошо, что послал примирительное сообщение. Жена наверняка все еще переживает из-за их разговора, и он действительно искренне желал, чтобы она и Сэми порадовали себя чем-нибудь вкусным и горячим. Он подумал, что с каждой зарплаты нужно немного откладывать, и как только накопится достаточная сумма, их маленькая семья из трех человек соберется за ужином в уютном свете кухонного абажура.

18

В коридоре уже было сумрачно, день убывал. Закрывая дверь учительской, Кан Инхо услышал странные вопли. На самом деле уже тогда, когда он набирал сообщение жене, до его ушей доносились непонятные звуки, а в безмолвии коридора крик резанул по барабанным перепонкам. Он остановился на полпути к выходу и посмотрел назад. Звук доносился со стороны туалета. В его душе будто два громадных ледника столкнулись меж собой. Вспышкой промелькнуло предчувствие: стоит лишь проявить интерес к этим воплям – и его жизнь покатится в совершенно неожиданном направлении. Тик-так, тик-так, тик-так… Все его существо металось из стороны в сторону, тело свело судорогой. Но длилось это доли секунды. Последнее слово осталось за телом. Сам того не осознавая, он уже во всю прыть бежал на источник звука. Ноги принесли его к двери женского туалета. Оттуда прорывались взвизгивания, напоминающие лязг железа. Мгновение он медлил, так как туалет все же был женским, но затем толкнул дверь. Она оказалась заперта. Он стал колотить в нее:

– Есть там кто? Что происходит?

Вдруг до него дошло, что здесь – школа для инвалидов по слуху и, если тот, кто находится внутри, глухонемой, он не услышит его криков. Внезапно его кулаки, тарабанящие в дверь, бессильно замерли. Словно в подтверждение его слов, в другом конце коридора показался куратор, ответственный за внешкольное воспитание детей, и он явно не слышал, как Кан Инхо колотил в дверь. С лестницы донеслись шаги воспитанников, живущих в общежитии. Он никогда не задумывался, как важен слух и что значит умение слышать. Дети с нарушением слуха внешне совершенно нормальные, и оттого у него вылетело из головы, что они инвалиды. Когда сообразил, что во всем огромном школьном здании только он один может расслышать крики, его в очередной раз бросило в дрожь, будто он оказался единственным наблюдателем параллельного мира.

Скоро взвизгивания прекратились. Он толкнул дверь в мужской туалет по соседству, предположив, что после уроков здесь принято закрывать туалеты. Однако дверь легко поддалась. Значит, дверь женского туалета кто-то запер изнутри.

Он выдержал небольшую паузу, достаточную для двух глубоких вдохов, и, убедившись, что все стихло, направился к выходу. Кто его знает, вдруг у какой-то ученицы заболел живот, вот она и кричала, уговаривал он себя, пытаясь избавиться от неприятного чувства. Глухонемые дети не слышат свой собственный голос и потому вполне могут издавать такие истошные вопли. Так что ничего страшного не произошло.

Лицо обдало влагой. Он думал, на побережье всегда так, однако после захода солнца с поверхности сумеречного моря вновь надвигалась холодная туманная мгла, хоть и не такая густая, как накануне вечером.

Направляясь к стоянке, он зажал в зубах сигарету. Зажигалка в руках ходила ходуном. В голове вновь засвербело: «Кто это был, черт подери? И что случилось? Неужто там, за закрытыми дверями туалета, на самом деле что-то происходило?» Выпуская дым в полупрозрачный туман, он силился заглушить тревогу.

Машин на стоянке осталось мало. Среди них была роскошная синяя иномарка. Машинально он оглянулся на школу, отметив, что в кабинете зама горит свет. Светились окна и в компьютерном классе, и в кабинете директора. Он забрался в машину и завел мотор. И увидел низкорослого кучерявого мужчину с длинноволосой женщиной, шагавших в сторону интерната. Это был куратор по внешкольному образованию, отвечающий за порядок в общежитии, – Пак Бохён, как его представили утром. Всего кураторов было более десяти, большинство – глухонемые, и Пак Бохён в том числе. Весь его вид с волнистой шевелюрой, толстыми нависшими веками и блестящими, как у крысы, бегающими глазками производил ужасно неприятное впечатление, отчего и врезался в память Кан Инхо. Похоже, его спутница тоже была глухонемой, так как что-то показывала жестами.

Подъехав к проходной, Кан Инхо притормозил. Охранник, приметив его, вышел из сторожки. Это был мужчина с широким, слегка рябоватым лицом – последствия оспы.

– Доброй ночи! – поприветствовал его Кан Инхо будничным тоном, стараясь сохранять спокойствие.

– И вам того же.

– Знаете, в женском туалете на первом этаже, кажется, кто-то кричал. Вы не могли бы на всякий случай удостовериться? – проговорил он через опущенное стекло машины.

Охранник сперва насторожился, а потом расплылся в улыбке. Конечно, он мог ошибаться, но эта улыбка больше напоминала ухмылку. Темный силуэт на фоне освещенной сторожки постепенно заволакивала туманная дымка.

– А! Вы про это? Ребятки порой от скуки начинают баловаться и визжать. Ведь их ушам собственные крики не слышны. Вам не о чем беспокоиться, лучше будьте осторожны за рулем. Опять туман. Если с раннего вечера так, то к ночи и подавно будет ужас что.

Охранник снова осклабился. Тон его был вполне уважительным, однако Кан Инхо услышал совсем другое: «Не лез бы ты куда не следует, а лучше бы убирался восвояси!» Голова его раскалывалась от необъяснимого тягостного ощущения, которое не отпускало его с самого прибытия в Муджин.

19

Уже вырулив за ворота, он осознал, что интернат находится на приличном расстоянии от Муджина. На машине до города можно было добраться минут за пять, и на всем протяжении вдоль дороги раскинулись заросли дикого тростника. В зеркале заднего вида он проследил, как в туманной мгле стираются контуры интерната «Чаэ». В нескольких окнах общежития горел свет, но и он постепенно тускнел в молочных клубах. Интернат напоминал огромную крепость, изолированную от остального мира. Туман, главная достопримечательность Муджина, плотным занавесом отгораживал заведение от посторонних взглядов. Когда он сгущался, вот как сейчас, у тех, кто находился вне стен, не было абсолютно никакой возможности узнать, что происходит внутри.

В приглушенном из-за тумана свете фар показалась чья-то фигура. Кан Инхо снизил скорость. Это была Чин Юри. Увидев машину, Юри замерла, в ее руках опять были чипсы. Он опустил стекло, Юри взглянула на него, и одновременно в ее рту хрустнула чипсина.

Его насторожило, что дети по темноте, да еще и в туман гуляют где им вздумается. Вдобавок у этой девочки со множественной инвалидностью была третья степень олигофрении, что означало умственные способности на уровне детского сада. Она была гораздо миниатюрнее своих сверстников, но внезапно ему бросилась в глаза ее не по годам развитая грудь.

Узнав его, Юри робко улыбнулась. Вчера при встрече с ним она закричала от ужаса и ринулась бежать, а сейчас ее ясные глаза были полны детской непосредственности. Он улыбнулся ей в ответ и махнул рукой, дескать, возвращайся скорей в общежитие. Юри стыдливо передернула плечами и побежала в сторону интерната.

Он не тронулся с места до тех пор, пока она не достигла ограды. Дорога, ведущая в город, была пустынна. Он нажал на газ, лишь убедившись, что Юри, еле различимая в туманной мгле, зашла в ворота. Пока он ждал, пришло сообщение от жены: «Давай уже возьмемся за ум! Я постараюсь быть терпимее. И мне тоже жаль… люблю тебя».

Прочитав послание, он почувствовал себя глубоко набожным человеком – захотелось кому-то вознести молитву. Попросить, чтобы позаботился. О его жене, их единственной дочке Сэми, о Минсу, что потерял младшего брата, об этой невинной хрупкой Юри, бегущей в интернат, и о его пребывании в Муджине.

20

В ту ночь охранник клевал носом под включенный телевизор – с экрана лились мелодии популярных песен. Коротко остриженная девочка вслепую сквозь пелену тумана вышла за ворота. С пустыми руками и в домашней одежде. Оставив ворота позади, она бросилась бежать. Воздух сочился влагой, дышать было тяжело, поэтому, преодолев пару километров до автобусной остановки, она совершенно выбилась из сил и, едва дыша, чуть не рухнула на землю. На остановке ее ждал мужчина в невзрачном черном костюме. Он с тревогой без конца глядел на часы. Увидев девочку, усадил ее в машину и рванул в сторону Муджина. Туман заслонил автомобиль, как будто опустили занавес, давая понять, что первое действие закончилось.

21

На следующее утро Кан Инхо с бумажным пакетом в руках постучался в кабинет зама. Он твердо решил, что в последний раз поступает столь беспринципно и безответственно. Это не означало, что он самодовольно считал себя непогрешимым: за тридцать три года жизни ему случалось совершать постыдные поступки. Пару раз, уже будучи женатым, он переспал с девушками из бара, а когда занимался бизнесом, занижал показатели прибыли. Желал разорения однокашнику – неприятному типу, который преуспел в делах и бахвалился своей дорогущей иномаркой. А еще испытывал странное влечение к жене приятеля – удивительной красотке. Но чтобы, как сейчас, потворствовать откровенному взяточничеству – такого с ним не случалось. И впервые он шел на работу, уговаривая себя подобным жалким образом. Однако он вновь припомнил слова жены: был бы ты богачом, повезло бы тебе унаследовать огромные земли, ты бы пожертвовал на нужды глухонемых детей в десятки раз больше нынешней суммы.

В кабинете зама он неожиданно застал инспектора Чана, с которым столкнулся вчера у директора. Похоже, разговор шел серьезный, так как инспектор при его появлении натянул на лицо улыбку и, видимо, чтобы подчеркнуть, что ничего особенного не происходит, притворно закашлялся. В отличие от Чана, успевшего состряпать подходящую мину, Ли Ганбок явно занервничал и бросил быстрый взгляд на бумажный пакет.

– А! Учитель Кан! Оставь это там, и можешь идти.

Взгляды инспектора Чана и Кан Инхо пересеклись, и воздух словно заискрил. Кан Инхо прочитал в этом взгляде непонятную враждебность и даже вызов. Инспектор же с улыбочкой умудренного жизнью человека проговорил:

– Вот и снова довелось увидеться. Сегодня туман уже не такой густой, не правда ли? Вчера так было даже жутковато… Я слышал, вы приехали из Сеула. Такой туманище, верно, и вас заставил понервничать. Возможно, из-за глобального потепления он становится невыносим. Туман, я хочу сказать.

В голосе инспектора ощущалось чересчур повышенное внимание к его персоне. Скорее всего, он догадался, что в бумажном пакете с названием банка лежат деньги.

– О да.

Кан Инхо пересек кабинет и поставил пакет перед Ли Ганбоком. Он нервничал оттого, что совершает противоправные действия на глазах у стража порядка, и двигался скованно, как робот.

– Вы из Сеула, и, скорей всего, вам этого не понять, но у Муджина, скажем так, есть одна особенность. Мы любим сеульцев, но, как бы это сказать… У нас со столицей особые отношения. Дело в том, что когда те, кто перебрался в Сеул, через много лет возвращаются на родину, то начинают на все недовольно фыркать. А ведь их налоги идут в Сеул, и жильем они обзаводятся в столице, а сюда приезжают только затем, чтобы провернуть махинации с земельной собственностью. Конечно же, я ни в коем случае не имею в виду вас.

Монолог инспектора затянулся, и Кан Инхо был вынужден замереть в нелепой позе. Присесть ему не предлагали, и он ждал момента, когда сможет покинуть кабинет, отделавшись дежурной улыбкой. Однако инспектор Чан вновь заговорил:

– Давайте как-нибудь пропустим по стаканчику. Муджин – самое подходящее место для беззаботного времяпровождения, тут нужно есть, пить и веселиться.

22

В классе первым делом он проверил по списку учеников, нет ли отсутствующих. Ёнду на месте не оказалось. Он знал, что, если бы приболел кто-то из общежитских ребят, его бы об этом предупредили, однако на утренней планерке с кураторами никто ничего не сказал. Он подошел к парте Ёнду и спросил ребят, где она. Ученики, хлопая глазами, показали жестами, что не знают. Он набросал на доске план урока и вернулся в учительскую.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю