Текст книги "Российский колокол №5-6 2021"

Автор книги: Коллектив авторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Голоса провинции

Татьяна Таран

Журналист и писатель из Владивостока. Окончила филологический факультет Дальневосточного государственного университета, работала журналистом, редактором газеты. Публиковалась в журналах «Юность» (Россия), «Новый Континент» (США), «Метаморфозы» (Беларусь), на международном культурном портале «Эксперимент» (md-eksperiment.org), в альманахе «Власть книги».

Является автором трёх книг художественной прозы. В 2017 и 2018 гг. вышли сборники рассказов «Список мечт» и «Никто не ангел». В 2020 г. в издательстве «Художественная литература» опубликован роман «Дорога на Горностай».

Девятый форт

– Петрович! Ты там на острове картошку посади. Всё одно пропадаешь до осени, хоть с урожаем будешь, – сосед по гаражу приветствовал Егорова по-свойски, как старого знакомого. – А то поехали к нам, в Таёжку, шашлыки пожарим, водки выпьем, отдохнём по-человечески.

Сосед – бывший чиновник, хорошо поживший человек с мясистым лицом в красных прожилках, в растянутой майке и серых, ниже колен шортах, о своей внешности особо не заботился: всё уже в прошлом, чего хорохориться? Петрович, хоть и ровесник ему, выглядел лет на десять моложе. Военная выправка, короткая стрижка, аккуратные подстриженные усы, никаких шорт, а только брюки – в любую погоду. Привычка держать себя в форме действует и на пенсии.

От предложения выпить Петрович отмахнулся:

– Сами там с картошкой справляйтесь. У меня своя вахта, дел полно.

Его путь на старенькой «тойоте» лежал в другую от дачных мест сторону – на остров Русский. Где туманы как молоко, воздух как плащ-дождевик. Под горой – море.

На острове Петрович не первый год следил за старым крепостным сооружением: он сам себя назначил тут старшим. Кому ещё нужен этот заброшенный форт? Для него тут память о службе в дивизии морских десантных сил. А другим случайным посетителям интересно лишь фотографироваться на фоне моря.

В каждый свой приезд Егоров первым делом обходил форт по периметру: восемьсот пятьдесят метров вдоль изогнутого бетонного бруствера, построенного во времена последнего русского царя, и столько же – обратно, с другой стороны.

Началась егоровская «вахта» в 2012-м, когда построили вантовый мост на Русский остров. Петрович тут же опробовал его на малой скорости, стремясь получше рассмотреть стоящие на рейде суда. С высоты моста-громадины они казались муравьями на синей скатерти. Но далеко в лес сначала не поехал – мало ли куда дорога приведёт? Остров большой, повсюду развилки налево-направо, за ними военные посты да шлагбаумы. Потом по картам, по тонким ниточкам грунтовых дорог нашёл безопасный проезд к бывшему месту службы. Для себя отметил:

– В первый раз иду к причалу с берега, а не с моря…

До этого бывший командир корабля Егоров швартовался к острову только со стороны залива. Но всё меняется в жизни. Иногда к счастью, иногда к сожалению.

Машину оставил на вершине сопки, спустился к берегу по тропинке.

Смотреть там оказалось нечего: размытый причал, заброшенные постройки. Капитан второго ранга в отставке Евгений Петрович Егоров тяжёлым шагом прошёл вдоль бухты и обратно. Вспомнил, как мощно и красиво смотрелись на берегу «кальмары» – белые десантные катера на воздушных подушках, готовые в любую минуту сняться с пирса для выполнения боевой задачи. Как утыкались «носом в грязь» БДК – большие десантные корабли, опускали аппарели, высаживали на берег обученных бойцов.

Ничего этого теперь не было и в помине. Как волной смыло. Петрович недобрым словом вспомнил правителей 90-х годов, разваливших армию и флот. Перестройка и конверсия отправили его БДК сначала на консервацию, потом и вовсе на металлолом. А его самого – на пенсию.

Егоров дал себе слово больше никогда не приходить на место бывшей службы.

Вернулся к машине, но, прежде чем уехать, решил осмотреть невысокие бетонные постройки, еле проступавшие сквозь заросли травы. Обошёл вокруг, заглянул в подземные ходы. Пройти внутрь без фонаря не решился.

Егоров знал, что по всему Русскому острову раскиданы объекты старой Владивостокской крепости. Из её орудий не было сделано ни одного выстрела: система обороны города не оставляла шанса противникам, да они и не пытались. Но снизу, от причала, крепость выглядела лишь тонкой серой лентой вокруг макушки сопки. А здесь, на местности, сооружение оказалось внушительным.

– Да этот старый форт выглядит гораздо лучше, чем остатки нашего дивизиона! – удивился старый капитан. – Видимо, бетон в царские времена замешивали из других материалов или не воровали со строительства, как сейчас.

Бывалого моряка поразила сила инженерной мысли, так удачно вписавшей мощные огневые рубежи в природные складки местности, и высокое качество строительства, над которым время проносится, не причиняя вреда.

– Хоть что-то остаётся после нас. Корабли сдали на лом, зато крепость построили на века. Но что, разве это кого-то волнует? Вон бутылка разбита, добрались и сюда «любители природы». С постройкой моста начнётся теперь паломничество, замусорят, нарисуют картинки баллончиками, как на пушках в городе. Ничего святого, ни памяти, ни уважения. Поколение пепси, что с него взять…

По дороге домой бывший капитан второго ранга решил, что будет присматривать за укреплением. На всякий случай. На какой – он не знал, но рассуждал так: «А что? Вон начальник аэропорта в Сибири сколько лет косил траву на бетонке, мусор убирал? Никому ничего не надо было, забросили ненужный аэропорт, а он делал своё дело, и пригодилась взлётная полоса! Пассажиры живы, и самолёт цел», – убеждал он сам себя.

С той поры у форта № 9 появился командир.

Бывший капдва (так Петрович называл себя на гражданке, сокращая воинское звание) теперь командовал сухопутным объектом. Поздней осенью обходил вокруг него с тесаком, срубал сухостой вокруг бруствера и казематов. Из метровой полыни мастерил метлу, очищал лестницы и подземные ходы. Выносил на пригорок осыпавшиеся камни, из которых постепенно росла пирамида.

Дорога к старому форту, построенному ещё до революции, была долгой и тряской. После Русского моста асфальт недолго петлял среди сопок, переходя в разбитую лесную колею. Суглинок на ней размывало так, что от края до края поперёк дороги плескались озёра. Так что на летнюю «вахту» Петрович старался приехать сразу на два-три дня, чтобы не колотить рессоры почём зря. Ночевал в машине, откинув задние сиденья в багажник своей «тойоты-пробокс». Можно было бы поставить палатку, не барин, но змеи вокруг. Соорудил себе мангал, ставил чайник на угли, встречал солнце из-за сопки, а провожал его взглядом среди островов, раскиданных по заливу Петра Великого, словно камни в японском саду…

Он представлялся случайным визитёрам как «смотритель форта», а те верили, старались не сильно качать свои права. Задавали вопросы, Петрович как мог отвечал. Нашёл в магазине книжку про строительство крепости, пораскинул, какой форт где находится, определил местоположение «своего», девятого. «Экскурсии» проводил со знанием дела, но денег не брал. Только просил не мусорить и не портить стены вековой постройки.

В дни, когда дежурил на работе или не мог приехать к форту по другим причинам, непрошеные гости оставляли после себя заметные следы. Тогда Егоров молча собирал мусор в большие чёрные пакеты и вывозил с острова. Весной обновлял стрелки с надписью «Выход» в подземных лабиринтах, которые сам же и нарисовал, обойдя все подземелья. На крыше-багажнике завёз горбыль, смастерил из него лестницы для спуска в потерны. Крепостное сооружение оказалось хлопотным хозяйством высотой с двухэтажный дом и глубоким подвалом со множеством коридоров-потерн.

Занимаясь своим «объектом», как про себя Петрович называл форт, между делом посматривал на бухту, где четверть века назад базировался флот. Но больше к берегу не спускался, держал слово.

В лесу, окружавшем крепостное сооружение, ничего интересного. Редкие низкорослые деревья цеплялись за жизнь на высокой сопке. По их дружному наклону в одну сторону легко было определить преобладающее направление ветра. Грибов мало, клещей много. Ни ягод, ни лиан лимонника. Суровая земля, словно созданная для защиты от неприятеля.

Только однажды лес подарил ему яркое впечатление. Весной на левом фланге форта Петрович услышал тявканье щенков. Пожал плечами: откуда? Ближайшее жильё – за десять километров. Пошёл на звук, за поваленным деревом увидел играющих щенков. Хотел подойти ещё ближе, рассмотреть, но дорогу преградила лиса. Рыжая, худая, с чёрной точкой на носу и белым кончиком на хвосте. Поначалу Петрович не понял: при чём тут лиса и щенки собаки? Но лиса оскалила зубы, выказывая дурное намерение. Щенки же продолжали клубиться в своей возне, не обращая внимания на человека.

– Да это лисята твои, что ли? – Петрович удивился схожести детёнышей дворовой собаки и лесных обитателей. – Ладно-ладно, ухожу, извини, что потревожил.

Пятясь назад (мало ли, вдруг бросится вдогонку?), Петрович отступил на несколько шагов. Лиса потеряла к нему интерес и скрылась за комлем поваленного дерева. Егоров видел в новостях, что по острову бродят лисы, но сам ещё не встречал.

Через неделю, отстояв смену дежурного по институту, Петрович заехал в супермаркет.

– Вот загадка-то, что им дать-то? Или набрать еды для лисы, а она сама решит, съесть или щенкам своим дать? И ведь ни один продавец не скажет, за дурака сочтут… Колбасу возьму варёную, печенье. И сыр, как в басне, – решил проблему Егоров.

У форта покромсал колбасу ножом, высыпал вперемешку с печеньем и сыром в обрезанную пятилитровую бутылку из-под воды и пошёл с едой на левый фланг. Но там уже никто не пищал, не скулил, не играл. Моряк не знал, что после встречи с человеком лиса обязательно поменяет нору – безопасность детёнышей прежде всего.

– Куда теперь это девать? – Петрович пожал плечами, вернулся к форту, поставил еду. – Проголодается, придёт на запах колбасы. А нет, так и ладно, перемешано теперь всё.

Через пару часов вернулся с обходом – пластиковый короб был на месте, а еды в нём не было. С тех пор в каждый свой приезд оставлял гостинцы для лисы. Иногда, заслышав мотор, она выбегала из леса и ожидала Петровича на взгорке, метрах в двадцати от крепости. Свыклась с новым знакомым, к еде подходила без опаски, только гладить себя не давала. Да Петрович и не стремился к этому: животное лесное, наслышан про бешенство. За три летних месяца на хорошей кормёжке рыжая знакомая приобрела благородный вид: шерсть стала пышной, мордочка – гладкой, а хвост распушился так, что по размеру догнал саму лису.

Место кормёжки было у люнета – убежища для пехоты под защитой трёхдюймовых пушек. Люнет был спроектирован грамотно, с переходом в подземную галерею – Петрович рассмотрел замысел проектировщиков на рисунках в книге. Но стройка прервалась самой историей. Революционные события бушевали не только в Петрограде, но и волнами, с опозданием, докатывались на Дальний Восток, к берегам Тихого океана. То белые придут, то красные. То японцы, то американцы с англичанами…

Так и остался недостроенным девятый форт. Центральная часть вышла массивной, годной к обороне, а боковые постройки для артиллерии остались только в планах. Да вот ещё выемка в скале, словно арка с каменной кладкой, напоминала о замыслах военных инженеров. Петрович запоминал новые для себя термины – контрминная галерея, кофр, бруствер, горжа, потерна…

Пулемётные ячейки и подземные ходы бывший моряк рассматривал так, будто раскрывал для себя военные секреты столетней давности. Он ходил вокруг укрепления, представлял себе живых людей, строивших форт. Как человек военный понимал, для чего нужно было строить оборону. Но время шло, крепость ветшала без присмотра. Вот и в этом люнете обрушилась задняя стенка, запечатав сквозной проход.

В этой нише с ажурным входом из кирпича Петрович оставлял еду для лисы.

Сам занимался привычной работой – покосом. Не скосишь – вырастет жёсткая трава в рост человека, засохнут бодылья к ноябрю, а там и до пожара недалеко. Два года назад туристы или шальные люди пустили пал по сопке, огонь подобрался к самому форту. Большого вреда качественному бетону огонь-низовка причинить не мог. Но сам факт сожжённой вокруг объекта земли Петровичу был не по нутру.

– Бардак на корабле не потерплю! – сказал он сам себе, и с тех пор пять метров от бруствера тоже вошли в зону его ответственности.

Две крупные трещины по фасаду главной галереи заботили смотрителя. Четырёхметровые стены были рассчитаны на огонь корабельной артиллерии, но выдержат ли разрушение временем?

– Непорядок, непорядок, – сокрушался капитан Егоров и замазывал цементом трещины, не давая возможности дождям просочиться вглубь форта.

Отставной офицер был убеждён, что рано или поздно к людям придёт понимание красоты военной фортификации. Сто лет простояла крепость, простоит ещё триста. Если следить за ней, очищать трещины от прорастающей травы, от мелких камней. Да охранять от людей.

С людьми Петрович встречался нечасто. Место дальнее, труднодоступное. Чаще других сюда наведывались диггеры – они сами себя так называли. Молодые люди в шнурованных ботинках, в камуфляже, с рюкзаками за спиной, с палками в руках. Появлялись как из ниоткуда, шныряли по подземным лабиринтам, фотографировали, но вреда крепости не причиняли. Егоров держался с ними сухо, но претензий не предъявлял: да и кто он им?

Худшими гостями были пьяные компании на мощных джипах. Этим высокий подъём на гору давался легко, каменистые осыпи четыре ведущих колеса преодолевали без проблем. Из больших багажников выгружали ящики со спиртным и закуску. С задних сидений выпархивали девицы в шортах или джинсах – смотря по погоде. Если обычный в этой местности туман рассеивался, компания, как правило, усаживалась на бруствере и с восторгом тыкала пальцами по сторонам:

– Ты гляди, а! Красотища-то какая! А вон тот остров как называется?

– Да бес его знает.

– А вон тот, за косой, что под нами, там пирс, что ли?

– Да, может, рыбаки швартовались, а может, вояки, их тут по всему острову в советское время понатыкано было.

– Закат шикарный…

– Девочки, сфотайте меня!

– Давай, наливай ещё, за тех, кто в море…

Петрович в такие моменты шёл в лес, будто за грибами приехал или по другим каким делам – чтобы не вступать в контакт с шумным контингентом. Всё равно к вечеру уедут, может, и бутылки пустые с собой увезут. Что бывало нечасто.

Женщина однажды забрела – вот уж кого не ожидал Петрович здесь увидеть. В одиночку! Бесстрашная, в спортивном костюме, рюкзачок за спиной, кроссовки, кепка с надписью Sochi, с рокады (кольцевой дороги вокруг острова) сама поднялась на сопку. Оказалось – дама из учёных, исследователь. Рассказала Петровичу, что форт № 9 носит имя князя Рюрика, а заодно и названия других батарей и фортов объяснила. Тоже фотографировала всё на телефон, сказала, что снимки нужны для монографии. Капитан Егоров не был бы офицером, если бы не предложил подвезти до города. И даже визитку её в бардачок положил – может, пригодится. Если заинтересуется ещё кто-нибудь восстановлением крепости – а у него уже и специалист знакомый появился, расскажет, как тут было всё до забвения.

А прошлым летом на форт приехал необычный странник. Высокий, в джинсах и тёмной рубашке, в вырезе которой просматривалась тельняшка. Длинные волосы схвачены шнурком в хвост, узкая бородка аккуратным кантом легла по подбородку. Глаза впавшие, будто не спал несколько ночей. Подошёл к собранной Егоровым пирамиде из камней, перекрестился на восток и долго стоял, о чём-то думая.

– Приветствую, любезный! – обратился к нему Егоров. – Машина у вас хорошая, багажник большой.

Петрович кивнул на стоящий невдалеке пикап «ниссан-датсун».

– Здравствуйте! – церемонно, с небольшим поклоном приветствовал Петровича путник. – Да, по военной дороге только на такой и ездить.

– С чем пожаловали, интересуюсь? – Петрович держал в руках метлу с высоким черенком, выглядел по-хозяйски.

– Место для креста ищу. Решил пройти по нашим русским фортам, обозначить христианское присутствие. Вы здесь часто бываете, работаете дворником? – кивнул незнакомец на орудие труда.

– Я-то? Быва-а-ю, да-а-а, – протянул в ответ Егоров.

Он не знал, как реагировать на слова визитёра. После штормов в Тихом океане Петрович не верил ни в Бога, ни в чёрта.

«С одной стороны – пусть ставит, не жалко. В конце концов, в то время, когда строился форт, все жили под девизом “За веру, царя и Отечество”, так что вроде в тему его замысел. А с другой стороны, зачем крест ставить, кладбище ему тут, что ли?»

– Вижу, сомнение вас одолевает, на лице написано, – длинноволосый путник глянул на Петровича так, словно прочитал его мысли. – Так я расскажу вам. Исстари повелось: на возвышенности у моря, у крутого берега реки ставить крест. На корабле издалека видели, какой веры народ придерживается в этом поселении, какому Богу молится. Как система опознавания на флоте по принципу «свой-чужой». Знаете?

После этих слов, прозвучавших как пароль, бывший моряк перешёл с гостем на «ты»:

– Да какой разговор? Ставь свой крест, кому он мешает? Меня Петровичем зовут. А тебя?

– Зови Диомидом. Как бухту на той стороне залива, – путник махнул рукой точно в район Владивостока, невидимый с этой стороны острова.

– Да только вряд ли моряки увидят крест: туманы здесь такие, что с одного конца форта другого не видно, – высказал сомнение Петрович.

– Credendo vides, – ответил ему Диомид.

– Не понял, что это значит?

– Латинская поговорка. «Уверовав, увидишь».

– А, вон ты куда… Понял. То есть не по-церковному это? – прищурился Петрович.

– Да как сказать… Вот мы с тобой сейчас видим берег моря, а через час туман накроет его. Но мы же знаем, что море там есть? Знаем. И верим в то, что туман уйдёт, бухта откроется и мы снова увидим её. Так?

– Философ ты. Я в таких вопросах тебе не собеседник. Пойду, лестницу подмести надо…

В следующий свой приезд Диомид привёз мешки с цементом, воду, замешал раствор, стал укладывать камни плоской стороной наружу, формируя четырёхгранный постамент. В середине оставил пространство для основания креста.

Когда нижняя часть сооружения была почти готова, Егоров заметил:

– Высокую ты подставку соорудил, сюда трёхметровый крест нужен. Как потащишь на гору? Помочь тебе?

– У тебя своя вахта, капитан, а у меня – своя. Ты за фортом присматриваешь, а я буду за крест в ответе. В следующий раз привезу, сам дотащу – так надо. Поможешь только ровно установить, со стороны посмотришь.

Когда Диомид водрузил крест в нишу и стал ровнять его по сторонам света, Егоров увидел металлическую чайку, прикреплённую на левой стороне перекладины.

– А птица зачем? – полюбопытствовал Егоров.

– Догадайся сам, Петрович, – улыбнулся человек в тельняшке. – Ты же моряк!

07.12.2020

Литературоведение

Станислав Куняев

Русский советский поэт, публицист патриотического направления, переводчик, литературный критик. Главный редактор журнала «Наш современник» (с 1989 г.).

Автор десяти биографий в серии «Жизнь замечательных людей», вместе с сыном Сергеем опубликовал в серии книгу о жизни и творчестве Сергея Есенина. Автор около 20 книг стихов, прозы, публицистики, наиболее известные – «Вечная спутница», «Свиток», «Рукопись», «Глубокий день», «Избранное». Автор множества переводов из украинской, грузинской, абхазской (в том числе Мушни Ласурии, Дмитрия Гулиа), киргизской (в том числе Токтогула), бурятской, литовской (в том числе Эдуардаса Межелайтиса) поэзии. Некоторые его произведения переведены на болгарский, чешский и словацкий языки.

Рубцов и Бродский
Метафизическая развилка поэзии 60-хI

На рубеже 50-60-х годов прошлого века в Ленинграде встретились два молодых поэта, известные всего лишь узкому кругу своих друзей и поклонников. Оба они с разницей в несколько лет написали по стихотворению, каждое из которых постепенно становилось знаменитым и делало «широко известными в узких кругах» своих создателей.

Оба стихотворения быстро обрели в читательском мире самостоятельную жизнь, а за полвека стали символами двух глубоких мировоззрений и очертили два пути, по которым до сих пор шествуют и человеческие толпы, и люди-одиночки.

Имена этих поэтов-провидцев сейчас известны всем – это Иосиф Бродский и Николай Рубцов, сочинившие стихи о пилигримах, бредущих по земным дорогам.

Впрочем, сам образ дороги традиционен для русской поэзии, если вспомнить о том, что «не одна во поле дороженька пролегала», или пушкинские «Дорожные жалобы», или «Выхожу один я на дорогу»… Да и вся русская поэзия пронизана некрасовскими, тютчевскими, блоковскими, есенинскими дорогами… И вообще в русском сознании слово «дорога» означает «судьба». И в стихотворениях Бродского и Рубцова присутствует редкое слово «пилигрим». Я уверен, что, живя в одни и те же годы в Ленинграде, они встречались в узкой ленинградской богеме, где рядом с ними были Евгений Рейн и Глеб Горбовский, Виктор Соснора и Борис Тайгин, Константин Кузьминский и Леонид Агеев, Нина Королёва и Анатолий Найман, Лидия Гладкая и Эдуард Шнейдерман.

Все они дышали одним воздухом, но Рубцов и Бродский дышали им глубже других. И, по мнению Евгения Рейна, опубликовавшего в «Литгазете» (№ 20, 2010) к 70-летию Бродского одну из самых точных и честных статей о его судьбе, настоящая слава к поэту пришла сразу после «Пилигримов».

Я помню, как однажды в 1960 году меня навестили муж и жена, составители книги словацкого поэта Ладо Новомесского, принесли подстрочники для перевода, мы засиделись, выпили по рюмке, и слависты под гитару с яростным вдохновением исполняли «Пилигримов» Бродского. Я был поражён мрачной энергией и музыки, и самого стихотворения, которое, как мне показалось, тогда уже стало чуть ли не гимном для небольшой, но пассионарной части «оттепельной» интеллигенции, восхищённой судьбой героев стихотворения.

Впоследствии я понял, что гимна из этого стихотворения не получилось, в основу гимна легло более понятное для либеральных масс рифмованное сочинение Булата Окуджавы «Возьмёмся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке».