Текст книги "Монгол"

Автор книги: Колдуэлл Тейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 9

Выпуклая чаша земли светилась глубоким пурпурным светом, а отдельные яркие полосы желтого цвета отражались и текли с запада. Всего через одну луну снова начнется зима.

В своей юрте Кюрелен пытался отогреть руки перед жаровней. Рядом с ним тихо сидели трое юношей. Они желали услышать еще один рассказ о Багдаде, Самарканде и разных городах Китая. Джамуху интересовали лишь рассказы об удивительных людях в железных доспехах, которых как-то встретил Кюрелен, и эти люди тогда отправлялись в незнакомую страну. Касар во всем всегда сомневался. Он никогда не верил в то, что сам не мог попробовать, понюхать, коснуться, увидеть или услышать.

– Если бы ты, Касар, родился слепым, ты бы назвал людей лгунами, когда они тебе рассказывали бы о солнце, – заметил Кюрелен.

– Касар не так уж был бы неправ, – ответил ему Джамуха уверенно. – Если он не видит солнце, значит, оно для него не существует. Я так считаю.

Кюрелен улыбнулся. Ему нравился Джамуха, но он не мог удержаться, чтобы не подразнить мальчика. Это желание было вызвано тем, что он понимал, что мальчик ему не доверяет и относится к нему с холодным презрением. Кюрелен должен был объяснить Темуджину, что Джамуха не в состоянии оглянуться по сторонам.

Темуджин был нетерпелив. Он не пытался командовать, но не любил пустой болтовни и неопределенности. Дело было не в его глупости, напротив – он понимал малопонятные разговоры, которые вели между собой Кюрелен и его анда [5]5
  Анда – друг, названый брат (тюрк.).


[Закрыть]– Джамуха, но ему всегда хотелось действовать. Однако нежелание вести пустые беседы не относилось к разговорам о героических легендах или необычайных приключениях. В них чувствовался аромат силы, власти, и это возбуждало его.

– Расскажи нам еще о людях с бледными лицами, – насмешливо потребовал Касар, брат Темуджина.

Кюрелен хмыкнул.

– Они не были такими бледными, когда потерялись в песках Гоби, а мы на них напали. От жара солнца и постоянно дувших сильных ветров, несших с собой песок, у них лица покрылись струпьями, из которых сочилась кровь! На них были серебристые доспехи из металла. Они совсем не напоминали наши нагрудники из лакированной твердой кожи, а их сабли – лучше кривых турецких. Они убили и съели своих коней… Воинов было примерно пятьдесят, и они нам сказали, что их было гораздо больше в начале долгого путешествия. Своего вождя они называли Великий Князь! Мы понимали их речь, потому что среди нас было несколько христиан-несторианцев, и двое из них бывали за горами в далекой стране под названием Русь. Там проживают люди, говорящие на разных языках. Оказалось, что эти воины сбились с дороги. Они заявили, что отправились в путь, чтобы вести в незнакомой стране смертный бой и спасти ее от тех, кого они называли «безбожниками». Мы поняли, что так они называли людей из племени, жившего в другой стране, в которой умер Бог этих бледнолицых людей. Словом, все у них очень глупо и запутанно. По нашему разумению, мужчины должны сражаться ради женщин или еды, новых пастбищ или для того, чтобы добыть прекрасные вещи. Я с самого начала не очень поверил истории, которую они нам рассказали. Их накормили и смазали жиром сгоревшие на солнце лица. Им дали много вина, и, выпив его, они рассказали о своих истинных целях. Оказалось, что эти люди хотели найти человека, которого они называли Престер Иоанн, Старик с Гор. Он жил в громадном городе с палатками и юртами, покрытыми золотой тканью, и обладал многими сокровищами. Мне удалось узнать, что они слышали и о Китае, где, как они заявили, улицы и храмы сделаны из золота, а двери, ведущие в храмы и дворцы, украшены бирюзой и другими драгоценными каменьями. Там даже конская сбруя украшена серебром, а женщины – само воплощение красоты! Говоря о подобных вещах, они сладострастно облизывали губы. Я им сказал: «В Китае действительно много сокровищ, но не тех, которые вы желаете найти. Эти земли богаты сокровищами разума, драгоценностями философии, красивыми камнями чудесных манер и уменья красиво жить!» Им ничего не было известно об этих сокровищах, эти люди насмешливо смотрели на меня, как обычно смотрят на тех, кто лишен разума. После этого мне стало ясно, что именно этих людей следует считать варварами, хотя китайцы так называют нас. На наше гостеприимство они хотели ответить воровством и предательством. Они много разглагольствовали о Боге, но как-то утром мы проснулись и обнаружили, что они забрали самых лучших коней моего отца и двух моих сестер. Мы последовали за ними и без труда догнали. Потом мы оставили их тела на расправу хищным птицам. Я был в то время молод, и мой отец сказал мне: «Берегись того, кто приходит со святым словом и скромно возведенными небесам глазами, потому что этот человек обязательно окажется лгуном, вором и предателем!» Потом отец приказал подвергнуть пыткам христиан-несториан, живших среди нас, а затем они были убиты, ведь явно понимая то, о чем между собой говорили бледнолицые, они нас об этом не предупредили.

Кюрелен положил в рот кусок баранины и с удовольствием начал жевать. Казалось, ему было приятно вспоминать прошлое.

– Мой отец был мудрым человеком! Он предпочитал убивать, а не вести споры. Я думал, что ему понравились сабли и доспехи христианских воинов, поэтому ему на руку было их предательство. В ином случае ему пришлось бы что-то придумывать, чтобы оправдать нарушение законов гостеприимства.

Мальчики расхохотались. Джамуха слушал Кюрелена очень внимательно, и учитель взглянул на него.

– Джамуха, твоя мать – жена Лотчу, сводного брата Есугея. Она из рода найменов и была одной из самых красивых девушек. Но до свадьбы с Лотчу она родила ребенка от бледнолицего человека, и этот ребенок – ты! Как все странно: ты не любишь сладких слов, и ты не святоша, не предатель и не хитер. И это доказывает, что можно подпортить и хорошую кровь.

Джамуха сдержанно улыбнулся – ему не нравились те, кто любил шутки и был остроумен. Уверенный в том, что Кюрелен над ним посмеивается, он в душе был очень горд. Сильное солнце и дикие ветра Гоби не смогли сделать смуглой белую кожу Джамухи, а его глаза были такими же синими, как воды Проклятого Озера. Сам он как-то раз видел этот мираж. Однако синева его глаз не была суровой или чересчур насыщенной. Нет, глаза у него были бледно-синие с поволокой, будто их насыщенный цвет был размыт утренним туманом.

Волосы Джамухи имели оттенок осенних листьев, а тело его было стройнее, чем у Темуджина, и весил он меньше его. Широко расставленные глаза Джамухи не были узкими и раскосыми, как у остальных ребят. Нос у него был маленьким и немного вздернутым, а губы красиво очерчены. От этого юноши не исходил запах опасности, ему несвойственны были припадки ярости, когда он злился, то становился холодным и бледным, как смерть, и лишь напряженные красивые черты лица выдавали глубину его эмоций. Он, будучи смелым, не любил борьбу, которая была основным развлечением молодых Якка Монголов. Из-за его странного нрава его не очень любили. Он держался в стороне, часто бывал хмурым и даже надменным, а временами – очень добрым и чутким, вероятно, поэтому ему зачастую подчинялись люди, не обладавшие чувством собственного достоинства.

Правда, он бывал щедрым, в особенности к очень бедным и беззащитным. Его глаза не выражали каких бы то ни было теплых чувств и человеческих эмоций, относящихся к любому человеку, кроме Темуджина. Однако и его он не считал слишком умным. Когда в орду возвращались охотники с трофеями, его не интересовали мечи, сабли, копья или колчаны со стрелами, он оставался равнодушен и к лакированным щитам, скоту и верблюдам, его даже не волновали мешочки, полные серебряных монет, среди которых иногда попадались и золотые монетки. Мать Джамуху обожала, и он отвечал ей тем же, отчим Лотчу хорошо к нему относился. Джамуха мог выманить все, что ему нравилось, из их доли трофеев. В юрте, которую он делил со своими сводными братьями, стоял принадлежащий ему крепкий китайский сундук, изготовленный из твердого черного дерева. В этом сундуке юноша хранил длинные шелковые отрезы с серебряными нитями, чудесные резные фигурки из слоновой кости, манускрипты с удивительными иероглифами и изображениями прекрасных лиц и великолепных китайских пейзажей. Там же хранились серебряные чаши, кинжалы в костяных ножнах, небольшие коврики, сверкающие подобно редким жемчужинам, и даже бусы из бирюзы и жемчуга, серебряные и костяные флейты. В лицо над Джамухой никто не смел смеяться, потому что его отчим Лотчу был свирепым вином, да и в нем самом было нечто таинственное и странное, отчего шутки застывали на губах насмешников. Джамуха уже давно понял, что люди смеются над теми, кто им напоминает их самих, и если кто-то сидит с тобой рядом, есть и пьет из твоей чаши, он посчитает себя равным тебе или даже стоящим выше тебя. Джамуха тайно считал, что ему нет равных среди этих людей, но никого не презирал, кроме Кюрелена, который смеялся тогда, когда лучше было промолчать. (К концу жизни Джамуха не доверял и тем, в чьих глазах видел смех, или подозревал, что они посмеиваются про себя.) Шаман терпеть его не мог, и от него и от Кюрелена Джамуха ничего не мог скрыть, хотя был очень скрытным и эгоистичным.

Он подозревал не без оснований, что Кюрелен его раскусил, и в душе отвращение к калеке смешивалось у него с неким уважением к его проницательности.

Кюрелену он нравился. Он знал, что Джамуха никогда не лгал, не хитрил и никогда сознательно не был жестоким. Если юноша в чем-то поклялся, то обязательно выполнял свою клятву. Он обладал чувством чести, неведомым для многих. Кюрелен научил его читать по-китайски и даже кое-чему из тюркского языка. Его понимали люди, живущие в Багдаде и Самарканде. Он обучал его философии и религии разных стран. Однако не смог заставить его понять, что не стоит смеяться и издеваться над другими людьми. Кюрелен с сожалением отмечал, что Джамуха был слишком эгоистичным, не понимал шуток и превыше всего ставил свою гордыню, кичась своей исключительностью. Все это, как думал Кюрелен, вызывало к жизни насмешки и отстраненное наблюдение за другими людьми.

В последние годы у Кюрелена сложились ровные отношения со старым врагом – шаманом. Как-то он обратился к нему:

– Когда тебе удастся наконец избавиться от меня, тебе, Кокчу, придется подыскивать нового собеседника. Будешь разговаривать с Джамухой. С ним тебе будет гораздо легче – он не умеет насмехаться и не станет жалить тебя.

– Умные люди, – хитро улыбнулся шаман, – те, кто способен насмехаться над другими, – опасны, но более опасны те умники, кто вовсе не в состоянии смеяться!

Он ткнул Кюрелена пальцем в грудь.

– Мы с тобой, Кюрелен, – мошенники, и поэтому нам интересно друг с другом. Тот, о ком ты сейчас говоришь, от нас сильно отличается, и мне он совсем не нравится.

Джамуха, как с удовольствием отметил Кюрелен, также не испытывал симпатии к шаману. Но он не спорил, не подшучивал над ним, нельзя было понять даже, уважает ли юноша его за положение в племени. Джамуха просто не замечал шамана. Мать Джамухи была весьма привлекательной, и Кокчу долгое время имел с ней связь. Если бы не это обстоятельство, Джамуху наверняка нашли бы мертвым с торчащим из спины кинжалом или еще хуже… он пропал бы в степи, оставленный на растерзание хищным птицам, ведь Кокчу давно считал юношу своим смертельным врагом.

Кюрелен сначала побаивался, что из-за своего друга Темуджин станет меньше любить его, дядю, но потом этот страх пропал – Джамуха не желал влиять ни на кого, даже на своего друга.

Однажды Джамуха надменно возмутился жестокостью и развратом, царящими среди Якка Монголов. Их похотливость вызывала изумление, а жестокость и жадность его возмущали. Кюрелен, к собственному удивлению, сказал на это:

– Именно эти качества сделали наш народ непобедимым, сильным. Благодаря им мы всегда можем постоять за себя. Тебе очень нравятся те люди, что живут в городах, но они такие слабые. Храмы – место, где могут находиться евнухи, а академии – это дома кастрации настоящих мужчин. Человек, просиживающий большую часть времени на толстой заднице и занимающийся медитацией, обладает душой раба. Тот, кто пишет манускрипты, и тот, кто их читает, – люди без главного стержня в жизни!

Джамуху мало волновали поучения калеки, но к рассказам о путешествиях христиан он относился с любопытством.

Зато Темуджина интересовали только богатства и власть Китая. Ему нравилось слушать о его загнивающем великолепии, цинизме, военачальниках, министрах, принцах и императорах. Сын хана обожал, когда его дядя рассказывал о северной династии Цзинь [6]6
  Цзиньская династия чжурчтеней (1115–1234) в середине XII в. правила на северо-востоке и севере современной территории Китая.


[Закрыть]и о южной династии Сун, [7]7
  Сун – династия, существовавшая в Китае в 960-1279 гг.


[Закрыть]об ужасном трагическом хаосе, который образовался из-за распрей в этом могущественном государстве. Кюрелен обратил внимание на то, что юноше интересны всяческие упоминания о военной слабости Китая и о силе городов тюрков, расположенных неподалеку от реки Орхон. Когда Темуджин слушал подобные рассказы, у него возбужденно раздувались ноздри, а в раскосых серых глазах разгорался звериный огонек.

Темуджин был привлекательным юношей. Правда, он был не так высок и строен, как его ненавистный сводный брат Бектор, а грудь его была не так широка, как у Бельгютея, брата Бектора. Однако старший сын хана был шустрым и увертливым, как лисица; никогда не уставал и мог шагать быстрее других юношей его возраста. Он все видел вокруг себя и уже в юном возрасте обладал манерами настоящего вождя. Лицо Темуджина потемнело от ветра и солнца, а скулы были широкими и резко очерченными. Две толстые рыжие косы обрамляли его лицо. Губы были жесткими, и их редко касалась улыбка. Казалось, он не желал тратить время на смех. Раздутые ноздри, широкое темное лицо и упорный твердый подбородок привлекали к себе взгляды, однако людям не нравилось смотреть Темуджину прямо в глаза. Жестокость окружала его плотной пеленой, и это не было примитивной невинностью или обычным состоянием молодого человека, желающего утвердиться в жизни. Жестокость его была осознанной, твердой и непробиваемой, как камень, и равнодушной, подобно смерти.

Кюрелен понимал, что Джамуха мог считать Темуджина не очень умным или проницательным, так как никогда не умел правильно оценить человека, а единожды дав кому-нибудь свою оценку, предпочитал ее не менять. (Джамуха до конца жизни так и не смог должным образом оценить глубину натуры Темуджина. В его душе постоянно царила усталость, невозможность что-либо довести до логического конца, и так было даже в юности. Он с трудом наконец начал понимать разницу между поверхностью нетерпеливой натуры Темуджина, его грубыми повелительными манерами, и тогда Джамуха пришел в ужас, им охватило отвращение, он выбрал смерть, как другие выбирают опиум. Он начал ненавидеть самого себя. Он сильно страдал и испытывал к Темуджину жуткую ненависть. Он повторял себе, что давно должен был все понять, но ему помешал эгоизм и желание на все глядеть свысока, поэтому он проглядел в Темуджине те черты, которые давно были ясны Кюрелену и некоторым другим людям.)

Бесконечная энергия Темуджина, желание все понять и попробовать, страсть к жизни и разным ее проявлениям, все это оскорбляло Джамуху. Как-то раз он даже назвал Темуджина варваром. Темуджин пристально взглянул на него и разразился долгим насмешливым смехом, и Джамуха был этим оскорблен.

Кюрелен хорошо понимал своего племянника и пытался объяснить многое Оэлун, когда она требовала, чтобы он научил его читать и писать. Но мать была слепа, и они с братом вели долгие и обидные споры по этому поводу.

– Ты учишь этого бледнолицего Джамуху, похожего на слепого белого верблюда! – возмущалась Оэлун. – Отчего ты не желаешь учить моего сына Темуджина?

Брат повторял ей снова и снова:

– Оэлун, Темуджину не нужна грамотность! Ему могут навредить лишние знания! Он – значительнее и сильнее любых слов. Я не смею его ничему учить. – Затем он продолжал: – Если ты отправишь сына в Китай к тем людям, которые делают из мужчин евнухов, то потом я стану его учить.

Он даже с неприязнью подумал: «Я, наверно, единственный, кто помнит предсказания в то время, когда сыну Оэлун давали имя, и я, видимо, единственный человек, кто верит в эти предсказания. Широкий лоб этого юноши, его злые проницательные глаза цвета гранита, его рот с оттопыренной нижней губой, суровое, холодное и дикое выражение лица, его голос… Нельзя сказать, чтобы он был слишком громким, но он умеет убеждать… Все эти черты отличают Темуджина от остальных людей. В нем есть что-то такое, от чего начинают дрожать обычные люди, а более сильным становится не по себе, и они боятся его еще больше. Подобные ощущения всегда отражаются на лице Джамухи, когда он разговаривает или смотрит на своего друга. Он старается спрятать страх под надменной маской или делает вид, что Темуджин его раздражает».

Отведя взгляд от этой парочки, Темуджина и его друга, Кюрелен стал наблюдать за Касаром.

Юноша не отличался особым лицом, в нем не было темных глубин и суровости Темуджина, мелочности и капризов Джамухи. Это был прямой и открытый юноша, невысокий, с сильными плечами, на которого было приятно смотреть. В нем, кажется, отсутствовали зависть и жадность, не было никакой излишней страсти, кроме той, которая присуща нормальному здоровому юнцу. Его ум дремал и не доставлял ему страданий. Касар любил мать и своего брата Темуджина, а Бектора ненавидел, потому что тот ненавидел Темуджина. Касар и Кюрелена любил из-за его любви к Темуджину, и, ощутив неприязнь шамана к Темуджину, стал врагом шамана. Все в нем было просто и ясно. Единственный, кто портил настроение этой преданной натуре, был Джамуха. Темуджин очень любил своего друга, а Касар питал к Джамухе примитивную ненависть, но глубоко скрывал это чувство, боясь, что Темуджин станет плохо к нему относиться, если узнает об этой ненависти.

Плоское и круглое, как полная луна, лицо Касара с широкими скулами слегка отдавало желтизной. Сквозь узкие щелочки напряженно смотрели черные зрачки. Плоский широкий нос с большими ноздрями делал Касара похожим на хрюшку. Полные губы ярко-красного цвета, уголки которых были слегка опущены, придавали ему капризное выражение. Свои жесткие черные волосы Касар стриг коротко, отчего его большая круглая голова казалась еще больше. Кюрелен понимал, что у этого обычного юноши преданное, как у собаки, сердце.

Джамухе хотелось узнать побольше о загадочном континенте на западе – откуда прибыл его отец. Кюрелену пришлось вспомнить все, что было ему известно, чтобы дополнить те небольшие собственные наблюдения. Ему хотелось немного приукрасить свой рассказ, но приходилось сдерживаться и говорить правду, так как Джамуха, хоть ничего и не видел, кроме пустынь и гор Гоби, но мог сразу ощутить фальшь в рассказах.

– Джамуха Сечен, – сказал он. – Ты подобен дырке в песке, и эту дырку никогда и ничем не заполнишь. Я рассказал все, что мне было известно.

Джамуха на это холодно усмехнулся:

– Расскажи им еще раз все то, что я могу слушать постоянно и никогда не буду доволен услышанным.

Кюрелен покорно пожал плечами. Темуджин слегка нахмурился, но рассказ слушал внимательно, Касар же зевнул и запустил руку в горшок с мясом, подцепив один кусок, отправил в рот и с удовольствием облизал грязные пальцы.

Шассы не было в юрте, поэтому Касар, поднявшись, подкинул кизяк в огонь. Огонь в жаровне разгорелся с новой силой. Касар стоял рядом, широко расставив ноги и упершись руками в бока, казалось, ему было ужасно скучно. Теплый воздух от жаровни обдувал плотное тело Касара, огонь отбрасывал тени на лицо, сверкал в глазах, напоминавших глаза горного волка. Длинный широкий халат из грубой серой шерсти на плотной талии был перетянут поясом из толстого красного войлока. Из-за пояса была видна рукоять короткого кинжала. Касар не сводил взгляда с Темуджина, на его лице было преданное собачье выражение.

По стенам юрты, словно по барабанам, колотил ветер.

Кюрелен продолжал рассказывать:

– К западу лежит удивительная страна, населенная разными народами. Говорят, что там земли плодороднее, чем в Азии. Там есть леса, нам здесь никогда не встречались растущие там деревья. Горы в тех краях высоки, подобно нашим горам. Они синие, как сумерки, и нависают одна над другой, а вершины их покрывает вечный снег. Есть там и множество степей, как у нас, и текут никогда не пересыхающие реки. Одни из этих рек зеленые, как трава, другие напоминают цветом золото. Озера подобны морям из серебра. Там есть суровые и темные места, где живут великаны с желтыми волосами и глазами, как у ястребов. Этих великанов невозможно приручить, как нельзя приручить орлов. Есть и жаркие страны, где народ весел и питается сладкими плодами, растущими на удивительных деревьях. На этих землях есть множество городов, но ни один из них не сравнится с городами Азии. Они строят города из серого камня, плохого дерева и глины, и в них царит страшная грязь. Люди там грубы и уродливы. Глупость и невежество этих народов могут сравниться лишь с их хитростью и трусостью. Их храмы очень низкие. Города же располагаются далеко друг от друга, и между ними нет дорог. Там повсюду темные леса и несущие болезни реки. Люди в тех краях постоянно воюют между собой, предавая и ненавидя друг друга. Своей жестокостью они превосходят даже тюркские племена. Честь, преданность, щедрость и дружба для них – пустой звук. Чем ты поражен, Джамуха Сечен? Не сомневайся в моих словах, от верных людей мне известно все это, сказанное – истинная правда. Они говорили, что многие в тех землях называют себя христианами, можно ли назвать настоящей эту веру, если она плодит подобных чудовищ? Что касается их женщин, то говорят, у них кривые ноги, гнилые зубы, и от них исходит ужасная вонь.

Молодые люди захохотали. У Касара, стоящего рядом с огнем, влажно сверкали белые крупные зубы.

– У них нет музыки, культуры и ученых. Не существует философии и нет никаких школ, – продолжал Кюрелен. – Самый жалкий раб на улице Китая может с презрением плевать в них. Их поэзия не стоит доброго слова. Это усилия малого ребенка как-то выразить себя, а их песни состоят из грубых немелодичных звуков, издаваемых инструментами странствующих певцов. Их правителей, напоминающих медведей с трудом переваливающихся на задних лапах и ревущих, как дикие звери, даже нельзя сравнивать с султанами Персии и Бухары, Кундуза, Балха и Самарканда, ни в какое сравнение со служителями ислама, персидскими имамами и саидами не идут их священники, эти грязные клоуны, которые лишь бормочут что-то под нос, но в самом деле ничего не знают. Мне известно, что временами у них хватает наглости являться ко двору Китая. Китайский император верит в добро и терпение, и он достойно их принимал. Эти дикари и варвары сидели в его присутствии в своих одеждах из шерсти и хлопка, перепоясанных вервием, их грязные ноги воняли в кожаных сандалиях, а в волосах и длинных бородах кишмя кишели вши, а их дыхание напоминало вонь птиц, питающихся падалью. А они смели поглядывать на высокородных дам и господ императорского двора. Насекомые с одежд дикарей расползались по роскошным коврам, а они как ни в чем не бывало по-хозяйски располагались на шелковых диванах, покрытых золотой парчой, хватали сладости грязными пальцами из тонких фарфоровых блюд и чаш. Император оказался глупцом! Я уже вам рассказывал о том, как его предали эти священники!

– Я никогда не видел людей из незнакомых мне стран, – заметил Темуджин, – но я их презираю.

Касар опять зевнул. Он поднял полог юрты и выглянул наружу.

– Шепе Нойон и Бектор дерутся, – с интересом сказал он и сообщил: – Бектор не соблюдает правила и пытается ударить Шепе Нойона ногой в живот.

Темуджин тут же поднялся на ноги, выглянул из-за плеча Касара и закричал:

– Ты прав, Касар! Надо выйти поучить Бектора!

Они вдвоем выскочили из юрты, оставив Джамуху и Кюрелена, который потер руки и заявил, что ему больше нечего сказать. Джамуха, не сводивший с него мрачного взгляда, с трудом сдерживая неприязнь к собеседнику, спросил грубо:

– Кюрелен, мне хотелось бы знать только одно: кто те люди, кому мой отец приходился братом?

Кюрелен хмыкнул, но ответил серьезно:

– Они называли себя крестоносцами, или спасителями. Говорили, что они несут другим народам благородство и красоту своей веры и доброту своего Бога. Ничего они сюда не принесли, но тем не менее вернулись в свои дома не с пустыми руками – своим женам привезли в подарок болезнь сарацинов, поделились они ею и с другими женщинами.