Текст книги "Монгол"

Автор книги: Колдуэлл Тейлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 23

Кюрелен холодно и презрительно сказал:

– Ты должен собой гордиться. Ведь ты убил беззащитного мальчишку.

– Если бы он был таким беззащитным, я бы его не убивал, – спокойно ответил Темуджин.

Несколько мгновений Кюрелен пытался осмыслить неприятную правду, а потом к своему неудовольствию был вынужден ее признать. Он заговорил, не глядя на племянника:

– Тебе нужно было помолвить его с девушкой другого племени и таким образом от него избавиться.

Темуджин мрачно усмехнулся:

– Это заняло бы время, а у меня его нет!

Впервые очень внимательно Кюрелен взглянул на племянника и был вынужден признать: «А ведь он прав!» Он ощутил настоящий ужас, но попытался, как обычно, уговарить себя, что обладает огромным влиянием на Темуджина и если дело коснется чего-то весьма серьезного, его племянник обязательно с ним посоветуется. И вот теперь Темуджин не посчитал нужным советоваться с дядей. Это значило, что Кюрелен потерял свое влияние на него, а также то, что он совершенно не знал Темуджина. Перед ним стоял незнакомец, засевший в черной башне собственной души, куда кроме него никто не мог проникнуть.

Кюрелен был ущемлен – оказывается, он не разбирался в людях, знал о них не более деревенского дурачка. Он подумал: «Как же я ошибался! Не существует единой меры, по которой можно судить всех людей. Все люди – разные. Тот, кто заявляет, что разбирается в них, ничего о них не знает. Он – самоуверенный глупец! Все попытки понять человека кончаются разочарованием и обидой».

Он давно считал, что в Темуджине сосредоточена удивительная и угрожающая сила. Теперь он был в этом полностью уверен. Его всегда отталкивала и пугала сила, казавшаяся безрассудной, перед которой человек был не в состоянии что-либо сделать, но сейчас, глядя на Темуджина, он понимал, что в его силе содержится определенный резон, что он не действует под влиянием мгновения. Поэтому его сила казалась более ужасной. Ведь он не был безрассудно смел. Нет! Он следовал по определенному плану, и это для Кюрелена казалось самым страшным.

Он снова заговорил, но его слова звучали неубедительно:

– Уходи. Я не могу тебя видеть.

Кюрелен прекрасно понимал, что в нем сейчас говорит самолюбие, и он не может рассуждать объективно. Он горько подумал: «Я ничего не знаю».

Как только Оэлун узнала о кошмарном поступке Темуджина, она, низко спустив на лоб капюшон, отправилась в юрту матери Бектора. Бедная женщина от горя даже не могла рыдать. Когда она увидела Оэлун, то уставилась на нее воспаленными глазами, в которых не было слез. Оэлун встала перед ней на колени и, рыдая, начала целовать ее ноги.

– Прости меня за то, что я родила убийцу! – кричала она.

Караитка, простое, глупое создание, обладала тем качеством, которое не всегда присуще умникам, несчастная мать подняла Оэлун, обняла ее, а потом сказала:

– Тебе сейчас хуже, чем мне, и я утешу тебя!

Прежнюю вражду между ними смыли горькие слезы.

У бедной караитки остался ее мертвый сын, а Оэлун поняла, что лишилась Темуджина. Ей было ясно, что теперь она не сможет любить сына, как прежде, безрассудно. Она ему перестала доверять. Между ними отныне всегда будет стоять убийство, подобно кровавой тени. Она вспомнила о своей невестке и почувствовала, что та приложила к этому убийству руку. Как же Оэлун ненавидела эту молодую красавицу!

Оэлун отправилась к Темуджину. Тот сидел в юрте вместе с Касаром. От ужаса и горя она сразу постарела, и у нее был дикий вид, глаза горели ужасным гневом, волосы растрепались, грудь бурно вздымалась от неровного дыхания. Взглянув на двух юношей с презрением и возмущением, она заговорила с сыном, смотревшим на нее непроницаемым темным взглядом, холодным, как лед.

– Ты – трус и чудовище! – кричала мать. – Человек, поднявший руку на брата, да будет проклят в веках! Берегись! Бойся своей тени. Она может встать и поглотить тебя! Подумай о своем сердце, ни одно другое сердце тебе теперь не поверит. Не выпускай из рук плетку – никто больше не встанет на твою защиту. Заостри свой меч. Ни один меч не будет тебя защищать! Прикажи шаману, чтобы он оставался у входа в твою юрту, потому что злые духи придут за тобой.

Темуджин молча выслушал мать, но когда она закончила свои обвинения, легкая усмешка тронула его губы. Почему-то эта усмешка подействовала на мать, как красная тряпка на быка, но в то же время до ужаса испугала.

Наконец Темуджин обратился к ней, сказав тихо:

– Мать, отправляйся в свою юрту и успокойся. Ты слишком много болтаешь. Я сделал только то, что должен был сделать. Во мне не было зла против Бектора. Ты – всего лишь женщина и ничего не понимаешь. Отправляйся прочь!

Оэлун казалась парализованной от ужаса, она, шатаясь, пошла в свою юрту. Глаза ее ничего не видели, а губы были холодны, как у покойника. Позже мать убитого Бектора, придя к ней, долго не могла успокоить бившуюся в рыданиях противницу.

Темуджин остался с Касаром, он был бледен, но настроен решительно. Он ждал. И ожидания его не обманули – друзья один за другим пришли к нему. В том, что так случится, Темуджин не сомневался. Пришел Субодай. Он был удивительно спокоен, долго молча смотрел на Темуджина, а потом преклонил перед ним колени, поднял его руку и положил ее себе на голову, сказав при этом:

– Я буду рядом с тобой до самого конца и стану охранять тебя от врагов. Я стану твоим мечом. Я превращусь в юрту, чтобы защитить тебя от ветра. До самого конца я буду на твоей стороне!

Темуджин был страшно растроган, потому что он понимал, что выстраданная верность более всего ценится на белом свете!

Потом к Темуджину подошел Шепе Нойон. Он был бледен, но все равно улыбался. Когда Шепе заговорил, стало ясно, что он готовился к разговору, но, оказавшись перед лицом человека, чьи руки обагрила кровь брата, не сразу собрался и только продолжал улыбаться фальшивой, словно приклеенной к губам улыбкой. Потом лицо человека, обожавшего шутки и приключения, стало суровым и решительным. Шепе встал на колени перед Темуджином.

– Ты – мой хан! – не сводя с него взгляда, сказал он, и его верхняя губа поднялась, будто ему было трудно выговорить эти слова.

«Он останется мне верным, потому что понимает, что я не остановлюсь ни перед чем», – подумал Темуджин.

Затем настала очередь Бельгютея. Темуджин протянул к нему руки и сказал:

– Брат мой! Сядь рядом со мной!

Бельгютей сидел совершенно спокойно, и никто не смог бы прочитать его мысли. У него покраснели веки. Он сел слева от Темуджина, как и Шепе Нойон, приняв его защиту и благоволение. Если бы на месте Темуджина был бы кто-то другой, он до конца дней был бы смертельным врагом Бельгютея, но сейчас юноша понимал, что должен служить молодому хану.

Все продолжали чего-то ждать, и каждый понимал, чего он ждет. Ждали Джамуху, анду Темуджина. Время шло, а он не появлялся. Касар по простоте души начал злиться. С возмущением думал о том, как посмел анда Темуджина оскорбить его? Он огляделся, но увидел, что Темуджин абсолютно спокоен. Ни Касар, ни другие юноши не подозревали, как тревожно билось сердце Темуджина, он думал про себя: «Если Джамуха не придет до рассвета, я буду знать, что он нарушил правила нашей дружбы». Но от этих рассуждений он не разозлился, а огорчился. Печаль давила ему на сердце, как свинец. Он мысленно молил судьбу, чтобы Джамуха пришел. Пусть придет, даже если он во всем его обвинит. В тот момент Темуджину не было нужно прощение Джамухи – пусть он не поймет, лишь бы просто пришел.

Рассвет уже разжег бледный неровный огонь вдоль границ горизонта на востоке, когда наконец явился Джамуха. Он вошел настолько тихо, что никто его не услышал.

Темуджин, кажется, не увидел, а почувствовал присутствие друга.

Когда он взглянул на Джамуху, молча стоявшего перед ним, сердце его вздрогнуло. Юноша был белее мертвеца, видно, он сильно страдал. Он несколько раз пошевелил безмолвно губами, прежде чем смог заговорить. В сухих глазах Джамухи Темуджин увидел нечто такое, от чего ему стало стыдно.

– Джамуха, у меня не было вражды против Бектора, – сказал Темуджин.

Джамуха молча смотрел на него, а потом спросил тихим и слабым голосом:

– Это ты пытался отравить Бектора пару дней назад?

Темуджин изумленно уставился на него.

– Отравить Бектора? Ты что, сошел с ума, Джамуха?

Он замолчал, потому что Джамуха встал перед Темуджином на колени и, глядя на него глазами, полными слез, просто сказал:

– Ты – мой анда.

И он сел по правую руку Темуджина, который был сильно поражен поведением друга.

В юрте снова надолго воцарилось молчание. Теперь Темуджин ждал шамана.

Сначала он думал сам сходить к Кокчу, но потом решил, что этого не стоит делать, ведь если он отправится к шаману, тот станет победителем. Солнце появилось над горизонтом, когда Темуджин приказал Шепе Нойону:

– Сходи к шаману и прикажи ему немедленно прийти ко мне.

Глава 24

Шаман вошел в юрту, лицо его бороздили морщины, оно посерело, но внешне он был спокоен, выглядел величавым и уверенным в себе. Кокчу не ведал, что его ждет. Может, Темуджин что-то узнал о его происках? Захочет ли он слушать его доводы или проявит свой крутой нрав? Шаману грозила мучительная смерть, какую всегда приберегали для предателей, но он вошел в юрту с чувством достоинства, если и испытывал чувство страха, то старался его не показывать.

Кокчу смотрел только на Темуджина, торжественно восседавшего среди своих молодых соратников. Глаза молодого хана стали серыми и светились. Шаман приготовился к самому плохому. Он уже смог заметить, что, когда глаза Темуджина вдруг приобретали синий оттенок, значит, он замышлял какую-то хитрость, от ярости они светились, как изумруды, а помыслы о расправе делали их невинными и серыми.

Кокчу не преклонил колена, потому что подумал: «Если он собирается меня убить, я не стану перед ним унижаться!»

Склонив голову, шаман ждал.

Темуджин заговорил тихим голосом, а глаза посерели еще сильнее:

– Кокчу, мне известно, как ты любил Бектора, и тебя сильно огорчила его смерть.

У Кокчу задрожали ресницы, и он тихо ответил:

– Темуджин, ты – хан, бедному священнику не остается ничего, как только оправдывать все деяния.

Темуджин улыбнулся и попытался сыграть доброго «правителя», глаза засветились изумрудами.

– Ты любил Бектора, как сына, и поэтому я хочу объяснить тебе, почему я так с ним поступил. Ты мне нужен, чтобы ты поддерживал меня перед моим народом. До меня дошли слухи, что люди в ужасе от моего поступка.

Кокчу промолчал, испепеляя взглядом Темуджина. «Неужели он боится?» – думал шаман, веривший в силу своего взгляда, через мгновение он решил, что это не так.

Темуджин продолжал говорить нарочито мягким голосом:

– Если бы среди моих людей не было предателей, я не стал бы убивать Бектора. В их руках он мог стать мечом, разящим меня. Поэтому мне пришлось с ним расправиться, и вся вина лежит не на мне, а на этих предателях. Это на их руках алеет его кровь!

Кокчу пытался показать, что он спокоен, но его сердце билось болезненными рывками.

– Я желаю покончить с насилием, – грустно продолжал Темуджин, – надеюсь, смерть Бектора послужит предупреждением предателям. – Он помолчал, а потом резко и громко добавил: – Ты меня понял, Кокчу?

У шамана были белые губы, но он твердо ответил:

– Я понял тебя, мой хан.

Темуджин улыбнулся, но улыбка его была страшной.

– Кокчу, ты умный человек, а мой дядюшка Кюрелен всегда говорит, что те, кто обладает умом, всегда поддерживают только сильных людей. Кокчу, я никогда не был слабым человеком и вождем никогда таким не буду!

Шаман уважительно склонил перед ним голову. «Значит, я не умру», – подумал он, и ему самому стало противно от того, как задрожали от облегчения его ноги.

Темуджин продолжал внимательно наблюдать за шаманом злобными и жестокими глазами:

– Я ненавижу предательство, и не сомневайся, если появится необходимость, я снова расправлюсь с предателями собственными руками. Ты должен это сказать моим людям. Ты им объяснишь, что Бектор был предателем и заслужил смерть. Учти, в следующий раз предателя будет ждать мучительная смерть.

Снова шаман покорно склонил голову.

– Передай моему народу, что это ты сказал мне, что Бектор должен умереть, потому что во сне ты узнал о его предательстве.

Кокчу медленно поднял согбенную голову. Его губы побелели еще сильнее, и после долгой паузы он еле слышно прошептал:

– Как прикажешь, Темуджин.

Темуджин снял с пальца золотой перстень с крупным фиолетовым камнем – его подарил ему Кюрелен. Взял руку Кокчу и надел на палец шамана кольцо. Кокчу не мог отвести взгляда от подарка, понемногу его запавшие и серые щеки порозовели.

– Правители могут процветать без священников, но без правителей священники исчезнут с лица земли, – заявил Темуджин.

Коснувшись пальцами лба, Кокчу низко поклонился Темуджину. Тот взглянул на присутствующих с торжествующей улыбкой, в которой можно было различить презрение к побежденному шаману.

– Отправляйся, Кокчу, и не забывай о моих приказаниях.

Шаман покинул юрту. Восток серебрился и отдавал перламутром. Женщины разводили костры, дым темной спиралью ввинчивался в чистый утренний воздух.

Стоял молча Кокчу, смотрел на небо. По его лицу пробежала судорога. Он погрозил кому-то невидимому крепко сжатым кулаком, словно желая его проклясть. В первых лучах утреннего солнца ярко сверкнул перстень, Кокчу уставился на него расширенными глазами. Сжатый кулак медленно разжался, поднятая рука опустилась, потрескавшиеся губы тронула кривая ухмылка.

Он отправился выполнять приказ хана, думая о том, как успокоить людей.

Темуджин отправился в шатер к жене. Она не спала всю ночь, и, когда он вошел, она приподнялась с ложа, с ее плеч соскользнул белый халат из тонкой шерсти, оставив ее обнаженной. Она стояла перед ним голая в неясном розоватом огне жаровни, протянув к нему гладкие руки, а ее губы освещала соблазнительная улыбка.

Темуджин мгновение стоял неподвижно, любуясь ее совершенным телом. Борте взглянула ему в глаза, и сердце, бившееся от страха за содеянное, стало стучать ровнее – она поняла, что победила. Борте кинулась мужу в объятия, а он впился в ее губы с криком любви, похоти и радости.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

– Мой народ, – говорил Темуджин, – побежден и рассеян по земле. Людям приходится бояться, они стыдятся этого и сильно унижены. Они бедны и гонимы. Я – хан горстки перепуганных детей и старух, но среди них есть мужчины, чья воля от страха превратилась в воду. Но я за них отомщу! Я выведу их из теснин к пышным пастбищам, и они смогут мирно ставить свои юрты рядом с чистыми плещущимися водами.

Так говорил Темуджин своему народу перед тем, как ехать к побратиму своего отца Есугея, сильному, хитрому и трусливому Тогрул-хану, христианину-несторианцу и караитскому тюрку. Темуджин брал с собой Шепе Нойона, Джамуху Сечена, Субодая и Касара.

В свое отсутствие он поручил дядюшке Кюрелену править своим народом, а за женщинами и детьми должна была приглядывать Оэлун. Правой рукой Кюрелена он сделал шамана, а левой должен быть Бельгютей. Он сказал, что его жена стала ханшей и что все должны выполнять ее приказания.

Он смотрел на своих оборванных и обедневших людей и видел, что их осталось совсем мало. Перед его взором виднелись бедные юрты, небольшое количество скота, коней, коз, овец и верблюдов. И вдруг ему стало страшно. Однако люди не смогли ничего прочитать на его свирепом, суровом, неподвижном лице и в сверкающих глазах. Темуджина ярко освещали солнечные лучи, он твердо держал в руках копье, восседал на коне как вождь, его окружали верные слуги. На луке седла лежало его величайшее сокровище – накидка из спинок черных соболей. Это было подношение Тогрул-хану.

«Что я могу сделать из этих нищих и голодных людей? – думал он. – Смогу ли вывести их из ужасной нищеты и стать сильным правителем? Я собирался стать Ханом Ханов. Что мне для этого нужно? Достаточно ли для выполнения этой цели оружия, храбрости, ненависти, неутолимого желания власти? Смогут ли слабые сердцем последовать за мной? По силам ли мне сделать покорителей Вселенной из этих голодных кочевников?»

Он обратился к Джамухе, и его глаза были невинно синими, как у ребенка:

– У моего народа должно быть достаточно пастбищ для скота и пространства для охоты, и мои люди хотят жить в мире.

Шепе Нойону он говорил:

– Если человек не любит рисковать, он не может считаться живым. Пусть мой народ очнется от спячки и оживет.

Касару он говорил совершенно иное:

– Мой народ любит меня, а я люблю свой народ. Они простые люди, а такие люди обычно мудрые и хорошие. Я желаю им служить.

Субодаю Темуджин сказал:

– Я должен сделать мой народ сильным, потому что выживают сильные люди. Но они должны стать для других хорошими соседями и оставаться щедрыми и добрыми.

С Кюреленом было проще:

– Мы должны выжить, – заявил он ему.

С собой он оставался честным:

– Превыше всего – я!

Для каждого из своих людей он был отражением их собственной мечты. Он был для них тем человеком, каким они желали бы видеть самих себя. Он им казался сильным, непобедимым и величественным. Ему удалось обмануть даже Джамуху. Впрочем, тот и сам изо всех сил пытался ему поверить. Однако он не мог обмануть Кюрелена или Кокчу. Кюрелен надеялся на лучшее, а Кокчу желал отражать свет его власти.

Темуджин отправился в путь в мрачном настроении. Кюрелен предложил кое-что из накопленных им сокровищ передать Тогрул-хану, но племянник отказался.

– Нет. Если ты предлагаешь множество сокровищ, то возникает подозрение, что дела у тебя обстоят неважно.

Он старался, чтобы никто не догадался о том, как его волнует то, останется ли ему верным собственный народ. Темуджин понимал, как всех ужаснуло убийство Бектора. Грубый и невежественный народ отличал добро и зло! Если бы Темуджин сражался с Бектором в открытой и честной борьбе, и она закончилась бы смертью брата, тогда всем все было понятно, и ни у кого не возникло бы никаких сомнений. Но все вышло иначе, и люди все еще никак не могли прийти в себя после известия о братоубийстве.

Темуджин убеждал себя, что у него не было иного выхода, а в закоулках разума появилась странная мысль, что ужас открывает путь к власти, и этому также помогают совершенные убийства. Для открытой битвы с Бектором потребовалось бы время. Кроме того, Темуджин совсем не был уверен, что ему удалось бы победить в сражении, поскольку Бектор был гораздо сильнее его. Позже к Темуджину придет слава самого храброго и безрассудного человека, но, по правде сказать, это было не так. Он считал, что покорители людей должны выглядеть сильными и смелыми. Храбрость правителя прекрасно действует на народ, но если он умеет хорошо говорить и силой слов может воздействовать на людей, этого часто бывает вполне достаточно.

Путь Темуджина лежал к могущественному Тогрул-хану. О нем говорили, что у него есть сорок шатров из золотой парчи, которые стоят на заливных лугах неподалеку от Великой Китайской стены. У караитов многие города также были окружены стенами, и дома там были построены из глины. Караиты были частью тюркского народа и отличались тем, что были опытными и удачливыми торговцами, а самые богатые из них жили в роскоши в городах. Немолодой уже Тогрул-хан был приятен в обращении, имел гладкое улыбающееся лицо и тихий вежливый голос. Он легко приспосабливал свои верования к меняющимся обстоятельствам: когда было выгодно, он исповедовал ислам и поклонялся Мухаммеду, а временами почитал христианство. Его подданные по большей части были обращены в христианство Святыми Андреем и Фомой, и по мере того как Тогрул-хан старел, он также все более склонялся к этой религии. Он был великим лгуном и циником, смело прибегал к обману и не чуждался предательства. Он заботился только о себе и не чурался убийств, однако всегда умел хорошо подобранным христианским высказыванием оправдать любое чудовищное деяние. Но вместе с тем за счет своего обхождения он всегда мог рассчитывать на верность и помощь побратимов – множества бедных вождей, подобных Есугею. Тогрул-хан часто нарушал свои обещания, но простодушные и доверчивые вожди никогда его в этом ле винили. Он столь искренне извинялся, и его оправдания звучали так правдоподобно, что люди всегда верили его словам. Им стоило только заглянуть в его честные, широко раскрытые глаза, открыто смотревшие со старого серьезного лица, прислушаться к мягкому тихому голосу, как обиженные ханом оставались его побратимами, что давало ему все, а им – ничего!

– Ты можешь быть честным смелым человеком и героем, перед которым исчезают все препятствия, – как-то цинично заявил он сыну. – Но любовь и верность других людей – чепуха. Главное, говорить людям приятные вещи и ни с кем не спорить, всем мило улыбаться и давать обещания, которые не собираешься выполнять. Пусть твои глаза с любовью глядят на всех твоих «друзей», даже если ты их ненавидишь… Я могу тебе сказать, что люди обладают душой собаки, они станут за тобой покорно следовать и с радостью умрут за тебя. Ловкий язык ничего не стоит, но он может обогатить его владельца. Существует другой, более сложный путь добиться подчинения, – продолжал Тогрул-хан, – это путь страха и ужаса. Но он забирает столько сил! Я предпочитаю более легкий путь.

О Тогрул-хане ходили легенды в Европе, где называли его Престер Иоанн. Христиане часто приезжали в его города и пользовались гостеприимством хана. Он всегда щедро одарял посетителей и поражал их своей роскошью. Им никогда в голову не приходило, как их презирал этот хитрый и ловкий старик. Он считал их варварами из западных земель. Иногда, когда в его владениях оказывались богатые купцы, желавшие проложить новые караванные пути от восточных сокровищ до жаждущих покупателей запада, стоило Престеру Иоанну шепнуть об этом своим людям, как весть доносилась до самых дальних караитских городов, а купцы уже никогда не возвращались на родную землю, скелеты их выбеливало жгучее солнце пустыни, а привезенные сокровища каким-то образом оказывались в сундуках Иоанна.

Темуджин знал о Тогрул-хане только из рассказов отца, который, подобно остальным мелким степным вождям, его обожал.

Хотя отец всегда говорил о Тогрул-хане с уважением, Темуджин давно научился не верить словам и отправился к названому брату Есугея с открытыми и зоркими глазами и с непредвзятым мнением. Джамуха был очень оживлен, что случалось с ним нечасто, говорил, что Тогрул-хан обладал репутацией честного и доброго принца, преданного своим последователям и заботящегося об их процветании, и вопреки слухам, не похотлив и не стремился к власти, будучи весьма образованным, предпочитал мир и покой. Одна из его жен была дочерью великого Персидского шаха, чудесно играла на лютне, знала множество рассказов и легенд и умела рисовать. Хан ее обожал и, говорят, многому у нее научился. Джамуха заранее предвкушал приятные разговоры и интересные беседы на разные темы.

Шепе Нойон сильно волновался, заявлял, что ему будет душно в городе, он там задохнется. Касар жаждал, чтобы Темуджин получил помощь от Престер Иоанна. Что касается Субодая, он, как всегда, промолчал.

Друзья быстро продвигались к реке Тюла. Темуджин к тому времени неожиданно изменил план действий. За свою жестокую и неспокойную жизнь у него иногда случались поразительные предвидения, о которых иногда он рассказывал людям, что рождало удивительные легенды о нем и его общениях с духами. Сначала он хотел просить помощи у старика, но потом передумал, решив сделать так, чтобы Тогрул-хан сам поклялся ему в дружбе и помощи.

За последние несколько недель он распрощался с суевериями, но прекрасно понимал, как остальные люди суеверны, и это можно использовать для достижения своей цели. Удивительно, что такой молодой человек обладал хитростью опытного человека. Но все равно он оставался по духу кочевником и поэтому, конечно, верил в приметы и т. д.

Путешествие заняло у них трое суток. На третьи сутки над пустыней разразилась страшная буря. Темуджин ничего не испугался, но остальные воины были вне себя от страха. Найдя углубление у подножья невысокого красного полуразрушенного холма, путники притаились там, ожидая конца бури.

На землю упала кромешная тьма, бесконечное небо дрожало, и в нем проносились мрачные зеленоватые облака, которых временами разрывали на куски красные всполохи, небеса раздвигались и оттуда слышались ужасающие раскаты грома, которые немилосердно потрясали землю. Иногда все вокруг освещалось непонятным розовым пламенем и можно было различить даже самый маленький камень на огромном расстоянии, а холмы выглядели нарисованными на шелке.

Дождя не было, и только дул непрекращающийся резкий ветер. Он словно старался разрушить хрупкую защиту из камня, за которой прятались Темуджин с друзьями. Порывы ветра несли с собой пыль и песок из дальних мест, небольшие острые камешки ранили лица и руки, не давали дышать. Друзья Темуджина уже не могли выносить этот шум и песок, они повернулись лицом к скале и закрыли глаза.

Его же не испугала буря, и он пытался что-то разглядеть, хотя был так же, как и все, оглушен шумом и ослеплен пылью. Его завораживали мятущиеся небеса. Темуджин прикрыл рот полой плаща, прищурился, чтобы спастись от слепящего ветра. В сердце его росла ярость, почти равная ярости разбушевавшейся стихии. Эта ярость была настолько сильна, что казалась наслаждением и грозила перейти к сумасшествие.

Он думал про себя: «Вот это сила! Она напоминает мне себя, и таким я буду всегда!»

Когда буря ушла за далекие скалы и холмы, все стали нервно смеяться от облегчения, от радости, что остались в живых. Темуджин молчал, втайне презирая своих товарищей, они казались ему жалкими и чужими. В тот момент он распрощался с юностью.

Его уже не страшила поездка к Тогрул-хану, он спокойно смотрел в будущее и был уверен, что у него все будет хорошо.

В огромный лагерь старика Тогрул-хана прибыли на рассвете, когда воздух был свежим и его можно было пить, как сладкую воду чистого источника.

Лагерь был огромным, состоявшим из тысячи больших юрт, был полный порядок. Тут и там стояли огромные шатры, покрытые золотой или серебряной парчой с красивыми украшениями и яркими развевающимися на ветру вымпелами. Все они располагались в зеленой долине по берегам пурпурной реки Тюла, чьи воды постоянно волновались, как быстрая ртуть. За лагерем неровными уступами поднималась к небу гора, и ее цвет менялся от самых нежных голубых полутонов до темного фиолетового цвета, а венчали ее выделявшиеся на фоне небесной синевы снежные шапки. Сосновые леса располагались на склонах гор, наполняя свежий воздух пьянящим сосновым запахом. Это было великолепное тихое место, куда Тогрул-хан удалялся со своим двором, чтобы отдохнуть от жарких и перенаселенных городов.

Пока Темуджин и его спутники приближались к лагерю, тишину утра порвал чистый и звонкий звук. Это звучал предупреждающий сигнал рожка. Сразу перед лагерем появилось несколько воинов на великолепных жеребцах. Звук рожка показался Темуджину, едущему впереди, фанфарами, возвещавшими появление Покорителя мира. Он не замедлил бег своего коня, а, наоборот, хлестнул жеребца и вырвался вперед, подальше от своих друзей. Среди воинов появился священник в коричневой шерстяной рясе и неспешно пошел к нему навстречу.

Темуджин подъехал к нему и остановился. Священник поднял правую руку и перекрестил его.

– Да будет с тобой мир, – сказал он и подозрительно взглянул на спутников Темуджина, который впервые слышал, чтобы так приветствовали незнакомцев, но неспешно поднял руку.

– Да будет мир и с тобой, – ответил он и продолжил: – Я хочу говорить с моим названым отцом Тогрул-ханом. Передайте ему, что Темуджин, сын Есугея, просит его принять.

Священник и воины не двигались, казалось, они колебались, начали переговариваться, а потом окружили Темуджина и его друзей, объявив им, что они все тут же отправятся к Тогрул-хану. Воины поняли, что видят перед собой одного из бедных степных правителей.