Текст книги "Фарландер"

Автор книги: Кол Бьюкенен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Старик отрывисто рассмеялся:

– Холод? Когда-нибудь я расскажу тебе, что такое холод.

– Вы про ту вендетту, ради которой отправились на юг?

Эш кивнул, но ничего больше не сказал.

Точно так же он кивал и тогда, перед вылетом из Бар-Хоса. Нико задавал и задавал вопросы о прежних вендеттах старика, а тот отделывался короткими ответами. Как тогда, так и сейчас Нико скрипел зубами от досады, сгорая от желания узнать побольше о тех легендарных, затерянных в снегах землях, о которых слышал только в историях и песнях.

– А это правда, что они едят своих же? – закинул удочку Нико.

– Нет. Они едят только врагов. Оставляют на ночь на холоде, а потом просто соскабливают мясо с костей.

Странно, но жуткий образ подействовал на аппетит неожиданным образом. Желудок жалобно заурчал. Нико подбросил в костер веток.

– Вы так и не рассказали, как смогли вернуться на побережье. Собак ведь у вас уже не было.

– В другой раз, парень. Давай просто посидим да помолчим.

Нико вздохнул и опустился на корточки.

– Держи. – Старик протянул ему деревянную чашку.

Нико отвернулся. Мягкое дыхание ветерка тронуло пламя, и язычки заколыхались, задрожали и тут же вскинулись яркими искрами в ночи.

– Я не пью, – ответил он.

Эш помолчал, потом кивнул.

– Твой отец... он пил?

Теперь уже Нико не стал отвечать. Он снова потер ладони, подышал на них.

– И теперь ты боишься найти в себе то, что пугало тебя в отце.

– Он становился таким... злым, когда напивался. Я не хочу быть таким.

– Понимаю. Но ты – не твой отец, а он – не ты. Возьми, попробуй. Все дело в умеренности. И даже сама умеренность должна быть умеренной. К тому же оно хорошо согревает.

Нико снова вздохнул, взял чашку, но пить сразу не стал.

– Осторожнее. Штука крепкая.

Он поднес чашку к губам, сделал глоток. И едва не задохнулся. Солоноватая жидкость обожгла горло, и Нико закашлялся.

– Что это? – прохрипел он, передавая чашку старику.

– Ячменный отвар. И несколько капелек пота дикого ибоса. Здесь его называют Огненной водой Чима.

Огненная вода Чима? Нико это не понравилось. Тепло уже пульсировало в животе, но он знал, что это тепло – иллюзорное. Отец не раз рассказывал, как опасно засыпать на холоде, когда выпил, – можно и не проснуться.

– Думаете, это благоразумно? Пить на ночь?

Старик махнул рукой, словно отгонял муху:

– Давай, парень, расслабься. Дай себе поблажку. К тому же похмелье подготовит нас к тому, что нужно сделать завтра.

Нико, разумеется, ничего не понял, но расспрашивать не стал.

На ужин у них была ветчина и буханка киша. Воду для чи взяли из пробегавшей неподалеку речушки. Они выпили еще Огненной воды Чима и повеселели. Дневной свет догорел, на небе высыпали звезды. Уютно потрескивал костер, и, когда над ним вдруг взлетал сноп искр, тьма вокруг сгущалась и делалась еще чернее. Они разулись и легли ногами к огню.

– Отсюда еще далеко? – спросил Нико, глядя на шипящие, танцующие язычки пламени, поддаваясь их магии и почти теряясь в своих мыслях.

– Что?

– Монастырь. До него еще далеко?

Старик пожал плечами и, подобрав с земли камешек, стал подбрасывать его и ловить одной рукой.

– Почему вы не отвечаете?

– Потому что не знаю.

«Набрался, – подумал Нико. – Все ясно».

– Но ведь вы живете здесь, – снова начал он, – и не можете не знать, далеко ли нам еще идти.

– Доверься мне, ладно? Поймешь все утром. А пока пей и радуйся жизни. В Сато тебе придется много работать, многому учиться, так что пользуйся моментом.

Нико без особой охоты выпил еще, вернул чашку старику и лег на спину, положив под голову руку. Холодало.

Краем глаза он видел, что Эш внимательно и как-то слишком уж сосредоточенно рассматривает висящую у него на шее печать.

«Мог бы и раньше понять, – подумал Нико. – Напился, а теперь слезу пускает, себя жалеет. Как и мой отец».

Эш поднял голову и, перехватив взгляд Нико, хмыкнул и убрал печать под рубаху.

– Что?

– Ничего, Эш... мастер Эш. У меня вопрос.

Старик вздохнул:

– Тогда спрашивай.

– Вы сказали, что эта печать мертвая, но когда-то принадлежала клиенту.

– Да.

– Если вы используете печати как средство сдерживания, то почему тогда не носите собственные печати? Почему не защищаете себя от угрозы вендетты?

В свете костра блеснули зубы.

– Наконец-то вопрос, достойный обсуждения. – Эш снова подбросил камешек и поймал его, невидимый, в воздухе. – Я скажу тебе кое-что, а ты должен это запомнить. Навсегда. – Он доверительно подался к Нико, и того обожгло горячее дыхание. – Месть, мальчик мой... месть – это круг, у которого нет конца. Его начало есть насилие, и его результат – тоже насилие. Между одним и другим – ничего, кроме боли. Вот почему рошуны не носят печатей для защиты самих себя. Честно говоря, мы всегда надеемся обеспечить человека средством сдерживания, не более того. Мы лучше других знаем, что месть в этом мире не служит позитивной ценностью. Просто так случается, что жизненный путь приводит нас к этой профессии.

– Вы так говорите, будто то, что вы делаете, нехорошо?

– Мы не рассматриваем это в такого рода терминах. Для нас не существует понятий «плохо» и «хорошо». С моральной точки зрения мы нейтральны. Ты должен понять это положение, потому что оно лежит в основе веры рошунов. Нас – как камни на склоне – приводит в действие движение других камней. Мы всего лишь следуем естественному ходу событий.

Эш ненадолго задумался.

– Мы не должны ни при каких обстоятельствах превращать это дело в наше личное. В противном случае мы станем чем-то большим, чем просто сила движения. Мы станем частью бесконечного круга. Если мне суждено погибнуть в вендетте, мое место займет другой рошун, а потом третий, четвертый и так далее, пока месть не будет осуществлена, и наши обязательства выполнены. И вот тогда все заканчивается. Мы не носим печатей и не стремимся отомстить за себя. Поступив так, мы нарушим цикл.

Эш надолго приник к чашке, потом вытер губы и легонько ткнул Нико в бок.

– Понял?

Голова кружилась, и, похоже, не от выпитого. Мысли путались. Хосы понимали и признавали вендетту. Чувство мести жило в их крови, и они знали этот импульс от рождения, как рыба знает, как плыть. В их сагах рассказывалось о кровавых убийствах и мести, и герои, искавшие воздания, всегда становились героями всей истории.

Он кивнул, хотя и без особенной уверенности.

– Вот и хорошо. Значит, ты усвоил свой самый главный урок.

Из костра вылетел горящий уголек, и Нико вздрогнул. Уголек упал на траву между его голыми ногами и медленно серел, остывая. Он выпил еще. Пусть оно и иллюзорное, но с теплом внутри все-таки легче. Поразмышляв, Нико решил, что, наверное, и сам принял лишнего, но тут же добавил, что в этом нет ничего плохого. Он чувствовал себя легко и уверенно, а бремя забот больше не казалось таким уж тяжелым.

Нико откинулся на спину и уставился в черное звездное небо.

Здесь, в горах, звезды сияли ярче, чем внизу, и самые яркие почти пульсировали своим блеском. Повернув голову слева направо, он видел весь пересекавший небо молочно-бледный изгиб Большого Колеса, а когда следовал взглядом вниз от Колеса, к костру, с правой его стороны, то мог отыскать два своих любимых созвездия: Госпожу, держащую в руке сломанное зеркало, и, рядом и чуть дальше, Большого Глупца, Мудреца Мира, с его верным суррикатом, представленным четырьмя тусклыми звездочками. Этот суррикат, этот крохотный зверек, был его единственным спутником в самом конце, когда Большой Глупец, оставив небесный трон, отправился странствовать по свету и нести людям учение Дао.

Метеорит рассек черный купол, и за ним почти сразу пролетел второй. На востоке комета тащила через небо светящийся палец. Вбирая это все в себя, дыша этим, Нико испытывал умиротворение и покой.

И то и другое нарушило, однако, негромкое кудахтанье Эша.

«Напился и уже себя не помнит», – подумал Нико, решив для себя не отвлекаться на мелочи, но старик не унимался и продолжал хихикать.

– Что это вас так веселит? – раздраженно и слегка заплетающимся языком спросил наконец Нико.

Эш уже раскачивался вперед-назад, пытаясь удержать распирающий его смех, но вопрос лишь вызвал новый приступ веселья. Тыча чашкой в направлении своего спутника, старик выдавил из себя что-то нечленораздельное и начал снова.

– Все пропало! – прокаркал он карикатурным юношеским голосом.

Нико нахмурился. Щеки потеплели от бросившейся в лицо крови. Меньше всего ему хотелось вспоминать тот момент воздушного боя, когда он едва не поддался панике и отчаянию. Он уже приготовился ответить какой-нибудь резкостью, заткнуть старику рот, но Эш, словно разгадав его намерения, снова замахал рукой и затрясся в новом припадке смеха.

Что сыграло свою роль, Огненная вода Чима или веселый, без намека на злобность и снисходительность, блеск в глазах старика, сказать трудно, но Нико вдруг увидел смешную сторону эпизода, представлявшегося ему исключительно постыдным, унизительным и подлежащим безусловному забвению. А в следующий момент он уже хохотал вместе со стариком и колотил ладонью по колену. Завывая, как два идиота, они веселились, пока по щекам не побежали слезы.

– Все пропало! – снова прохрипел Эш, и оба покатились по траве, охая и хватаясь за бока. Пламя костра выхватывало из темноты их разгоряченные, ухмыляющиеся от уха до уха физиономии, и звезды сияли так близко, что до них можно было достать рукой.

– Все пропало! – кричали они вместе в черную ночь.

Глава 9
ПОМЕШАТЕЛЬСТВО

– Что это?

– Куст.

– Вижу, что куст, но что в нем такого особенного?

– Что ты имеешь в виду?

– Почему мы остановились? Почему таращимся на него?

Они стояли у сбегающего с горы журчащего потока и смотрели на зеленый кустик. Было раннее утро, яркое солнце било в глаза. Голова раскалывалась после вчерашнего.

– Скажи мне, ты когда-нибудь видел такой куст?

– Вроде бы нет.

– Подойди поближе. Посмотри на ягоды.

Нико подошел ближе. Ягоды были маленькие, черные, маслянистые. Странные белые пятнышки на них походили на крохотные черепа.

– Думаю, не видел.

– Верно, не видел. Эти кусты здесь можно по пальцам пересчитать. На Чим их привезли с Занзахара, а туда – с Небесных островов.

Нико слушал наставника без особого внимания. Желудок как будто качался на волнах, и больше всего ему хотелось лечь, свернуться комочком и проспать до конца дня. Если это все последствия Огненной воды Чима, то больше он эту гадость в рот не возьмет.

– Память, Нико. Моя память. – Эш упал перед кустом на колени, сорвал с ветки две ягодки и бросил в свою помятую чашку. Нико ждал, что будет дальше. Старик вздохнул. – Когда мы только прибыли на Чим, чтобы основать наш орден, здесь существовало лишь несколько религиозных сект. Такие секты возникают обычно в глухих местах, куда стремятся страждущие, бегущие из мира людей. Место было дикое, необжитое, и затеряться здесь не составляло труда.

Но чтобы оставаться незамеченными, этого было мало. Существовала опасность, что, если кто-то из нас будет схвачен, он может не выдержать пыток и выдать местонахождение монастыря. Мы не могли позволить себе такой риск. Вот почему наша память... изменялась. Знание о его расположении пряталось в самую ее глубь. Приемами такого изменения памяти владеет Провидец в Сато.

Эш умолк и, подобрав сломанный сучок, принялся растирать сорванные ягоды. Делал он это неторопливо, основательно, не отвлекаясь.

– Выпив сок этих ягод, я открою спрятанное знание. И оно укажет путь.

Эш плюнул в жестянку и протянул ее Нико, чтобы он сделал то же самое. Нико нахмурился, но наклонился и плюнул в чашку. Старик еще немного поработал палочкой.

– Если приготовить смесь неверно, – бодро сообщил он, – дело кончится плохо. А теперь становись на колени.

Не зная толком, что будет дальше, Нико замялся в нерешительности, но потом все же подчинился. Эш обмакнул кончик палочки в ягодной гуще и поднес ее ко лбу Нико. Юноша отпрянул.

– Не дергайся, парень.

– Но я-то здесь при чем?

– Ты не должен помнить путь.

Бормоча что-то под нос, Эш помазал ему лоб, потом нанес ту же смесь себе на кожу.

– Что дальше? – спросил Нико, когда старик вымыл чашку. Голубое пятно у него на лбу уже подсохло и покраснело.

– Не торопись. Расслабься. Оно действует не слишком быстро.

Нико так и сделал. Прилег, свернулся в комочек и закрыл глаза.

Сон был черной смолой, сочащейся из черной земли. Она обволакивала Нико медленно, но верно, проникала через поры в тело, в голову, и в конце концов сам мозг пропитался ею и стал растекаться, как смола.

В том сне, что снизошел на него, Нико ощущал себя по-разному. Иногда ему казалось, что он и не спит вовсе, а бодрствует. Были сумерки. Они ехали куда-то на мулах, Эш впереди. Их окружал странный серебристый лес, густой и неподвижный, застывший в немом молчании. Необычайно низкое, серое, стертое небо висело, казалось, над самой головой. По этому давящему небу проносились, словно гонясь одно за другим, облака, подсвеченные серо-голубым мерцанием сестер-лун, которые будто поднялись выше и катились по небосводу быстрее обычного. Некоторое время Нико наблюдал за ними, двумя скрытыми за облаками лунами, белой и голубоватой, и в нем пульсировал некий элемент времени, бесконечного, безграничного, закольцованного, но едва он понял это, как облака и луны исчезли, и дневной свет, пусть и водянисто-жидкий, пронизал задержавшуюся ночь. Они вели мулов по узкой каменистой долине; Эш горланил какую-то простенькую, незамысловатую песню на чужом, непонятном языке, и эхо, отскакивая от глинистых склонов и возвращаясь к путникам, создавало невероятную, доселе неведомую звуковую гармонию.

Потом они оказались в пещере, где пахло летучими мышами и протухшими водорослями, развели костер из охапки сухих веток и долго сидели у огня. Нико почему-то плакал, и Эш тоже ронял слезы и всхлипывал, горюя по потерянной много лет назад семье, любимой жене и сыне. Вид плачущего старика развеселил Нико; слезы высохли, и всхлипы сменились смешками. Его веселость не понравилась Эшу, который стал кричать что-то сердитое на чужом языке, срываясь на грозный рык, но Нико было уже не удержать. «Все пропало! Все пропало!» – хохоча и тыча в Эша пальцем, кричал он, и старик в конце концов не выдержал и попытался схватить его, но промахнулся, упал в костер, который сразу же потух, и уже не встал.

Но продолжения не последовало, потому что шел дождь, и они, скользя в грязи, тащили мулов вверх по склону, через низвергающиеся с вершины ледяные потоки, и небо было таким низким, а тучи такими черными, что было непонятно, день ли то или ночь. Впереди, скрытый водяной пылью и туманом, громыхал водопад, и они, промокшие до костей, все шли и шли к нему по узкой, ужасно опасной тропе, кружащей над глубокой, казавшейся бездонной пропастью. Пройдя прямиком через водопад, они оказались в туннеле, стены которого покрывали жутковатые, светящиеся призрачно зеленым мхи. Старик прокричал что-то ободряющее, но слова смешались с непрерывным грохотом воды, от которого у Нико дрожали не только кишки, но и мозги.

Потом точно был сон, потому что Нико очутился вдруг уже не в горах Чима, а в широкой степи, растянувшейся, казалось, за далекий горизонт под низким, бледным солнцем. В бескрайнем небе одиноко парила птица. Над землей облачками кружили мухи, но никаких животных видно не было. Их окружала тишина. Потом вдруг наступила ночь. Вверху засияли луны-близнецы. Под чахлым, кривым деревцем, завернувшись в звериные шкуры и громко храпя, спал какой-то человек. В траве что-то зашевелилось. Что-то ползло к спящему. Присмотревшись, Нико обнаружил существ из своих детских кошмаров, похожих на насекомых, пауков или муравьев, только не маленьких, а огромных, страшных, размером, может быть, с мула.

Нико повернулся к спящему, незнакомцу, казавшемуся почему-то знакомым, и закричал, чтобы он просыпался и вставал, хватал какое-то оружие и защищался, но ничего не случилось, потому что из горла не вырвалось ни звука. Он собрал все силы, зашелся в крике, но с тем же результатом, а бесформенные тени слились с неподвижной спящей массой. И все притихло. Лишь ветерок шевелил трапу да шуршали листья на деревце, под которым спал чужак.

Семенная сумка – может быть, последняя – сорвалась с голой ветки и, подхваченная ветерком, медленно поплыла к земле и опустилась на щеку спящему.

В следующий момент он уже очнулся, вскочил и схватился с безымянными тварями не на жизнь, а на смерть.

– Парень!

Нико как будто вынырнул из кошмара, вертя головой, хватая ртом воздух.

Эш легонько тряс его за плечо, держа в руке чашку горячего, дымящегося чи. Нико тупо уставился на него, моргая, шевеля беззвучно губами, потом с усилием приподнялся и сел.

Огляделся.

Долина. Но вроде бы другая.

– Успокойся. – Старик сунул в руку горячую чашку. Глаза у него были какие-то странные, диковатые, как озера, над которыми только что промчалась буря.

– Уже пришли? – спросил Нико.

– Почти. Ты как?

Он только застонал в ответ. Тело ныло, за глазами пульсировала боль. Одежда рваная, вся в грязи и каких-то листьях. Эш выглядел не лучше: рубаха висела клочьями, лицо серое, колючее.

– Сколько мы... – Нико замолчал, не зная, как сформулировать вопрос.

– Дней пять, думаю. Может, больше. Ты – молодец. Держался хорошо.

Нико отхлебнул чи и даже не почувствовал вкуса – во рту как будто ночевало стадо мулов. В голове посветлело, и он огляделся уже внимательнее. Лощину, в которой они остановились, пересекал, неторопливо журча, широкий ручей. Неподалеку пощипывали травку два их мула.

Нико пробежал взглядом вверх по ручью, вдоль берегов которого теснился плотный, непроходимый камыш. Дальше, за тростником, лежала, выстелив все дно долины, серо-желтая степь. Пролетевший над ней ветер пригибал высокую траву и приносил запах горячего киша, жарящегося чеснока и звуки, напоминающие далекий смех. У самого края долины, будто охраняя вход в нее, стояло внушительное здание из красного кирпича с угловой башней. Его окружали невысокие, отливавшие золотом деревца.

Спешить не стали. Нико сидел, успокаивая пустой желудок горячим чи, лениво поглядывая по сторонам да поддерживая огонь, отгонявший степную мошкару. Эш тщательно побрился, после чего, раздевшись догола, вошел по пояс в ручей и стал умываться, время от времени ухая, как филин. Нико попытался собрать то немногое, что осталось в памяти от минувших пяти дней, но сохранившиеся яркие эпизоды плавали среди пустоты, никак не связанные друг с другом. Еще более загадочным и неуместным представлялся странный сон со спящим чужаком, которого он как-то знал.

Так и не разобравшись, что к чему, Нико решил, по примеру Эша, искупаться и почистить зубы. Отбросив бесполезные обрывки впечатлений вместе с лохмотьями, в которые превратилась одежда, он достал из дорожной сумки брусок мыла и присоединился к старику, все еще плескавшемуся в неторопливом ледяном потоке. Речушка оказалась довольно глубокой местами, и Нико провел большую часть утра, плавая от берега к берегу, нежась на спине под жарким солнцем да наблюдая за мелькающей под ногами радужной форелью. Усталое, одеревенелое тело понемногу отходило, оттаивало, расслаблялось. Царапины и ссадины, едва попав в свежую, холодную воду, мгновенно напомнили о себе жжением.

Выбравшись на берег и дрожа на ветру, Нико вытерся туникой и вдруг с удивлением обнаружил, что стоит у неприметного кустика, точь-в-точь такого, как и тот, с которого началось их чудное, то ли четырех-, то ли пятидневное путешествие по горам. И ягоды на ветках были такие же: маленькие, черные, маслянистые, с белыми крапинками. Нико указал на куст Эшу.

– Да, мы пользуемся его ягодами, когда уходим, – объяснил старик и, заметив, что юноша помрачнел, добавил: – Не волнуйся, мы пробудем здесь еще много лун.

Они уже оседлали мулов и начали подъем со дна долины, когда Нико почувствовал, что за ними наблюдают, и скользнул взглядом по камням.

– Зря стараешься, – только и сказал Эш, прежде чем пришпорить мула.

Путь к монастырю занял больше времени, чем казалось вначале. Над многочисленными каминными трубами струился дымок, ставни распахнулись, и пустые, без стекол, окна встречали новый день. По мере приближения к окружавшему монастырь леску им все чаще попадались огороды, в которых работали люди, представлявшие, судя по цвету кожи, разные народы, но одетые в одинаковые черные рясы. Обливаясь потом под жарким горным солнцем, одни перебрасывались шуточками и смеялись, другие трудились молча, в одиночку, и не позволяли себе отвлекаться.

Многие, завидев Эша, приветственно вскидывали руки со сжатыми кулаками; другие кланялись, сложив перед собой ладони и мягко улыбаясь.

– Эш! – воскликнул пожилой мужчина с улыбкой во весь щербатый рот и, подобрав грязный подол, с важным видом шагнул им навстречу. Одного примерно возраста с Эшем и схожими чертами лица, он был плотнее, а волосы, черные, с сединой, носил собранными в пучок. – Клянусь Дао, я думал, ты давно мертв и похоронен во льдах.

– Как ты, дружище? – спросил Эш.

– Теперь, когда ты снова с нами, уже лучше. Вижу, вернулся не один, да?

– Это мой ученик. – Эш ткнул пальцем через плечо. – Нико, поздоровайся со старым дураком. Его зовут Кош.

Нико вымученно улыбнулся, и Кош выкатил изумленно глаза.

– Молчун, – добродушно усмехнулся он.

– Едва ли. Просто открывает рот в самый неподходящий момент.

– Ладно, – кивнул Кош. – Не буду задерживать. Устраивайтесь. Но вечером надо встретиться. Выпьем, расскажешь о своих приключениях. – Он похлопал по крупу мула, и животное послушно продолжило путь. Нико последовал за Эшем, но обернулся и увидел, что старый рошун провожает его наставника почтительным поклоном.

– Эти деревья... – начал он, когда они свернули на усыпанную гравием дорожку. Невысокие, с золотисто-бурой корой, деревца укрывались от солнца медно-красными кронами, в которых мелькали рыжеватые, в форме звездочки цветы. Ничего похожего Нико никогда еще не видел.

– Они называются мал и. Сюда их тоже завезли с Островов. От них мы получаем печати.

– Из их семян?

– Да.

– Так их семена вырастают в печати?

Эш вздохнул.

– Семена и есть печати. Впрочем, те деревья, что ты здесь видишь... они уже не дают плодов. – Старик коснулся пальцами мертвой печати, что по-прежнему висела у него на шее. – Знаешь, что я с ней сделаю? Найду подходящее место на краю леса, положу в землю, и скоро – так скоро, что ты и не поверишь, – из нее вырастет такое же дерево. Но, как и остальные здесь, оно не даст потомства, потому что произойдет из мертвой печати.

– Значит, этот лес... все эти деревья... – Не договорив, Нико в изумлении обвел взглядом лес. Ветер вдруг стих, и деревья застыли в угрюмом молчании. – Они выросли из печатей мертвых?

– Да, все до единого.

На открытой площадке перед монастырем несколько человек практиковались в стрельбе из лука. Здесь же, совершенно не обращая внимания на летающие над их головами стрелы, бродили, пощипывая травку, с дюжину горных овец.

На глазах у Нико старейший из лучников, согбенный старик, выступил вперед. Может быть, он даже улыбался, хотя сказать наверняка было невозможно – кожа на лице обвисла так, словно могла в любой момент сползти с него. Другие притихли. Старик положил стрелу, сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Потом вдруг выпрямился, натянул тетиву, выпустил стрелу и замер в последней позиции, пока стрела, упав с неба, не воткнулась в самый центр далекой мишени.

– Ха! – одобрительно воскликнул Эш.

Протиснувшись через узкий боковой проезд, путники попали во двор, окруженный со всех четырех сторон монастырскими стенами. В центре двора, огороженные выкрашенным белой краской частоколом, стояли семь деревьев мали. Какая-то особенная тишина висела над этим уединенным местом с десятью или двенадцатью неподвижными фигурами в черном, сидевшими спиной к дереву, поджав ноги. Погруженные в медитацию, они не замечали ничего вокруг и не обратили внимания на прибывших. Исключение составил один, крепкий, бородатый алхаз в черном, без рукавов казоке. Увидев Эша и Нико, он зевнул, поднялся и направился к ним.

– Вернулся, – только и сказал алхаз, когда путники спешились.

– Бараха. – Эш тоже обошелся без приветственных слов.

Алхаз едва заметно кивнул.

– Неплохо выглядишь для человека, которого считали мертвым.

– Едва разминулся, – признался Эш, поглаживая нетерпеливо тянущего в сторону мула. – Что здесь нового?

– Ничего интересного. – Бараха пожал могучими плечами. – Мы все молились за твое благополучное возвращение. – Он положил руку на морду мулу и посмотрел ему в глаза. Животное напряглось и притихло. – Это кто?

Поняв, что речь зашла о нем, Нико оторвал глаза от медитирующего в центре двора рошуна и посмотрел на алхаза. Тело его и даже бородатое лицо покрывали многочисленные татуировки в виде коротких надписей, выполненных характерным для алхазов плавным почерком. Священные стихи, решил Нико, слышавший, что эти обитатели пустыни любят украшать себя подобным образом. Темные внимательные глаза оценивающе пробежали по нему, но не задержались.

– Мой ученик, – ответил Эш, и Нико заметил, как выражение лица алхаза на мгновение изменилось: мышцы дрогнули, зарегистрировав удивление.

Бараха снова посмотрел на него, уже внимательнее, и улыбнулся.

– Ему придется сильно постараться, чтобы быть достойным учителя.

А улыбка-то фальшивая, подумал Нико. Уж не смеется ли над ним этот здоровяк? Внутри полыхнула злость. Желание отличиться, как-то проявить себя затмило все остальное.

– Почему они стоят здесь? Отдельно? – Он указал на огороженные белым частоколом деревья в центре двора.

– Отдельно? – Бараха оглянулся.

– Мастер Эш рассказал, что вы закапываете мертвые печати на краю леса. Интересно, почему эти семь не там, а здесь.

– А сам угадать не хочешь? – спросил алхаз.

Нико потому и спросил, что уже догадался.

– Ну, я бы предположил, что эти выросли из печатей, которые еще дышат. Значит, они и семена дадут.

Бараха чуть заметно кивнул.

– Что-то я не узнаю твой акцент. Ты откуда?

– Из Бар-Хоса, – ответил Нико и с удивлением отметил, что в его голосе прозвучали нотки гордости.

– Мерсианец? Ну конечно. Как это я не подумал. Ростом не вышел, и кости торчат. – Алхаз снова улыбнулся. И снова, как показалось Нико, насмешливо.

– Мы не так уж плохи. По крайней мере, маннианцев сдерживаем уже десять лет.

– Верно. – Бараха дотронулся до шеи второго мула, и животное вздрогнуло. – Но пока ты здесь, от таких заявлений удержись. Может, твой мастер не все тебе объяснил. Народ здесь разный, из всех уголков Мидереса. Политику мы не трогаем.

– В таком случае тебе бы и самому лучше не провоцировать, – негромко сказал Эш.

Алхаз в упор посмотрел на Фарландера. Тот спокойно встретил его взгляд.

Бараха фыркнул, повернулся и, не сказав ни слова, зашагал прочь.

– Тяжелый человек, – проворчал, провожая его взглядом, Нико.

– В пустыне такими и вырастают, – объяснил Эш. – Еe необъятная пустота наделяет их большим воображением. Я бы посоветовал тебе не задираться и никого не провоцировать. Особенно вот таких. А теперь идем. У нас еще много дел до обеда.

Пока чистили мулов и получали новую одежду, время полуденной трапезы уже миновало, так что пришлось довольствоваться остатками киша и рагу. Из столовой Эш сразу отвел Нико к общей комнате, где ему предстояло жить с другими учениками, и оставил у двери – мол, дальше сам.

Оставшись один, Нико испытал неожиданно острое ощущение потерянности. Новая черная ряса показалась вдруг тяжелой и неудобной, к тому же от нее пахло сосновыми иголками. Несколько секунд он стоял, собираясь с силами, настраиваясь, как учил старик, потом решительно толкнул дверь.

Комната была большая, с каменным полом и потолком из полированных деревянных брусьев. Окна на противоположной стене выходили во двор. Вдоль другой стояли койки. Учеников было лишь двое, и оба сидели на кроватях. Один, с сосредоточенным выражением лица, зашивал дырку на рясе. На вид не больше пятнадцати. Белое белье висело на нем свободно. Второй лежал на спине и читал книгу. Примерно того же, что и Нико, возраста, с длинными, сияющими под солнцем волосами цвета соломы. Когда Нико вошел, оба, словно по команде, посмотрели на него.

Он неопределенно кивнул, поискал глазами незанятую койку и, обнаружив таковую, подошел к ней. Стоявший у ног сундучок был пуст.

– Привет. – Светловолосый отложил книгу, поднялся, прошел через комнату и протянул руку.

Прежде чем ответить рукопожатием, Нико несколько секунд смотрел на нее.

– Ты, должно быть, ученик мастера Эша, – сказал блондин и, заметив на лице Нико озадаченное выражение, пояснил: – Новости здесь разлетаются мигом. За обедом о тебе только и говорили.

– Понятно.

– Меня зовут Алеас, а того – Флорес. Он никакой не грубиян, не думай. Просто у него языка нет.

Словно в подтверждение сказанного, Флорес повернулся и широко открыл рот, демонстрируя отсутствие названного органа. Нико смущенно улыбнулся и отвернулся, пожалуй слишком поспешно.

– Нико, – представился он и принялся раскладывать нехитрые пожитки.

– Мы уже знаем. Мой мастер предупредил, чтобы я держался от тебя подальше.

– Твой мастер? – Нико поднял голову.

– Да, Бараха. Я так понимаю, что ты с ним уже познакомился.

– По-моему, твой мастер слишком быстро судит о людях.

– Он считает, что мы подеремся, ведь ты – мерсианец, а я – имперский, – объяснил Алеас, не спуская с Нико внимательных, умных глаз.

Пришлось ответить ему таким же твердым взглядом. «Имперский? То есть я стою лицом к лицу с врагом? Странно, но никакого ужасного впечатления он не производит».

– Ну, как оно?

– Извини?

– Не воротит? Ты ведь разговариваешь с мерзким маннианцем.

Нико ненадолго задумался.

– Нет, ничего такого. Сказать по правде, у меня сегодня голова раскалывается, так что какие-то выводы делать рано.

Алеас широко улыбнулся:

– Ладно, рад познакомиться.