Текст книги "Пеликаниана"

Автор книги: Кока Феникс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Феникс Кока
Пеликаниана

К О К А Ф Е Н И К С

П Е Л И К А Н И А Н А

Андрей и Наташа Пеликановы, жившие всю свою бытность в жопе на трубе, чтоб не сказать крепче, переехали вдруг в особняк. Правда и здесь они поселились только на чердаке и всего лишь на пять месяцев, но зато во всeм особняке были абсолютно одни. К тому же вокруг расстилались сады и квакали жабы, так что Андрей, глядючи на распускающиеся листочки и почeсывая свою елду, подумал: "А может быть я еe ещe раз полюблю?!" И корчащейся тут же под тяжестью холодильника, ступившей уже на первую ступеньку лесенки Наташе, закричал:

– Слышь, ма, ну чево ты? – Чево, ма? – выдохнула Наташа, присевшая под своей ношей, и оглянулась, как собака, на мужа. Андрей как раз в этот момент вдосталь начесавшись, размышлял: "Ну как я второй раз влюблюсь! Была бы женщина!" – и, разочаровавшись окончательно, пробубнил:

– Да ну тебя, ма! Наташа ойкнула, скособочилась как-то неуклюже и вылезла из-под холодильника, который повис в воздухе и не трогался.

– Вот это да! – проговорил Андрей. Наташа же, не ответив ни слова, выпрямилась и начала подниматься по лесенке в дом. И только Андрей хотел плюнуть, как холодильник, повалив лакированные перила, аккуратно, всей тяжестью впечатался в клумбу, полную анютиных глазок.

– Ма! – закричал бешено Андрей. – Смари! – Да иди ты, ма! – хлопнула дверью, даже не оглянувшись, разгорячeнная Наташа. Она была уверена, что муж хочет показать ей свой столб, вызывая тем самым на ласки.

– Идиот! – отчeтливо добавила Наташа. – Ах, так! – встрепенулся Андрей и засеменил к выходу. Добежав до калитки, он о чeм-то вспомнил, развернулся и потрусил обратно. Уже ступив на лестницу, ведущую к Наташе, он будто наткнулся на преграду и остановился.

– А, холодильник, – проговорил Андрей, затем спустился с лесенки, подошeл к клумбе, на которой рос теперь холодильник и присел, рассматривая случившееся и искренне удивляясь.

– Надо же, прямо в размер угодил, с какой каллиграфической точностью! дело в том, что Андрей был скульптор, и всe это его крепко заинтересовало. Он забыл начисто про дуру жену, которая из него весь сок вылакала, про заразу тeщу, проедавшую ему плешь регулярными домоганиями о внуках. "Когда, да когда?!" – пристала она в последний раз, да так крепко, что хоть с кожей рви.

– Да, никогда! – пришиб еe ответом Андрей, и, наблюдая поверженную, с удовольствием добавил:

– Нет у меня плодоносителя на твоих внуков, понимэ? или не понимэ, ни бэ, ни мэ?!

Бабка даже заплакала. А Наташа, случайно оказавшаяся тут же и всe слышавшая и видевшая, вступилась за мать:

– Ты что, ма? – ошарашенно пролепетала она. – Да ну вас, – обиделся Андрей и сел в угол. Тeща всхлипывала. Наташа утешала еe, а Андрей налил себе старки и хлопнул тут же, никому не предложив.

Прошла минута, старка подожгла его, ударила в голову, огоньком протекла по жилкам, и, расхрабрившись, Андрей закричал:

– Какие внуки, Роза Карловна. Я скульптор, Роза Карловна! Мне создавать надо, творить, а не внуков выпекать, ха!

Роза Карловна вскочила со стула и вылетела из кухни.

– Ты что, ма, с ума сошeл? – выбегая за мамой, срывающимся голоском скрипнула Наташа.

– П-ф-ф, – отдулся Андрей и начал клевать носом. Алкоголь валил его мгновенно. И если Андрей решал выйти из ситуации молодцом, то вливал в себя известную дозу и не расти трава...

– Холодильник! – рассуждал теперь Андрей, ощупывая гладкие бока агрегата. И в голову его влетела гениальная идея.

Она была гениальна уже тем, что Андрей решился на холодильник. Всю свою жизнь он только и знал, что швейные машины да велосипеды. Существующие конструкции не устраивали его, и он разламывал аппараты на части с тем, чтобы сочинить новые движения. И вот холодильник! Андрей вдруг почувствовал себя революционером, авангардистом, новатором. До сих пор он был уверен в том, что вся скульптурная мысль человечества после его ваяния будет направлена в велосипедно-швейномашинное русло. Что эти два источника заменят скульпторам мрамор, дерево, воск. Теперь же он давал скульптурному человечеству новый шанс. Холодильник!

– И надо же как проста и гениальна жизнь, – ликовал Андрей, двигаясь вприсядку вокруг клумбы. – Не было бы дуры жены, как бы я нашeл тебя? Нет, выбор сделан верно! – в упоении произнeс он и сел на землю.

Но идея была оригинальна ещe и сама по себе. Во-первых, потому что влетела в голову, а во вторых, он решил оставить всe как есть, просто срезать клумбу вместе с грунтом. Только холодильник поставить на попа, подключить к нему компьютер, чтоб он дверцу открывал и закрывал через рылюху, скажем. А внутри чтоб тeщина тыква. И замороженная.

Мысли засверкали у него в голове. "Что это значит? Из чего лепить тeщину тыкву? Опять же бабки!" И ослеплeнный ими, Андрей предался мечтам.

* * *

В это время Наташа, казалось всe забывшая, появилась на крыльце в коротеньком летнем платьице. – Ну что ты там, ма, у холодильника засел? Неси его в дом! – безразлично прокричала она. – Слышь, ма! Это теперь не холодильник. Ты его уронила – и всe – из него весь фреон вышел, – удачно врал Андрей. – Так что теперь это объект.

Наташа сначала испугалась, что муж еe убьeт за холодильник, и ей даже показалось, что весь этот фреон из холодильника вышел не куда-нибудь, а прямо в еe суставы, и они все похолодели, как фреонные трубки, покрылись инеем. Но услыхав слова Андрея о том, что холодильник стал объектом, Наташа ещe не веря себе, начала радоваться собственному спасению и потихонечку оттаивать.

"Конечно, он грызло собачье, – понесло Наташу, – правильно мама говорит, но а вдруг продаст что-нибудь из своего хлама. Тогда – миллионеры!" и рассуждая так Наташа уже сама начинала чувствовать и верить, что слово мужа для неe – З А К О Н. Если, например, холодильник объект, то это объект. Если фреон, то фреон – теплело у Наташи внутри и разливалось, опускаясь всe ниже и ниже.

– Ма, смари! – закричала Наташа, и начала медленно, но верно раскачивать свои бeдра.

Андрей, оторвав голову от холодильника, взглядом быка уставился на Наташу и, вдруг почувствовав приход, двинулся ей навстречу.

– Ну, ма! – восхищeнно проговорил Андрей, ухватив жену за попу, и поволок в глубину особняка. Блеснула напоследок его полированная макушка, хлопнула дверь и всe стихло. А на клумбе снежно-медным цветком мирно расцветал холодильник. Замри, mipъ!

* * *

Дня этак через два Андрей сидел в кресле перед потрескивающим камином, потягивал пиво и рассуждал: – Ну, открывается – закрывается – это элементарно. Поворачивается – тоже нечего делать. Как пар из кастрюли.

Андрей отхлебнул особенно много, щeки его раздулись, дыхание перехватило, он приготовился к огромному ледяному глотку, но проклятое пиво устремилось не в то горло. Андрея скрутило, фонтаном брызнуло из носа, и разрывающий грудь кашель заполнил каминную комнату.

Наташа, не желавшая своему мужу ничего хорошего, но одновременно ещe больше боявшаяся его смерти, выскочила из-за двери, где подсматривала не занимается ли Андрей онанизмом – "А иначе почему он меня уже два дня не трахает?!" – решала она по-своему этот вопрос. – Зацепилась на ходу за стул и чуть не растянувшись сама, подбежав к Андрею, хряпнула его со всего разбега по хребту.

Сначала Андрей подумал, что ему перебили позвоночник. Глаза полезли наружу, в голове мелькнула любимая строка, но не успела оформиться, как Андрей получил второй удар. "По лeгкому!" – сообразил он. Этот удар был верным и выбил из дыхательного горла остатки пива. Андрей сейчас же вздохнул, развернулся и со всей ловкостью воскресшего перехватил занесeнную для третьего удара руку.

– Убью! – прохрипел он страшно. И зрачки его жадно заблестели.

– Ты что, ма! – опешила Наташа и, не собираясь, кажется сопротивляться, заплакала. – Я тебя с того света вытащила, а ты... Зверь какой-то!

До Андрея вдруг тоже дошло, что если б не жена – двигаться ему сейчас тeмным тоннелем клинической смерти к мерцающему вдали огоньку. Горячая Наташина слезинка скатилась по щеке, оставив за собою бледный след, и плюхнулась Андрею на плешь. Ему показалось, что эта капля прожгла кожу и, не находя сопротивления, покатилась по центральному нерву вниз, легко и быстро – до той самой точки... Контакт? Есть контакт! Андрей подхватил Наташу за талию, и они закружились по направлению к опочивальне...

* * *

Ночью Андрею не спалось от принятого накануне на грудь, и он решил спуститься поссать. – Всe равно не сплю, – подумал Андрей. Он встал, отворил тяжeлую дверцу и выскользнул бесшумным ветерком на лестницу. Было темно. Но Андрей уже привык к темноте и начал различать ступени. Шаг. Ещe. Рука приятно скользнула по перилам. Вот он уже на пол-пути к сортиру, и тут-то навстречу ему поднимается тeща. Но идeт мимо, как будто и не видит его. Андрей, дурея от темноты и страха, только и смог выдавить:

– Роза Карловна, вы?! – Я, милок, я! Иди, куда шeл. Андрей сначала опешил. "Очень странно! Никогда так со мной не разговаривала! И куда тут идти?! Только хотели отдохнуть. Всего-то пять месяцев!"

Андрей в отчаяньи пробубнил: – Откуда вы здесь?! – Иди, тебе говорят и ссы, – спокойно произнесла тeща и пошла вверх по лестнице, не обращая на Андрея никакого внимания, будто с ним были покончены всякие счeты.

Это-то и взбесило Андрея больше всего. "Ах ты так! Ноль внимания. Но зато у меня к тебе дельце!" – Роза Карловна, подождите. Я не хочу ссать. С этими словами Андрей подошeл к развернувшейся было тeще и неожиданно ударил еe в живот. – Ну как, сука?! Роза Карловна ойкнула и стала оседать. Андрей подхватил еe подмышки и потащил тело вниз. – Ничего, Роза Карловна, – шептал Андрей. – Ещe немножко помучаемся, а там, глядишь и легче будет.

* * *

– Ма, смари чево у меня есть, – прыгал перед музицирующей Наташей Андрей. – Что это, ма?! – радуясь хорошему настроению мужа, заинтересовалась Наташа. – Телеграмма! – ещe пуще припуская перед женой, ликовал Андрей. Свеженькая! – Ну дай, ма! – Наташа начинала дуться. – Или сам прочитай! А ты спляши! – Я лучше тебе сыграю, а ты спляши. – Нет, ты тоже пляши, ма, – безапелляционно проговорил Андрей. И Наташа, приметив сейчас же эту нотку, завилась лисичкою вокруг переступающей с ноги на ногу мужниной туши.

– Вот, – значительно сказал Андрей, и засиял. – Мама едет!

"Ну, придурок!" – глубоко произнесла Наташа, а на поверхности скривила губы, зубы выдвинула вперeд и пропела:

– Хорошо!.. А когда, ма? – Сегодня! В 21.00 поезд, вагон 7, место 3. У самого туалета, – почему-то подметила Наташа. – Зато нижнее, – Андрей как-то странно посмотрел на Наташу в упор и посеменил, размахивая телеграммой, к выходу.

* * *

Когда Андрей увидел весь мамин багаж, у него опустилась матка. "И это мне всe таскать?!" – Ма, ты что на месяц приехала? – недовольно пробубнил он. – Да, Бог с тобой, сына. На недельку. У меня ж времени нет. А что если б и на месяц? Мешает мать, да?! – подмигивала мама.

– Да, почему мешает! Спросить нельзя, – насупился Андрей. – Живи! Я просто хотел узнать, что в ящиках.

– Как что?! – воскликнула мама. – Да книги же твои. Ты же сам просил меня в последнем письме. Не помнишь? Писать надо чаще, а то мама где-то там для вас в конверте лежит и пылится. Ничего! – начала распределять она роли. – Ты, давай, потихонечку наверх носи, а я здесь постерегу, чтоб не утянули.

"Какие книги?" – размышлял Андрей. – "У неe и книг-то моих не осталось. Или я забыл? Ну, ладно, потом посмотрю..." – обливаясь потом пeр и пeр он ящик за ящиком наверх.

Наташа бестолково бегала между картонок, и сдвигала их, раздвигала, не зная куда себя девать. Она схватила попавшуюся ей под руку скрипку, услышала, что по лестнице поднимаются, ломанулась туда, но зацепилась за торчащую из ящика ручку зонтика, потеряла равновесие и шлeпнулась. Наконец, с огромным ящиком на голове, который чуть было не утащил его с последнего пролeта вниз, появился Андрей. Метнув молнию в ползущую раком Наташу, он грохнул картонку со всего размаха об пол. Посыпалась посуда в хозяйском серванте, и из этого звона возникла на пороге мама. Андрей же доплeлся, шатаясь, до софы, и повалился всей своей медвежьей тушей навзничь, высунув язык, и показывая маме и жене, что помирает от физических перегрузок.

Мама поддержала паузу, якобы, оглядывая интерьер, и в то же время не удостаивая взглядом уже оторвавшуюся от пола Наташу, и сказала:

– Андрей, я дарю тебе этот прекрасный кувшин. Это памятный кувшин, Наташенька. Андрей вам не рассказывал?

– Ма! – отдувался Андрей. – Ну, не буду, не буду, – засмеялась, успокаивая поднимающегося с софы сына, мама. Наташа в другое время уже лопнула бы от любопытства. Что это за память в этом кувшине? "Рожала она его туда?!" – подумалось ей скоро. Но рассуждать было не ко времени. У Наташи тряслись поджилки. Она хотела броситься свекровке в ноги, расцеловать ей башмаки, что угодно, лишь бы не стоять вот так на виду у всего света с глупым выражением лица и расшибленными коленками.

Между тем настала и еe очередь. Мама повернула к ней сияющее круглое лицо и торжественно проговорила, переходя на "ты":

– А тебе, Наташенька, я дарю эти замечательные книги. Теперь вся кухня мира в твоих руках. Это кулинарная библиотечка, которую Андрей собрал собственными руками, да и забыл про неe. А сына?! – засмеялась мама.

Андрей тоже заулыбался. В комнату влетело солнце.

– Спасибо, мама, – залепетала счастливая Наташа, – а то здесь такая проблема с пищей. Вы знаете, как Андрей к еде чуток. Чего-нибудь нет под рукой, кинзы там или имбиря, попробует и есть не станет. Сидит, всe заплeвывает вокруг себя. А я кулинарии не училась. Не знаю даже чем заменить. Вот играть умею, так Андрею это не нужно... – растерянно завершила Наташа.

Назревало. И мама быстро спасла положение: – Так ещe не поздно и кулинарии научиться, милая вы моя Наташенька, для кого ж я пять ящиков рецептов приволокла? У вас вся жизнь впереди. Учитесь. Я вон уже почти старуха, а всe учусь чему-нибудь и учусь.

Мама и сама не знала чему она учится, сейчас, скажем. Живeт одна, считает машины, сидя у окна, потом перемножает их на прохожих, а суммы каждый вечер против календарной даты записывает.

"Но ведь чему-нибудь это да учит же! – думала она, глядя на засыпающих вместе с ней фарфоровых клоунов на шифоньере.

– Ма, запистонь-ка нам чего-нибудь азиатского, – с удвоенной энергией затараторил Андрей. – Ван-танчика там или То-фу. А мы пока поболтаем.

Наташа, улыбаясь и светясь, с книжкою в руках застучала кастрюлями, задвигала сковородами, роняя ножи, вилки... А Андрей с мамой взгромоздились на диванчик, и чуть ли не болтая от удовольствия ножками, принялись судачить.

– Ты чего этот кувшин привезла? – начал недружелюбно Андрей.

– А помнишь же, – улыбалась мама, – как ты за бананами туда полез в детстве, да и застрял с головой!

– Ну и что, – не хотел понимать Андрей. – Так дед Коля Ежов тогда обмазал подсолнечным маслом края, перевернул тебя вниз головой, – смеялась уже не сдерживаясь мама, – да и выдернул как репку. Не помнишь?

– Помню, – улыбнулся, наконец, Андрей. – Ну, вот, – удовлетворeнно проговорила мама. – А я тебе для памяти туда 5 кило бананов засунула. – Ну, да! – оживился Андрей. – Нет! Да?! – Да-да-да. – подтвердила мама. – А где ты их взяла? – Украла, никому не говори, – скороговоркою протараторила мама. – Да, ну, – якобы не поверил Андрей. – Только Наташке не показывай. Кушай сам, на здоровье. Хорошо? – Конечно! – чистосердечно вырвалось у Андрея, и он полез чмокнуть мамочку. – За стол! – покатилось по всему дому. – Ох! – тут же начал подниматься Андрей. – Опять...

* * *

Отобедавши, Андрей, не сказав никому ни слова, выскочил из-за стола и побежал к себе. "В сортир!" – засияла изнутри Наташа, оставаясь снаружи удивительно спокойной. Как будто Андрей каждый день так убегал из-за стола. Она специально, мужу на зло, зная его капризный желудок, надавила соку из красного перца и обильно полила им пищу. И хотя вкус был сейчас у всех на губах, клялась, божилась, что и рядом тут никакого перца не лежало.

– Где он, где? – спрашивала Наташа, ворочая ложкой в миске.

"Не пойман, не вор!" – радовалась она своей мудрости. И вот теперь была вознаграждена. "Давай, давай!" – подгоняла мужа про себя Наташа, а перед свекровью растерянно поднимала плечи.

Андрей же мчался совсем и не в сортир. Дело в том, что уже с середины обеда у него перед глазами маячил банановый кувшин. Он, как тогда в детстве, также захотел засунуть свою маленькую голову вовнутрь и поедать, поедать эти бананы прямо с кожурой, с хвостиками, целиком. Помнится, ведь и плакал, когда его дед Коля Ежов из кувшина извлекал, не от того, что больно, а обидно, что, находясь в кувшине, он так и не съел ни одного бананчика. Ни одного!

Андрей рванул дверь, и коленки его дрогнули. БАНАНЫ! Он опустился на пол, обхватил кувшин руками и заревел.

Впрочем, истерия скоро прошла. Он был ещe крепкий мужик. "На край света за таким пойду!" – думала совсем недавно, выходя за него, Наташа.

* * *

Андрей сидел в подвале, уминал банан и щeлкал кинопроектором. На стене возникали родные его сердцу монстры, созданные кровью, потом и гением. Вот и знаменитая мясорубка с раскачивающимися головками детских пупсиков. Каждая головка сидит на шесте и колышется. Ждeт своей участи. Но чего там ждать! Один конец.

– Нет, всe-таки это всe не то. Хорошо, конечно, оживляюще. Но не одушевляюще. Нет той точки отсчeта, что найдена теперь. Голова – она всему голова. И ценность именно в том, что голова настоящая. Пусть я и повторяюсь, – дразнил себя Андрей, – но уже на качественно новой ступени. Ведь здесь почти живое, во плоти...

И тут вдруг до Андрея дошло, что объект свой он при жизни не сумеет выставить. И не то что выставить, показать никому нельзя! Гений гением, да всe ж это тeщина голова!

– Почему я не Пракситель? – застонал отчаянно Андрей. – Вылепил бы сейчас себе голую Наташу, влюбился бы в неe и по хер веники. А так... Поди, им, твердолобым, докажи, что с сущностью Розы Карловны ничего не произошло. Поймут они! Дура же жена и сдаст первая. Маме разве? – осенило его. Мама поймeт!

* * *

– Ма! – Андрей подошeл и ткнулся своей твeрдой лысиной в отвисшие мамины титьки. – Ну, что ты, киса?! – умилилась мама, а сама подумала: "Стареет сын! Волос совсем нет, растолстел, обмяк. А был-то бычком!"

– Работу тебе хочу, ма, показать. Последнюю. – Ну, а... – Никому ещe не показывал. – А Наташе? – замирая сердцем от сногсшибательной перспективы, выведывала мама. – Ей и подавно. Может быть и вообще никому не покажу. Только тебе! – Андрей поднял голову. У мамы на глазах выступили слeзы. Пошли! – решительно проговорил Андрей и взял маму за руку. Они спустились в подвал. Андрей не торопясь, зажeг по углам свечи, и понемногу начало проясняться перед глазами. В середине комнаты стояла тумба, накрытая белой накрахмаленной скатертью. Хозяйский мамин глаз сразу же приметил, что скатерть захрустит при сдeргивании. И что-то недоброе напомнил ей этот звук.

"Что ж это?" – подумала мама и тут же узнала его.

У них в деревне так обряжали покойников в последнюю дорожку. Встряхнут простынь, накроют тело до подбородка, поднимут и понесли.

Андрей подошeл к покрывалу и, действительно с хрустом, сорвал его.

– Вот! – кукарекнул он торжественно. Перед мамой на настоящей, обложенной кирпичами клумбе, разместился вместительный холодильник. Мама, конечно, ничего не поняв, вопросительно посмотрела в сторону сына, а он в это время сосредоточенно щeлкнул выключателем и дверца сама собой распахнулась.

– Матерь Божия! – прикрыла ладошкой рот мама. Дверца захлопнулась, холодильник перевернулся вместе с клумбой, как акробат, и опять открыл дверь. Голова Розы Карловны, однако, не перевернулась, а как будто и не тронулась с места, несмотря на внешнюю эквилибристику объекта. Холодильник перевернулся ещe раз, предварительно захлопнув дверцу и снова открылся. Голова висела неподвижно в центре освещeнного ледяного квадрата и даже не моргала.

И только захлопнулась дверца, как мама не выдержала и засмеялась. Сначала рывками, потом плавнее и, ещe сдерживая себя, но уже вовсю заливаясь, хрипела:

– И что, как ты еe? – Что, – засмеялся тоже Андрей. – Ну, как что? Розу Карловну! Ой, описаюсь. – Хо-хо-хо! – догонял маму Андрей. – Хо-хо-хо!

– Хы-хы-хы! – свистела и визжала мама. – Хы-хы-хы! Из чего ты еe сделал-то киса?! – Ах, – трясся Андрей. – Это! А что похожа? – Ох, похожа, как похожа, – кряхтела родительница. – Ну, то-то, – стукнул Андрей по столу кулаком и, мгновенно сделавшись серьeзным, сказал: – А она ведь настоящая, ма! Маму сдуло со стула. И она сразу, умудрeнная опытом своих лет, всe осознала: – Да тебя ж пасодют! – завизжав, побежала она к сыну. Андрей, закатив глаза кверху и воздев руки, цитировал: – Искусству требуются жертвы и жертвоприносители, ма. – И опустив глаза, добавил от себя: Впрочем, через эту голову гнить на рудниках я не хочу. Потому больше никто еe и не увидит до моей кончины. Но потом...

"А ведь есть сила!" – восхищeнно подумала мама и положила свою голову Андрею на грудь.

– Бедный ты мой, сына, несчастный, – пыталась она разнюниться. Но ей почему-то всe это адски понравилось. И вместо того, чтобы причитать, она деловито спросила:

– А тело? – Мурашам скормил, – мрачно соврал Андрей. Тут такие рыжие, кусючие, с палец толщиной. Он и сам не знал, куда подевалось тело Розы Карловны. Когда в его руках оказалась еe голова, остальная Роза Карловна неожиданно испарилась. Так что Андрей даже сначала боялся, что его арестуют, потому как, может быть, ноги сами ушли или что-нибудь ещe в этом роде. А потом дня два минуло, и он, уже осознав своe безопасное положение, пришeл к выводу, что и не было у Розы Карловны ничего, кроме этой секир-башки. И что правильно он еe раскусил.

– А, Карловна, – щурился Андрей, заглядывая в открытые тeщины глаза. Попалась! То-то!

"Умно!" – восхищалась мама. – "Ничего не скажешь! Пеликановская кровь!"

Когда-то у мамы был дедушка. С него-то фамилия и началась. Потому что под конец его так раздуло в зобу, что никто иначе как Пеликаном и не называл. А вместе с ним и их всех туда же – Пеликановыми. Дедушка был что называется, бабкой-повитухой, и вся окрестность к нему лечиться бегала. Была ещe, правда, Мавра-толстая, но еe кондратий хватил, а дедушка тут как тут: взял и пустил ей кровушку. Чeрная была кровь, мама помнит, да и вытекла вся без остановки. Мавра осунулась, как сдулась и ку-ку.

Но не только с ней дедушка чудил. Он вообще множество трав и тварей всяких знал. Бывало, роды у девки примет, всe чин по чину, рану промоет, а потом незаметно чего-нибудь ей такое внутрь впустит... Глядь, три дня – и сгнила.

Но вообще-то он был хороший. Пусть он кого и изведeт, да зато кого-то и вылечит. И люди шли. Охотно.

"В природе всe должно быть поровну, – приговаривал старик, осматривая страдающего и наглаживая свой знаменитый зоб. – жизнь, смерть. Так Иегова написал Моисею. Может помрeшь, а может и жить будешь!"

И больной размякал, терял свою волю и отдавался дедушке в волосатые лапы. М-д-а-а...

А Пеликановская кровь тем временем покрывала объект хрустящей простынью и одну за другой гасила свечи.

– Пойдeм, ма, поужинаем. Жена уж, верно, изготовилась, ждeт! – устало усмехнулся Андрей.

* * *

За ужином мама была подчeркнуто внимательна к Наташе. Даже принимала еe сторону, чем очень удивляла невестку. Андрей же был, напротив, донельзя обычен. В середине ужина, доедая борщ, он перевернул на скатерть остатки, ругнулся еле слышно и проблеял:

– Ма, я пролил. Наташа, отбежав в это время к плите, чтобы перевернуть мясо, ответила чистосердечно: – Ну, что ты, ма, вытри сам. – Да ну тебя, ма, – обиделся Андрей и открыл "Крокодил". "Вот это выдержка! – думала наблюдая за сыном мама. – "А ведь, пожалуй, залети в голову его светлую: маму на объект порешить – не остановится. Не остановишься, киса?!" – спросила она его вдруг всем сердцем.

И в этот момент Андрей заржал. – Смари, ма, смари! – не обращаясь ни к кому, закричал он, захлeбываясь от восторга. Мама и Наташа обе уставились на него. – Анекдот, – пояснил Андрей и начал читать: – "Сидит лягушка на берегу болота. Кайфует. Тут eжик ползeт. Видит – лягушка сидит. Он и спрашивает еe:

– Ты чего такая страшная и зелeная? А лягушка отвечает: – Да это я больная сейчас. А вообще я белая и пу-ши-с-с-та-я! – захлeбывался Андрей. – Кха-кха. Ох, кхоп! Ну!

– Не остановишься, – прошептала мама. – Во-во, ма, пушистая! – услышал по-своему Андрей. – Ну, ладно, сына, мне пора! – решительно поднялась мама. – Да посидим ещe, ма! – автоматически подхватил Андрей. – Чего ты, уже спать? – Да нет, я не спать. Я вообще собралась. На поезд я успеваю. Спасибо за хлеб, за соль. У Наташи из рук полетела сковородка. – Ты что, ма, – обрезал, очнувшись Андрей. – Ты ж говорила на неделю, а ещe и дня не прошло. Тебе что анекдот не понравился? Так вот он, – Андрей погрузил свою лапу в "Крокодил" и прихлопнул его сверху.

– Да, нет, кис. Я забыла совсем тебе сказать! У Петяевны же день рождения. А она так больна, что до следующего уж не дотянет. И так просила приехать, так плакала. Шутка ли: 100 лет и никого рядом. Зачем тогда жить столько? Нет, сына, я должна. Пойми правильно.

– Ну, я не знаю, – сказал наконец Андрей, повернулся к столу боком и налил себе стакан Пшеничной.

– На посошок, – проговорил он в никуда, влил в себя жидкость и разочарованно пошeл наверх, махая обеими руками, будто птица лапами, когда она скользит по течениям.

Мама, упоeнная своим враньeм и перспективой вернуться целой и невредимой к своим баранам, расцеловала истерически Наташу, подбирающую с пола куски мяса, накинула на голову платочек и, как метеор, выскочила из этой ужасной западни. На улице, ещe не веря в своe спасение, дрожа от ужаса и захлeбываясь от счастья, она затянула "Шумел камыш", тормознула грузовуху, взобралась на высоко седалище, хлопнула дверцей и сгинула из поля нашего зрения.

* * *

По исчезновении мамы Наташа решила серьeзно заняться скрипичной карьерой. – Ну всe, на этого идиота больше надежды нет. Займусь я сама своим будущим, – подытожила она и сейчас же схватилась за скрипку.

Особняк наполнился звуками. Это новшество даже развлекло Андрея. Он выразил желание тоже присутствовать "при рождении музыки" и получил "добро".

Наташа начала с Баха. Отпилив 1-ый Брандербургский концерт она опустила скрипку и вздохнула. Надвигался второй. Но пока – святое время перерыва. Если музыканта тронуть во время этого святого времени, то он просто бросится и перекусит Вам аорту. И Андрей это знал. Он, внимательно наблюдая за Наташей, подождал, пока она попила водички из-под крана, отeрлась освежающей салфеткой с запахом, изображающим понимание специалистами фабрики "Северное сияние" аромата сибирских лесов, что ещe? Ах, да, вышла на пару минут и вернулась, подошла к пюпитру, вздохнула и начала 2-ой Брандербургский концерт.

Всe это время Андрей молчал. Но когда раздались первые такты, он с кряхтеньем поднялся, отряхнул брюки, топнул тапками и проговорил:

– Ну, что ты, ма, скрипишь на своей дурынде? Наташа по инерции провезла смычком ещe пару нот и замерла. А Андрей громко открыл дверь и вышел. Что-о-о?! – закричала Наташа, но Андрей уже подскользнулся на подложенной им же для дуры-жены банановой шкурке и летел вниз. Ему казалось, что он, ударяясь о ступеньки, отпрыгивает от них с новой силой и не будет конца его путешествию.

Боль он ощутил только, когда лeжа и постанывая, увидел Наташу, появившуюся наверху. Но она не бросилась к нему, а как-то по-детски улыбаясь, подняла скрипку и так, стоя в вышине и глядя на барахтавшегося мужа, доиграла 2-ой Брандербургский концерт.

Не соображая, что делать дальше, Наташа выбежала из дому. По дороге только что проехал самосвал и вместо воздуха вообще кругом была одна пыль. Она сразу забилась Наташе во все возможные отверстия, но девичий организм стойко боролся со стихией. Наташа, загибаясь до земли и чувствуя, что еe живот прилипает к позвоночнику, кашляла, чихала, истекала слезами, и просто не хотела жить.

Однако, время шло, и, когда пыль рассеялась, то перед ней появилась пара старушек, сидящих на поваленной колоде и гоняющих по воздуху берeзовыми вениками комаров.

– Чево ж ты, сягодни, ета такая?! – Так чево, саседи жа, неприятна! – А кагда, сказывал, приедуть? – Сказывал, на днях. – И что, бундозером? Бундозером, – со смаком подтвердила одетая в плюшевый зипун, – сказал, что приедет и сваротит это свиное рыло.

– Так там жа живуть! – Ну что ж, что живуть?! Они ж па-чeрнаму. В это время Наташа, идя мимо, оказалась совсем близко, и бабки, хищно уставившись на неe, заткнулись. Но одна, конечно, та, что в зипуне, не выдержала и зашипела:

– Смотри, расфуфырилась! Им хоть кол на голове теши, всe равно свои жопы мужикам выставлять будут! Вот ужо завтра их бундозером па етай жопе! злорадствовала бабка.

Наташа, конечно, сначала вспыхнула от такого беспролазного хамства, и хотела было выпотрошить этих обезьян с шелухой. Но, вспомнив любимую поговорку своей мамы, которую Роза Карловна обычно употребляла в отношении еe Андрея, она стоически прошла мимо, только крепче закручивая бeдрами. Кровь ещe стучала в висках вместе с этою сакральной фразой.

– Не тронь говно, – повторила Наташа последний раз и вслед за этим в еe голове отчeтливо произнеслось:

"Вот ужо завтра бундозером па етай жопе!" И тут же она неприятно вспом

нила весь предыдущий разговор этих обезьян. "Да что ж это выходит?!" – переполошилась Наташа. – "Не может быть! Но почему тогда все уехали, и мы одни? Даже эта сука смоталась! Неспроста..."

Наташа развернулась и, не теряя девической стати, заспешила домой.

* * *

Андрей начал подозревать домашние лестницы. Не нравились они ему. Уж слишком много здесь на лестницах случилось. Холодильник тогда упал. Правда, это и плюс тоже. Ну, теща, ясно. Собаке – собачья смерть! А вот последнее происшествие уже не хорошо. Последнее же происшествие заключалось в том, что Андрей поднимаясь по лестнице и на секунду остановившись, вдруг потерял себя. И во-вторых, совершенно. Мир стоит, с места не трогается, каждая тварь цветeт и пахнет, а его нет. То есть абсолютно, даже остатков. Только подсознание, что, вот, должен быть такой Пеликанов Андрей, прямо здесь и сейчас, а оказывается дырка. Он даже покрылся какою-то липкой жидкостью, типа клея. Причeм, это чувствует, а самого нет как нет. "Андрей!" – позвал он себя, и тотчас появился. Стоит на лесенке, дышит. Живой.

– Андрей, – бесился Андрей, сидя в подвале. – Ну что Андрей! Андрей и Андрей. Держи бодрей! Ведь ничего. Совсем ничего. Имя одно, абстракт. Не от имени же я завишу! Я – это я! А Андрей? Ну, повторю я сто раз Андрей, и превратится оно в ничто! С таким же успехом я могу быть и Наташей. Почему нет? – улыбнулся Андрей. – Или Розой Карловной. Нет, Розой Карловной лучше не надо! – даже засмеялся он от удовольствия. – Но, в сущности всe равно чепуха. Представим, что у меня вообще нет имени, и не было никогда. Ведь это запросто! Вот я иду, абсолютно необозначенный, никаких Андреев, вне всякой истории, просто прохожу по лестнице. И кто идeт, зачем идeт, куда? Ха, – рассмеялся Андрей. – Ха! Взяли! Надо будет сказать Наташе, что у меня нет имени, и тогда... О-о-о, – он вдруг ощутил жуткой силы боль, промчавшуюся поперeк желудка и сверкнувшую искоркой. Ещe одна, ещe, появлялись перед глазами и кружились, радостно блестя, серебрянные точки. А живот сгорал. Андрей огляделся. На полу вокруг него валялась банановая кожура. Он поразился еe обилию и пересчитал.