Текст книги "Дракон из Трокадеро"

Автор книги: Клод Изнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Я был уверен, что повстречаю вас, но не думал, что так быстро. Вы меня удивили. Что связывало вас с этим Форестером? Ах да, первым охотничьим трофеем, надо полагать, был этот пронзенный стрелой азиат. Он что, состоит в родстве с вашим партнером Кэндзи Мори?

Виктор высвободил руку из клещей Огюстена Вальми, последнего человека, которого он сейчас хотел перед собой видеть. Главный комиссар, первостатейный денди, был в летнем костюме – элегантный редингот, рубашка Шарве и лакированные туфли от Хеллстерна с замшевыми союзками.

«Раз он позволяет себе такие наряды, значит, его денежное содержание вполне соответствует продвижению по службе, единственное, чего ему не хватает, – это цилиндра от Жело», – подумал Виктор и с невинным видом ответил:

– Я здесь по чистой случайности, пришел узнать об их ценах – одному моему дальнему родственнику из Англии пришла в голову блажь посетить Выставку.

– Случай – причина многих вещей, на вашем фоне блекнет даже сам Макиавелли. Вы появляетесь в тот самый момент, когда в ванной находят одного из ваших бывших соотечественников, которого избрал своей мишенью стрелок из лука. И если вы хотите убедить меня, что ваш шурин не установил связи между двумя убийствами – этим и тем, что было совершено у театра Гренель, – значит, вы лжете не хуже заправского продавца собак.

Читая Виктору эти наставления, Огюстен Вальми мягко подталкивал его к выходу – двойной двери, чем-то напоминавшей тюремные ворота. В данном случае тюрьмой была улица, где Виктору предстояло вновь вернуться в реальную жизнь. Тем хуже, этого Эмабля Курсона он найдет позже. Главный комиссар проводил его до аллеи, которая вела к набережной.

– Убийство? – удивился Виктор.

– Расслабьтесь, Легри, неужели вы принимаете меня за мальчика из церковного хора?

– И что дало ваше расследование?

– Говорить об этом пока рано. В самое ближайшее время я намереваюсь разослать приметы одного беглого постояльца.

– Какого постояльца?

– Он жил в номере над комнатой покойного, а вчера ударился в бега.

– Как его зовут?

– Мэтью Уолтер, американец. Не стройте иллюзий, Легри, на этот раз ваша просвещенная помощь мне не понадобится. Я почти уверен, что виновный у меня в руках. Могу дать вам совет – смотрите под ноги, даже если ваши рассуждения всегда разумны и уместны.

– Это что-то вроде приглашения к сотрудничеству?

– В этой истории множество противоречий, – взорвался Огюстен Вальми, пропуская мимо ушей намек на возможную координацию действий. – Она будто сошла со страниц очередного романа господина Жозефа Пиньо. Я допросил с пристрастием постояльцев и персонал, но положительного результата так и не добился. Как смерть тридцатилетнего азиата может быть связана с убийством британского денди, возомнившего себя на старости лет героем-любовником? Тем более что этот Форестер умер не сразу, его истязали, превратив лицо в кровавое месиво. Такое ощущение, что он выдержал допрос по всем правилам. Не говоря уже о воришке, который умыкнул две пары брюк – у какого-то торговца из Бристоля и у нашего англичанина, ныне превратившегося в хладный труп.

– Согласен, это уже наглость.

– Все эти фрагменты головоломки плохо складываются в общую картину, что не может мне нравиться. Всколыхнуть общественное мнение проще простого, тем более сегодня, когда мы наблюдаем наплыв журналистов, вьющихся вокруг этого никчемного человечишки, чтобы увеличить продажи своих газетенок. Вполне возможно, что я попрошу вас о каких-то услугах, господин Легри, но на вашем месте я не стал бы усиленно топтать мои клумбы.

Взгляд Вальми остановился на каком-то типе с выдающимся брюшком, который двигался прямо на них, уткнувшись носом в газету.

– Здравствуйте, господин Жанг, все выискиваете безделушки на экспорт?

Арчибальд Янг опустил газету.

– Янг, господин комиссар. Приветствую вас. А вы? Все выслеживаете хищника? Надеюсь, фланировать по улицам мне пока не запрещено?

– Ну разумеется, господин Жанг, разумеется. При том, однако, условии, что я в любую минуту смогу вас найти.

Арчибальд Янг скривился и повернулся к ним спиной.

– Кто это? – спросил Виктор.

– Один шотландец, торговец, постоялец «Отеля Трокадеро».

– Темная личность?

– Ни одного человека нельзя считать невиновным по определению.

Виктор приподнял шляпу и откланялся. Озабоченный Огюстен Вальми проводил его взглядом. «Беглый американец, воришка, таскающий чужие штаны, неуловимый лакей и этот детектив-любитель Легри, вечно путающийся под ногами, – многообещающая компания. Они мне вздохнуть не дают».

Тут он увидел на обшлаге рукава крохотное пятнышко.

«Нужно надеть другой пиджак».

Влажные от пота волосы прилипли к черепу, ладони тоже взмокли. Комиссар вздрогнул от отвращения, вытащил из кармана носовой платок и стал остервенело тереть им руки.

Фредерик Даглан, он же Уильям Финч, принял свое решение: из «Отеля Трокадеро» он никуда уезжать не станет. Бегство было бы сущей глупостью и превратило бы его в идеального подозреваемого.

О Боже, Ты меня любовью ранил,

И эта рана все еще дрожит…[53]53
  Поль Верлен, из книги «Мудрость», перевод Валерия Брюсова.


[Закрыть] —

прошептал он.

Витая в облаках поэзии Верлена, он толкнул какого-то господина, замешкавшегося в тамбуре двойной двери в третий из «Отелей Трокадеро». Котелок незнакомца покатился по земле. Фредерик Даглан поднял его, вернул владельцу и рассыпался в извинениях. Тот, упитанный субъект с круглым животом и внешностью коммивояжера, улыбнулся и представился:

– Арчибальд Янг, экспортно-импортные операции.

– Уильям Финч, из Бристоля.

Пока они обменивались банальными замечаниями о погоде, нормированной подаче воды и однообразного питания, Фредерик Даглан взирал наметанных глазом на физиономию собеседника. В наружности этого благодушного толстяка была одна интригующая деталь: его рыжеватые бакенбарды, в тон того же оттенка бороде и усам, выглядели столь безупречными, что казались накладными. Но самой сомнительной деталью были волосы. На голове этого субъекта, казалось, красовался парик. Фредерик задумчиво посмотрел, как тот сел в лифт. Кто он – один из детективов отеля? Шпик из префектуры полиции? Надо будет проверить. Даглан подозвал коридорного.

– Друг мой, скажите, в каком номере живет господин, который только что поднялся наверх?

Гедеон посмотрел на него невыразительным, тусклым взглядом.

– Нужно спросить у дежурного администратора, – ответил он.

Фредерик Даглан сунул ему купюру.

– Ну же, мальчик мой, мы с господином Янгом знакомы, я просто хочу предложить ему выпить со мной по рюмочке.

– Третий этаж, двадцатый номер, – тихо молвил Гедеон и бросился к какой-то даме, увешанной шляпными коробками.

Арчибальд остановился у двери своего номера и вставил в замочную скважину ключ.

«А вот и прославленный Уильям Финч, один из тех, кого этот кретин комиссар записал в подозреваемые. Прямо мелодрама какая-то, не иначе!»

Арчибальд хихикнул при мысли о скандале, вызванном кражей штанов у господина Уильяма Финча и обнаружением трупа с торчавшей из груди стрелой.

– Харизмы этому Финчу не занимать, такой и без облатки причастится. Никогда не полагайся на внешность, старина, – сказал он своему отражению в зеркале. – Может, сей джентльмен – вор? Как бы там ни было, если мне кто-то и причинит хлопоты, то уж явно не он. Вечером придвину к двери кресло. А теперь мне срочно нужен воздух!

Он избавился от накладных усов, бакенбардов и бороды, а также снял с себя всю одежду, предварительно вытащив из кармана единственный предмет, связывавший его с прошлым – «обезьяний кулак»[54]54
  Обезьяний кулак – веревочный узел. Свое название получил из-за схожести со сжатым кулаком. Применялся в качестве стопорящего узла в парусном флоте.


[Закрыть], служивший ему талисманом.

Глава восьмая
В тот же день, после полудня

У подножия холма Шайо Виктор решил передохнуть в парке, изрезанном извилистыми тропками, засаженном густым самшитом и приземистой гортензией. Он с наслаждением вдохнул прохладу фонтана, устроенного посреди миниатюрного озера на краю японской экспозиции, и украдкой взглянул на дюжину гейш, бесстрастные лица которых не говорили ни слова о том, насколько смешными им казались толпившиеся вокруг ротозеи. Легри улыбнулся им и направился по набережной Дебийи к мосту Альма, за которым начинался Старый Париж. Он пребывал в прекрасном расположении духа – Эдокси Аллар определенно оставила в театре «Эдем» свой адрес.

Сразу за крепостными стенами ворот Сен-Мишель он столкнулся с часовым в казакине из буйволовой кожи и с копьем на плече. «Надеюсь, этот аксессуар у него из картона», – подумал Виктор, бросив взгляд на вооруженных до зубов солдат, стоявших на посту. Во все стороны расходились напоминавшие сороконожек очереди, состоявшие из зонтов, котелков, канотье и украшенных цветами дамских шляпок, без всякого перехода попадавших из Средневековья в эпоху правления Людовика XIV. И повсюду сновали карманники, твердо решившие пополнить свои закрома. Чтобы совершить путешествие через века, на Выставку съехались гости из туманного Альбиона, с бельгийских дюн, из аргентинских пампасов и со всех городов, разбросанных по поверхности планеты.

Выйдя на площадь Пре-о-Клер, Виктор тут же оказался в окружении дам в средневековых головных уборах, пажей, благородных господ в камзолах и оборванцев, фланировавших между домами с островерхими крышами и высокой башней Лувра. Он застыл в нерешительности. Как выкурить Эмабля Курсона из его логова в этом беспорядочном лабиринте, населенном персонажами, которые будто сошли толпой со страниц школьного учебника? Коридорный говорил, что тот работает в какой-то забегаловке. Горшок… Горшок с чем? Надо во что бы то ни стало найти этот чертов горшок!

Легри не стал сворачивать на улицу Рампар, а вместо этого направил стопы по Вьей-Эколь. Строители, возводившие этот город, который выходил за рамки времени, хронологией не заморачивались: справа высился дом, где в 1622 году родился Мольер, к нему примыкало жилище алхимика Николя Фламеля, ставшего каллиграфом и миниатюристом за двести лет до того, как прославленный автор комедий появился на этот свет. Затем вновь вступал в свои права XVII век в виде дома Теофраста Ренодо, предтечи журналистики, который в 1631 году выпустил первый номер «Ла Газетт» – скромного печатного листка, повествующего о новостях французской и международной политики.

Посетители не скрывали энтузиазма. Родители изливали на своих чад уроки истории, оставлявшие тех совершенно равнодушными. Вожделение отпрысков неудержимо подталкивало их к продавцам пирожков, вафель и леденцовой карамели. Взрослые толпились вокруг магазинчиков, торговавших сувенирами. Вскоре буфеты, скатерки для пианино и каминные колпаки с боем уступили место фаянсу, кувшинчикам, сервизам и расписным тарелкам Старого Парижа.

Виктор плыл по волнам людского потока. Вскоре позади остался коллеж Форте, облюбованный статистами в нарядах средневековых школяров. Поработав немного локтями, он миновал абсиду церкви Сен-Жюльен-де-Менетрие и, не веря своим глазам, застыл как вкопанный перед таверной «Оловянный горшок». Какой-то ученый буржуа, будто сошедший с полотна Кристофа[55]55
  Жозеф Кристоф (1662–1748) – французский художник, его учителем был Бон Булонь Старший.


[Закрыть], объяснял повисшей на его руке юной белошвейке, что здесь вкушали лучшее бургундское Буало[56]56
  Николя Буало (1636–1711) – французский поэт, критик, теоретик классицизма.


[Закрыть], Мольер, Расин, Лафонтен, Люлли[57]57
  Жан-Батист Люлли (1632–1687) – французский композитор, скрипач и дирижер, создатель французской национальной оперы.


[Закрыть] и Миньяр[58]58
  Пьер Миньяр (1612–1695) – французский художник.


[Закрыть].

– Нет-нет, папочка, – протестовала девица. – Ты путаешь с «Сосновой шишкой»! Это там Эжени Бюффе будет петь свои шансоньетки. Надень очки, об этом трубят все афиши: «Самая популярная певица Лютеции! Поет только на злобу дня!» Ты обещал меня сводить ее послушать.

Эмабль Курсон полностью соответствовал описанию коридорного: крупная голова со скорбной бородавкой на правой щеке, просторная блуза, облегающие штаны, заправленные в сапоги, и лохматая шевелюра. Он бегал от столика к столику с видом эквилибриста, вовсю стараясь не уронить поднос, неумело держа его у плеча на растопыренных в разные стороны пальцах. Виктор подождал, пока он закончил.

– Господин Курсон? Эмабль Курсон?

– Что вам угодно?

– Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Оставьте меня в покое. Как вы меня нашли?

– Неважно, я журналист, у меня свои источники. Я хочу, чтобы вы описали мне человека, которого видели в двадцать шестом номере, где остановился господин Форестер.

– Вам меня сдал этот недоносок коридорный, да? Проваливайте, из-за вас я потеряю работу.

– Опишите его, не упуская из виду ни единой детали.

– Коридорный?

– Постоялец из двадцать шестого номера, черт бы вас побрал!

– Не думаю, что обязан вам отвечать, может статься так, что вы заодно с фликами.

– Нет, клянусь вам.

– Докажите.

– Меня зовут Виктор Легри, я книготорговец и пишу репортажи для «Паспарту». Вот моя визитка.

– Все дело в том, что я не желаю быть замешанным в подобной истории. Вы обещаете, что не будете упоминать моего имени?

– Обещаю.

– Поднявшись в двадцать шестой вместе с остальными и взглянув на труп, я понял, что передо мной не тот человек, которому я приносил завтрак.

– Он был высокий?

– Кто? Труп?

– Нет, черт возьми! Тот, кому вы прислуживали.

– Если вы полагаете, что я обращаю внимание на телосложение постояльцев… Я оставил поднос и спустился вниз.

– Какие у него были волосы?

– Что я буду иметь, если предоставлю вам сведения? Полагаю, вас приятно будоражит вопрос о том, были они прямые или волнистые, светлые или темные?

Игнорируя наглость и ироничную улыбку Эмабля Курсона, Виктор достал бумажник.

– Я заплачу, если вы удовлетворите мое любопытство, – сказал он.

– Он был брюнет с прямыми волосами, такой ответ вас устраивает?

– Вы уверены, что не придумали всю эту историю?

– Нет, мелкая вы газетная душонка. Но когда трудишься в поте лица в ресторане, глаза и уши у тебя всегда открыты. Я со знанием дела заявляю, что этот тип не был постояльцем из двадцать шестого номера.

– Да? А откуда вам это известно? Вы сами себе противоречите – сначала утверждаете, что не обращаете на габариты клиентов никакого внимания, а потом уверяете, что не теряете бдительности, как какой-нибудь краснокожий на тропе войны!

– Гони монету.

Виктор похрустел десятифранковой банкнотой, разорвал ее пополам и протянул половину официанту.

– Продолжение в следующем номере. Доброго вам дня.

И повернулся.

– Эй, любезный!.. Когда Филаминта стала кричать: «Там покойник! Там покойник!», все поднялись наверх и я испытал настоящее потрясение. Человек, которого убили в двадцать шестом, был облачен в костюм в клеточку, в то время как тип, которому я приносил поднос с завтраком, щеголял в полотняной рубашке и широких рабочих вельветовых шароварах…

– Художник?

– Может быть. А может, охотник на фазанов или аристократ. На нем были гетры. Он все чесал лопатки, будто хотел выбить из них пыль. На кровати лежала фуражка с откидным клапаном. И тут личность постояльца из двадцать шестого вызвала у меня подозрения. Фуражка была явно не в стиле господина Форестера, хотя, в конечном счете, от этих эксцентричных англичан можно чего угодно ожидать.

– Вы поставили дирекцию отеля в известность?

– Нет, я им ничего не сказал. Искать себе неприятностей? Нет уж, увольте.

– Тем не менее, коридорному вы об этом сообщили.

– Он обещал мне сохранить все в тайне. Мне нужно было прикрыть свои тылы, на тот случай, если…

– Продолжайте!

– Господин Дутремон вызвал полицию, я испугался и дал деру. Ну что, мои сведения стоят второй половины вашей бумажки? Привет, мне нужно работать. Забудьте обо мне.

Он положил деньги в карман и исчез в глубине таверны.

Виктор направился домой. Сведения коридорного нашли свое подтверждение: когда труп Энтони Форестера уже лежал в ванной, в двадцать шестом номере действительно был посторонний. Легри прошел от «Оловянного горшка» до мрачной тюрьмы Шатле, вышел к ярмарке Сен-Лоран и тут увидел вывеску: «У Жана Нико». Испытывая сладкое желание закурить, он решил купить пачку сигарет. Когда до табачной лавки оставалась всего пара метров, его подошва поскользнулась на раздавленной вареной картофелине. Легри пошатнулся, попытался схватиться за забор, но сдержать падение не смог. В то же мгновение по шее скользнуло что-то длинное и черное. Он поднес руку к лопатке и скривился от боли. Виктор изумленно посмотрел на рукав, зацепившийся за какую-то деревянную щепку. Он дернул его и порвал на локте пиджак. Какой-то прохожий помог ему подняться. Руки и ноги двигались медленно, как во сне. Его окутывал туман, но вот он, наконец, сфокусировал внимание на окружающем и увидел торчавшую из забора стрелу с красным оперением на конце. Осознав, что это судьбоносное падение спасло ему жизнь, он чуть не поперхнулся. Желание было одно: бежать.

Вокруг стала собираться толпа, до Виктора, будто издали, доносился шум, в котором явственно выделялось слово «доктор». Он покачал головой и прошептал:

– Это от жары.

Ему протянули стакан воды, который он жадно выпил. Зеваки стали расходиться. Легри быстро отломил оперение стрелы, сунул в карман и тут обнаружил, что потерял шляпу. Из витрины на него глянуло отражение – бледное, потустороннее, с растрепанными волосами.

Страх обрушился на него чередующимися волнами. Виктор прислонился к дереву. Ему то казалось, что это произошло не с ним, то его охватывала паника при мысли о том, что он мог отправиться на тот свет. Таша осталась бы вдовой, Алиса – сиротой. До его слуха донеслось замечание, высказанное могучей дамой, шествовавшей в компании с мужем. «Видел, Огюст, ничего зазорного в этом нет, у каждого свои знаки отличия!» – воскликнула она, указывая на завязки с бляшками на концах, которыми щеголял слуга, судачивший о чем-то с горничной в парче.

У Виктора не было никакого желания смеяться, но за несколько мгновений до этого он лишь в последний момент разминулся со смертью, что подвергло его нервы суровому испытанию. И он, не в силах себя контролировать, захихикал. Прохожие бросали на него требовательные взгляды. Какой-то уличный сорванец скорчил рожицу и показал на него пальцем:

– Он пьян!

Виктор с сожалением покинул прохладный оазис, создаваемый сенью листвы. Нужно вернуться домой и вновь оказаться в безопасной атмосфере книжной лавки. Легри медленно потащился к стоянке фиакров. Он вконец обессилел, задетая лопатка горела огнем.

Они уединились в подвале книжной лавки, в бывшей фотолаборатории, ныне переделанной в читальню. Незадолго до этого Виктор в подробностях рассказал Жозефу о своем утреннем расследовании. Тот нервно барабанил пальцами по столу, наблюдая, как Легри умывает лицо и грудь. Красная отметина на левой лопатке постепенно приобретала синий оттенок.

– Вот к чему приводит ваше неуемное стремление действовать в одиночку. Это упрямое желание держать меня в стороне могло закончиться трагедией. Вы видели, кто стрелял?

Жозеф вертел в руках обломок стрелы с красным оперением, чуть не убившей его шурина.

– По всей видимости, он следил за мной от самого отеля и видел, как я разговаривал с Эмаблем Курсоном. Сколько времени понадобится Мели, чтобы привести в порядок мой пиджак?

– Каких-то полчаса.

– Можно не сомневаться, что эта стрела, предназначенная мне, – родная сестра той, которой укокошили Исаму.

– Я могу оставить это вещественное доказательство?

– Можете, позаботьтесь о нем. Да, чуть не забыл: в этом пакете – известная вам фуражка, это улика.

Жозеф внимательно рассмотрел ее, вплоть до последнего шва.

– Тоже мне улика! Этикетка производителя срезана, а козырьков наподобие этого в Париже можно найти не одну тысячу, – проворчал он и запихнул пакет в карман.

Но тут вспомнил о Фредерике Даглане и закусил губу.

«Если Виктор узнает, что я дал его домашний адрес, то лопнет от злости. Поэтому я буду нем как могила».

– Не хотите показаться доктору Рейно?

– Не вижу смысла беспокоить его из-за обыкновенного синяка.

Виктор вытерся и надел рубашку.

– Эта мутная водичка таит в себе множество опасностей.

– Жозеф, вы хотите бросить это дело?

– Нет, но… Вы сегодня собираетесь к Эдокси Аллар?

– Да. Скажите Кэндзи, что я немного приболел.

– Он не поверит. А расследование лучше проводить вдвоем. Я пойду с вами.

– Нет. Она не преступник, который намеревается сорвать все мои планы.

– Преступник, уже совершивший два убийства и чуть было не отправивший вас на тот свет. Лично у меня душа не на месте.

– Да перестаньте вы беспокоиться. Обещаю, что уже завтра мы с вами разработаем план наступления.

– Я стал жертвой неслыханного остракизма. И знаю почему, так что ступайте.

– Вы ошибаетесь, я люблю Таша, а что до Эдокси Аллар, то она явно не относится к моему типу женщин. Полно вам, Жозеф, мы же с вами всегда работали рука об руку. Я вернусь еще до закрытия, обещаю.

– Кто бы говорил.

Когда Национальная библиотека осталась позади, фиакр поехал медленнее, затем, чтобы не застрять в плотном потоке экипажей, остановился на улице Лувуа, перед хранилищем декораций «Опера-Комик». Отсюда до улицы Сент-Огюстен было рукой подать. Виктор сомневался, что сможет застать птичку в гнездышке, и был приятно удивлен, когда субретка, присев в реверансе, впустила его в переднюю. Эдокси не заставила себя ждать и появилась в пурпурном домашнем платье из полушелкового фая. Лицо ее выражало озабоченность, но при виде Виктора черты его расслабились.

– Мой горячо любимый книготорговец… Вы отыскали меня, изменник. Ваш приход, можно сказать, пришелся очень кстати, ведь я стою на краю пропасти, она манит меня, и только смелый, молодой и, по возможности, привлекательный мужчина избавит меня от кошмара, который засосал, точно болото!

– Репетируете пьесу, призванную посоперничать с драмами, вознесшими на пик славы Сару Бернар?

– Смейтесь, изверг, смейтесь. Но что это мы здесь стоим? В передней душно, а эта идиотка Сидони даже не проветрила.

Он прошел за ней в гостиную, выдержанную в двух тонах, плотно заставленную мебелью и всевозможными безделушками. Голубой диван, белое пианино, синие кресла, гипсовые ангелочки, две круглые лампы из опалового стекла и бирюзовые ковры с восточным орнаментом. Окна были забраны витражами, на стенах висели овальные зеркала и непристойного содержания гравюры, а последние островки свободного пространства занимали экзотические растения. В приоткрытую дверь виднелась кровать с балдахином в духе Генриха III и печка, выложенная делфтским кафелем.

Эдокси села на диван, похлопала рядом с собой по сиденью и подмигнула визитеру, который тоже нехотя сел. Хотя Легри старался выдерживать дистанцию, женщина исхитрилась незаметно придвинуться к нему, чтобы их тела соприкасались.

– Ах, мой дорогой книготорговец, время летит слишком быстро, вот я и перевалила за гребень моего земного существования и превратилась в брошенную всеми старуху, обреченную кружить голову всяким престарелым олухам, чтобы иметь возможность заплатить за эту убогую квартиру. И как раз прошлой ночью со мной случилось пренеприятное событие. Господин, с которым я до этого делила ложе, после моего ухода отправился в мир иной. Вжик – его убили стрелой, как во времена Робин Гуда. И не успела я вернуться сюда, как выяснилось, что куда-то подевалась моя сережка.

– Эта?

Держа колечко с подвеской большим и указательным пальцами, Виктор немного отодвинулся, рискуя свалиться с дивана. Эдокси опешила, потянулась к нему, схватила сережку и радостно выпрямилась. Избавившись от ее напора, Виктор расположился поудобнее.

– Это невообразимо! Каким чудом вам удалось?..

– Это моя маленькая тайна. Не волнуйтесь, тот, у кого оказалось это вещественное доказательство, вас не потревожит, я лично за этим прослежу. Полиция тоже ничего не узнает о том, что вы были в «Отеле Трокадеро».

– На кону была моя репутация, но вы ее спасли. Как такая развалина, как я, может выразить вам свою признательность?

Она поправила вырез платья, чтобы явить взору Виктора весьма аппетитную грудь, вновь села рядом и обвила его руками.

– Экий грубиян, я называю себя развалиной, а вы даже не возражаете, хотя я пока лишь приближаюсь к тридцатилетнему рубежу.

Быстрый подсчет позволил Виктору прибавить к возрасту дамы еще дюжину лет. На лице, упорно тянувшемуся к нему, виднелись морщины, сгладить которые макияж уже не мог.

Прельщенный нежностями той, которая более десяти лет преследовала его своими домогательствами, Виктор немного пожурил себя, хотя и без особой убежденности.

– Помнишь, шалунишка, наши первые встречи в «Паспарту»? Тогда ты предпочитал меня, а не свою рыжую художницу. Ох уж эта власть рыжих… Со мной ты провел бы немало горячих ночей, а может, даже жарких!

Виктор отбил натиск экс-танцовщицы канкана, встал, подошел к окну и приоткрыл его.

– Вам не кажется, что этот зной нас уже измучил?

– Ваш грубый отказ меня не обманет, я почувствовала, что вы были вот-вот готовы уступить. Идиотские представления о чести и пуританское воспитание – ваши злейшие враги, если бы не они, мы с тобой давным-давно стали бы любовниками.

Эдокси разочарованно вздохнула, но вся ее печаль, мнимая или настоящая, рассеялась в одно мгновение.

– Я решительно родилась под счастливой звездой! – весело воскликнула она. – Энтони Форестер не станет причиной моего падения!

Но тут лицо ее помрачнело.

– Только бы он меня не погубил!

– Но его гибель, похоже, вас не особо тронула.

– Я познакомилась с ним только вчера. Разве моя вина, что его укокошили?

– Кстати, в поведении Форестера было что-то такое, что могло бы объяснить его внезапную смерть?

Она вскочила и подбежала к нему, обмахиваясь веером.

– Опять начал, шельмец! – прошептала она. – Ты выдержал паузу, но я предвидела, что в обмен на этот жест доброй воли ты в конце концов попытаешься вытянуть из меня сведения. Сначала детектив, потом все остальное. Следователь убивает в тебе человека. Жаль!

Он прикурил сигарету, чтобы напустить на себя безразличный вид. Она отпрянула, не скрывая отвращения.

– Фу, какой мерзкий запах!

– Что он вам рассказал?

– Ничего особенного. Он был флотским капитаном, увы, не пиратом Карибского моря и не охотником на китов. Скучный, как блюдо с репой, тип. Командовал торговым судном «Эсмеральда» и кичился, что в мае 1899 года, если мне не изменяет память, о нем писала лондонская «Таймс». Постельные признания, призванные вознести до небес этого хвастуна, который как мужчина оставлял желать лучшего. К тому же скупердяй. Я раскрутила его на хороший ужин в «Максиме», если бы не это, он заставил бы меня подохнуть с голоду. Это моя злая судьба – вечно голодать, вечно испытывать жажду любви. Но самое страшное в том, что я закончу свою жизнь в полном одиночестве, брошенная мужчинами, ради которых мне довелось пожертвовать всем, даже самым дорогим!

Виктор противопоставил этому пророчеству скептическую улыбку. Эдокси не ошиблась: детектив в его душе верховенствовал над самцом, и теперь у него осталось лишь одно желание – уйти. Тем более что в ушах звучала тихая музыка тайны, на которую вот-вот прольется свет. Торговое судно… «Эсмеральда»… Судно, о котором прошлой весной писала «Таймс»…

Вернувшись в квартиру на улице Фонтен, Виктор отправился на кухню, где Таша ломала голову над тем, как заставить дочь доесть ужин. Незадолго до этого Алиса решила, что не проглотит больше ни кусочка, скрестила на груди руки, сжала губки и отворачивалась каждый раз, когда к ее рту подносили ложку.

– Это что у нас за такой трехлетний ребенок? – засюсюкал Виктор, присаживаясь рядом. – Обычно ты не изводишь нас своими капризами.

Он заговорщически ей улыбнулся, послал жене воздушный поцелуй и прибег к проверенной тактике:

 
Полишинель прыгнул на лестницу,
Раз, два, три, уже лущит горох,
Четыре, пять, шесть, ест колбасу,
Семь, восемь, девять, глотает большое яйцо,
Десять, одиннадцать, двенадцать, отправляется
в Тулузу!
 

Раскрасневшись от удовольствия, Алиса открыла рот, и Таша тут же стала запихивать в него томившееся на тарелке крем-брюле.

– Где ты взял эту считалочку?

– Продукт чистого вдохновения, нет ничего проще.

Он избегал смотреть жене в глаза из страха, что она догадается о его расследовании, ради которого ему пришлось встречаться с Эдокси Аллар.

– Папа, папа, расскажи еще одну историю! – потребовала Алиса, наконец покончив с ужином.

– Твой отец стал подражать тете Айрис, тоже сочиняет сказки.

Виктор, чувствуя себя неуютно, крутил больше не нужную ложку.

– Пора баиньки, мадемуазель, на ночь я расскажу тебе о злоключениях королевы бабочек.

Таша отвела дочь в гостиную, переоборудованную в спальню. Когда она вернулась, из груди ее вырвался вздох облегчения.

– Не ходи к ней, в этом нет необходимости. Она так набегалась с маленькими Бодуэнами, что совершенно выбилась из сил и уснула, едва прикоснувшись головкой к подушке.

Виктор бросился к жене, и они поцеловались.

– Кстати, после обеда заходил один твой знакомый. Передал мне конверт. Дело, по-видимому, срочное.

Виктор удивленно поднял брови и прочел:

Мне нужно сообщить вам нечто очень важное. Можете завтра в два часа дня подойти к кассам Большого колеса? Ф. Л.

– Странно, эти инициалы мне ни о чем не говорят. Почерк красивый. Как он выглядел, этот субъект?

– У меня сложилось впечатление, что он англичанин. С одной стороны, элегантен, с другой – насмешлив.

– Ты пригласила его войти?

– Конечно, нет, он торчал во дворе, у меня нет привычки звать в дом первого встречного.

Он, немного встревожившись, вновь заключил Таша в свои объятия и зарылся лицом в ее распущенные волосы.

– Я не ревную, нет, скорее беспокоюсь, ведь в связи с Выставкой этим летом в Париже столько всяких подозрительных личностей…

– Успокойся, я в состоянии за себя постоять. Что ему от тебя надо, этому господину?

Таша высвободилась из объятий и внимательно посмотрела на него. Ошибки быть не могло – он избегал смотреть ей в глаза. Этот уклончивый взгляд был ей хорошо знаком. В чем Виктор себя упрекал? В ее голове тут же прозвенел тревожный звонок. Расследование. Этот обольстительный незнакомец играл какую-то роль в деле, которое сейчас распутывал муж.

– Да так, ерунда, обыкновенный зануда. Пытается всучить мне несколько оригинальных изданий.

Она промолчала, пребывая в полной уверенности, что он лжет. Незнакомец уверял, что не является клиентом мужа. Зачем ему было говорить с такой определенностью?

Что касается Виктора, то он без конца прокручивал в голове две буквы: Ф. Л., Ф. Л., – и тщетно силился вспомнить человека с такими инициалами. В душе зрело ощущение, что назначенная встреча как-то связана с убийствами, совершенными с помощью стрелы. Страх перед ней в его душе соперничал с возбужденным предвкушением сведений, способных пролить на это дело свет.