Текст книги "Дракон из Трокадеро"
Автор книги: Клод Изнер
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Клод Изнер
Дракон из Трокадеро
Посвящается нашей мамочке Этии, которая дала нам жизнь, подарила свою фамилию, научила любить и привила вкус к книгам
В приходе Всех Святых я с бабой жил своею.
Я мебельщиком был, модисткою – она.
Мы много долгих лет не знали горя с нею:
И полон дом добра, и толстая мошна.
Коль в воскресенье был денек пригожий,
Мы, приодевшись, шли рука к руке
Взглянуть, как в переулке Краснорожей
Буржуев будут тяпать по башке.
Там брызжут весело мозги,
Толпа гогочет: «Каково!»
Король Убю раздаст долги!
Ура Папаше, мать его![1]1
Перевод Марка Фрейдкина. (Здесь и далее звездочками отмечены примечания переводчика.)
[Закрыть]
Альфред ЖарриИз пьесы «Убю рогоносец»
Перевод с французского осуществлен по изданию «Le dragon du Trocadéro»
Éditions 10/18, Département d’Univers Poche, 2014
© Éditions 10/18, Département d’Univers Poche, 2014
© Липка В., перевод, 2014
© ООО «Издательство АСТ», издание на русском языке, 2015
Глава первая
Пятница, 20 июля 1900 года
Они стояли на мосту Александра III. Ихиро Ватанабе страстно хотел, чтобы вид огромного города, возведенного в центре столицы и обреченного очень скоро исчезнуть с лица земли, с первого взгляда поразил кузена до глубины души.
В этом эфемерном городе заложили фундаменты дворцов, призванных превзойти серали из восточных сказок, построили целый квартал, в котором блеск прошлого чередовался с многообещающим будущим, затем произнесли с дюжину речей о славе нации и международном престиже и стали настойчиво вбивать в головы французам два слова, предназначенные отвлечь их от повседневных забот: Всемирная выставка.
По берегам Сены, на которой среди яхт и барж сновали прогулочные пароходики, выстроились в ряд каменные фасады всех размеров, оттенков и фактур. Ихиро показал на лес башенок, дозорных вышек и коньков крыш.
– Весь Старый Париж на участке в триста метров длиной. За пешеходным мостом Инвалидов[2]2
Пешеходный мост Инвалидов представлял собой временное сооружение, построенное специально к Всемирной выставке 1900 г. чуть ниже по течению от моста Инвалидов.
[Закрыть] взору предстают оранжереи Дворца садоводства и огородничества, Дворец конгрессов, мост Альма, чуть дальше посетителям предлагается ряд захватывающих дух зрелищ: Большое колесо[3]3
Большое колесо – колесо обозрения диаметром 100 м и весом 40 тонн, построенное специально к выставке. До 80 гг. XX века являлось крупнейшим в мире.
[Закрыть], Луна с расстояния всего один метр[4]4
Во время выставки во Дворце иллюзий был установлен телескоп с объективом диаметром 1,25 м, позволявший увидеть Луну с расстояния 1 м. На тот момент был самым большим в мире.
[Закрыть].
Исаму прилагал отчаянные усилия, чтобы не зевать. Ему было невыносимо скучно, донимала жара, хотелось пить. Все эти сооружения, плоды воображения амбициозных архитекторов, выросшие как грибы после дождя, напоминали ему немыслимых размеров базар. Цветовая гамма – да, никаких вопросов. Довольно удачная компоновка. Но такому человеку, как он, без конца бороздившему моря и океаны, побывавшему в самых разных уголках мира, от Сан-Франциско до Гонконга, и ходившему на судне вдоль берегов Западной Африки, коммерческие ярмарки, даже самые яркие и кричащие, были совершенно безразличны.
– Ну, что скажете, Исаму-сан? – спросил Ихиро. – Чтобы увидеть все, никакого времени не хватит. Хотя сегодня вы ознакомились со значительной частью достопримечательностей.
Исаму хранил молчание. Ихиро с беспокойством поглядел на него. Неужели кузен не испытывает даже толики восторга?
– На набережной Орсе расположилась улица Наций, – продолжал он, – Мадрид, Копенгаген, Будапешт, Венеция, Нюрнберг! Кузен, пойдемте ко входу 24.
Исаму вовсю старался не выдать своей усталости. В конце концов, старик оказал ему самый радушный прием. Неожиданное везение, позволившее на время оставить у него товар, чтобы затем, не торопясь, надежно его спрятать. Ради этого можно было немного потерпеть неуемную склонность родственника скармливать собеседнику сведения, действующие почище любого снотворного. Ихиро упорно обращался к нему «Исаму-сан», видимо, напрочь забыв о том, что этот кузен, будто свалившийся с неба, был американцем и от японца в нем остались лишь внешность да знание языка.
– Всего таких входов сорок пять, и это если не считать главного, монументальных ворот на площади Согласия – в них семьдесят шесть проходов, воспользоваться которыми могут шестьдесят тысяч человек. Выставка открыта с восьми утра до одиннадцати вечера. Семь почтовых отделений и… Куда я засунул список парижских ресторанов?
У Исаму было лишь одно желание: оградить себя от этого нескончаемого потока слов. Он вот уже две недели жил у кузена в крохотной двухкомнатной квартирке на улице Лекурб. Когда он поднимался по лестнице, его брал за горло тошнотворный запах ассенизационных бочек. Исаму не был чересчур изнежен, но такую вонь вынести не мог, это было выше его сил. Везде, с первого по седьмой этаж, царила немыслимая грязь. В квартирах, тесно сгрудившихся на лестничных клетках, он мельком видел детей, которые лежали в деревянных ящиках, набитых соломой и заплесневелым тряпьем. Картина напомнила ему плавание на борту «Токио Ши», который в феврале 1885 года доставил его, в числе девятисот пятидесяти эмигрантов, из Японии на Гавайи… Это было так давно – и будто бы вчера! Несколько недель назад Исаму совершил трудное и опасное путешествие, будущее рисовалось туманным и вселяло тревогу.
– Предполагается, что выставку увидят свыше пятнадцати миллионов посетителей. Могло бы быть и больше, если бы Англия из-за войны в Трансваале не была в трауре, а Франция не всполошилась после объявления о намерении послать войска в Китай. Иностранные дипломатические миссии в Пекине держат осаду… Исаму-сан, вы меня слушаете?
Исаму часто щурил глаза. От неустанно жестикулировавшего кузена он будто пребывал в каком-то хмельном угаре, отделывался дежурными фразами и тщательно следил за тем, чтобы не допустить промаха.
– Прискорбно, – сказал он.
– Ага, нашел! Вот он, мой список. Исаму-сан, вам известно, что в столице насчитывается две тысячи кафе и полторы тысячи ресторанов? «Прюнье», «Дюран», «Вебер», «Максим», «Ноэль Петерс», «Поккарди»…
Силуэты прохожих корчились в ослепительном сиянии солнца, напоминавшем собой дыхание невидимого дракона. Многие усиленно обмахивались газетами, веерами, кусками картона. За пеленой зноя Исаму разглядел господина в большой надвинутой на лоб панаме. Из-за обостренных до предела чувств ему показалось, что к сюртуку этого человека принайтовлены начищенные до блеска медные пуговицы. Мир вокруг поблек, как в тумане, внимание привлекали лишь эти пуговицы.
«Может, галлюцинация?» – спросил он себя.
Обзор перегородило многочисленное семейство. Мужчина с медными пуговицами испарился. Исаму напрягся, от ощущения опасности пульс забился быстрее. Все имеет свою цену. Передышку он получит только тогда, когда убедится, что товар в надежном месте. Сразу после захода в сенегальский порт Сен-Луи Исаму по множеству мелких признаков определил, что уверенность, которую он испытывал, вполне могла оказаться фикцией. Неужели за ним следили?
– Вы обязательно должны увидеть ночную иллюминацию во Дворце электричества. Ох уж этот прогресс, Исаму-сан!
Чтобы справиться с волнением, Исаму отмахнулся, будто отгоняя воображаемую муху. В голове проносились случайные мысли: плантация сахарного тростника… Рыбный рынок… Дом терпимости, завсегдатаями которого были экипажи китобойных судов… Дружба с Робером Туреттом, обосновавшимся во Флориде французом, который зарабатывал на хлеб продажей рисунков экзотических птиц, выполненных гуашью. Когда Исаму сказал ему, что в Париже у него живет кузен, Туретт спросил его адрес: «Зайду передам от вас весточку. Через пару месяцев я как раз собираюсь в Париж, попытаюсь продать издателям эстампов мои орнитологические этюды».
За два года до этого Туретт предложил ему содействие и поддержку. Эта неожиданная помощь вдохнула в Исаму новые силы. Всем урокам, которые ему преподавал Робер, он придавал конкретное воплощение и был готов на все, лишь бы покончить со своим положением изгоя. А теперь, почти достигнув цели, был вынужден шляться по Парижу в компании совершенно незнакомого кузена, по вечерам маячившего у входа в театр в облачении самурая.
– Как-то мне досталась контрамарка в Музей истории армии, – продолжал Ихиро. – Раньше противники сражались с помощью одинакового оружия, но сейчас каждая военная кампания характеризуется каким-нибудь новым, доселе неведомым изобретением. Винтовки системы Шаспо, пулеметы, шрапнель, броненосцы, миноносцы, а завтра – даже аэростаты! Летать – это же мечта любой современной нации!
– Грань между мечтой и кошмаром порой бывает очень хрупкой, – ответил Исаму.
Он потому и оказался сегодня здесь, что верил в свою мечту. Исаму помнил изнуряющую рубку сахарного тростника, сдерживаемый гнев, бегство в Гонолулу, где он застрял в роскошном борделе под названием «Дом певчих птичек», свою покорность – и бунт, тщательно скрываемый за неизменной улыбкой. Мойщик посуды! Тысячи тарелок, бокалов, ножей и вилок ждали его в мыльной воде, пока все эти господа и дамы прохлаждались в любовных гнездышках, выдержанных в розовых или алых тонах и до самого потолка выложенных зеркалами. И единственная возможность убежать от действительности: уроки французского, которые ему преподавал Робер Туретт. Несколько месяцев спустя Исаму сделал для себя важное открытие: человек живет сегодняшним днем, и если ему представляется та или иная возможность, упускать ее нельзя. Вот так, при посредничестве Робера Туретта, капитан одной торговой шхуны и взял его на борт в качестве кока.
Бросив на какую-то женщину любвеобильный взгляд, Исаму с удовлетворением убедился в силе своей притягательности. Боцман клятвенно заверял его, что парижанки по достоинству оценят присущий ему восточный шарм. Но нужно было соблюдать осторожность, сейчас нельзя было ставить под угрозу успех всего предприятия, окунаясь в водоворот любовных приключений. Позже, когда товар обменяют на звонкую монету, он, перед тем как покинуть эту фривольную, недалекую страну, обильно вкусит плотских утех.
– Завтра я покажу вам метрополитен, – заявил Ихиро, – блестящее новшество.
– Я уже пользовался подобным видом транспорта. В Нью-Йорке он наземный. Что же касается подземных железных дорог, то в Лондоне они функционируют вот уже сорок лет, в Чикаго восемь, в Будапеште и Глазго четыре, в Бостоне три, в Вене – два, – равнодушно возразил Исаму.
Он был недоволен и взвинчен, для его оголенных нервов разглагольствования кузена были просто невыносимы.
– Вы прекрасно осведомлены, Исаму-сан, – прошептал тот. – Если бы вы поделились со мной своими знаниями, они прекрасно дополнили бы собранные мной материалы. Видите ли, вместе с одним нашим соотечественником, который держит книжную лавку, я собираюсь написать книгу по статистике.
Исаму в знак одобрения кивнул, повернулся к кузену спиной и углубился в лабиринт турецких минаретов, венгерских донжонов и итальянских куполов, рядом с которыми высился и Толедский алькасар…
– Исаму-сан, прошу вас, давайте держаться вместе, иначе мы заблудимся!
Ихиро вклинился в плотный человеческий поток, столпившийся у входов. Толпа, безостановочно двигаясь дальше, запротестовала:
– В очередь! В очередь!
– Назад! Вот прут, нахалы! Вы что, по-французски не понимаете?
Исаму, глубоко уязвленный, попятился было назад, но Ихиро потянул его за рукав. В этот самый момент он почувствовал, что кто-то сунул ему в ладонь какую-то бумажку, удивленно обернулся, но, увлекаемый толпой, был вынужден следовать за ней, расчищая вокруг себя свободное пространство.
– Ну, вот мы на месте! – воскликнул Ихиро. – Не зря этот самодвижущийся тротуар назвали «улицей Будущего»! Взгляните наверх, кузен, он имеет две скорости! Неподвижный настил обеспечивает доступ к подвижным платформам. Пойдемте, я вас приглашаю.
Исаму разжал кулак, развернул бумажку и прочел:
Safe and sound at home again
Let the water roar, Jack…
Don’t forget your old shipmate…
AND REMEMBER MARY CELESTE [5]5
«Ты снова дома, жив и здоров,/И пусть с ревом клокочет вода, Джек…/Не забывай своего старого корабельного друга…/И ПОМНИ О МАРИИ СЕЛЕСТЕ» (англ.).
[Закрыть]
В горле встал ком.
– Эй вы, косоглазые! Становитесь в очередь, вы что, лучше других? – возмутилась мамаша, все богатство которой составляли трое взбудораженных донельзя мальчишек.
Ихиро поклонился.
– Тысяча извинений, мадам, у меня и в мыслях не было…
– Смотри-ка, вы говорите на нашем языке! Не напирайте, малышей задавите.
– Не беспокойтесь, мадам, скорость способствует росту. Взгляните вон на тех юных девушек, прогуливающихся под сенью деревьев. Они такого же роста, как вы, метр шестьдесят, может, на пару сантиметров выше или ниже. Поскольку жара стоит просто невыносимая, они прохаживаются со скоростью двух километров в час. Но если бы эти мадемуазели воспользовались самой быстрой полосой самодвижущегося тротуара, то двигались бы уже со скоростью восемь километров в час. Реши вы их догнать, у вас ничего не получилось бы. Для этого вашим ногам нужно было бы стать в четыре раза длиннее, а вам вытянуться вверх до шести метров восьмидесяти сантиметров.
Мамаша была так ошарашена, что даже забыла достать деньги. Ее собеседник тем временем решил довести свою демонстрацию до логического завершения:
– Рассуждая подобным образом, можно придти к выводу, что тягаться в скорости перемещения с пассажиром поезда под силу лишь великану ростом в сто один метр. Улавливаете?
– Ну дела! Только этого мне еще не хватало! Бред какой-то! Правильно говорят – этим китайцам все нипочем. Пойдемте, ребятки, от этого малахольного надо держаться подальше.
Исаму пребывал в состоянии какой-то мучительной летаргии, тревога в его душе оспаривала пальму первенства у раздражения. Вместе с кузеном он подошел к неподвижной платформе, перепрыгнул медленный тротуар и сразу оказался на быстром.
– Исаму-сан, вы так все кости переломаете! – крикнул ему Ихиро. – Встретимся у панорамы «Вокруг света», вход 18.
Его голос потонул в общем шуме.
Исаму казалось, что его всасывает какой-то колодец. Перед глазами промелькнуло мимолетное видение человека в сюртуке с медными пуговицами – тот стоял перед ангарами на причале порта Сен-Луи. Мимо проплывали творения архитекторов Италии, Соединенных Штатов, Мексики, французская экспозиция, Русский павильон, выстроенный из дерева и украшенный ажурными фризами, – но Исаму ничего этого не видел. Чтобы понять, что над ним нависла угроза, ему не нужно было еще раз читать зажатую в руке записку. В памяти всплыли слова Робера Туретта: «Действия можно предпринимать лишь тогда, когда есть уверенность в их результате».
За Марсовым полем в небо вонзался ажурный желто-оранжевый шпиль. Исаму увидел перрон, спрыгнул на платформу, скатился по лестнице и неподвижно, затаив дыхание, застыл перед пагодой с красно-синей крышей.
– Исаму-сан! Вы заставили меня побегать. Я уж думал, что потерял вас! Знаете, сколько краски понадобилось, чтобы вернуть Эйфелевой башне молодость? Шестьдесят тысяч литров! Такое ощущение, что она сделана из золота, правда?
Исаму провел рукой по лбу и сделал глубокий вдох. Задумался. И вдруг бросился бежать.
– Исаму-сан, подождите! Я…
– Мсье Ватаб! – прогремел чей-то баритон.
Ихиро Ватанабе резко обернулся. Так коверкать его фамилию мог только один человек, мать Жозефа Пиньо, партнера господ Мори и Легри. Японец хотел было раствориться в толпе, но было слишком поздно – дама, одетая во все зеленое, преградила ему путь к отступлению.
– Мадам Эфлосинья, – с поклоном сказал Ихиро.
Он прекрасно владел французским, но называя имя этой несносной дамы, способной человеку всю плешь проесть, вместо «р» преднамеренно произносил «л».
«Что это у нее на голове, – подумал Ватанабе, – сбежавший из клетки попугай?»
Эфросинья Пиньо стояла под руку с бочонком, разряженным не менее ужасно, чем она сама: консьержкой дома, в котором жил Мори-сан, владелец книжной лавки. Завидев Ихиро, та надула губки в презрительной гримаске.
– Мсье Ватаб, вы тоже опробовали это дьявольское изобретение? – воскликнула Эфросинья. – Меня оно повергло в совершеннейшее изумление, даже живот прихватило. Впрочем, есть от чего. Что собрались смотреть?
– Пока не решил. Я должен встретиться с другом.
– А вот мы, несмотря на взбунтовавшиеся желудки, решили поиграть в храбрецов и отправиться в Мареораму, это рядом со станцией «Марсово поле». Говорят, там можно прокатиться на пароходе, который даже реальнее настоящего, – изрыгает клубы дыма, качается, будто на волнах, вокруг бушует буря, сверкают молнии, заходит солнце, а на небе видны звезды и луна! Запах йода и, если верить проспектам, рахат-лукум в виде поощрительного приза.
– Меня стошнит, – выдала прогноз консьержка.
– Да нет же, Мишлин, на самодвижущемся тротуаре было хуже! Мы же современные мореплавательницы! Вы только подумайте, моя дорогая, за один час нам предстоит пересечь все Средиземное море, зайти в порты Сфакса, Танжера, Неаполя, Венеции, Константинополя! Какое захватывающее путешествие!
– В таком случае счастливого пути, не опоздайте к отплытию, – проворчал Ихиро и приподнял шляпу. – Честь имею, мадам.
Чтобы сбить их с толку, он направился к панораме Альпийского клуба и сделал вид, что рассматривает рекламные объявления, восхваляющие горные вершины Франции. Затем бросился к панораме «Вокруг света». Исаму нигде не было видно. Ихиро присел на каменный столб, приложил руку козырьком ко лбу и увидел морскую фуражку, надетую поверх седых волос средней длины.
– Исаму-сан! Вам плохо?
Залитое потом лицо кузена выражало растерянность.
– Жара стоит просто удушливая. Пойдемте домой.
– Конечно, конечно, я приготовлю вам чаю – в полном соответствии с традицией.
Им пришлось пропустить вереницу рикш, кативших перед собой разодетых в пух и прах апатичных созданий. Чтобы обогнуть Мареораму, Ихиро пришлось свернуть в сторону. Он был огорчен и очень сожалел, что не смог показать кузену театр Лои Фуллер[6]6
Лои Фуллер (1862–1928) – американская актриса и танцовщица, ставшая основательницей танца модерн.
[Закрыть], в котором работал билетером.
По мере того как они углублялись в квартал Дюпле, пестревший заросшими, незастроенными пустырями, Всемирная выставка, похожая на мечту большого города, уставшего зарабатывать на хлеб насущный, становилась все призрачнее. Реальность, порой весьма неприглядная, вновь вступала в свои права. Дорогу то и дело перегораживали изгороди. Огибая их, Ихиро и Исаму сталкивались с кирасирами, которые носили украшенные плюмажами шлемы и донимали своими приставаниями девушек на побегушках, отправившихся выполнять поручения хозяев. Изо всех сил лупил молотом по наковальне кузнец, в воздухе висел тошнотворный запах жженого рога и навоза, за обладание которым дралась кучка воробьев. Изможденный пес лежал, высунув язык. На размякшем асфальте площади Коммерс спали бродяги. Заточённые в зловонных стойлах, мычали коровы. Механические мастерские и фабрики по производству химикалий вели ожесточенное наступление на шеренгу огородов, вокруг которых бродили старьевщики.
Они миновали театр Гренель, затем газовый завод, оставили позади рабочий поселок с красивым названием Всемирный городок, больше похожий на трущобу, всех обитателей которого, за исключением прикорнувшей на табурете старухи, разогнало палящее, безжалостное солнце, и неспешно пошли дальше. Первым шел Ихиро. Его внимание отвлекла крыса, побежавшая к растрескавшейся стене. В этот момент рядом с ухом, почти коснувшись его, со свистом пролетело что-то темное и продолговатое. Послышался удар. Исаму рухнул навзничь. Подумав, что кузен упал в обморок, Ихиро подскочил к молодому человеку и склонился над ним.
Откинув голову назад, Исаму вытаращенными глазами созерцал небытие, из уголков его губ вытекали две струйки крови. В груди торчал какой-то стержень, снабженный оперением.
Ихиро сдавленно икнул. С трудом превозмогая тошноту, он упал на колени, из последних сил стараясь не терять сознания. Взгляд его был прикован к левой ладони кузена – из-под медленно разжимавшихся пальцев все явственнее проступал смятый клочок бумаги. Ихиро дрожащей рукой схватил его, будто какое-то омерзительное насекомое. Затем с трудом выпрямился на негнущихся ногах и оценил ситуацию. Стрела. Исаму убили стрелой, вонзившейся прямо в сердце. Ихиро в ужасе огляделся по сторонам, глубоко вздохнул и бросился наутек.
Глава вторая
Суббота, 21 июля
Облокотившись на прилавок книжной лавки «Эльзевир», Виктор Легри читал «Трое в лодке»1.[7]7
Роман Джерома К. Джерома. Английское название: «Three Men in a Boat (To Say Nothing of the Dog)». Эта книга, опубликованная в 1889 году, в 1894 году была переведена на французский и пользовалась таким огромным успехом, что ее подпольные тиражи составили миллион экземпляров. (Здесь и далее цифрами обозначены примечания автора.)
[Закрыть]Несмотря на ранний час, с улицы Сен-Пер через открытую дверь уже проникал обжигающий воздух. Накануне метеорологическая станция парка Монсури зарегистрировала температурный рекорд – 38,6°. От зноя в Париже и пригородах уже умерли четырнадцать человек.
Виктор снял сюртук. Поставив рядом стакан с водой, он наслаждался юмористическим описанием путешествия трех друзей по Темзе. В душу опять закралась ностальгия по Англии.
Легри взял два выходных, чтобы свозить в Ножан жену и дочь. Таша восстанавливала силы после реализации изнурительного проекта. Спустя нескольких недель упорных усилий она представила одно из своих полотен на Выставке десятилетия*[8]8
Выставка десятилетия проводилась в рамках Всемирной выставки. В ней были представлены около 6500 произведений современного искусства работы 3000 художников из 29 стран.
[Закрыть]в Большом дворце. Они активно предавались ничегонеделанью на берегах Марны, посещали набитые до отказа ресторанчики, в которых польку можно было станцевать, лишь растолкав соседей локтями, и катались на лодке по реке. Эта импровизированная эскапада их сблизила, но не настолько, как хотелось Виктору. Он хоть и обожал их дочь Алису, но, к своему удивлению, сожалел о том, что ее присутствие не позволяло им с Таша предаться любовной неге. Когда-то еще ему и жене представится возможность побыть наедине и насладиться друг другом? Пару летних дней нужно будет употребить на то, чтобы совершить велосипедную прогулку по окрестностям Парижа. А еще сводить Алису на выставку и посвятить часть свободного времени фотографии, которую он в последние несколько месяцев основательно забросил. Виктор поклялся навести порядок в своей лаборатории на улице Фонтен.
«Что, старина, медлишь и покрываешься плесенью?»
Легри бросил взгляд на новые приобретения, сваленные в торговом зале у подножия стеллажей, но даже пальцем не пошевелил, чтобы расставить их. Что касается литературных новинок, Жозеф выставит их на витрине. Хотя шансы на то, что это барахло привлечет в лавку покупателей и заставит их толпиться в попытках купить «Смех» Бергсона[9]9
Анри Бергсон (1859–1941) – один из наиболее значимых философов XX века, представитель интуитивизма и философии жизни.
[Закрыть] или «Дневник горничной» Мирбо[10]10
Октав Мирбо (1848–1917) – французский писатель, романист, драматург, публицист и художественный критик. Член Академии Гонкуров.
[Закрыть], равны нулю.
Он улыбнулся, вернулся к чтению и не отказал себе в удовольствии перевести и записать фразу специально для Жозефа, совершенно переставшего заниматься английским:
«А если нам взять этот девиз на вооружение?»
В лавку проскользнула чья-то тень. Виктору стало неуютно – с мирной жизнью было покончено. Он поднял голову, но вместо клиента увидел перед собой моржовые усы.
– Господин Ватанабе! Каким попутным ветром вас к нам занесло? Как поживаете?
– Растворяюсь в декоре, Легри-сан.
Любитель статистики пребывал в плену огромного замешательства. Костюм на нем был помят, шляпа съехала на бок, руки сжимали внушительное количество сумок и чемодан.
– Переезжаете?
– Я попал в беду, и если меня кто-то и может спасти, то только Мори-сан, ваш почтеннейший компаньон.
– Он спит. Доверьтесь мне, я буду нем как могила.
Ихиро Ватанабе выронил из рук сумки и приложил к губам палец.
– Тсс! – прошептал он. – Никогда не произносите это слово, демоны не дремлют! Мы одни?
Ихиро дрожал, на щеках его проступили пунцовые пятна, от него, обычно ухоженного и аккуратного, несло, как от хорька. Он перегнулся через прилавок и едва слышно молвил:
– Мой кузен… Его убили. Он поселился у меня… В него выпустили стрелу. Убийца меня разыскивает…
– Полно вам, господин Ватанабе, полно. От этой жары у людей мозги плавятся. Вам просто приснился кошмар. Вы…
Виктор сделал паузу, мысленно пытаясь дать оценку столь нервному поведению собеседника.
– Вот, выпейте, вам сразу станет лучше.
Ихиро хватил стаканом о пол. Виктор подпрыгнул – этот яростный порыв маленького человечка его несказанно удивил. Выбежав из-за прилавка, чтобы собрать осколки, он заметил, что Ихиро судорожно сжимает и разжимает кулаки. Легри подвинул ему стул и заставил сесть.
– Стрела, стрела, – повторял Ихиро, разглядывая свои туфли, – я видел, это была стрела с красным оперением.
В его голосе чувствовалось тревожное безразличие.
– Господин Ватанабе, расскажите все по порядку.
– Мой кузен Исаму, я оставил его лежать там, на земле. Побежал. Похватал свою одежду и вещи…
– И что потом?
– Бесцельно бродил… А куда мне было идти? Ваша лавка была закрыта, я спрятался под навесом для мусорных контейнеров во дворе соседнего дома 18-бис и в конце концов уснул…
Ихиро раскачивался взад-вперед, плечи его дрожали.
– Простите меня, Легри-сан, простите, я так испугался!
– Успокойтесь, господин Ватанабе, и расскажите все с самого начала.
И Ихиро монотонным голосом поведал обо всем, что произошло накануне.
– Стрела? – воскликнул Виктор. – Вы ничего не путаете?
– Никоим образом, я назубок знаю все без исключения орудия убийства, в том числе и стрелы. Кто я, как не торговец достойной смертью?
– Как это?
– Мне известен тысяча и один способ умерщвления себя и себе подобных, еще совсем недавно я преподавал эту науку другим.
– Почему вашего кузена убили стрелой?
Виктор вздохнул. Ихиро явно бредил.
– Нужно поставить в известность полицию, господин Ватанабе.
– Нет! Они во всем обвинят меня!
Ихиро вскочил и схватил чемодан, но тут же выпустил его из рук, будто получив ожог.
– Вы мне не верите!
– Да верю, верю. Но когда человек отказывается встречать лицом к лицу испытания, ниспосланные ему судьбой, последствия могут быть самыми что ни на есть плачевными.
Прибегая к подобным речам, Виктор надеялся, что Ихиро перестанет нести околесицу. Гость опустил взгляд на свои кулаки, разжал их и прошептал:
– Мне нужно где-то укрыться до тех пор, пока виновный не будет арестован. Я пришел к Мори-сану с просьбой приютить меня. Легри-сан, представьте, что вы стали тонуть, но некий человек вытащил вас из воды. Неужели вы, в свою очередь, не протянете ему руку помощи, когда с ним самим случится беда?
Виктор, в знак согласия, кивнул. Ихиро еще не окончательно сошел с ума, если тактично напомнил, как в прошлом году уберег его от печальной участи.
– Взгляните, Легри-сан, это было в вещах моего кузена Исаму-сана.
Виктор разгладил протянутую бумажку и прочел:
Safe and sound at home again
Let the water roar, Jack…
Don't forget your old shipmate…
И отделенную межстрочным интервалом приписку печатными буквами:
AND REMEMBER MARY SELESTE
В голове его всплыло воспоминание детства – человек-оркестр по имени Гораций, выступавший на Трафальгарской площади, у подножия памятника Нельсону. Облачившись в изодранный мундир и повесив на себя большой ящик для сбора денег, он, под аккомпанемент аккордеона и бубенчиков, наяривал эту матросскую песенку, очень популярную во времена правления Наполеона. Виктор замурлыкал ее мелодию и вдруг ощутил в душе жгучее желание вновь оказаться в Лондоне: «Safe and sound at home again».
Но что означало это женское имя? В тексте песенки его и в помине не было…
Вдруг с грохотом распахнулась дверь, бешено зазвенел колокольчик. Ихиро запрыгнул за прилавок. На Виктора энергично двинулась Мишлин Баллю.
– Это уже ни в какие ворота не лезет! Да как они посмели в такую адскую жару! Это то же самое, что отобрать у верблюдов пустыни оазис! Взгляните какое объявление вывесили эти водопроводчики!
Виктор схватил извещение, но прочитать полустершийся текст не смог.
– Ну и что?
– Как это что! – взревела консьержка. – Неужели вас не возмущает, что воду будут отключать с шести вечера до одиннадцати утра, а также в обеденный час? И как, по-вашему, я буду мыть лестницы?
– Есть вопрос поважнее – что мы будем пить?
– А уборная? Провести канализацию, конечно же, было очень мило, но если слив не работает – бонжур, амбре! Кстати, здесь как-то странно пахнет! – добавила она, окидывая Ихиро подозрительным взглядом.
Виктор держал в руке таинственное послание, переданное японцем, и спрашивал себя, зачем Ихиро было выдумывать эту невероятную историю. Стрела!
Его мозг затрепетал от возбуждения.
«А если это правда? Он так потрясен».
– Не напускайте на себя такой похоронный вид, господин Легри, как-нибудь выкрутимся, нужно будет сделать запас минеральной воды…
Виктор в упор посмотрел на консьержку. Ему в голову пришла мысль – более чем заманчивая, хотя он противился ей изо всех сил. Если Ихиро измыслил свой рассказ после того, как его вышвырнули из квартиры, это будет пустой номер, но если вдруг…
«Кэндзи меня возненавидит. Что ж, тем хуже».
– Мадам Баллю, если не ошибаюсь, комната, которую я отдал вам после того, как ваш кузен Альфонс переехал на улицу Вьоле, сейчас свободна.
– Ну уж нет! О том, чтобы завалить ее до потолка этим антикварным хламом, и речи быть не может! Я сложила там посуду, в ней хранится старая мебель! К тому же, Альфонс оставил ее в весьма плачевном состоянии.
– Вам будет нужно лишь сложить компактнее свои вещи, и тогда мы сможем поставить там кровать, стул, круглый столик на одной ножке и умывальник.
– Вы собираетесь поселиться на шестом этаже? Это еще что за блажь! А как же ваша жена, мадам Таша? А дочурка Алиса? Ведь под крышей царит настоящее пекло, не говоря уж о том, что мадам Примолен, живущая этажом выше, теперь на улицу и носа не кажет и все время выбивает свои ковры. Совсем свихнулась!
– Если вы смиритесь с присутствием в этой комнате жильца, то получите ежемесячную надбавку.
Глаза Мишлин Баллю загорелись. Перед ее мысленным взором промелькнуло видение мусорного ящика, наполненного выщербленными тарелками и колченогими табуретами.
– Я не против, но кому-нибудь придется помочь мне выбросить накопившийся там хлам. Когда вы планируете туда вселиться?
– Речь не обо мне. В ней будет жить господин Ватанабе.
– Вы шутите! – взвилась консьержка.
– Если вы хотите воспользоваться этим удачным случаем, решайтесь. Комната понадобится нам уже сегодня.
– Плату за две квартиры я не потяну, – заныл Ихиро, устремив взгляд на дверь.
Порог книжной лавки переступила Эфросинья Пиньо. В руках у нее были две плетеные корзины, доверху набитые овощами.
– Это восстание боксеров в Китае[12]12
Ихэтуаньское (оно же Боксерское) восстание (1898–1901) – мятеж против иностранного вмешательства в экономику, внутреннюю политику и религиозную жизнь Китая.
[Закрыть] – просто ужас какой-то! Почему их так окрестили?
– Они практикуют боевые искусства, мадам Пиньо, а название их движения в буквальном переводе с китайского означает «Кулаки гармонии и справедливости».
– Если вам так больше нравится, господин Легри, будь по-вашему, хотя лично я предпочитаю «боксеров», так короче. Продавец газет рассказал мне, что они порвали европейцев на куски!
– А у нас воду отключили! – выдвинула свой аргумент Мишлин Баллю.
– Да есть у нас вода, я только что принимал ванну, – пролетел над головами собравшихся голос Кэндзи Мори, спускавшегося по винтовой лестнице со второго этажа. – Господин Ватанабе! Какой приятный сюрприз! – воскликнул Кэндзи.
А про себя подумал: «Вот черт! Этот зануда сейчас вновь станет изводить меня цифрами и клянчить деньги». Он вжался в стену, чтобы дать пройти Эфросинье.
– К счастью, я всегда начеку, – проворчала она, обращаясь к нему. – А то с этой тряпкой Мели Беллак вы явно промахнулись и вместо искусной поварихи взяли мадам «испорть-соус». Небось сейчас тушит вам рагу из древесных волокон!
