Текст книги "Три невероятных детектива (сборник)"

Автор книги: Клод Изнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 42 страниц)

– Глупцов на земле не меньше, чем рыбы в море, – прокомментировал из своей комнаты Мори.

Виктор улыбнулся. Его старший друг ненавидит низость и всегда едко высмеивает. За это можно простить ему природное высокомерие.

Он пролистал «Пасс-парту» и наткнулся на статью о деле Гуффе. Речь в ней шла о злоключениях двух французских полицейских в Нью-Йорке и Сан-Франциско. Они безуспешно гонялись за неким Мишелем Эйро, предполагаемым убийцей гусара, расчлененный труп которого нашли в Миллери засунутым в мешок. Статью написал Исидор Гувье. Виктор вспомнил невозмутимого крепыша, с которым познакомился год назад на Всемирной выставке. Хваткий репортер когда-то работал в префектуре полиции, он может дать ценный совет.

Виктор поднялся на второй этаж со словами:

– Мне нужно отлучиться, но я скоро вернусь.

Кэндзи уже надел сюртук и заканчивал повязывать галстук.

– Уже иду, – ответил он. – Можете купить мне «Фигаро» и отправить это письмо?

Виктор взял конверт, тронутый оказанным ему доверием. Возможно, Кэндзи смирится с продолжительным пребыванием Таша в их доме? «А я смирился бы с присутствием Айрис?» – спросил он себя.

В дальнем зале «Бибулуса» на помосте сидела новая модель. Таша с удивлением узнала в ней Нинон де Морэ. Из всей одежды на той были только длинные черные перчатки. Скрестив ноги, выгнув спину и выставив вперед грудь, она была словно языческая богиня, а вокруг толпились мужчины, которым карандаш, уголь и кисти заменяли курильницы с благовониями. Стоявший прямо напротив Нинон Морис Ломье то и дело прерывал работу и подходил к натурщице с просьбой повернуть шею или закинуть руку за голову. Он был так поглощен делом, что не обращал внимания на шуточки учеников.

Таша пробиралась среди мольбертов, поглядывая по сторонам. Набросок Ломье был сделан в обычной для него манере, сочетавшей стилизованный под Энгра рисунок, ровные, как у Гогена, мазки и витражную технику клуазонэ. Сама Таша любила Ренуара и Моне, ей были интересны их эксперименты со светом, тогда как Морис Ломье был адептом тени.

Он был так увлечен работой, что даже не заметил ее появления. «Он штампует “произведения искусства” и напичкан теориями, – сказала себе Таша, – а мне необходим идеал, я хочу выразить себя».

Она достала блокнот и набросала карикатуру на Ломье. И тут он ее наконец увидел:

– На помощь, дорогая! Мне нужно с кем-нибудь разговаривать, пока я изображаю «женщину-змею», иначе сойду с ума!

Таша сделала вид, что закашлялась, чтобы не расхохотаться. Нинон тоже хихикнула и воскликнула дрожащим голосом:

– Он думает, я комок глины! С меня хватит, мне холодно, я устала и хочу есть!

Растрепанный Ломье умоляюще взглянул на нее:

– Дорогая, прошу вас, не шевелитесь!

– У меня все тело затекло, я должна размяться! Идемте, Таша…

Нинон спрыгнула с помоста, не обращая внимания на негодующие вопли художников, завернулась в жемчужно-серый шелковый пеньюар и направилась за ширму, чтобы одеться.

– Это несерьезно, Нинон! – возмутился Ломье. – Мы начали всего час назад.

– Всего! Вы терзали меня целыйчас! Это слишком долго. Я упаду в обморок, если немедленно не поем.

– Обещайте, что потор о питесь… – со вздохом сдался Ломье.

– Мы устроим девичник, и я вернусь, обещаю, друг мой.

– Девичник? Да они исчезнут на целый день! – воскликнул один из учеников, глядя вслед удалявшимся под ручку Нинон и Таша.

…Девушки сидели за столиком в ресторанчике на улице Толозе и смеялись, вспоминая негодование художников.

– Спасибо, что представили меня Морису, – сказала Нинон, разрезая отбивную. – Он хорош собой и довольно мил.

– Представила? Я тут ни при чем, он сам вцепился в вас, как клещ.

Нинон положила себе вторую порцию пюре.

– Чем вы занимались раньше? – спросила Таша.

– Раньше? Разве это важно? Для меня имеет значение только сегодняшний день. Знаете, дорогая, есть две вещи, которых я не могу себя лишить: мужчины и деньги. Это непременное условие моего счастья. Без денег женщина не может чувствовать себя свободной.

– Но ведь именно мужчины зачастую лишают нас независимости, вы так не думаете?

– Нужно уметь ими пользоваться, как они пользуются нами. Они подобны вещам, замечательным вещам, которые служат для удовлетворения наших желаний и становятся «неудобными» в тот самый момент, когда вознамериваются управлять нами. Я вас шокирую?

– Нет и… да. А любовь? Как же быть с любовью?

– С любовью? Любовь изобрели мужчины, чтобы подчинять нас своим правилам. Поверьте, Таша, если женщина влюблена, но бедна, она попадает в зависимость от мужчины.

– Я не разделяю эту точку зрения, и кроме того, если ты одержим страстью к искусству, деньги отступают на второй план.

– Не выдумывайте, Таша. Почему нельзя зарабатывать искусством? За любовь же часто платят.

– О, но ведь платят…

– Проституткам? Безнравственным женщинам, которых презирают приличные люди? Но разве проституция – не историческое наследие человечества? Разве художник не продается, когда обменивает свой талант на деньги? А актер, произносящий чужие тексты? А журналист, пишущий на потребу публике? А книготорговец, берущий с читателей деньги за произведения, которых не писал?

– Вы имеете в виду Виктора?

– Виктор. Победитель. Красивое имя. Но берегитесь, его победа может дорого вам обойтись.

– Вы не убедите меня, Нинон. Я люблю просыпаться рядом с ним, в его объятиях.

– Я тоже люблю просыпаться рядом с мужчиной. Но при условии, что потом он встает и уходит.

– Прекратите. Вы подрываете мои моральные устои! – рассмеялась Таша.

– Я была бы счастлива это сделать. Кстати, я нахожу совершенно аморальным, что вы единолично пользуетесь вашим книготорговцем.

– Берегитесь, Нинон, я ревнива! – шутливо предупредила Таша, но тут же спросила себя: «Неужели я уподобилась Виктору?». – Если хотите очаровать книготорговца, советую обратить внимание на его компаньона Кэндзи Мори, – добавила она.

– Он японец?

– Да. Кажется, он избегает женщин.

– Предпочитает мужчин?

– Нет, конечно. Он увлечен одной молоденькой англичанкой.

– Вы возбуждаете мое любопытство. Он хорош собой? Обаятелен?

– У Кэндзи есть свой шарм – конечно, если вы любите мужчин в возрасте и при этом не слишком любезных.

– Что люблю – так это бросать вызов. Спорим, я приручу вашего женоненавистника? У меня еще никогда не было любовника-азиата. И детектива-любителя, кстати, тоже. – Нинон подмигнула Таша. – Кстати, а какую задачку разгадал этот ваш Победитель, помните, вы что-то говорили…

– В прошлом году на Всемирной выставке произошло несколько убийств. Он их раскрыл. Об этом писали все газеты.

– Я провела прошлый год в Испании. Но, – Нинон приложила палец к губам, – это тайна за семью печатями. Я заплачу, нам пора возвращаться. – Она поднялась и отодвинула стул. – Вы не будете доедать?

Таша не ответила. Отбивная показалась ей совершенно безвкусной. Она все бы отдала за соленый огурец и борщ со сметаной.

Виктор шел по улице Круа-де-Пти-Шамп. Он не заходил в этот квартал с тех пор, как Таша перестала работать на «Пасс-парту». Странно было снова оказаться здесь. Ему вдруг показалось, что они с Таша встретились только вчера.

– Цикорий, цикорий, дикий цикорий!

Виктора обогнала зеленщица с тележкой. Он вышел на галерею Веро-Дода, к решетке, за которой начинался ряд ведущих к зданию редакции дворов. Мальчишка с ранцем за спиной плевал в лужу, с интересом разглядывая, как от плевка расходятся круги, девчушка играла с куклой – подбрасывала ее вверх, ловила, укачивала, чтобы утешить, другая собирала растущие между булыжниками мостовой одуванчики. «Когда я в последний раз дарил Таша цветы?» – подумал Виктор.

Он вдруг увидел идущую навстречу женщину в соломенной шляпке с веточкой желтой акации на полях. Она была одета по последней моде, платье подчеркивало тонкую талию и высокую грудь. Да уж, Эдокси Аллар, секретарша из «Пасс-парту», умела себя подать! С тех пор, как эта женщина-вамп положила на него глаз, Виктор избегал встречаться с ней наедине. Он поспешно отвернулся к стене, где висел старый рекламный плакат, и сделал вид, что внимательно читает объявления:

БАЛ В МУЛЕН-РУЖ

Площадь Бланш

Каждый вечер и по воскресеньям

Большой сбор по средам и субботам

Эдокси Аллар проплыла мимо в облаке одуряющего аромата. Виктор решился повернуться, только когда хищница, по его расчетам, отошла на приличное расстояние, но не был, уверен что успеет пригласить Исидора Гувье выпить прежде, чем она вернется, и отправился обедать в «Восточное кафе» на углу улицы Пти-Шамп и авеню Опера.

«Не зайти ли к Одетте? Бульвар Оссман в двух шагах… – размышлял он, попивая кофе. – Вдруг она вернулась?». В глубине души Виктор знал, что это не так, а при мысли о новой встрече с Ясентом… Он оплатил счет и направился в сторону почты на улице Лувра.

Жозеф ходил взад-вперед по сарайчику, радуясь, что ему ловко удалось получить день свободы, и раздумывал, как будет вести расследование. Денизу убили, и убили из-за «Дамы в голубом». Старик-клошар, за которым следил патрон, сыграл какую-то роль в этой трагедии. Жозеф решил отправиться в особняк Счетной палаты и, по примеру героя Жюля Верна, приготовил соответствующее случаю обмундирование: шарф, кепку, твидовый пиджак прямого покроя – подарок Мори и кожаные коричневые ботинки. Лампы Румкорфа [21]у Жозефа не было, пришлось ограничиться свечами и спичками. Он рассовал их по карманам, где уже лежали блокнот и карандаш, написал матери записку, прикрепил к стене у раковины и вышел из дома, воображая себя Лекоком. «Мне нужна борьба, чтобы проявить свою силу, и препятствия, чтобы их преодолевать», – повторял он, вышагивая по опустевшим набережным.

– Вот газета, которую вы просили купить.

Виктор положил номер «Фигаро» на заставленный каталогами стол.

– Прямо из типографии, пахнет свежей краской, – заметил Кэндзи, взглянув на часы.

Он встал и развернул газету, облокотившись на прилавок.

Виктор с любопытством взглянул на друга: в ежедневных выпусках Кэндзи читал исключительно литературную хронику. Загляни он через плечо Мори, удивился бы еще больше.

«Случится катастрофа, если я за двадцать четыре часа не найду помещение под мастерскую», – думал Кэндзи, просматривая колонку объявлений о сдаче внаем. Он опасался, что не сможет долго выносить присутствия Таша в своем доме, хотя отдавал должное ее такту и дружелюбию. Кэндзи отказывался поверить, что эта девушка для Виктора – не мимолетное увлечение. Он совершенно иначе представлял себе идеальную спутницу жизни приемного сына – покорной, сдержанной, заботливой, умеющей создать уют в доме, вести хозяйство и дела в магазине, образованной, но вовсе не творческой натурой. Ни одному из этих критериев Таша не отвечала. Кэндзи старался быть с ней любезен, но боялся, что она посеет раздор между ним и Виктором.

В магазин вошел Анатоль Франс, и Кэндзи оторвался от чтения, чтобы принять знаменитого писателя. Виктора снедало любопытство, и он попытался завладеть газетой, чтобы выяснить, что так заинтересовало Кэндзи, но тот опередил его и спрятал «Фигаро» в ящик стола. Разочарованный Виктор поклонился писателю и ушел к себе.

Войдя в квартиру, он подобрал с пола юбку, шаль и шпильки: Таша разбрасывала свои вещи, как Мальчик-с-пальчик – камешки в лесу. Разобранная постель благоухала росным ладаном, так же пахло в богемной мансарде на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, когда он обыскивал ее в поисках «Дамы в голубом».

Совершенно упав духом, Виктор упал на кровать и зарылся лицом в пропитавшиеся запахом Таша простыни.

Вкусный аромат тушеного с овощами мяса щекотал ноздри Жозефа и дразнил его голодный желудок. Мадам Валладье отвечала на вопросы, снимая пену с бульона.

– Вы уверены, что его тут нет? – спросил Жозеф, прижимая кулак к бурчащему животу.

– Абсолютно. И меня это слегка беспокоит. Он устает от походов в Тампль и всегда быстро возвращается.

– Значит, они его не отпустили.

– Не отпустили? Кто не отпустил?

– Полицейские. Он вчера устроил скандал на тряпичном рынке, и жандармы его замели. Не волнуйтесь, долго старика не продержат. Мое почтение, мадам, – Жозеф поклонился и вышел из привратницкой.

«Какой милый юноша, – подумала мадам Валладье, – жаль, что мне не хватило смелости пригласить его поужинать!»

Жозеф добрался до набережной д'Орсэ, пройдя по улицам де Лилль и Бельшас. Он без особого труда забрался на росший на тротуаре клен, соскользнул по стволу и приземлился за оградой, ободрав ладони о колючки ежевичника. Уличные фонари освещали путь к развалинам дворца, Жозеф то и дело спотыкался, путаясь в зарослях плюща, и хвалил себя за то, что сообразил надеть походные ботинки. Он поднялся по лестнице и пересек квадратный зал с развороченным полом. Луна светила между железными балками, оплавившимися во время уничтожившего здание пожара. Жозефом овладел азарт покорителя Амазонии. Он шел по сводчатому коридору, топча проросшие сквозь пол сорняки, и строил грандиозные планы: «Как только доберусь до твоей территории, папаша Моску, окрещу ее, ну, скажем, островом Пиньо, жемчужиной архипелага… Святых Отцов [22]!» Эти мечтания помогали ему отвлечься от мыслей об аппетитном запахе рагу мадам Валладье. Он споткнулся о нижнюю ступеньку лестницы и решил, что пора зажечь свечу. Язычок пламени трепетал на сквозняке, выхватывая из темноты лица на фресках. Ошеломленному Жозефу казалось, что они смотрят прямо на него. Женщина с приложенным к губам пальцем призывала его к молчанию. Полуобнаженный воин на противоположной стене отвязывал от дерева лошадей, нетерпеливо топчущих землю копытами. Жозеф осторожно пробирался наверх, вертя головой по сторонам, чтобы рассмотреть растрескавшиеся изображения. Названия на потускневших медных табличках едва читались: «Созерцание», «Закон, Сила и Порядок», «Война», «Мир, защищающий искусства и земледелие»… Он вспомнил фразу Теофиля Готье о художнике Теодоре Шассерьо: «Это индеец, учившийся в Греции». Живописные аллегории на темы античности пробуждали в Жозефе воспоминания о детстве, когда он запирался в отцовском сарайчике и читал волшебные сказки, объедаясь яблоками.

Бесконечно длинный коридор судебных исполнителей со сводчатым потолком и полуразрушенными перегородками, где на заросшем травой полу валялись ржавые железки, вывел Жозефа на открытую террасу. Подобно скалолазу, взирающему на мир с покоренной им вершины, он смотрел на крыши соседних домов, белые стены казармы на улице Пуатье и растущие во дворе частного особняка огромные платаны с птичьими гнездами. На горизонте тучи играли в догонялки с луной. Жозеф наклонился вперед, чтобы разглядеть парадный двор, и заметил, что стена заросла диким виноградом и плющом. У него закружилась голова, и он с трудом восстановил равновесие.

«Стоп, кратчайший путь нам не подходит!»

Он лег плашмя на живот, опустил руку со свечой вниз и разглядел отверстие в стене коридора, замаскированное выцветшей тряпкой.

«Будь я проклят, если это не убежище папаши Моску! Курс на первый этаж, вперед, марш!»

Проникнув за занавеску, Жозеф присвистнул от удивления: затейливый пейзаж острова Пиньо странным образом напоминал обстановку сарайчика на улице Висконти.

«Надо же, сколько в Париже чудес! Здесь так же здорово, как в слоне папаши Гюго! Вы только посмотрите на весь этот хлам! Военная ветошь, медали… Ух ты, книги! Так, посмотрим. Жюль Верн, «Вверх дном» – не читал. Ты нашел волшебное местечко, папаша Моску, за которое вряд ли платишь хоть су. Теперь надо оглядеться».

Юноша обошел помещение, пытаясь найти какие-нибудь указующие знаки, но не знал, на что именно обращать внимание. Свеча догорела, он зажег другую и обнаружил надпись, сделанную на стене над грудой одеял.

Где ты их спрятал?

А.Д.В.

Жозеф достал блокнот.

Обливаясь потом под теплой накидкой, папаша Моску брел по набережной д'Орсэ. Его одолевали сомнения, и он не знал, на что решиться.

«Чертова погода то и дело меняется, утром – зима, к вечеру – оттепель. Что же мне делать? Черт бы побрал эту треклятую жизнь! Я проголодался и пошел бы к Маглон, но если Груши устроил засаду в темноте – а мерзавец на это способен, – я пропал!»

Он с тоской думал о светлой, наполненной запахами вкусной еды кухне мадам Валладье. На плите наверняка стоит котелок супа, вкусного густого горохового супа, который так славно согревает кишки и нежно предает в объятия Морфея. Старик направился к улице Пуатье, но страх снова скрутил ему внутренности. Он остановился под фонарем и подумал, что отдал бы сейчас полжизни за встречу с полицейским патрулем.

«Ишь, размечтался! Небось бьют сейчас баклуши в участке, попивают винцо, играют в картишки. Когда честному человеку нужен легавый, его днем с огнем не сыщешь! Куда все подевались? Ни фиакров, ни прохожих!»

Тут он заметил у стены дома замотанную в шали и платки фигуру, облегченно вздохнул и направился к ней со словами:

– Прошу вас…

– Чего тебе надо?! – завизжала в ответ женщина. – Неужели нельзя оставить человека в покое?

Она заковыляла прочь, тяжело опираясь на палку, а папаша Моску лепетал ей вслед:

– Эй, не бойтесь, я просто хотел… Да подождите же, черт бы вас побрал!

Женщина исчезла. Старик так и не решил, как поступить.

«Не стоять же мне тут всю ночь! Решено! Рядом с моей Океанидой я буду в полной безопасности! А завтра, чуть свет, схожу проверить могилку Жозефины под большим платаном, положу туда ломонос и сирень, ей понравится. Ну же, Моску, тра-та-та-та, вперед, это тебе не Березина!»

Он согнулся пополам, чтобы пролезть в замаскированную кустом акации расщелину: этот тайный вход вел прямо во двор Счетной палаты. Чтобы подбодрить себя, старик распевал во все горло:

 
Утри слезы, красотка Фаншон,
Я приду и утешу тебя.
У меня остался один глаз,
но слава меня нашла…
 

Жозеф услышал вопли папаши Моску, поспешно задул свечу и попытался найти убежище в нескольких метрах от парадной лестницы.

Старик поднимался по ступеням, освещая себе дорогу фонарем. Вдруг тишину развалин разорвал ухающий крик. Жозеф подпрыгнул, сердце у него зашлось от страха.

– Это я, чертова птица! Ты что, своих не узнаешь? Постыдилась бы так пугать старика!

Папаша Моску пошел дальше, цепляясь за перила, и остановился передохнуть рядом с Океанидой.

– Ну что, красотка, все в порядке?

Дама с обнаженной грудью смотрела сквозь него невозмутимым, как стоячая вода, взором.

– Что глядишь глазами, как у мороженого судака? Это я, Моску, твой дружок!

Вокруг царило полное безмолвие. Старик слышал, как стучит кровь у него в висках, и не шевелился, угадывая рядом чужое присутствие. Слева от него мелькнула какая-то тень, и в то же мгновение перед глазами разорвалась яркая вспышка. Он увидел бесстрастное лицо Океаниды и перевалился через перила.

Жозеф почувствовал сотрясение металла, услышал глухой удар, инстинктивно пригнулся и нырнул под лестницу. Из-за туч выглянула луна, и он смог разглядеть склонившуюся над неподвижным телом тень. Он попытался втиснуться поглубже в нишу, но под ногой у него скрипнула щебенка, и тень распрямилась. Жозеф втянул голову в плечи и затаил дыхание. Тень двинулась в его сторону, но передумала и скрылась а темноте. Юноша стоял, не в силах сделать ни шага и едва дыша от пережитого ужаса. Выждав несколько минут, он вылез из укрытия и, то и дело пугливо озираясь, подошел к тому месту, где лежало нечто.

Он не сумел сдержать крик, когда понял, что именно разглядывала тень:

– О нет, Боже, только не это!

Папаша Моску лежал на спине, глядя открытыми мертвыми глазами в пустоту, его рот был искажен предсмертной мукой.

Жозеф опустился на колено, склонился над телом и пощупал плащ старика: его пальцы стали липкими от крови. Мертв! Папаша Моску мертв! Голова пробита. Жозефа едва не стошнило, он лихорадочно тер ладонь об пол, объятый таким вселенским ужасом, когда мечтаешь только об одном – проснуться в собственной постели и сказать себе: «Это был всего лишь дурной сон!»

В конце концов он справился с дрожью и заставил себя еще раз взглянуть на тело старика. Тот зажимал в кулаке какой-то маленький блестящий кругляшок. Жозеф не сразу решился забрать его у мертвеца. Он сунул кругляшок в карман и вдруг почувствовал, что за ним наблюдают. Все происходило так стремительно, что его разум едва поспевал за телом. Он кинулся бежать по коридору, пересек квадратный зал, взобрался на груду обломков, не удержался, кубарем скатился вниз по лестнице и застыл, ожидая смертельного удара.

Через несколько секунд он с трудом поднял голову и не сразу смог сфокусировать зрение. От земли поднимались завитки тумана. Вокруг не раздавалось ни звука. Ему удалось встать на ноги.

«Нужно вернуться, я не могу бросить несчастного старика».

Хрустнула ветка, и Жозеф замер, прислушиваясь.

«Если бы патрон был здесь!.. Нет, мне никто не нужен, я справлюсь сам».

Азарт взял верх над страхом, Жозеф зажег свечу, развернулся и помчался назад к лестнице.

– О Господи! – выдохнул он.

Папаша Моску испарился.

Жозеф покачал головой, не веря своим глазам. Там, где он только что видел безжизненное тело, лежало что-то светлое и мягкое. Платок? Нет, перчатки.