Текст книги "Доставка удостоенных"

Автор книги: Клиффорд Дональд Саймак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– Быть может, нам оно и не потребуется. Во всяком случае, пока что такой нужды не возникало.

– Это не аргумент, – возразил Генерал. – Оружие тащат на сто миль, а то и на тысячу, и только для того, чтобы воспользоваться им единожды.

Вскоре после того они вышли на площадь.

– Во-он то здание, – указал Генерал. – Там мы и остановились.

Здание было самым крупным из примыкавших к площади, и хотя оно тоже было разрушено, но выглядело немного лучше своих соседей. Площадь была довольно большой, и к ней с разных сторон подходило несколько улиц. По всему ее периметру громоздились груды красновато-коричневого камня, обрушившегося с фасадов зданий. Указанное Генералом высокое здание было единственным из избегших этой участи, и к его входу вели широкие каменные ступени.

– Пыль повсюду, – сообщил Генерал, – на улицах, даже в центре площади, в домах – словом, повсюду, куда ни сунься. Это пыль крошащихся камней, пыль разрушения. В доме, где мы расположились, мы нашли коекакие следы – в тех местах, куда ветер не мог добраться. Отпечатки ног тех, кто прошел здесь до нас. Я полагаю, это следы наших предшественников, таких же горемык, как и мы. Я совершенно убежден, что одна группа прошла здесь буквально только что, потому что некоторые отпечатки совсем четкие, а долго оставаться четкими они не могут: на них оседает пыль, а каждый порыв ветерка сглаживает или заметает их.

Оглянувшись, Лэнсинг увидел, что остальная часть отряда подтягивается к ним с Генералом. Юргенс очень старался, подскакивая на своем костыле быстрее, чем обычно. По бокам от него шли Мэри и Сандра, а позади вышагивал Пастор, своей позой напоминающий крадущуюся ворону: подбородок опущен книзу, чуть ли не на грудь.

– Должен вас предостеречь, – вполголоса сказал Генерал. – За Пастором надо присматривать. Он, вне всяких сомнений, безумец. Таких смутьянов я еще не видывал. Доводы рассудка перед ним бессильны.

Лэнсинг промолчал, и они с Генералом бок о бок поднялись по ступеням, ведущим ко входу в здание.

Внутри было сумрачно и пахло дымком. В центре вестибюля мерцал красноватый огонек – прогоревший почти дотла костер. Рядом громоздилась большая куча дров, а к ней были прислонены желтые рюкзаки. На полированных боках металлического котелка играли блики, отбрасываемые хилым огоньком костра.

Несмотря на тишины, в пустоте здания ощущалась гулкость этого огромного объема, и звук шагов разнесся по вестибюлю эхом.

Подошли остальные, и беззаботная болтовня Мэри и Сандры зарокотала, перекатываясь, в дальнем конце здания, словно в его глубинах скрывалась целая сотня человек.

Все вместе они подошли к огню. Генерал разворошил костер и подбросил дров. Пламя начало охватывать их, прокладывая себе путь по веткам, и на стенах заплясали причудливые тени. У Лэнсинга сложилось впечатление, что высоко под вырисовывающимися во тьме изогнутыми сводами вестибюля парит стая крылатых тварей.

– Я похлопочу насчет завтрака, но он будет нескоро, – сказала Сандра. – Генерал, почему бы вам не свести остальных к графостату? Это совсем рядом.

– Хорошая идея, – одобрил Генерал. – Позвольте, достану свой фонарь. Подальше чуточку темновато.

– Я останусь и помогу тебе с завтраком, – предложила Мэри подруге, – а графостат посмотрю потом.

Генерал пошел впереди, выплясывая лучом света по пыльному полу под ногами. Глухой стук костыля Юргенса рассыпался многократным эхом.

– Ваш графостат – это колдовство, – ворчал Пастор, – и взоры на него никого не доведут до добра. Я настойчиво рекомендую довершить его разрушение. Будет довольно нескольких крепких ударов обухом топора.

– Только попробуйте, – рявкнул Генерал, – и испытаете этот топор на себе. Графостат – ничтожные остатки, сохранившиеся от некогда талантливой и просвещенной расы. Лично я не делаю вид, что понимаю, что к чему.

– Но вы же назвали это графостатом, – вмешался Лэнсинг.

– Ну да, назвал, но лишь потому, что это самое подходящее определение из пришедших мне на ум. Но я уверен, что за ним скрыто нечто большее. По-моему, он простирается в иные места посредством познаний и технологий, которых мы еще не выдумали, о которых наши народы еще даже не задумывались.

– Будет лучше, если мы тоже не будем о них задумываться, – вел свое Пастор, – ибо есть вещи, которых лучше не касаться. Я убежден, что во Вселенной имеется некая великая нравственность...

– Да чуму на вашу нравственность, – огрызнулся Генерал. – Вечно вы с ней суетесь! И нудит, и нудит. Чем нудить, лучше бы уж разговаривал!

Пастор отделался молчанием.

Наконец они добрались до графостата, расположенного в комнате в дальнем углу здания. На первый взгляд в комнате ничего не было, да и графостат не привлекал особого внимания – он оказался просто большой грудой, которую легче всего было бы назвать просто кучей безличного, пыльного хлама. Местами сквозь толстый слой пыли и грязи проглядывали ярко-рыжие пятна ржавого металла.

– Вот чего я никак не возьму в толк, – заметил Генерал, – это каким образом может работать небольшой фрагмент, когда все остальное превратилось в металлолом.

– Быть может, мы видим просто рабочий сегмент, – предположил Лэнсинг. – Может, с самого начало только это и было видно – назовем его визуальным компонентом. А все остальное – просто рабочий механизм, который каким-то чудом еще на развалился на куски. Топни посильнее, последнее уцелевшее соединение, благодаря которому графостат еще функционирует, рассыплется, и тогда устройство откажет.

– Об этом я не подумал, – согласился Генерал. – Может, вы и правы, хотя сомневаюсь. По-моему, эта груда хлама когда-то была панорамным обзорным экраном, а теперь от него сохранился лишь самый краешек. – Он обогнул груду металлолома, остановился и отключил фонарик. – Поглядитека.

Они увидели некое подобие двадцатипятидюймового телевизионного экрана, хотя его обводы оказались неровными.

Внутри этого кривобокого экрана лежал удивительный красноватый сумрачный мир. На переднем плане в тусклом свете невидимого светила поблескивала группа многогранных валунов.

– Вроде алмазов, как по-вашему? – спросил Генерал. – Только подумать, куча алмазных валунов!

– Вот уж не могу сказать, – откликнулся Лэнсинг. – У меня мало опыта в работе с алмазами.

Алмазные валуны – разумеется, если это были алмазы – лежали на песчаной равнине, покрытой редкой растительностью. Кое-где виделись пучки похожей на проволоку травы и низкорослые сухие колючие кустики, видом своим напоминавшие не растения, а животных – пусть странных, но все-таки животных. У самого горизонта на фоне красноватого неба прорисовывалось полдюжины деревьев, хотя, глядя на них, Лэнсинг засомневался, что это именно деревья. Они были причудливо изогнуты, а их корни (если только это корни), не уходили в землю, а извивались вдоль нее, напоминая сгорбившихся ползущих червей. Лэнсинг понимал, что эти деревья должны быть настоящими исполинами, чтобы их можно было четко разглядеть с такого расстояния.

– И вы всегда это видите? – поинтересовался он. – Сцена не меняется?

– Всегда одно и то же, – подтвердил Генерал.

По экрану слева направо быстро промелькнул какой-то размытый силуэт, и Лэнсинг на мгновение уловил его форму, будто в мозгу сработал затвор фотоаппарата. Там прошел гуманоид: две руки, две ноги, голова – но все-таки не человек, до человека ему было очень далеко. У существа была тонкая длинная шея, маленькая головка, а шея доходила до самой макушки, так что голова свешивалась спереди от шеи. И голова, и шея были так наклонены от его отчаянной скорости, что были практически параллельны земле. Вперед выдавались довольно массивные челюсти, а лицо – если оно вообще было – оказалось совсем крохотным. Все тело существа было наклонено вперед, по направлению его бега. Бежало оно, опираясь и руками и ногами. Руки, несколько более длинные, чем человеческие, оканчивались не ладонями, а какими-то утолщениями, на поднятой ноге (вторая была погружена в песок) виднелись два когтя. Гуманоид был тускло-серого цвета, хотя это могло показаться только из-за большой скорости его передвижения, – решил Лэнсинг.

– Это в новинку? – спросил он. – Вы видели его раньше?

– Единожды, – сообщил Пастор. – Если и не сказанного, то подобного ему.

– И он так же мчался?

– Точно так же.

– Но речь шла о существах, – повернулся Лэнсинг к Генералу. – Вы говорили, что видели существа. Значит, их было несколько?

– Там, за валунами, живет тварь вроде паука, – пояснил Генерал. – Наверно, это не паук, но ничего более подходящего мне в голову не пришло. У паука восемь лап, а у этой твари больше, хотя сколько именно, сказать трудно – они всегда так перепутаны, что и не сосчитаешь. Обычно он оттуда выглядывает, но сейчас спрятался. Он совершенно белый, так что среди сверкания алмазов его почти не видно. Потом, почти каждый раз по экрану пробегает трехногое яйцо. Туловище в виде яйца, с продолговатыми отверстиями в верхней части. Я так понимаю, что это органы чувств. Все три ноги оканчиваются копытами и вроде бы лишены суставов. Когда оно бежит, оно переставляет ноги, не сгибая. Спокойное, беззаботное, никого не боится – хотя насколько я понимаю, вообще лишено каких бы то ни было средств самообороны.

– Это долина ужасов, – заявил Пастор. – Ни один богобоязненный человек не имеет права позволять себе взирать на подобные страсти.

15

Они сидели вокруг костра, отдыхая после завтрака.

– Мы обследовали этот этаж и четыре этажа над ним, – рассказывал Генерал, – и нашли только графостат и статуи. Во всех комнатах пусто, как в голове у новобранца – от мебели не осталось ни щепочки. То есть абсолютно ничего. Что произошло? Было ли это планомерным отходом, когда жители города перебрались в новые места, забрав с собой все свои пожитки? Или город был разграблен кроха по крохе? А если так – то кто же го грабил? Быть может, толпы изрубили мебель на дрова? Это не исключается, поскольку отряды вроде нашего навещают эти края уже давно, быть может, на протяжение тысячелетий. Разумеется, они могли пожечь всю мебель, но как тогда быть с остальным – с кастрюлями и горшками, с тарелками и блюдами, с одеждой и книгами, с картинами и коврами – словом, всевозможным находившимся здесь скарбом? Может, его растащили на сувениры, хотя я лично в этом сомневаюсь. Такая ситуация сложилась не только здесь, в административном здании, а повсюду, куда ни глянь. Даже помещения, выглядящие жилыми квартирами, абсолютно пусты.

– Сей град был обречен, – заявил Пастор. – Здесь жили безбожники, и город был обречен.

– Я думаю, – предположила Сандра, – он был обречен своим бездушием. Мы не нашли здесь ни следа занятий искусством, не считая небольшой скульптурной группы. Это были бессердечные, бесчувственные люди, не способные к высшим порывам.

– Уходя, они могли забрать произведения искусства с собой, – возразил Генерал. – Но это могли сделать и другие, пришедшие следом.

– А может, этот город никогда и не служил постоянным местом жительства, – подхватила Мэри. – Нечто вроде этакого временного убежища. Место, где они дожидались некоего события, которое должно было случиться...

– Ну, в таком случае, – покачал головой Генерал, – они обустроились весьма старательно. Я что-то не слыхал, чтобы времянки строили так прочно, из камня. А еще меня приводит в недоумение, что тут не предусмотрены никакие меры защиты города. В подобных древних городах обычно ставили крепостную стену. Местами по периметру города виднеются небольшие стеночки, но они не соединены между собой и совершенно не годятся для обороны.

– Мы одержимы галлюцинациями, – буркнул Пастор. – Доныне что мы не нашли ничего, что пролило бы свет на причины нашего пребывания здесь. Мы не нашли ничего у куба, не отыскали ничего и здесь.

– Быть может, мы просто не докопались до истины, – заметил Юргенс.

– Питаю сомнения, что тут есть, до чего докапываться, – не унимался Пастор. – Мне кажется, мы очутились здесь по безответственной прихоти...

– А вот в это я никак не могу поверить, – перебил его Генерал. – У каждого действия бывает причина. Во Вселенной не бывает хаотичных действий.

– А вы уверены? – бросил Пастор.

– Нет совершенно никакого повода полагать, что это не так. Вы, Пастор, сдаетесь слишком рано. А я не сдаюсь! Я не брошу поисков, пока не прочешу этот город частым гребнем. В этом здании есть еще подвал, который мы не осматривали. Если там мы ничего не обнаружим, то начнем выборочную обработку новых ориентиров.

– А с чего вы взяли, что ответ таится именно здесь? – поинтересовался Лэнсинг. – Этот мир городом не кончается.

– Потому что это самое логичное предположение. Центром любой цивилизации является город, и притом один-единственный. Это ось, вокруг которой вертится мир. Где сосредоточены люди и оборудование – там и кроется разгадка.

– В таком случае, – сказал Юргенс, – лучше нам встать и взяться за дело.

– Ты прав, Юргенс, – одобрил Генерал. – Мы спустимся и осмотрим подвал, а если не найдем ничего там – в чем, кстати, я не уверен – то подвергнем ситуацию пристальному рассмотрению и наметим дальнейшие рубежи.

– Пусть все захватят фонари, – предупредила Сандра. – Там темно. Во всем здании темновато, но в подвале царит истинный мрак.

Пастор первым спустился по ведущему в подвал широкому лестничному пролету. Оказавшись внизу, все инстинктивно сгрудились в кучу, глазея во тьму и освещая мечущимися лучами своих фонариков то стену, то коридор, то дверной проем.

– Давайте разделимся и немного разойдемся, – опять взял на себя командование Генерал. – Так мы покроем большую площадь. Если что-то обнаружите, аукните. Разобьемся на пары. Лэнсинг и Юргенс, берете на себя левый коридор; Мэри и Пастор – центральный; мы с Сандрой двинемся направо. В каждой паре должен гореть лишь один фонарь: надо экономить батареи. Встречаемся здесь.

Судя по его словам, Генерал рассчитывал скоро вернуться.

Спорить никто не стал: все уже привыкли к его командному тону, и потому просто двинулись в указанных направлениях.

В четвертой из проверенных ими комнат Лэнсинг и Юргенс обнаружили карты, хотя проглядеть их было довольно легко: подвал был самым неприятным местом на свете. Повсюду лежал толстый слой пыли, взмывавшей в воздух на каждом шагу и наполнявшей его запахом сухой затхлости. Лэнсинг то и дело чихал.

Они осмотрели четвертую комнату, и та, как и предыдущие, оказалась совершенно пуста. Они уже направлялись к двери, чтобы отправиться дальше, когда Юргенс еще раз на всякий случай провел по полу лучом фонарика.

– Минуточку. Там, кажется, что-то есть.

Лэнсинг обернулся: в круге света на полу различались какие-то неясные округлые формы.

– Наверно, ничего там нет, – отмахнулся он, горя нетерпением поскорее покончить с осмотром подвала. – Просто неровность пола.

– Все же стоит убедиться. – Юргенс заковылял к тому месту.

Не сходя с места, Лэнсинг следил за продвижением Юргенса по направлению кучки пыли. Робот, пошатываясь, вытянул костыль вперед, ковырнул кучку, и та вдруг перевернулась. Из-под серого одеяла пыли показалось что-то белое.

– Что-то есть, – сообщил Юргенс. – Похоже на бумагу. Может, книга.

Лэнсинг быстро подошел к роботу, опустился около него на колени и попытался смахнуть пыль с находки Юргенса. В результате он только испачкался. Подняв груду, он потряс ее, и пыль повисла в воздухе удушающим облаком.

– Пойдем-ка отсюда, – предложил он. – Найдем местечко получше, чтобы рассмотреть находку.

– Вы взяли не все, – возразил Юргенс. – Там еще одна такая, на пару футов правее.

Лэнсинг подхватил и вторую груду.

– Все?

– По-моему, да. Больше я не вижу.

Они быстро ретировались в коридор.

– Подержи фонарь, – попросил Лэнсинг. – Давай взглянем, что там у нас.

При внимательном рассмотрении находка оказалась четырьмя сложенными листами то ли бумаги, то ли пластика: покрывающий их слой пыли не позволял разобрать, из какого материала. Три листа Лэнсинг сунул в боковой карман пиджака, а четвертый развернул. Лист был сложен несколько раз, и складки распрямлялись с некоторым трудом. Наконец лист был полностью развернут, Юргенс осветил его и сказал:

– Карта.

– Может, это здешние места, – предположил Лэнсинг.

– Наверно. Надо взглянуть попристальнее, при более хорошем освещении.

На листе были нанесены линии и странные пометки, а рядом с некоторыми пометками – цепочки знаков – наверно, названия населенных пунктов.

– Генерал велел аукнуть, если что найдем.

– Это подождет, – ответил Лэнсинг. – Давай сперва разберемся с остальными комнатами.

– Но это может быть важно!

– Через час это будет ничуть не менее важно, чем сейчас.

И они продолжили поиски, но так ничего и не нашли – во всех пыльных комнатах было пусто, хоть шаром покати.

На полпути обратно по коридору они услышали отдаленный гулкий крик.

– Кто-то что-то нашел, – сказал Юргенс.

– Вероятно. Вот только где?

Крик, отражаясь от многочисленных стен просторного подвала, перекатывался гулким эхом, спутав все направления. Казалось, он звучит повсюду.

Торопливо проскочив остаток коридора, они вышли к подножию лестницы, но определить направление на крик не удалось и здесь. Порой даже казалось, что звук доносится из того коридора, который они только что покинули.

Затем в правом коридоре заплясал огонек.

– Это Генерал и Сандра, – сообщил Юргенс. – Значит, находку сделали Пастор и Мэри.

Но не успели они отойти на несколько шагов, как на них обрушился запыхавшийся Генерал.

– Вы здесь, – отдуваясь, выдохнул он. – Значит, вопит Пастор. Мы не могли разобрать, откуда доносится крик.

Уже вчетвером они бросились в центральный коридор. В дальнем его конце они влетели в комнату, оказавшуюся намного больше любой из тех, где побывали Юргенс и Лэнсинг.

– Можете прервать свой кошачий концерт, – гаркнул Генерал. – Мы здесь. Из-за чего столько шума?

– Мы нашли двери, – заорал Пастор.

– Ну, черт вас дери, мы тоже! – рявкнул Генерал. – Все нашли двери!

– Если вы на минутку умолкнете, мы покажем, что у нас тут. Это иные двери.

Лэнсинг, подойдя к Мэри, увидел на дальней стене комнаты ряд круглых огней – не слепящий свет фонарика и не пляшущие отсветы костра, а мягкое сияние солнца. Все огни находились примерно на уровне глаз.

Мэри обеими руками вцепилась в его правое плечо.

– Эдуард, – произнесла она дрожащим голосом, – мы нашли иные миры.

– Иные миры? – тупо переспросил он.

– Там двери, а это дверные глазки. Погляди в глазок, и увидишь мир.

Они подталкивала его вперед, а он, все еще не в силах поверить, медленно подошел к одному из светлых кругов и остановился.

– Посмотри, – трепеща, сказала Мэри. – Посмотри и да узришь. Это мой любимый мир. Он нравится мне больше прочих.

Лэнсинг пошел еще ближе и заглянул в глазок.

– Я зову его миром цветущих яблонь, миром синей птицы, – сказала Мэри за его спиной.

И тут он увидел мир.

Перед глазами Лэнсинга раскинулось спокойное, ласковое пространство, покрытое густой, чуть ли светящейся от свежести зеленой травой. Посредине луга бежал сверкающий ручей, а трава пестрела голубыми и желтыми цветами. Желтые напоминали колеблющиеся на ветру нарциссы, а голубые, чуть пониже желтых и потому полускрытые среди травы, взирали на него, как множество испуганных глаз. На вершине холма в отдалении росла рощица низеньких розовых деревьев, скрытых от взгляда сплошным ковром своих удивительно розовых цветов.

– Это дикие яблони, – донесся до него голос Мэри. – Розовым цветут дикие яблони.

Этот мир был напоен ощущением свежести, словно ему было не более минуты от роду – омытый весенним дождем, высушенный и расчесанный ласковым ветерком, отполированный до блеска нежными солнечными лучами мир.

И больше ничего – только покрытый миллионами цветов зеленый луг, сверкающий на лугу ручей и розовое сияние цветущих яблонь на вершине холма. "Этот мир прост и незамысловат, но ничего иного от него и не требуется, – подумал Лэнсинг, – этого больше чем достаточно".

Отвернувшись от глазка, Лэнсинг взглянул на Мэри.

– Это чудесно.

– Я тоже так думаю, – подхватил Пастор. Впервые со времени знакомства с ним Лэнсинг увидел, что уголки рта этого человека не изогнулись книзу в гримасе неудовольствия. Его вечно тревожное озадаченное лицо наконец-то разгладилось и осветилось покоем.

– Вот в некоторых других, – содрогнувшись, произнес Пастор, – вот там... А сей...

Теперь Лэнсинг обратил свое внимание на дверь, в которой был сделан глазок, и увидел, что она несколько больше обычных дверей и сделана из чего-то наподобие прочного металла. Петли были сделаны так, чтобы дверь открывалась наружу, в иной мир, и прочно застрахована от случайного открывания мощными засовами, неколебимо покоившимися на своих местах. Удерживались засовы укрепленными в стене дополнительными болтами.

– Это лишь один из миров, – сказал Лэнсинг. – А каковы другие?

– На этот они непохожи, – ответила Мэри. – Пойди да посмотри.

Лэнсинг заглянул в следующий глазок. Там открывался арктический пейзаж: обширное снежное поле, вихрь яростной вьюги. Сквозь кратковременные разрывы в метельной пелене ослепительно проблескивал вознесшийся к небу ледник. Хотя холод сюда и не добирался, но Лэнсинг невольно поежился. Ни единого признака жизни – лишь снежные вихри да сверкание льда.

В третьем глазке он увидел голую каменистую поверхность, местами скрытую под глубоким слоем зыбучего песка. Разбросанные по скале камешки вели себя, как живые – перекатывались и подпрыгивали, увлекаемые вперед силой несущего песок ветра. В нескольких шагах от взора все заволакивала тускло-желтая пелена летящего песка, словно в этом мире не было не только горизонта, но и расстояний.

– Смотри-смотри, – подзадорила переходившая вместе с ним с места на место Мэри.

В следующем глазке был виден дикий, буйствующий жизнью мир – страна влажных джунглей, кишевший плавающими, ползающими и копошащимися жаждущими крови хищниками. На мгновение Лэнсингу даже показалось, что в этой путанице нет отдельных тварей, а лишь яростное, лихорадочное шевеление. Затем он мало-помалу начал различать в этой суете жрущих и пожираемых, сытых и алчущих, охотников и добычу. Такой буйной жизни ему не приходилось видеть ни разу в жизни: деформированные тела, исполинские челюсти, мельтешащие конечности, блестящие клыки, острые когти, сверкающие глаза.

Ощутив боль в сердце и подступающую к горлу тошноту, Лэнсинг отвернулся от окошка, утер взмокший лоб, будто стирал с лица замаравшие его ненависть и отвращение.

– Я не могла смотреть. Бросила туда лишь мимолетный взгляд.

Лэнсинг ощутил, что покрывается гусиной кожей, а его самого тянет съежиться, стать крохотным и незаметным.

– Забудь об этом, – сказала Мэри. – Будто ничего и не видел. Это я виновата: надо было предупредить.

– А что в остальных? Так же скверно?

– Нет, этот – хуже всех.

– Вы только поглядите! – воскликнул Генерал. – Ни разу в жизни не видел ничего подобного. – И отошел в сторону, чтобы Лэнсинг мог заглянуть в глазок. Местность была очень неровной, не было ни одной плоской площадки, и лишь через несколько секунд до Лэнсинга дошло, почему: вся поверхность земли – если только таковая имелась – была покрыта стоящими вплотную одна к другой пирамидками высотой примерно до пояса. Определить, являли собой эти пирамиды поверхность грунта, или зачем-то поставлены здесь каким-то деятелем, было совершенно невозможно. Вершины пирамид были заострены, и всякий пришелец, попытавшийся прорваться сквозь их строй, имел блестящую возможность усесться на кол.

– Должен признать, – заявил Генерал, – что это самые великолепные заграждения из всех, какие я видел. Перебраться через них будет трудновато даже на танке.

– Так вы думаете, что это фортификационные сооружения? – уточнила Мэри.

– Не исключено, но не пойму, зачем они тут. Здесь нет никакой твердыни, которую следовало бы оборонять.

И это действительно было так: поле пирамид простиралось до самого горизонта; там не было ничего, кроме них.

– По-моему, мы так никогда и не узнаем, что же это такое на самом деле, – сказал Лэнсинг.

– Узнать можно, – подал голос стоявший позади Пастор. – Надо отодвинуть засовы, открыть дверь и зайти в...

– Нет, – решительно оборвал его Генерал, – вот как раз этого мы и не можем себе позволить. Эти двери могут оказаться ловушками. Откроешь дверь, сделаешь шаг через порог, и обнаружишь, что нет больше ни двери, ни порога, а ты уже там, откуда нет возврата.

– Вы не верите ни во что, – буркнул Пастор. – Всюду видите только ловушки.

– Это воинская выучка, не раз сослужившая мне добрую службу и спасшая меня от множества глупых шагов.

– Остался еще один мир, – сообщила Лэнсингу Мэри, – и это печальнейшее зрелище на свете. Не спрашивай, почему. Просто так, и все.

Мир действительно был печален. Прижав лицо к смотровому окошку, Лэнсинг увидел сумрачную лесистую лощину. Деревья, росшие на склонах окаймлявших ее холмов, были угловатыми и покореженными. Эти кривые деревья напоминали ковыляющих древних старцев, хотя в этом мире не шевелилось ничто – не было даже играющего листвой ветерка. "Быть может, – подумал Лэнсинг, – в том-то и состоит печаль: быть навечно скованным в мучительном движении". Среди деревьев там и тут виднелись утонувшие глубоко в земле замшелые валуны, а еще Лэнсинг догадывался, что по дну рассекавшего склон глубокого оврага должен бежать поток – но вряд ли его воды весело журчат. И все-таки Эдуарду никак не удавалось докопаться до причины печали – ну да, это унылое зрелище, подобный вид не может не внушать тоску, но откуда взялась печаль?

Отвернувшись от глазка, он взглянул на Мэри, но та лишь покачала головой.

– Не спрашивай. Я и сама не пойму.

16

Костер они развели ради тепла и уюта: солнце уже закатилось, и внутри здания стало довольно зябко. Теперь же они расселись вокруг костра и повели беседу.

– Я бы предположил, – начал Генерал, – что двери могут содержать в себе разгадку причины нашего прибытия, но мне это кажется маловероятным.

– Мне совершенно ясно, – заметил Пастор, – что двери ведут в иные миры. Если мы попытаемся войти в них...

– Да говорю я вам, – перебил Генерал, – что двери – это ловушки. Только попробуй начать с ними возиться, враз обнаружишь, что обратной дороги нет.

– Очевидно, – сказала Мэри, – что жителей этого города весьма занимали иные миры. Мы располагаем не только дверями, но и графостатом. То, что в нем по-прежнему виднеется – наверняка другой мир.

– Вот чего мы не знаем, – проговорила Сандра, – это являются ли они реальными мирами, или это ландшафты воображения. Мне приходит в голову, что это своеобразный жанр изобразительного искусства – быть может, с нашей точки зрения несколько нетрадиционный, но не можем же мы заявлять, что познали все возможные виды искусства.

– По-моему, это полнейшая бессмыслица, – возразил Генерал. – Ни один пребывающий в здравом уме художник не заставит зрителя глазеть на свое творение через какую-то дыру! Он предпочтет повесить его на стену, где оно будет видно всем и каждому.

– Вы просто подходите ко всему несколько узколобо, – не согласилась Сандра. – Откуда вам знать, чего желает художник или какие он изберет средства? Быть может, взгляд сквозь глазок – единственный способ подвести зрителя к творению вплотную, заставить его сосредоточиться на произведении и забыть об отвлекающем от созерцания окружении? А настроения? Вы заметили, что каждому глазку присуще единственное, четко выверенное настроение – и каждое из них апеллирует к чему-то новому, к иной части эмоционального спектра? Одно это уже делает их истинным искусством.

– А я все равно не верю, что это искусство, – стоял на своем Генерал. – Я считаю, что это двери в иные миры, от которых лучше держаться подальше.

– Сдается мне, что мы кое-чем пренебрегли, – вмешалась в этот спор Мэри. – А именно – найденными Эдуардом и Юргенсом картами. Насколько я понимаю, ни одна из них не относится к месту нашего пребывания. Наверно, это карты некоторых из увиденных нами миров. В таком случае, должен иметься способ войти туда и вернуться обратно.

– Быть может, это и так, – согласился Генерал, – но они знали, как это сделать, а мы – нет.

– На картах могут быть показаны другие районы мира, в котором мы находимся, – предположил Юргенс, – а мы этого не знаем, потому что видели лишь малую его часть.

– Сдается мне, – Лэнсинг потянулся за картами, – что вот на этой показан тот район, в котором мы находимся. Да, вот она. – Он развернул карту и расстелил ее на полу. – Смотрите, вот здесь может быть наш город: покрытый крестиками район может быть общепринятым обозначением города, а вот это, пожалуй, дорога, которой мы сюда прибыли. А этот черный квадрат может означать таверну.

Генерал подался вперед, чтобы взглянуть на карту.

– Да, это может означать и город, а место, с которым он соединен вот этой линией – таверна. Но как насчет куба? Тут нет ничего похожего. Картограф вряд ли упустил бы куб из внимания.

– Быть может, карта была сделана до постройки куба, – подсказал Юргенс.

– Вполне возможно, – согласилась Сандра. – Я бы сказала, что куб построен недавно.

– Нам еще придется поломать над этим голову, – сказал Генерал. – А сейчас нам грозит просто заболтать друг друга насмерть, ведь каждый несет, что вздумается. Пожалуй, будет лучше, если каждый обдумает ситуацию самостоятельно, а потом мы снова потолкуем.

Пастор медленно встал.

– Пойду пройдусь. Глоток свежего воздуха может прочистить мозги. Никто не желает составить мне компанию?

– Пожалуй, я, – встал Лэнсинг.

Над площадью уже сгущались сумерки. Солнце уже зашло, надвигалась ночь. На фоне закатного неба темнели неровные силуэты полуразрушенных задний. Шагая бок о бок с Пастором, Лэнсинг вдруг впервые ощутил окружающий город ореол древности.

Должно быть, Пастор ощутил то же самое; он вдруг встрепенулся и сказал:

– Должно быть, сей город лишь вполовину моложе самого времени, и потому напоминает о нем. Будто на наши плечи ложится груз столетий. Время источило даже камни, и город стал един с почвой, на которой стоит. Вы заметили это, мистер Лэнсинг?

– Пожалуй, да. Тут ощущается нечто необычайное.

– В этих краях история свершилась, выполнила свое предназначение и умерла. И сей град стоит напоминанием о наполнявших его тварях земных, напоминанием, что сама история есть лишь иллюзия. Подобные места дарованы человеку, чтобы он мог обозреть сделанные промахи. Ибо сие есть мир промахов. Мне кажется, что здесь сделано множество промахов, куда более, нежели в прочих мирах.

– Может, вы и правы, – не зная, что на это сказать, ответил Лэнсинг.

Пастор умолк и зашагал вперед, заложив руки за спину и высоко вздернув подбородок, лишь время от времени озираясь, чтобы оглядеть площадь. Затем он снова заговорил: